Помада

— Глупо как-то вышло. Я сотру, — Асахи потянулся за салфеткой и замер. Нишиноя смотрел жадно, шумно дышал через приоткрытый рот. Он весь подался вперед, как бывало, когда следил за мячом в особо важные минуты матча. Асахи опустил руку на колено, нервно смахнул едва заметную пылинку. Нишиноя не двигался, только изредка облизывал губы — коротким и быстрым движением языка. Асахи сглотнул — в звенящей тишине звук показался оглушающе громким, и он испуганно зажмурился, зажался, опуская голову. — Нет! Нишиноя тут же дернулся вперед, навалился всем телом — и продавил собой, уронил на пол. В затылке сразу заныло, словно там будет не простая шишка, а целый разрыв черепа, и содержимое вот-вот выльется на пол. Асахи вообще подозревал, что содержимое уже давно оттуда не то вылилось, не то выветрилось — он же не хотел возвращаться в волейбол, он больше не хотел пугать ребят из других школ своим видом, и он точно не хотел, чтобы другие узнали, как сильно Асахи хотелось бы быть одним из тех простых и милых парней, на которых окружающие смотрят без упрека. Как Сугавара или Савамура. А потом об этом узнал Нишиноя. Случайно — почти прижал к стене и вытащил из него эту постыдную тайну, и в своей излюбленной манере принялся искать варианты. Асахи отмел смену стиля — яркая уличная мода и современная креативная стрижка пугали его даже в перспективе, а уж видеть подобное каждый день в зеркале… Потом Нишиноя притащил в школу заколочки, и — к чести команды — никто за всю тренировку и слова не сказал, только по мячу попадать стали реже. Но Укай быстро напомнил всем, чем грозит невнимательность, и команда усиленно отводила взгляды от маленьких зайчиков и цветов, россыпью покрывавших голову Асахи. Заколки после тренировки торжественно вручили Хинате — чтобы сестренке передал — под одобрительное ворчание Дайчи. А потом наступила пятница, и Асахи расслабился, осознав, что на этой неделе не увидится с Нишиноей аж до понедельника. Но он ошибался. Нишиноя явился сам — незваным гостем. Поулыбался родителям, напросился под предлогом помощи с домашкой, вытерпел час заботливого внимания от матери Асахи, обед и ту часть с десертом, которая обычно выглядит, как соревнование за количество съеденных печенек между Асахи и его отцом, но в присутствии гостей превращается чуть ли не в целую чайную церемонию. Родители все же оставили их в покое — мама решила, что в доме не хватает еды (Асахи мучительно закатил глаза, предчувствуя торжественный ужин), и под шумок Нишиноя напросился на ночевку. Разумных причин для отказа не нашлось, но Асахи предчувствовал, что уроки — точно не то, чем они будут заниматься. И в этот раз он не ошибся: Нишиноя, торжественно улыбаясь, вытащил из кармана небольшой флакон. Асахи моргнул: помада. — Ты же хотел быть милым? Я… Девчонки постоянно твердят, что эта помада все делает миленьким. Только они розовую берут, но розовый — это слишком, я взял красную, и мне кажется… Нишиноя захлебывается словами, его лицо, уши и шею заливает красным. Ему стыдно не меньше, чем Асахи, но это осознание странным образом придает решительности. Асахи вскрывает флакон и, отвернувшись к зеркалу на стенке шкафа, осторожно наносит помаду на губы. Получается… Получается откровенно странно. Он не выглядит милым и совсем не чувствует себя симпатичнее: несколько прядей выбились из хвоста, помада ярким пятном горит на лице — будто по губам мазнули кровью. Той самой, что бухает сейчас в ушах и разгоняет сердце до безумного ритма. Он поворачивается к Нишиное, наблюдает за ним, за его зависанием в пространстве, за голодными глазами — словно тот любуется картиной, а не стрёмным старшеклассником в помаде — и теряется. Это не свернуть в шутку, не замять, просто стерев с губ помаду и забыв — Асахи замирает, шумно глотает. Словно бы из них двоих он — маленький зверек, кролик, замерший перед распахнутой пастью змеи. Ноя, во всяком случае, уж точно выглядит как хищник, дорвавшийся до жертвы: дышит неглубоко, покачивается, словно вот-вот сорвется с места и завалит, добьет одним движением. — Я сотру, — Асахи неуклюже тянется за салфеткой, и возвращает руку на место, буквально кожей чувствуя разлитое по комнате напряжение. Пружина, туго скручивающаяся в них обоих, лопается — вместе с нервным вздохом, с выкриком Нои, и Асахи падает, разбивается о пол собственной комнаты, словно хрупкая ваза. Он жмурится, моргает, сбивая в уголки глаз набежавшую влагу, чтобы неловко посмеяться над собственной неуклюжестью, и вновь рассыпается, не успев даже раскрыть рта: Нишиноя подтягивается вверх и прижимается к нему ртом. Прерывисто выдыхает носом, удерживает голову, вплетает пальцы в волосы, сбрасывая узел резинки с затылка, и целует-целует-целует… Асахи шумно дышит. Буквально минуту назад он ударился об пол и его голову разорвало, и только что в этом взрыве зародилась целая новая вселенная. Если что-то подобное создало когда-то вселенную, в которой они живут — что ж, Асахи понимал теперь, почему она такая странная. И что он даже увидит, как взрываются и гаснут в темноте век миллиарды звезд, если прикроет глаза. Нишиноя лежит на нем, его глаза закрыты, губы перечеркнуты красными мазками, щеки горят. Он обнимает крепко, и кажется, будто прошел целый вечер, но циферблат настенных часов подсказывает, что прошло не больше тридцати минут. Нишиноя, наконец, отлипает. Привстает на руках, смотрит внимательно, взволнованный, слишком — Асахи и сам пугается того, как легко это признает — милый и близкий. — Девчонки говорили конечно, что помада классная. Но я сейчас точно могу сказать, что это она из-за тебя классная, Асахи-сан. Нишиноя краснеет. Он храбрится, он все еще боится отказа, он ерзает, стараясь приподняться над Асахи и не упираться в него всем собой, всеми своими реакциями так явно. Асахи же кажется, что одной вселенной было недостаточно, что в его голове сейчас так хорошо и свободно, что срочно нужно создать что-нибудь еще. Что-то большое, новое и очень важное. Но он опустошен, он выпотрошен эмоциями и слова попросту не идут на язык. Поэтому он приподнимается на локте, находит свободной рукой помаду в кармане и, внимательно глядя на Ною, наносит ее на губы, не глядя и не особо волнуясь о правильности. Главное, чтобы он понял. Когда Ноя вновь подается вперед и впивается в губы с жадным поцелуем, Асахи закрывает глаза, улыбаясь глубоко внутри. Он милый. Он понял. Он нашел.