***
Праздники или нет, у Момо выдался выходной. Она собиралась проваляться весь день в кровати, обчищая холодильник и читая книгу, которую купила уже так давно, но никак не могла начать. Тело было будто чужое, она чувствовала себя пустой и уставшей, абсолютно лишённой сил. Мысли плыли лениво и отстранённо, точно ей не принадлежали. Тогда она могла только лежать и слушать: тихое клацанье стрелок часов в глубине дома, дребезжание окон от сильных порывов ветра, шуршание постельного белья от её движений и тихий звук собственного дыхания. Сквозь полудрёму женщина почувствовала стремительное приближение чужой чакры. Это не была техника. Тогда что? Человек? Он бежал из центра к окраине, значит, скорее всего, местный. Чакры слишком мало, чтобы прямо напасть, слишком неразумно расходуется, чтобы что-то получилось. Максимум клон или замена. Человек остановился прямо напротив её двери и несколько секунд ничего не происходило. Секундная стрелка продолжала щёлкать, отсчитывая время. А затем в мирную гармонию звуков её дома врывается совершенно неистовый бой в дверь.***
Времени на сборы было мало. Аптечка, кунаи, тати, взрывные и сигнальные печати, сухпаёк, спички, бечёвка, сменная одежда. Женщина оглядывала комнату, ходила по дому, перебирая в мыслях не забыла ли чего. Задумчивые шаркающие шаги сменялись резвым стучащим бегом. Шорох грубой ткани, звон металла, скрип кожаных ремней. Отсчёт часовых стрелок. Натужный вой ветра сочился через щель в дверях. Суета. Когда рюкзак был собран, она остановилась возле зеркала. Заплела длинные волосы в тугую косу, закрепила ремни, проверила шнуровку, поправила одежду. Взгляд прямой, собранный. Шаг бесшумный. Время пошло.***
Путь был трудным. Зимы в стране Молнии жестокие. Снежные хлопья сыплют в лицо, залегают в складках одежды, тают, мокнут, леденеют. Ветер ревёт так, что закладывает уши. Вздымает снежный буран, сбивает с ног, норовя зарыть путника в глубоком сугробе. Или вовсе сбросить со скалы. Ночью белым-бело от снега, буря не прекращается. Впереди видимость нулевая, а сбоку от горного хребта — чёрная смоляная мгла. Там, внизу, стоит густой безмолвный мрак. Оттуда тянет едким холодом и железом. Тревога. Долгие дни пробирающего до костей холода, слепящего снежного сияния, засасывающей воющей тьмы. Метр снега и яростная метель — костёр в таких условиях не развести. Да и местность открытая, тёплую вспышку будет видно на десятки километров. Момо с трудом прокладывала дорогу, не помня откуда пришла. Ветер заметал следы сразу же, словно в отместку за уничтоженную чистоту скрипучего снега. Впереди большое скопление разномастной чакры. Чувствуется слабо, мерцает, пульсирует. Она движется навстречу.***
Постоялый двор на востоке селения пустовал. Старое, обветшалое здание, казалось, и в лучшие времена не пользовалось популярностью. Облицовка рассохлась, облупилась краска, сухо скрипел треснувший помост, прогибаясь под лёгкими шагами. Частокол штакетника забора сильно поредел. То ли сломался, то ли разворовали. Сухая ледяная грязь окружала совершенно безликое идзакая. Под стенами насыпан кучками снег. Мрачное, пустынное место. Хоть небо здесь знакомое. Сизое, туманное, низкое — заберись повыше и точно подопрёшь макушкой. А на поверку всё те же пыльные комки. Массивные входные двери поддавались с трудом. Холод и снег снаружи, а внутри жар — деревянные двери напитываются влагой и разбухают, потому открыть их не так просто. Момо пытается, почти изо всех сил тянет на себя. Дверной колокольчик слабо позвякивает от её попыток. За тяжёлыми створками слышится приглушённый медленный топот. По ту сторону, двери толкнула маленькая сморщенная старуха. Они распахнулись и изнутри дохнуло раскалённым воздухом. Внутри было тепло и сухо. В углу стояла большая, вымазанная пеплом, жаровня. Трещали в огне дрова, скрипели, проседая, половицы. Шаркала старуха. Кашляла. С крыши большими глыбами с грохотом падал снег. Расплатившись за комнату и забрав ключ, куноичи прошлась вверх по высокой тёмной лестнице, в поисках своего номера. Растопив небольшой камин и застелив постель она проспала до вечера. За окном густая синяя ночь. С неба не прекращая сыпет снег, оседает на козырьках и порогах. Снежинки кружатся, летят дальше и возвращаются снова, подчиняясь прихоти капризного ветра. Ночь безмолвна. Но дом полон звуков. Момо слышит их сквозь сон, пропитывается ими и чужой чакрой насквозь, что не может отделить себя от них. Полоска оранжевого света заглядывает под дверь. Глухой тяжёлый топот по коридору, скрип настила, стук закрывающейся двери где-то рядом, щелчок поворота ключей и голоса. Голоса внизу, много и все мужские, смех. Слов не разобрать. Её накрыло ватным одеялом, дверью отрезало от общего веселья. Звенит посуда. Падают с крыши комья снега. Шуршит постель. Вздох.***
Вечером обеденный зал уже был наполовину заполнен людьми. Звуки стали яснее и чётче. Электрический свет залил коридор, на мгновение ослепил и дезориентировал. Ключ в руке чувствуются холодным, замок неподатлив. Пять метров прямо и вниз по лестнице. Голоса нарастают. Мирные, весёлые разговоры. Неспокойно. Под длинной юбкой, на ремешке, к бедру пристёгнут футляр с кунаями, они едва слышно позвякивают при ходьбе. Наверху холоднее, волоски на руках встают дыбом, кожа покрывается мурашками. Разговоры не представляют из себя ничего важного. Повышение какого-то Хиро, выходной в штабе и чья-то премия. Чакра. Льётся, струится, заполняет всё помещение — плещется толчками, или окружает неподвижным коконом. Так много, откуда столько? Совсем рядом. Смутно знакомая, спокойная, как прозрачные озёра в Лесу смерти. Чья же это?.. Спустившись к ужину, она заняла стол возле окна мельком разглядывая собравшихся здесь. Двое шиноби из Песка, несколько местных, компания гражданских и… На них не было хитай-ате, никаких опознавательных знаков вообще, но… Куноичи точно знала, кого именно видит и поспешила отвернуться. Какова вероятность того, что он её заметил? Мог ли он узнать её? Сердце стучало как обезумевшее, рука сама собой легла на футляр. Вдох-выдох. Так спокойнее. Хотя Момо и осознавала, что, реши они сразиться, у неё почти нет шансов выжить. Пока женщина доедала свой ужин, то никак не могла расслабиться. Мышцы были напряжены до предела, она была в полной готовности моментально вскочить и защищаться. Момо слышала стук своего сердца, такой громкий и сильный, что, казалось, все вокруг слышат. Голоса для неё будто разом стихли, и теперь даже было слышно, как звенят кунаи в футляре на бедре от того, что у неё дрожат ноги. Момо едва не роняет палочки от напряжения, когда, наконец, заставляет себя глубоко судорожно вздохнуть. Закрывает глаза. Слушает своё дыхание. Треск поленьев в жаровне. Шкворчание еды на кухне, скрип стульев, разговоры. Они с напарником сидят в тишине. Эта тишина окутывает их и отделяет от остальных посетителей. В этой тишине для неё звучит его дыхание. Совсем чуть-чуть, едва ощутимо более хриплое, она уверена, что никто бы не услышал. И чакра. Не отдаляется, не приближается и не колеблется, он словно застыл на месте, застыл во времени. Абсолютно не отсюда. Почему ей страшно? Кто сказал, что он помнит её? Кто сказал, что он хочет её убить? В книге преступников, рядом с его именем, написано «живой или мёртвый»… Даже если так, то ей в любом случае с ним не справиться, зачем рисковать? Личных мотивов у неё нет. Женщина ест автоматически, не заостряя на этом внимание и даже не чувствуя вкуса. Пытается ненавязчиво оглянуться. Отступники молча не спеша едят, а люди вокруг говорят о своём, даже не подозревая о том, что, возможно, находятся на волосок от смерти. Но не станут же они устраивать здесь резню, так? Они же просто пришли сюда поесть и переночевать, как и все остальные? Она понимала, что не стоит об этом беспокоиться, но ничего не могла поделать. Мужчины расплатились за еду и поднялись по лестнице. Момо ещё долго сидела, пытаясь сфокусироваться на чакре Итачи.***
Собирая вещи в своём номере, женщина надеялась понять, в какой из комнат находится Итачи. Она чувствовала, что он рядом, чувствовала его спокойствие и размеренность. Колебания чакры выдают эмоциональный настрой человека. Если бы Момо могла чувствовать свою чакру так же остро, как и чакру других шиноби, то пришла бы в ужас. Сейчас она была более нестабильной, чем когда-либо. И если бы Учиха оказался сенсором (чего быть не должно, но кто знает!), то определить её местоположение не составило бы труда. Куноичи словила себя на мысли, что в таком состоянии является лёгкой мишенью не только для Итачи, но и для любого другого вражеского шиноби. Стоило успокоиться как можно скорее. Момо не могла понять, почему так зациклилась на том, где комната Итачи в этой гостинице. Даже если она узнает где он, то что? Явится к нему в ночи, пока он будет спать и бесшумно перережет ему глотку? В то, что этот план мог бы сработать не поверит даже генин, который никогда и не слышал об Учихе Итачи. А у всех, кто знал его лично это вызовет лишь снисходительную ухмылку. Это смешно, такое точно не сработает. Но она же не собиралась на него нападать и убивать не собиралась тоже. Зачем ей это нужно? Найти ответа на вопрос у неё не получилось. Сон не шёл. Скорее всего, женщина просто выспалась и теперь ей необходимо было бодрствовать некоторое время, но в этих краях и днём делать нечего, а ночью и подавно. Тихо. Слышно завывание ветра, одиночный скрип кровати в соседнем номере, треск огня в маленьком камине. И сердце. Стук её беспокойного сердца не давал сосредоточиться на звуках вокруг. Откинув одеяло, Момо встала с кровати, собираясь пройтись до купальни. Это должно было успокоить её, такой настрой только изматывает. Повернув ручку и выйдя в коридор, женщина закрывает двери. Уже у самой лестницы она слышит тихий кашель. У неё нет никаких догадок о том, что именно она делает, но ей хочется знать, может ли это кашлять Итачи за той дверью. Момо подходит настолько осторожно, насколько может, останавливается и слушает. Слышит знакомое чуть хриплое дыхание и чувствует его чакру. Чакра немного изменилась, словно пошла рябью, но внутри такая же непоколебимая. Эти изменения насторожили её и захотелось уйти — ей показалось будто он знает, что она стоит под дверью. От этой мысли взмокли ладони и сердце заклокотало прямо в горле. Не успела куноичи испугаться, когда дверь с коротким скрипом распахнулась. И он стоял на пороге, скрытый ночной темнотой и смотрел на неё. В тот момент ей показалось, будто она сейчас умрёт от нехватки воздуха. — Не спится? — послышался его голос в кромешной тишине. Или ей показалось, что она услышала? — А. Да. — неестественно высоким голосом сказала Момо, пытаясь хотя бы себе самой объяснить, что вообще произошло. — Я тут ищу где купальни. — Они находятся чуть дальше. Идёмте, я Вас провожу. — Итачи сделал шаг ей навстречу закрывая за собой дверь. Учиха встал почти вплотную к ней, а женщина искала в себе силы сделать шаг назад, ведь ещё немного и она уткнётся носом ему между ключиц. Когда он успел стать таким высоким? Не смогла ничего ему ответить, лишь слабо кивнула, продолжая стоять, как статуя. Мужчина мягко подхватил её под локоть, указывая нужное направление.***
Они шли в полном молчании. Немного отойдя от шока, Момо, наконец, смогла его рассмотреть. На нём была лишь гостиничная юката. Ни оружия, ни брони, ничего. Даже волосы были расплетены и весь вид выражал безмятежность. Его чакра снова успокоилась и это было верным признаком того, что он ничего не собирался предпринимать. Или настолько хорошо себя контролировал, что смог бы утаить это. Тем временем, он лишь ненавязчиво поддерживал спутницу, не ограничивая её свободу. Она могла бы без труда бежать, если бы захотела. Момо чувствовала, что он даст ей такую возможность. Теперь её интерес был несколько другого рода. О чём он вообще думает? Почему он решил её проводить? И если на первый вопрос нет ответа, то на второй можно получить. — Это здесь. — они остановились напротив широких сёдзи, когда он отпустил её руку. Несмотря на то, что она ждала, когда это произойдёт, но всё равно чувствовала себя немного растерянной. — Спасибо. Момо думала, что он сейчас должен уйти, потому что он ведь хотел проводить её, так? Женщина отодвинула створку и вошла внутрь, оказавшись в маленьком предбаннике. Обернувшись, чтобы закрыть дверь, она отскочила от испуга, едва не перекинув стоявшее у стены ведро. — Что?! Почему Вы здесь?! — трудно было сказать, в каком она была состоянии. Момо была напугана и удивлена, совершенно не понимала, что происходит. Итачи усмехнулся, было заметно, что подобная реакция его забавляет. Но тем не менее он стоял на месте, не совершая попыток добраться до мужского зала. — Видите ли, в чём тут дело — это общая территория. А там, — он указал рукой, — находится женский зал. Момо оглянулась и, завидев красные занавески с кандзи «женщина», рассмеялась. — Извините, — поделилась куноичи, — я что-то немного нервная. Тишина, а в ней звонкий стук сердца, тяжёлое дыхание, резонирующий звук падающих капель воды. Стук упавшего таки ведра. Взгляд прямо в глаза. Чёрные, с масляным блеском от жёлтого абажура — у него, голубые, но кажущиеся сейчас зелёными — у неё. Всполохи чакры. Руки дрожат. Она сама с трудом понимала, как это произошло. В один момент она видит, как он беззлобно усмехается одним уголком губ, а в другой — уже хватает его за ворот юката и целует. И, ками-сама, как это приятно. Может ли Итачи, тот апатичный парень из другой команды, так целоваться, чтобы слабели ноги? Да, может. Он делает это с ней прямо сейчас. Мужчина прижимает её к своему телу и это… безумие. Его мягкий влажный рот накрывает её губы, под закрытыми глазами взрываются звёзды. И она, наконец, слышит его сердце: гулкое, быстрое, в этот момент оно словно стучит у неё в груди. С ним Момо чувствует себя женщиной так остро, как ни с кем до этого. Рьяно терзает губы Итачи, притираясь ближе всем телом. Напряжение, державшее её в тисках долгое время, потихоньку отступает и она, мало-помалу, отпускает себя. Он принимает её, гасит эту инерцию, задаёт свой темп, навязывает свои правила. Немного отстраняется, прерывая это буйство, и целует её вновь. Медленнее, глубже, чувственнее. Женщина стонет сквозь поцелуй, цепляется мужчине за плечи, хватает зубами его язык. Ей хочется страсти, действий. Чтобы быстро, чтобы жёстко, без возможности опомниться. Она хочет, чтобы он брал её грубо, рвал одежду и не позволял вздохнуть. У неё так давно никого не было, что она готова отдаться Итачи прямо у стены в этой маленькой душной комнатке. Но чёртов Учиха так нежен и нетороплив. Гладит широкими ладонями её влажную спину, мокро вылизывает её рот и она едва может стоять. Плотно прижимается к крепкой груди, руки Момо обвивают его шею и даже, вроде бы, сжимает ягодицы через ткань одежды. Он лишь сбивчиво дышит и без устали целует её снова. Это разъедает её сознание, накаляет возбуждение. Кажется, что если он остановится и уйдёт, то она просто свихнётся. Это был бы самый жестокий поступок, который только можно представить. Но он и не помышляет о подобном, потому что сам балансирует на грани. Только ему не хочется грубости, он не желает применять силу или давить на неё, он бы не стал делать подобного. Итачи чувствует, как сильно она хочет, чувствует, как она горяча. Её поцелуи-укусы падают на его шею, как брызги кипящего масла. Её ногти полосуют широкую спину, обжигая не хуже катона. Он оттесняет её к стене, зажимает так, что и сам не может вдохнуть, склоняется ниже. Рваное дыхание колышет светлые волосы. — Посмотри на меня. Это императив, покориться так естественно, как дышать. Она поднимает глаза и замирает. Взгляд тёмный, тяжёлый. Подчиняющий. Момо не уверена, может ли сделать вдох пока он ей не разрешит. Сердце клокочет, в ушах гудит, пальцы сводит судорогой и приходится их разжать. Их гляделки продолжаются и хоть он смотрит на неё чёрными глазами, ей думается, что он что-то делает с ней. Она не ощущает опасности сейчас, но один его вид в спадающей с плеч, мятой юката, с немного растрепавшимися длинными волосами, тёмными губами и влажной шеей… Всё это находит в её душе отклик, это чудится ей откровением и Момо стремится к нему не только телом. Этот мужчина не кажется таким холодным теперь, наоборот, он горит, греет, сжигает, как стихия огня, что полностью подвластна ему. Как и она. Она тоже сейчас целиком в его власти. И он об этом знает. Учиха опаляет горячим дыхание её шею, легко прикасается губами, словно пробуя на вкус. Подхватывает её резким рывком, стискивая в своих объятиях сильнее. Женщина охает, разводит бёдра и скрещивает лодыжки у него на пояснице. От возбуждения и жара она часто дышит, смотрит на него сверху, вплетает пальцы в густые волосы. А её собственные волосы ей мешают, лезут в рот, липнут к коже, слишком длинные и некуда их деть. Но её сейчас привлекает Итачи. С такого ракурса на него открывается прекрасный вид. Склонив голову набок и подставляя шею под томящие поцелуи, Момо легко, точно играючи, поглаживала гладкие плечи Учихи, скользила рукой между лопаток. Не могла отвести взгляд от его острых сосков. Мужчина усмехается её расслабленности, нарочно отвлекая требовательным скользящим прикосновением к обнажённому бедру. Ладонь скользит выше, к талии, пальцем цепляет оби. Он был затянут не туго, а после и вовсе сбился от их душной возни. Пояс разматывается сам собой, как будто ждал этого, беспорядочной спиралью скручиваясь на полу. Момо тоже потянулась снять оби на юкате Итачи, но успела лишь судорожно сомкнуть руки на его плечах. Он втянул в рот её сосок, играясь с ним языком. По телу мягко прокатилась волна удовольствия от ощущения влажного шершавого языка, ласкавшего её так настойчиво. От предвкушения у неё внутри затрепетало. Она мечется словно в бреду, взмыленная и румяная, сдирает с любовника одежду, освобождая тренированное тело, трогая каждый оголившийся сантиметр кожи. Сама давно уже полуголая и нетерпеливая, из последних сил ждёт, когда он перестанет её мучить. Но ему нравится. Нравится смотреть, как её стройное тело, звенящее от напряжения, млеет, а потом вновь изгибается, мечется, не зная куда себя деть. Мужчина сделал несколько шагов и женщина, пьяно смеясь, отбросила с лица красные занавески. Уже за порогом женщина ловко освободилась. Улыбка не сходила с её лица. Почти раздетая, она стремительно скрылась за открытыми сёдзи. Итачи сделал глубокий вдох, а затем выдох. Окончательно снял вконец сбившуюся вещь. Прохладный зимний воздух охватил влажное чувствительное тело. Перехватило дыхание. Проходя сквозь бумажные створки он заметил под ногами сброшенное впопыхах одеяние. Прямо у деревянного помоста плескалась вода источника. Пар от неё клубился вокруг, поднимался вверх, обжигал хрупкие снежинки. Учиха погрузился в воду по грудь, наслаждаясь разницей температур и собственной телесной чувственностью, которая обострилась до предела возбуждением. Едва он почувствовал прикосновение к своему прессу, рядом тут же вынырнула Момо, делая глубокий вдох. Оседлала бёдра, сжалась от восторга, чувствуя нежным женским естеством его твёрдое мужское начало. От жара и желания у него немного кружилась голова. Женщина вертелась на нём, как волчок, сгорая от нетерпения и не зная, может ли, наконец, получить то, чего так хочет. Она тёрлась об него, наседала, пригибая член к животу и елозила на нём. Он наслаждался почти-близостью. В своих мыслях он слышал «вот сейчас!», но ничего не происходило. Они продолжали изводить друг друга. Момо посмотрела ему в глаза. Его рука скользнула ладонью по её животу, мягко очерчивая большим пальцем пупок, ниже, задевая курчавые светлые волосы. Пальцы опускаются, ныряют меж скользких складок, растирают вязкую смазку, трогают набухший клитор. Она дрожит, слабеет, судорожно дышит ему в шею. Хорошо. Итачи высаживает её на тёплую каменную кладку, плотно обхватывает бёдра руками и приникает к ней ртом. Момо опиралась на локти, но тут же упала. Выгнулась, хватая его за руки. Она стонала от ощущения его языка внутри себя, звала по имени, кусала губы. Он засасывал, лизал широко, с нажимом и её пробирало до костей. Женщина была на пределе с их первого поцелуя и то, что творилось сейчас заставляло её вскрикивать, сжимать свои соски и прикусывать костяшки пальцев. Слишком громкая. Учиха получал удовольствие от процесса. Звук её голоса приятной тяжестью отдавался в паху. Её запах, солоноватый вкус её тела доводили до края. Судорожная пульсация под языком и он отстраняется посмотреть на свою работу. Это совершенно особенная красота. Лицо пылает лихорадочным румянцем, покраснела грудь. Момо лежала раскинувшись. Раскрытая перед ним, обессилевшая от оргазма, она тяжело дышала. Вновь стянув её в воду, перехватил с её губ медленный короткий поцелуй. Головка упруго уткнулась меж её разведённых ног. Немного схлынувшее возбуждение накатило снова, сильнее и острее. Стало совсем невыносимо. Едва женщина пыталась опуститься на член он поднимал её обратно. Момо целовала его, путала пальцы в волосах. Кусала губы, шею, ключицы. Ловила ладонями движения перекатывающихся под кожей литых мышц. Бесстрашно смотрела в глаза. Уперла руки в его твёрдый живот и опустилась ниже. И чуть не задохнулась, чувствуя, как растягивается на крепком члене. Итачи выдохнул и тяжело сглотнул. Острый кадык на белой шее на секунду подскочил вверх. Один мощный толчок заставляет женщину закатить глаза, а Итачи — до боли вцепиться пальцами в каменный край источника. Следующий толчок был не менее сильным, но вода замедляла движения и сделала их плавными. Обоим нужно больше. Возвышаясь над ним на голову, женщина упёрла руки в каменный борт, подскакивала. И тут же опускалась обратно — Итачи тянул на себя. Она еле держится, от быстрых вдохов кружится голова. Жарко. Пар от источника застилает глаза, забивается в нос, стекает каплями по спине. Оседает на волосах. У Итачи пресные от воды губы. Момо не знает, но думает, что у неё такие же. Поцелуи короткие, мимолётные. Хочется ещё целоваться, но она не уверена, что ей хватит воздуха. Плеск воды. Консонирующий стук сердец. И ещё слышно, как он громко выдыхает, почти стонет. И снова. Момо тащит от его голоса, она слушала бы эти тихие стоны вечно. Вечно смотрела бы как он наклоняет голову, прикрывает в истоме глаза — и, чёрт! — так сексуально прикусывает губу. Волосы разметались, прилипли к коже, смешались — можно различить белые пряди в чёрной копне. Он сидел расслабленно, прислонившись спиной к стенке чаши источника, крепко держал её за талию. А она опиралась на дрожащие руки, падая на мужчину. Стонала, вскрикивала, стискивала бёдрами и принимала глубже. Смазки становилось меньше, почти вся она вымылась и теперь трение внутри ощущалось для них двоих жёстче. Это только подстёгивало. Толчки становились быстрее и сильнее. И это было слишком. Момо всё же упала на Итачи сверху. Обхватила руками за шею, прижалась щекой к щеке. Немного колола щетина, но это такие мелочи. Его губы на её шее, его руки у неё на бёдрах, его член внутри неё. И его сердце так близко, стучит громко и мощно. А её сердце вторит. Она понимает, что он уже скоро, когда движения становятся короче и жёстче. Он прижимает её к себе, чтобы кожа к коже, одно дыхание и видно каждую бледную веснушку. Момо гладит его по плечам, скребёт короткими ногтями рёбра, беспорядочно целует лицо. Убирает назад чёрные волосы. Сжимается вокруг члена, пока его пробирает оргазменная дрожь. И смотрит-смотрит-смотрит. Жадно скользит взглядом по его лицу, цепляясь за каждую мелочь и запоминая. На кой-чёрт? Она не знает, но ей сейчас кажется, будто это одна из самых интимных вещей на свете. Его приоткрытые зацелованные губы, густые влажные ресницы, дрожащие, чуть лиловые от усталости, веки. Учиха всегда был красивым: вспомнить, сколько девочек таскалось за ним, тринадцатилетним. Но то была кукольная детская красота, а теперь… Он просто прекрасен. Без своей непроницаемой фарфоровой маски вместо лица, будто он всё тот же капитан АНБУ; без тех ледяных глаз, что обжигают алым холодом. Но с рваным румянцем на лице и на груди, со сбитым дыханием, прилипшими к шее волосами; с чёрными, с поволокой, глазами. Такой Итачи не может внушать страх. Лишь почти нездоровое восхищение. Женщина не догадывалась, какое у неё было выражение лица, но когда Итачи открыл глаза чтобы взглянуть на неё, то выглядел почти смущённым и поспешил сфокусироваться на чём-то другом. Например на том, как замечательно стекает по камню искусственный ручей. Какими спокойными переливами он звенит и накрапывает.***
Завывает ветер, огибая идзакая с фасада. До них доносится только шум, лишённый острого зимнего холода. И снова взгляды. Долгие и томные: возбуждение схлынуло оставив приятную негу и полное удовлетворение. Поцелуи медленные, глубокие. Тонкие руки неспешно ласкают расслабленное мужское тело. Упавши лбом на её плечо, Итачи тяжело вздохнул. Кожа покрывается мурашками и накатывает сонливость. Момо негромко смеётся, хотя её тоже ощутимо расслабило. Так, что хотелось упасть в постель и закрутиться в одеяло, как в кокон. Они выбираются из онсэна, мельком поглядывая друг на друга. Странное чувство, но никакой неловкости не возникает. Вытирают друг друга одним большим полотенцем, Итачи аккуратно завязывает на талии Момо широкий оби. Почему-то хочется прикоснуться сухими губами к её нежной шее. Но он только смотрит. Возвращаются они совершенно спокойно. Момо проворачивает ключ у своего номера и на секунду застывает. Стоит пригласить его? Они ведь переспали только что, и в этом ничего такого нет, верно? Но с другой стороны… Секс это секс, а спать вместе — уже серьёзнее. Тем более для шиноби. Для шиноби, которые являются друг для друга врагами или должны ими быть. Мысль быстро проходит и она, обернувшись, тихо говорит: — Доброй ночи. Едва изнутри закрылась дверь, женщина услышала ответ. — Доброй. Скрип. Щелчок. Минута кромешной тишины, пока она стоит и слушает, боясь даже вздохнуть. Ни звука. Куноичи понимает, что занята бесполезным делом, поэтому ложится спать. Засыпает, едва касается головой подушки. Ей не снится ничего.***
К одиннадцати, когда она просыпается, Итачи и его спутника уже здесь нет. Куноичи понимает это сразу, чувствуя пропажу большого куска чакры из общего фона. И за обедом в этом убеждается. Стол, за которым они сидели, пустует. Вчера, до того как всё случилось, ей стало бы легче от этой новости. А сегодня она не думает об этом ничего. Она не знает, увидит ли его когда-нибудь снова. Не знает, был ли их первый раз последним. Разве что ей немного жаль, что может больше не встретить такого хорошего любовника. Только и всего. Момо не любит Итачи и никогда не любила, как и он её. Не ощущает себя брошенной, потому что это не так. Просто молодая женщина и молодой мужчина. Которые избавили друг друга от одиночества этой ночью.