Читатель

День не задался с самого утра: мало того, что трамвай ускользнул из-под носа, так ещё и преподаватель Закона Божьего с неохотой поставил Диме тройку. У Димы итак были проблемы с этим предметом, ибо многие аспекты попросту ускользали от его понимания. А стоит ли говорить, что любой проваленный экзамен грозит отчислением? Ох, жестокий 1920-й. Настроение у Димы было, мягко говоря, херовое. По-другому его можно было назвать: «Срочно напиться! С Р О Ч Н О». И появившееся за углом Дома печати арт-кафе с подходящим названием знаменовало прекрасный вечер. Недолго думая, Дима направился именно туда. Как говорил его любимый писатель, делай шаг, как будто поступаешь правильно. Ну-ну. Обстановка ничуть не изменилась с прошлого раза, когда студенческий друг Миша просил его забрать после одиночной гулянки. Ну, это Миша говорил, что одиночной. В глубине души Дима подозревал, что на самом деле друг общается с либералами. Вот и сейчас столы кишели сомнительными личностями, которые обсуждали что-то чрезвычайно важное, склонившись над бумагами. Есенин вдохновенно читал на сцене стихи. — Башка моя, словно август, / Льется бурливых волос вином. / Я хочу быть желтым парусом / В ту страну, куда мы плывем…* — Какой же ты пидр, Серега, — усмехнулся некто за барной стойкой. К крупной, массивной руке намертво приклеен фирменный стакан с безвкусным пивом. Дима невольно обратил на него внимание, зацепившись взглядом за рыжину волос, которые ярко поблескивали под и так желтоватым освещением грузных свечей. Лицо, усеянное веснушками, озаряла хмельная насмешливая улыбка. — Ну, не настолько, насколько ты, — чуть обиженно ответил приторный поэт, но обидой это трудно было назвать. Скорее, дружеский подкол. — Ох, ох, ох! Вот это ответочка! Похлопаем, господа! — в одно мгновение бар подхватил рыжеволосого громогласными аплодисментами. — Ладно, садись. — Благодарю, месье, — чуть поправив блеклую рубашку, Сергей в шутку поклонился и присел рядом. — Продолжим светскую беседу? — намекнул рыжеватый юноша и протянул кружку пива. — Конечно, но я предпочитаю что-нибудь поизящнее, — завалившись на стул, частично отказался собеседник. — Месье! — окликнув бармена, завсегдатай кафешки помахал рукой. — Одну бутылку красного! — Всего бокал! — Я сказал, бутылку! — кинув абсолютно недоброжелательный взгляд, отчеканил он. А Есенину оставалось лишь спокойно улыбнуться и забрать свою бутылку вина. За этим всем наблюдал уставший, измученный Дима, не отрывая взгляда от жизнерадостного и в хлам бухого мужчины. Студент сидел за соседним столиком, поэтому слышал абсолютно все. Внезапно душный покой Димитрия нарушил бармен своим неприятно шепелявым голосом. — Вы что-то брать будете? — на что тот быстро обернулся. — Да, — неуверенно протянул Дима. — Водку. — Рюмку? — Нет, — неожиданно громко произнес он, перетягивая внимание бара полностью на себя. Поэтому оставшуюся фразу он чуть ли не прошептал: — Бутылку. — Хах, слышал, Серега, — послышалось с ближайшего стола, — вот так бухать надо, — и развернувшись к разбитому парню, рыжий спросил: — Слышь, а ты не маловат для водки будешь? — на что Дима лишь порывисто схватил бутылку, залпом опустошил до половины и, словно приучен, занюхал рукавом пальто. — Понял. — Что вы поняли? — огрызнулся было Димитрий, но осекся, зарывшись пальцами в русые волосы. — Я… — Пизда, — ответил в рифму незнакомец. Сидевший рядом Есенин хохотнул и сразу спрятался за бокалом, отпивая. Рыжевласый юноша смерил того хмельным взглядом, но вновь обратился к Диме: — Даня Кашин, к вашим услугам. — Дмитрий Малинов, — пролепетал студент, опешивший от знакомого и даже, можно сказать, обожаемого имени. Рыжий немедленно протянул ему руку, переваливаясь через спинку стула и отклоняясь на опасно большой угол. Дима неуверенно ответил на рукопожатие. Рука Дани была крепкая, горячая, ладонь Малинова будто терялась в ней, пробуждая неожиданный комплекс. — Приятно, — ляпнул Дима и нервно улыбнулся. Даниил Кашин — любимый писатель, автор глубоких восхитительных рассказов, король чувств и драмы — вот он, перед глазами. На секунду студенту показалось, что это видение от расстройства, но нет — чужая рука вполне себе осязаема и реальна. — Руку-то отпусти, Ягодка. — Что? — Дмитрий рассеянно заморгал, выныривая из размышлений. Приподняв подбородок, писатель расплылся в широкой нагловатой улыбке и фыркнул. — Говорю, руку отпусти. — А, да, конечно, — парень разволновался и в спешке провёл пятерней по волосам, а затем засунул обе в карманы пальто. Что-то жарко здесь, да. На лбу выступила испарина то ли от водки, то ли от волнения. А волновался Дима очень. Сознание затуманивал алкоголь, нежно пульсируя в далеко не светлой головушке. Хотя как знать, как знать. Глаза вмиг наполнились слезами от глубокой усталости, даже не спросив разрешения на появление. Дима их абсолютно не контролировал. Просто прикрыл глаза и просто заплакал. Голова медленно опустилась на старый дубовый стол, и под душную музыку струнных инструментов он продолжил наблюдать за очаровавшим его юношей. Да, немыслимо, но Дима сразу разгадал, что этот человек никакой не мужчина лет тридцати, как выглядел. Ему двадцать, не больше. Всего двадцать, а уже настолько измучен тяжкой работой. Мысли в голове вспыхивали одна за одной — и все об этом очаровательном пареньке. — Смотри-ка, совсем загнулся малый, — прозвучал кто-то мягким баритоном. Да, этот голос был предназначен для стихов. — Ага. Слышь, Ягодка... — на этот раз голос звучал не настолько мягко, скорее, прокуренно и скрипуче, но не менее красиво. Дверь с грохотом отворилась, на удивление никто не обратил внимания, кроме образовавшейся троицы. Послышались глухие шаги проходящего мимо человека, от которого веяло злостью и раздражением в радиусе одного километра. — Кашин! Мать твою!!! Дима прищурил глаза и навострил слух. Ему показалось в этом имени что-то знакомое. Несмотря ни на что, он воспринимал каждое слово, но алкоголь, весьма пагубно влиявший на его организм, пытался расфокусировать слуховые аппараты. — Я тебе что сказал?! Опять бухаешь?! — Хован, еще стакан пива! — провокационно прокричал Даня, явно чтобы позлить своего знакомца. — Будет сделано! — Хованский, хозяин бара, принял заказ с улыбкой не менее наглой, чем у заказчика. — Ах ты ж, сукин сын!!! — некто замахнулся и рывком разбил стакан, разбрызгав остатки пива. — Слышь, ты че творишь? Тебе, блять, рыло нахрен раздолбать?! — вспылил рыжий и повел плечами, подрываясь с места к обидчику. Интересно, но никто не произнес ни слова — аудитория затихла, ожидая развития событий, — но и взглянуть на обоих никто не стремился, кроме Есенина, который лишь спокойно ухмыльнулся. Минус рюмка для Димы. Кашин встал, а злостная тяжелая рука замахнулась с порывом ненависти. На бледной веснушчатой коже остался краснеющий след. — Я тебе, блять, что сказал?! Работу сдаешь без пьянок! — тон давил, накаляя атмосферу, а Кашин все еще пытается вправить свою челюсть. Еще одна рюмочка, и Дима уже знает, что не струсит. Студент чувствует, что пора, и, выдохнув, встает со стула, оглашая зал противным скрипом. Он поднимается, смотрит на Кашина. Заметно, удар массивный и болезненный. Одного удара хватает для оскорбления. Слышит, как орет этот мужик, но все размыто. Видит, как он замахивается еще раз, но уже кулаком, и последствия будут посерьезнее. — Делай шаг, как будто поступаешь правильно, — отрывисто и сначала шепотом, потом все громче и с каждым шагом напористее и напористее. Да, все, что он делал, возможно, не является правильным, но именно здесь и сейчас, он сделает это уверенно. Он слышит удар и быстрым шагом направляется к потерявшему совесть мужчине. Удар, но уже другой. Полностью уверенный, с желанием защитить. От Димы. Расфокус исчезает, и картинка вновь приобретает четкость. Дима схватился за ворот писательской рубашки и потащил сквозь толпу, что внезапно оживилась. Бедняга редактор, долго ему из шока выходить. — А платить кто будет?! — прокричал им вслед бармен, размахивая тряпкой, которой доселе протирал стаканы, и кинул взгляд на Есенина. Тот упорно игнорировал его, делая вид, что вообще ни при чем, и даже отвернулся. Не его проблемы. Шли молча, Кашин и не пытался вырваться, изумленно смотря на защитника, так уверенно вышагивающего впереди. — А куда мы идем? — с ухмылкой спросил писатель, приподняв немного подбородок. От внезапного вопроса, расколовшего тишину, Дима остановился и обернулся, отпуская чужой воротник. Ему до сих пор не верилось, что этот ребенок — его кумир. Особенно не верилось в то, что произошло. — Ало, сеньор, — позвал Даня и щелкнул пальцами перед глазами своего спутника. Тот моргнул, будто очнувшись, и перевел взгляд на синяк, пышным цветом расцветающий на линии челюсти. А Даня, будто специально красуясь этим, продолжал насмешливо смотреть сверху вниз. — Я… Ко мне? — ляпнул студент первое, что пришло в голову. — Вот так сразу? А как же цветочки-хуечки, вино в полумраке, пластинка джаза? — подколол писатель, отчего Дима зарделся пуще прежнего. Румянец и без того играл на его щеках из-за алкоголя. — Да чо ты, — Даня перекинул руку через его плечо, притягивая к себе, и продолжил шаг. — А ты оказался храбрецом! — Наверное. В голове шумел прибой Азовского моря, куда Дима ездил с семьей несколько лет назад. Теперь нет, между ними пропасть в несколько километров. Мысли текли медленно, путаясь, но тем не менее выловить хоть одну не выходило. Юноша свел брови к переносице, пытаясь сосредоточиться, и уставился в одну точку перед собой. Заметив пространное состояние товарища, Даниил снисходительно вздохнул и, выяснив адрес, повел горе-защитника к нужному дому. Благо, идти недалеко. — Я… Знаешь, тут не очень… прибра… — лепетал Дима, оправдываясь за беспорядок и одновременно пытаясь повесить пальто на крючок. Как результат, пальто полетело на пол. Писатель же вообще не заморачивался по этому поводу и прошел в комнату прямо в заснеженных сапогах. Дмитрий мог позволить себе только скромную узенькую однушку, и то выдаваемую институтом из-за переполненного общежития. Тут и одному-то трудно развернуться, а уж двоим… Спальную комнату и кухню с уборной отделяли две стенные перегородки, совсем без дверей. В сознании все еще оставалась мысль — обработать ушиб, так что хозяин квартирки двинулся на кухню за аптечкой. Кашин нашелся в спальне, собственно, на кровати, уткнувшийся носом в одеяло и раскинувший руки в стороны. Слабо улыбнувшись, Дима прошел в комнату, оставил вату и пузырек с йодом на тумбочке и кое-как стащил с гостя сапоги. А то негоже в кровати да в грязных сапогах. — Ты джлн лч рядом, — неразборчиво пробормотал писатель. Малинов встрепенулся. Ан нет, показалось — он все-таки спит. Алкоголь все больше клонил голову к полу, сгущая краски вокруг, перемешивая их между собой в темноту, и студент сам не заметил, как улегся возле Дани. *С.Есенин, Исповедь хулигана