***
Рене — небольшой город, построенный на реке Рене и названный в её честь, численность населения составляет семьдесят восемь тысяч человек. Ни много, ни мало, но достаточно, чтобы скрыть пару мелких секретов, вот только не от соседей — случись что, и весь район будет в курсе. Здешние мужчины предпочитают рыбалку охоте, женщины носят юбки исключительно не выше щиколотки и застёгивают все пуговицы на рубашке, а над городом нависла власть церкви. Вот, что всецело правило городом и его жителями, их порядками, обычаями, модой и даже расписанием. Однако даже при таком жёстком контроле здесь остались клубы для любителей попрыгать под музыку, не наполненную ни смыслом, ни душой, но из которой жизнь и энергия неслись рекой с таким напором, какого никогда не было у Рене в этом тихом, казалось, забытом всем миром месте. Остался и отдалённый, скрытый в тени под ветвями вековых деревьев мотель, в котором двое мужчин могли безнаказанно спрятаться и провести ночь, не страшась быть сожжёнными заживо в то же мгновение религиозными фанатиками за богохульство. Не всех жителей устраивал строгий порядок, но деваться им было некуда. Однако Леви нравилась дисциплина: он был рад чистоте и порядку в городе, а также требованиям к одежде, особенно тем из них, что устанавливали столь строгие рамки для школьной формы. Исключением являлось обязательное посещение воскресной службы в ранее утро единственного выходного дня. Сверстники называли его чудиком, учителя и служители церкви не могли нарадоваться на него, ставя в пример невежам. Леви не обращал внимания на косые взгляды и уколы за спиной — он спокойно мирился со всем, пока в городе стояли клуб и дешёвый мотель, в которых можно сбросить маски и стать самим собой на вечер или ночь. Вчера он впервые занялся сексом. Его неопытность всплыла ещё на стадии открывания презерватива, но парень, улыбаясь, лишь понимающе посмотрел на Леви, терпеливо прощая его косяки. Кончив через пару минут, подросток испытал самый большой стыд за всю свою жизнь. Его партнёр тогда поздравил мальчишку и вовлёк в глубокий поцелуй, лаская его торс и задевая соски. В тот момент Леви почувствовал, как его переполняет сила, готовая вырваться из груди. Заметив стояк, зеленоглазый облизнулся и оседлал бёдра подростка. Поцелуи, секс, ласки, смена позы, снова поцелуи и секс — впервые Леви дал накопленным энергии и желанию выйти наружу и завлечь себя в блаженный экстаз. Когда он вернулся под утро домой, его мать уже спала, и вопросы возникли только перед завтраком. Леви солгал, что вернулся прямо после отбоя матери и очень сожалеет об этом, на деле же он вернулся гораздо позже. Женщина ещё какое-то время пристально смотрела на сына, но вскоре сдалась, и они приступили к завтраку. Подросток не мог думать ни о чём, кроме произошедшего ночью: он воспроизводил в голове те события, пока умывался, во время утренней молитвы, по дороге в школу, ожидая звонок на первый урок. Леви боялся, что окружающие смогут понять его мысли по выражению лица, но не мог сконцентрироваться на чём-то другом, пока в класс не вошёл мужчина с каштановыми волосами, которые были собраны сзади на скорую руку в небольшой пучок, в однотонном коричневом джемпере, под которым скрывались жёлтая рубашка и галстук в клетку — ему ещё не выдали форму, в которой тот будет походить на священника, что было в порядке вещей в их пуританской школе. Это был их новый классный руководитель, пришедший на смену прошлого — недавно ушедшей в декретный отпуск женщины. В классе тут же поднялся гул из-за шептавшихся девчонок, в то время как Леви опешил, узнав в мужчине вчерашнего молодого парня из клуба, с которым он провёл полную страсти ночь. Сейчас зеленоглазый красавец выглядел старше, натянув маску строго учителя. Обведя взглядом весь класс, он на секунду остановился на уже знакомом подростке, имени которого не знал и не хотел бы знать никогда. Удивление на его лице сменилось серьёзностью. Спокойным и твёрдым голосом мужчина представился как Эрен Йегер и сообщил, что с этого дня является их классным руководителем. Леви не мог отвести глаз от учителя — в лучах утреннего солнца мужчина казался ещё прекраснее. Его спокойное лицо походило на скульптуру, вылепленную лучшими мастерами, но его глаза казались менее зелёными, чем ночью. В них будто подмешали раствор меди, из-за которого образовался голубой осадок, окруживший зрачок. А Эрен, наоборот, старался не смотреть на ученика. (Во время переклички он узнал, что того зовут Леви Аккерман.) Волна стыда окатила его, когда они встретились взглядами, и пришло осознание поступка. Невероятно, так облажаться с самого начала! Хотелось просто забыть о случившемся, но вряд ли владелец пары любопытных серо-голубых глаз разделит с ним это желание. Им удалось остаться наедине только после окончания уроков. Эрен нервно покусывал губы и царапал локти, скрестив руки на груди. Только Леви закрыл за собой дверь, как мужчина накинулся на него, поучительно выставив вперед указательный палец: — Ты же понимаешь, что о вчерашнем не должна узнать ни единая душа? — Конечно. — Леви опешил от глупости его вопроса — он сам не горел желанием раскрывать себя как гомосексуалиста в этом городе. — Но ведь мы можем продолжать встречаться тайно? — Нет! Во имя всего святого, Леви, ты хоть понимаешь, в каком мы положении? — Не особо, — признался подросток. Эрен вздохнул и сказал, что их отношения не должны выходить за рамки учителя и ученика, но для Леви уже не было необходимым озвучивать это. Хоть они тогда и попрощались, мысленно осознавая, что больше никогда не встретятся, подросток всё же надеялся увидеть того молодого человека вновь и грезил об этом всё утро. Сейчас перед ним стоял мужчина, уже повидавший жизнь. Сколько же ему на самом деле лет? Но всё-таки как он прекрасен. Леви почувствовал опустошение, распространявшееся где-то внутри и будто бы медленно заполнявшее всё тело, и сердце подростка болезненно заныло, словно его прокалывали длинными спицами. Он опустил голову, развернулся и стремительно направился к выходу. Ну ничего, Эрен к нему ещё вернётся! Леви его либо добьётся, либо дождётся — однажды ему потребуется мужчина, а в Рене таких днём с огнём не сыщешь. Парень скучающе шёл по пешеходной дорожке. Где-то подобрав длинную палку, он направлял её в сторону, задевая кусты, деревья и высокую траву. Занятие, свойственное детям, и Леви посчитал, что ему не стоит себя так вести, ведь вчера у него был первый секс. Получается, теперь он официально взрослый. Подросток лениво кинул палку на проезжую часть, прямо под колёса мимо проезжающей машины. Сухая ветка с треском разломалась под давлением грубых шин. Леви запустил руки в карманы форменных брюк и так дошёл до дома. Мать сидела в гостиной на диване, смотрела телевизор и нервно курила сигарету, кутаясь в шерстяной платок, несмотря на тёплую погоду. Она стала такой, когда отец бросил их. Поприветствовав её, Леви уже направился в свою комнату, как с ним завязали разговор: — Слышала, у тебя новый классный руководитель. Говорят, красивый. — Его мать либо сидела на диване, либо сплетничала с соседкой через забор, а то, что молва о таком красавчике разлетится, как свежее печенье девочек-скаутов, Леви не сомневался. — Он слишком молод как для тебя, так и для брака в принципе. Если ты, конечно, не хочешь прослыть безнравственной женщиной. — Ты как с матерью разговариваешь?! — взвилась женщина. — Так и знала, что эти телевизоры до добра не доведут. Леви покосился на мать, перевёл взгляд на телевизор, затем снова на мать. Родители такие «интересные». Неужели он станет таким же странным, когда вырастет? Леви надеялся, что нет. Не ответив матери, он молча направился в свою комнату. Закрыв дверь на ключ, он достал из-под кровати плеер, вставил первую попавшуюся кассету, натянул наушники и завалился на кровать прямо в школьной форме, мысленно обещая себе, что через пару минут снимет её и аккуратно повесит на своё место. Мать уважала его личное пространство, поэтому позволяла спокойно сидеть в своей комнате за закрытой дверью и даже запираться на замок. Хоть она и продолжала неустанно твердить, что рукоблудие приводит к слепоте, и Бог всё видит, голос её звучал монотонно: женщина прекрасно понимала, что всё это бред, но Город обязывал её повторять это своему подрастающему сыну снова и снова. В ушах заиграла песня группы A Flock Of Seagulls — «I Ran (So Far Away)» [1]. Такую музыку запрещено слушать в Рене, но у Леви уже уши в трубочку сворачивались от классики и церковного хора. Сама песня казалась безобидной, — она имела большой успех и сейчас являлась супер-хитом — но вот внешний вид музыкантов, а точнее их причёски в стиле панк, вызвали бы сильнейшее негодование. Слушая её, Леви всегда представлял, как едет на автомобиле с откинутым верхом по безлюдной дороге среди пустыни, колёса поднимают пыль в воздух, а ветер обдувает лицо и всклокочивает волосы. Ему хотелось уехать в большой город, где музыка не запрещена, где куча лампочек и неоновых вывесок, где рискованные девушки одевались в откровенные наряды и делали яркий, вызывающий макияж, а на головах их творился настоящий взрыв. До вчерашней ночи он представлял только себя, но теперь рядом с ним сидел молодой парень и смотрел на него своими изумрудами, щурясь в широкой улыбке. Интересно, Эрен приехал из такого города? Леви хотелось убежать, убежать как можно дальше.***
Сначала Леви держал дистанцию. Через некоторое время предпринял пару попыток завязать разговор, но каждый раз оказывался «отшит» дежурными фразами. И ему ничего не осталось, кроме как остаться в стороне. Он с завистью смотрел, как старшеклассницы обступали Эрена на каждой перемене, когда он сидел в классе. Учитель охотно отвечал им, поддерживая живой разговор, но вот его взгляд оставался незаинтересованным. И Леви позволял себе считать, что это из-за него. Что мужчина желает только его как любовника и собеседника, и поэтому так незаинтересован в этих девушках. На его уроках Леви не мог отвести взгляд от глаз учителя — они были поистине великолепны: с каждым днём примесь голубого то увеличивалась, почти полностью вытесняя зелёный, то уменьшалась; иногда в них появлялись глыбы чистейшего льда, а, бывало, появлялся и коричневый. Интересно, с чем это связано? С настроением, погодой, самочувствием или с чем-то ещё?.. А может и не было никакой тайны, и глаза произвольно меняли цвет безо всякой причины. Дома Леви проводил вечера за смешиванием красок, пытаясь воспроизвести глаза учителя на бумаге, но мечтал он об одних — о зелёных. Тем временем наступили летние каникулы. Леви как раз сидел над тетрадью, выполняя домашнее задание, как в его окно прилетел камушек. Парень сначала не понял, что произошло, пока о стекло не ударился второй, а за ним третий. Раздражённый, Леви подошёл к окну, готовый отчитать проказника и пригрозить заменой стёкол, если тот их всё же разобьёт, но опешил, когда, отодвинув раму, в слабом свете уличных фонарей увидел смотрящую на него пару кошачьих глаз. — Эй, ребёнок, — проговорили сложенные в лукавую улыбку губы, — пойдём, угощу мороженным. — Скоро комендантский час. — Со мной тебе ничего не будет. Леви немного помедлил с ответом, делая вид, что обдумывает предложение, хотя на самом деле готов был скакать от радости и выпрыгнуть на улицу прямо из окна своей комнаты на втором этаже. — Ладно. Жди меня здесь. Возможно, мне придётся вылезать через окно. — Ох уж эти лихие юношеские года! Подросток фыркнул и отошёл от окна. Спустившись по лестнице, он застал мать спящей на диване, на журнальном столике стояли бутылка коньяка и стакан, в пепельнице среди десятка других ещё дымилась недавно затушенная сигарета — скорее всего, женщина проспит до утра. Обойдя дом, Леви подозвал Эрена, и они направились вдоль пустующей дороги в центр. «У мамочки» — единственное кафе, которое стояло в этом городе, им владел негр с истинно американским именем Боб. И, наверное, только Леви это название казалось несколько двусмысленным. Внутри играла заводная песня «Hanging On The Telephone» [2], под которую танцевали молодые юноши и девушки, некоторые из которых «отплясывали» одними плечами, сидя за столом. Леви невольно поддался общей атмосфере и стал постукивать ладонью по бедру в ритм. — Что будешь? — спросил Эрен. — Колу. — А мороженное? — Не. — Подросток качнул головой. Эрен обиженно надул губы, и Леви поспешил занять столик. — Одну колу тому зануде и шоколадный коктейль для меня, — озвучил заказ Йегер. Пока заказ готовился, Леви не отрывал взгляд от Эрена, стоявшего у стойки. На нём была джинсовая куртка, разодранная в нескольких местах, с карманами на груди, декоративными клёпками и шипами — в общем, по городской моде. Парень не помнил, разрешалось ли в их городе носить такие вещи, в магазинах, по крайней мере, их не было. Хотя Эрен в этом городе был, как ариец при нацистской Германии, — ему многое разрешалось из-за красивого лица и обаятельной улыбки. Сейчас он снова казался молодым парнем, которому не дашь больше девятнадцати лет, его волосы были распущены и опускались до плеч. Эрен принёс напитки: бутылку колы изящной формы он поставил перед подростком, а длинный стакан с коричневатой жидкостью перед собой — высота его равнялась длине предплечья мужчины. Леви отхлебнул газировку через горлышко и немного подавился (ну вот, вечно его неуклюжесть включается в самые неподходящие моменты!). Эрен сделал пару глотков через трубочку, затем достал её и демонстративно протолкнул в рот, пока вся испачканная часть не оказалась внутри. Слизав с трубочки остатки коктейля, он выжидающе посмотрел на подростка, пока Леви подавлял в себе желание хорошенько врезать ему по лицу. — Сначала отшиваете, теперь дразните. И как Вас понимать? — Меня тронули твои испытующие взгляды, к тому же, я тоже когда-то был подростком и помню, каково это, когда считаешь себя взрослым только ты, а этакие «по-настоящему» взрослые лишь снисходительно смотрят свысока, талдыча о годах и опыте. В общем, я решил дать тебе шанс. — И что, этот «шанс» у меня будет, даже когда начнётся учёба? Или когда Вас опять переклинит, и Вы превратитесь в строгого учителя? — Я постараюсь… — Эрен задумался. — Я действительно могу стать брюзгой, когда начнётся учёба. И если тогда мы не сможем вытерпеть друг друга, то давай хотя бы проведём безбашенное лето вместе. И давай на «ты», когда мы наедине. Леви казалось, что над ним сейчас бессовестно прикалываются, но по взгляду Эрена было видно, что тот говорит на полном серьёзе. Подросток выдохнул и прикрыл глаза. Он так жаждал этого момента, но вместо радости чувствовал себя отвратно, будто его используют как игрушку, запасной вариант. Но с другой стороны, что он теряет? Вероятно, это его единственная возможность, так зачем зацикливаться на какой-то чепухе? — Знаешь, к чёрту, погнали! И вот, они снова у дешёвого отеля, обветшалого и грязного. Он являлся чем-то вроде борделя, услугами которого пользовались даже некоторые священники. Собственно, именно поэтому его до сих пор не прикрыли, несмотря на многочисленные жалобы женщин, чьи мужья предпочитали проводить ночи здесь, а не делить супружеское ложе с ними. Эрен взял на ресепшене ключ от номера, а Леви поражался, как не заметил плачевности этого заведения в прошлый раз: жёлтые обои, ободранные во многих местах, скрипучие гнилые половицы, тонкие стены, через которые со всех сторон доносились смех, стоны, скрипы и шлепки. На кровати лежал матрац, который, казалось, повидал войну, в занавесках зияли дыры, а на прикроватной тумбочке стояла лампа, излучавшая слабый свет. Вся обстановка была полна некой своеобразной романтичности, но Леви категорически не хотел застрять в этом мирке.***
Лето прошло — Эрен выполнил обещание и сделал его поистине безбашенным. Леви никогда не отрывался с таким безумием, с таким риском и безответственностью. Но стоило начаться новому учебному году, как эксцентричный парень сменился расчётливым учителем. Теперь они встречались редко, осторожно и ненадолго. И Леви заметил, что такой Эрен нравится ему даже больше: мужчина часто хмурился, постоянно молчал, а взгляд его выглядел отстранённым, будто сознание было вовсе не с ним. А прознав нюансы работы учителя, подросток ужаснулся и вовсе откинул мысли об обидах и недовольствах, входя в положение любовника (у него до сих пор трепетало сердце, стоило назвать так Эрена даже в собственных мыслях). Просто сидеть с ним в тишине было гораздо приятнее, чем безостановочно скакать с места на место всю ночь. Тем вечером на парковке крутили фильм на открытом воздухе, и Леви с Эреном решили посетить его вместе. Подобное мероприятие было чем-то волшебным — ты невидим, находясь на глазах у толпы людей. Редкое явление, когда соседи не стремились узнать о тебе больше, чем ты сам о себе знаешь. Однако фильм оказался до того нудным, что двое решили покинуть парковку раньше завершения сеанса, чтобы заняться чем-то более интересным. Эрен заехал в лес и остановился у утёса, с которого открывался вид на весь город. Не задерживаясь надолго, они пересели на заднее сиденье. Дыхание ещё не до конца восстановилось, когда Эрен достал сигарету, зажёг её и сделал первую затяжку. Выдыхая дым, он передал сигарету Леви, опустившего голову на плечо мужчины. Подросток так же тяжело дышал, на его груди под расстёгнутой рубашкой кожа блестела от свежего пота. Эрен невольно позавидовал юношеской пылкости. — А неплохо сегодня вышло. — Леви вернул сигарету и принялся вынимать длинные каштановые волосы, застрявшие между пальцев. Эрен молча повёл плечом и выдохнул дым, он повторно предложил сигарету парню, но тот был больше увлечён волосами. Мужчина также заметил, что лицо Леви слегка побледнело, когда он не получил ответа. Хоть ему и нравилось так проводить время с учителем, в глубине души он всё же мечтал о большей взаимности. Не обязательно пылкой и энергичной, но взаимности. А Эрен его даже не приобнял. Леви чувствовал, как они становятся друг для друга привычкой, какой становятся супруги после многих лет в браке. Но может, это и есть любовь? — Что если я тебя, кажется, люблю? — тихо спросил парень. — Мальчики в твоём возрасте не способны любить, — отрезал Эрен. — Мальчики вообще никогда не способны любить, как говорила моя жена. Ну, бывшая. — Ты был женат?! — Леви округлил глаза и уставился на мужчину. — Я жил в городке ещё меньшем, чем этот, — население еле дотягивало до сорока тысяч. И там окружающие решали, во сколько и на ком ты женишься. Я противился, но под сильным давлением мои попытки оказались тщетны. — Может, она пришла к этому мнению, потому что ты не удовлетворял её как муж? Ведь ты же… — Он понизил голос. — Не по женщинам. — Если только в постели. Как личность я её уважал. — Они также нуждаются во внимании как к женщине. — Да, этого я не смог ей дать. — Что же такое любовь? — всё же спросил подросток. — Не знаю. Скорее всего, для каждого она проявляется по-своему. А может её и вовсе не существует, или она существует, но только для нескольких людей, а остальные лишь придумывают себе поводы поверить, что у них она есть. — А что для тебя любовь? — Наверно… Ощущение спермы своего несовершеннолетнего ученика в жопе, — усмехнулся Эрен и затянулся дымом. — Эрен… Мужчина не дал ему договорить. Он крепко прижал подростка к себе и страстно поцеловал, будто в последний раз. Тогда он не знал, что это был их последний поцелуй. Тогда они не знали, что больше никогда не увидятся.***
Бог жесток. Но он любит нас любыми: для него не важно, используете ли вы нецензурные слова, употребляете ли алкоголь, курите, пользуетесь контрацептивами и прочее — вероятно, только Бог может принять нас такими, какие мы есть. Священник несколько раз спрашивал у мужчины, нуждается ли он в помощи, но поняв, что ответа от неподвижного обладателя апатичных глаз не дождаться, старик решил оставить его в одиночестве и заняться своими делами. Отстранённый взгляд этих глаз был направлен куда-то в стену, в которой для них проглядывалось само «ничего». Служба закончилась, и все разошлись, только Эрен остался сидеть в церкви среди опустевших скамеек. Он встал и медленно подошёл к алтарю, по дороге споткнувшись о ковёр, опустился перед ним на колени и сложил руки для молитвы. «Господь Всевидящий, я согрешил…» — Эрен выдержал паузу, прислушиваясь к тишине. Казалось, его слушатель выдерживает такую же паузу, и мужчина продолжил, рассказав о надругательстве над юношей. «…но я никогда не смел трогать его, как женщину. Не мог запятнать его и внутри. Боже, простишь ли ты меня?» Молчание. «Примешь ли ты меня такого?» Молчание. Являлось ли это молчание знаком согласия. Или Бог был слишком разгневан на него? А может, Эрена никто и не слушал, и там всё-таки никого не было. Но что же тогда находилось там? Что это «там» из себя представляло? И к чему же тогда так тянулась «душа» в моменты полной безысходности и отчаяния, если «там» ничего не было? — Святой отец, — спросил Эрен вновь появившегося священника. — Да? — Было ли у вас видение? Или у кого-нибудь из служителей церкви? Старик нахмурил брови, пытаясь припомнить что-то подобное. — Нет, сэр.***
Они не могли долго оставаться вне подозрений, и в один злосчастный день чересчур любопытный журналист начал слежку за новым учителем и примерным подростком. Слежка эта долго оставалась без результатов, пока однажды, во время просмотра фильма, машина мистера Йегера с подростком на соседнем сидении не покинула сеанс раньше титров. За городом они были слишком увлечены друг другом, чтобы заметить вспышку фотокамеры. Следующим утром в заголовке местной газеты уже была надпись: «Растление несовершеннолетнего юноши недавно прибывшим учителем-мужчиной». К обеду об этом знал весь город, вечером на Эрена надели наручники. В суде его объявили виновным в совершении преступления. Люди кричали, что для «таких, как он» самое место в тюрьме — рай для педерастов. Однако, отсидев свой срок и выйдя на свободу, Эрен не смог согласиться с ними. На свободе лучше. Не имея ни денег, ни жилья, ни самого себя, но на свободе. Его не брали ни на одну работу с судимостью, у него не было средств получить дополнительное образование — и его руки опустились. Эрен стал бродяжничать, спуская все нажитые деньги на алкоголь и наркотики. Он захлебнулся во сне собственной рвотой и умер в тридцать семь лет. После разразившегося скандала от Леви отреклась церковь, его исключили из школы и выгнали из дома. И он не нашёл ничего лучше, кроме как накинуть на плечи джинсовую куртку, которая всё ещё хранила запах прежнего владельца, забросить за спину рюкзак и пойти пешком по пустынной дороге в сторону большого города. Леви всё же осуществил свою мечту: вырвался и попал в большой город, вот только яркие огни он так и не увидел. В полном одиночестве подросток оказался неспособен грамотно позаботиться о себе, и его жизнь покатилась по наклонной. Он продавал себя: сначала из-за злости и обиды на весь мир, потом от безысходности. Иногда ему удавалось найти ночлег под крышей в чьём-то доме или притоне, а бывало приходилось спать под открытым небом. Боль и холод парень заглушал метамфетамином. Он умер в возрасте двадцати одного года. Принял ли их Бог?