I
Семани был пегасом, с дороги которого убираются любые уличные хулиганы. Будто мало было от природы чёрных белков глаз, сливающихся с чернотой радужки и зрачков и дополняющих общую мрачность расцветки, он превратил своё тело в эталон мужественности, которую его любовь к галстукам-бабочкам довольно милых дизайнов не умаляла, а даже как-то жутко подчёркивала. Никто, глядя на мощные крылья и вороной гребень густой гривы вкупе с рассечённой боевым шрамом бровью, не осмелился бы обвинить его в недостаточной суровости. С таким образом заводить друзей он не рассчитывал, да, впрочем, и не слишком хотел. Гермэйния была идеальна для отцовской сети кафе из-за своей идеологии. Разного рода пивные фестивали стали синонимами этой республики, да и к еде здешние пони относились практически как к культу. Кто не любит вкусно поесть? А они не только любили, но и знали в этом толк и были готовы платить за хорошую подачу и отменные переливы вкусовых оттенков. Причём платить щедро. Кухня Гу Цзи, отца Семани и его сестры, отвечала всем требованиям искушённой публики. Аям была близнецом Семани, но спутать их было крайне сложно. На голову ниже брата, она была эталоном уже хрупкости пегасов, и даже выбритая голова, на которой осталась лишь чёлка да пара отросших прядей, обнимавших лицо, не делала её брутальнее — лишь беззащитнее, открывая все тонкие силуэты небольшого тела. Будто её единоутробный брат забрал себе все жизненные соки, взамен давая свою бесконечную и надёжную защиту, Аям даже психологически привыкла прятаться за его спиной. Сейчас, при отъезде отца по делам и оставлении кафе на совесть его жеребят, получилось точно так же. Все дела, связанные с общением с другими пони, улаживал Семани, пуская в ход где обаяние, где — зловещую ауру. Аям же занималась облагораживанием и уборкой помещения кафе, находя медитативное умиротворение в выравнивании и покраске стен, очищении полов и расстановке столиков, стульев и подушек. Уравновешенное настроение обретало особую сладость с приходом вечера, когда кафе опустевало, а большое панорамное окно пропускало сквозь себя рыжий закатный свет. Его иллюзорное тепло успокаивало душу, ласкало натруженные за день ноги. Со щелчком открылась дверь, впуская Семани. Аям помахала ему свободным от швабры крылом: — Ещё раз привет, братец. Как всё прошло на этот раз? Пегас довольно ухмыльнулся краем рта и развернул крыло, показывая зажатую между его перьев лицензию. Аям знала, что он ускорил её получение именно этой ухмылочкой, от которой у неё самой сердце сделало перепад. — Стоило только дождаться, когда выпадет смена кого-нибудь посговорчивее, правда? — засмеялась пегаска, прислоняя швабру к стене. Она подошла к Семани и обняла его передними ногами за шею, прикрывая глаза. — Скажи по секрету, насколько сговорчивой она оказалась? — Настолько, что ещё немного без дискордовой опаздывающей клиентки — и пришлось бы отбиваться, — ответил Семани, проводя пером свободного крыла по скуле младшей сестры. Аям довольно зажмурилась и потянулась к нему: — Я скучала по тебе… Перо быстро переместилось на её губы, словно приказывая молчать, и обычно молчаливый жеребец расщедрился на ещё одну фразу: — Не здесь, Аям. Ты помнишь, что нам придётся быть ещё более осторожными теперь? О нас никто не должен узнать, это слишком опасно в Гермэйнии. — Ну, до сих пор мы прятались достаточно хорошо, если папа оставил нас одних, ничего не подозревая, — беспечно пожала плечами пегаска, тем не менее, ставя обе передние ноги обратно на пол. — Поможешь мне убрать всё в подсобку? Семани кивнул, незаметно прикусив губу, когда сестра развернулась к нему спиной, и недлинный хвост качнулся, приоткрывая её блеснувшую от первой влаги щёлку. После долгого дня порознь магия сокрытия всегда развеивалась намного быстрее, без единого прикосновения со стороны пегаса… А через несколько секунд они уже страстно целовались в скрывающей их угольные тела темноте, наполняя тесную тишину подсобки смешанным дыханием и сдавленными кобыльими полустонами. Пегас, благодаря сильным конечностям и развитой спине прекрасно удерживающий равновесие на задних ногах, ласкал прижатую к стене сестру одним из передних копыт, другим придерживая готовую сползти на пол кобылку. Она перенесла всю свою скромную тяжесть на его переднюю ногу, тая в наслаждении, как воск от лица огня. Потребовалось не так уж много времени, чтобы Аям соскользнула, несмотря на попытки Семани удержать её. Шумно дыша и взволнованно глядя в глаза брата, такие же непроглядно-чёрные, как её собственные, пегаска призывно развела задние ноги. Жеребец прекрасно помнил, как теперь жарко и влажно между ними. Не удержав хриплого: — Сестрёнка, — он припал к её телу, туго проскальзывая внутрь него, целуя без разбора лицо, шею и грудь пегаски. Аям сладко постанывала от движений единоутробного брата, пока что мягких и сдержанных, и наслаждалась зрелищем того, как неторопливо перекатываются под кожей выгибающейся спины сочные жгуты мышц. Оно всегда сводило её с ума. Задние ножки сестры скрестились на крепком узком крупе брата, и сузившееся нутро теснее обняло скользивший в нём член. Семани довольно зарычал, ускоряя фрикции; теперь приходилось удерживать сестру за расправившиеся и распластавшиеся по полу крылья, прямо за их чувствительные основания, заставляя Аям чаще вскрикивать, рвано дышать, царапать покрытую тонкой влажной плёнкой спину пегаса копытами. — С… Семани… — обласкал слух жеребца родной сбивчивый шёпот, когда он изменил угол проникновения, и массивное срединное кольцо ощутимо задело клитор. Семани несколько раз качнул бёдрами, всё время ловя блаженный крик сестры своими губами, скрадывая его в обоюдном дыхании. По позвоночнику пронеслась искристая дрожь: самой чувствительной частью головки он теперь ощущал мягкие рифлёные стенки. Однако, когда забывшаяся и стонущая в наслаждении Аям подтянулась на его теле и выше подняла круп, жеребец безропотно оставил это сладостное занятие. Их поцелуи стали яростнее, потому что маленькая подсобка больше не могла сохранить в себе тайну их удовольствия. Семани чувствовал близкий финал и вложил в скорость и глубину проникновений всю силу своих бёдер. Для брата и сестры всё слилось в восторженный, ослепительный фейерверк. Они выстанывали имена друг друга, вжимаясь в родные тела до статических искр от трущейся шерсти, целовали, кусали и терзали всё, до чего могли дотянуться. С одной из полок упало какое-то ведро, своим грохотом задев лишь край слившегося воедино сознания страстно познающих друг друга пегасов. Аям с наслаждением оставляла на шее, плечах и скулах жеребца следы принадлежности с багровеющими неровными краями, в кровь раскусывая покорные ей губы. Она могла себе это позволить. Семани — нет. Любой, глядя на просвечивающие сквозь тёмную шерсть засосы, поверил бы в образ мрачного ловеласа, сменяющего кобылок чаще, чем галстуки. Но любой также бился бы об заклад, что это не милая и невинно выглядящая Аям в своё время первой преодолела роковые сантиметры и собрала с губ брата бархатистый привкус кровосмешения, пусть и запищала после этого от ужаса и смущения. Не она лишила Семани сна и довела до безумия, заставив отринуть сковывающие его нормы морали и ограничения, пока тот не признался ей и себе в своих чувствах к сестре, жадно, самозабвенно беря её впервые в комнате их жеребячества. Не она отдаётся родному брату раз за разом, пока никто не видит и не догадывается. Не она расцвечивает его тело следами многослойной, запретной похоти. Аям пронзительно застонала в поцелуй, когда волна воспоминаний и чувства единоличного собственничества захлестнула её. Последним толчком Семани, громко вскрикнув вместе с ней, едва не дорвался до шейки матки, но схлестнувшееся в оргазме лоно удержало его, а затем выдоило, вынуждая присоединиться в ощущении острого экстаза. Стоная и неразборчиво шепча, брат и сестра переплелись в неразличимый клубок и возвращали себе разум в жарких объятьях. Когда они смогли посмотреть друг другу в глаза осмысленным, не затуманенным первобытным вожделением взглядом, расплелись всё равно неохотно. Они давно убедились, что их любовь не базировалась на похоти; то было ведомое лишь близнецам чувство полной душевной эмпатии, взаимного чувствования друг друга, страсти, вспыхивающей лишь от осознания, что они — это они. Прячущиеся каждый за своим фасадом, но раз за разом ломающие этот фасад ради нового единения. Каждый раз — как первый. — Аям, — тихо мурлыкнул Семани, тем не менее, тоже покрывая кромки ушей ласкающейся к нему сестры поцелуями. — Мы не можем оставаться здесь на ночь. Надо закрыть кафе. — Даже если очень хочется? — Да. Они глубоко поцеловались в последний раз, прежде чем отстраниться. Кобылка инстинктивно посмотрела себе между ног, на то, как всё ещё жёсткий член брата покидает её, оставляя недолгое чувство холодной пустоты. На его головке налипла внушительная шапка семени, нитями тянущаяся из пегаски. — Ничего себе, — покраснела Аям, заикаясь. — Как много на этот раз, Семани. — Дела заняли много времени, — пожал плечами пегас, подавая сестре пачку влажных салфеток с ближайшей полки. — Мы давно не спали друг с другом. — Обычно такое говорят после неудавшегося… раза, — несмело заметила кобылка. — Но мы-то с тобой молоды, — взгляд пегаса сделался серьёзным. — Ты не была в охоте? — Не беспокойся. Я не пройду через это снова. Семани отвёл глаза, кусая нижнюю губу. Всё ещё ощущались следы от зубов сестры, всё ещё сочились сукровицей микротрещины. Он обнял открывающую салфетки пегаску крылом, тихо обещая: — Когда-нибудь мы усыновим жеребёнка и воспитаем его, как родители. Как только придумаем, как всё это сделать, и накопим достаточно денег. — Я знаю, братец, — ткнулась с ним носами Аям и выудила откуда-то озорную улыбку. — И тебе тоже не мешало бы почиститься. — Эй, я же жеребец, — поиграл бровями Семани. — Жеребец, которому мы стремимся создать маску редкого кобыльего угодника. Разве от меня не должно пахнуть сексом? — Не с родными сёстрами, — категорично отрезала пегаска, и в дурачащуюся морду прилетела оставшаяся половина салфеток. Настала очередь Аям строить соблазнительную гримаску. Она даже достаточно собралась с духом для: — Или ты хочешь, чтобы я взялась за это языком, и мы точно застряли здесь на всю ночь? Непроизвольное облизывание, пусть и с ещё более ярким румянцем, выдало явное желание кобылки именно так и поступить, но, понимая необходимость создания благочестивого облика, Семани лишь ухмыльнулся и воспользовался своей частью салфеток.II
Они вышли из кафе затемно, и пегас остановился, как обычно, патрулируя взглядом улицу, пока Аям закрывала дверь на ключ. Увидев, как у длинной тени брата в свете уличного фонаря вздыбилась шерсть на спине, кобылка обернулась. — Светлой луны вам в ночи, — степенно поприветствовал пегас в одеянии священника, которой так не соответствовала медлящая на его тонких губах улыбка. — О… привет, Настас, — осторожно выглянула из-за спины Семани пегаска. — Поздняя служба? — процедил жеребец, явно готовясь превратиться в разъярённую пантеру, если их друг кинет на его сестру хоть сколько-нибудь двусмысленный взгляд. — Да, — легко размял крылья Настас. — А вы как? Справляетесь с кафе без Гу Цзи? — Семани сегодня успешно продлил лицензию, — робко улыбнулась священнику Аям. Семани едва не рванулся от того, как сверкнули глаза друга от этого невинного жеста, такого редкого у застенчивой кобылки. — Значит, гулянке в честь вашей самостоятельности быть? — весело подмигнул пегас. — И, конечно же, ты приглашён, Араукана, — из уст Семани это звучало издевательством, особенно с использованием фамилии вместо имени, но священник привычно не обратил на ёрничество внимания. Некоторых в компании очень забавляла мысль, что в их шайке тусуется священник, который порой ведёт самый не сестроугодный образ жизни с ними. — Тогда увидимся там, — двумя перьями отсалютовал Настас. Его глаза смотрели на прижавшую в смущении уши Аям, и снова он ускользнул от праведного гнева Семани. Действительно, Богини его хранили. — Почему ты так его не любишь? — невинно поинтересовалась пегаска, когда звук шагов их друга затих вдали. — Он претендует на тебя, — гневно фыркнул Семани и даже шаркнул копытом по брусчатке, словно взрывая землю перед атакой. — Жеребцы такие вещи всегда чувствуют, Аям. — Не ревнуй, — мурлыкнула в ответ кобылка, проводя хвостом под подбородком старшего брата. Чёрные глаза заинтересованно проследили за движением недлинных гладких волос. — Я же не ревную тебя к Кудере. Семани сразу смутился — редкое для него явление. Он неловко кашлянул, неуклюжим щенком утекая к заднему входу здания следом за сестрой: — Ну, Кудри — это совсем другое… Однако ты бы не обрадовалась, если бы ко мне начала так неприкрыто и нагло подкатывать Мэндори!.. Лица всех друзей, о которых они говорили, спорили и шутили недолгое время перед сном, мелькали одно за другим весь следующий день. Чикен с мешками под глазами после бессонной геймерской ночи, потягивающий кофе и уточняющий по поводу приватной вечерней гулянки. Мэндори, загруженная, но оптимистично настроенная, забирающая с собой свой обычный салат и с коротким хихиканьем обещающая обязательно прийти вовремя на этот раз. Брама с очень вкусным — с точки зрения владельцев кафе тоже — заказом, выражающая надежду на весёлое времяпрепровождение. Рю и Лаки, просто проходящие мимо, но через окно помахавшие стоящей сегодня за барной стойкой Аям копытами и заговорщицки подмигнувшие. Джо со своим верным поводырём Брендоном, после ежепятничного вечернего пения не уходящая домой, а с беззаботной улыбкой усаживающаяся за сдвинутые вместе столы. Да и сам Брендон, несмело сдвинувший капюшон чуть назад, чтобы были видны уцелевшие после страшной трагедии глаза. Чикен, несмотря на то, что показался в кафе самым первым из всей тусовки, явился на символическое празднование самым последним. — Проспал, — честно извинился он, неловко улыбаясь под смех своих друзей. Получив от Рю снисходительное похлопывание по спине немного тяжелее, чем надо, он присоединился к Мэндори, поглядывающей на него с притворным недовольством. Семани успел расслабиться после пары бокалов виски, как вдруг открывшаяся дверь напомнила ему, что в сборе отнюдь не все. — Месса немного затянулась, — бархатно оповестил Настас, проходя к накрытому столу и ставя на него свою лепту в виде бутылки кагора, давно ставшей темой для шуток в кругу друзей. — Ладно, ты прощён, — милостиво бросила со своим акцентом Мэндори Чикену, шутливо пытавшемуся вымолить эти слова тем, что подкармливал любимую со своей тарелки. — Так вышло, что опоздавший не один ты. Вечер потёк своим чередом. Друзья были защищены закрывшими панорамное окно жалюзи, поэтому даже Настас Араукана изменил своему благочестивому имиджу и рассказывал весьма скабрезный анекдот, над которым компания беззаботно хохотала и добавляла свои версии происходящего — каждый на свой манер. Мэндори, забывшись от веселья и количества выпитого, незаметно для себя перешла на родной японьский и минуты три рьяно, чуть ли не брызжа слюной, пыталась что-то донести — до тех пор, пока Чикен не выдержал и не заржал в голос с её небольшой оплошности. — Сегодня ты спишь на диване! — на понятном для всех языке, на редкость чётком в этот раз, обиделась Мэндори, но даже провинившемуся жеребцу это не помешало продолжить смеяться до боли в рёбрах и вливавшегося изо рта в нос скотча. Впрочем, к концу вечера стало понятно, что от своих слов раскрасневшаяся со спирта в крови модель отказалась добровольно и без угрызений совести, когда, хихикая и бесстыдно приставая к столь же пьяному Чикену ещё на лестнице, убрела с ним на жилой второй этаж. Рю поднял на спину смертельно напившегося Лаки, чья страшная худоба уже стала привычна для друзей, и, вполголоса попрощавшись с более-менее трезвой Аям, унёс в их общий дом. Трезвее вороной пегаски здесь был только Брендон, самоотверженно отказавшийся от алкоголя, чтобы потом быть в состоянии проводить домой Джо — она не напивалась сильно, но всё равно сумела порушить и без того слабое ориентирование в пространстве. Брама тоже была среди трезвенников, но лишь из-за того, что на её массу требовалось более внушительное количество алкоголя, чем присутствовало на гулянке — и да, она не уставала повторять, что это не жир, а мускулы. Семани же в неизвестный момент времени ушёл куда-то с Кудере, и эта молчаливая парочка, по своему обыкновению, никому не сказала ни слова — так Аям осталась в кафе одна. Почти одна, не считая милующихся наверху Чикена и Мэндори… и методично уничтожавшего остатки алкоголя Настаса. Пегаска занялась уборкой помещения кафе и не трогала то, что он смаковал. Вернее, не смаковал даже, а бездумно, залпом вливал себе в горло, неотрывно глядя на шаткие передвижения кобылки всё более сужающимися глазами. И дело вряд ли было в размывавшемся фокусе, потому что тихое: — Может, тебе помочь? — прозвучало на удивление чётко для того количества спиртного, которое пегас в себя залил. Аям скромно покачала головой и послала другу неуверенную улыбку краем рта, невольно вслушиваясь в раздающиеся наверху заглушённые стоны, перемежающиеся парным пьяным хихиканьем. Ей всегда нравился Чикен, больше, чем нравился. Если им с братом и нужен был фасад — пегаска согласилась бы встречаться именно с обладателем кричаще-красной гривы. Взгляд Настаса мрачнел всё больше по мере того, как он понимал, к чему приковано внимание интересующей его кобылки. — Ты завидуешь Мэндори? — вдруг перешёл он на свой профессиональный тон. — Зависть — грех, дитя моё, особенно если имеешь за душой гораздо более серьёзное преступление… Аям замерла на середине шага, рискуя точно схватить судорогу на неудобно занесённую переднюю ногу и упасть на пол, разбив всё, что у неё было на подносе. Сердце забилось быстрее от медленного осознания того, на что намекает Настас. Пегаска надеялась, что его лихорадочный стук заглушит следующие слова, но этого не случилось. — Мне казалось, что трахаться с собственным братом тебе гораздо приятнее, чем подслушивать, как это происходит у других. Посуда с грохотом и звоном отправилась на пол. Аям задрожала, её пьяный мозг лихорадочно соображал, как выдать этот жест за оскорблённый шок, как отвести подозрения, но тут Настас поднялся из-за стола. Неловким движением копыта он опрокинул недопитый кагор, но не обратил на это внимания, напирая на кобылку. Священный напиток потёк по скатерти, пропитывая ту, подобно крови. — Я давно догадывался, а вчерашний ваш разговор, который я случайно подслушал, окончательно всё подтвердил, — прошипел пегас, прижимая Аям к стенке во всех смыслах. От резкого запаха алкогольной смеси пегаску замутило. — Знаешь, когда тебе искренне нравится кобылка, невольно замечаешь то, чего не замечают другие. А ты мне очень нравишься, Аям, — одно из тёмно-серых копыт любовно огладило силуэт шеи с истерично бьющейся под кожей жилкой, — и я не хочу тебе вредить. Кобылка загнанно переводила взгляд с двери на потолок. Хоть бы вернулся Семани или Чикен с Мэндори встревожились шумом бьющейся посуды… — Но, — вкрадчиво продолжал Настас, — по долгу служителя Селестии и Луны, да ещё и с учётом недавно принятой сто семьдесят третьей статьи я обязан сообщить о вашей порочной связи куда следует. Как бы мне того ни хотелось. Как же нам поступить, м? Последний звук разбился уже о губы Аям, ни живой ни мёртвой. Копыта и крылья Настаса тем временем бесстрашно переместились на её похолодевшее тело, ведь рядом не было Семани, который размазал бы его по стенке так, что было бы легче закрасить, чем отскрести… — Ждёшь спасителя? — широкая кривая ухмылка пегаса уже откровенно глумилась над несчастной, пока он, игнорируя её писк, лапал и мял желанное тело. — Он не придёт. Ушёл приходовать Кудере, не иначе. То, как они смотрели друг на друга и как долго, я тоже чувствовал очень давно, и вот тебе ещё одно подтверждение… прямо сутки открытий, не находишь? Араукана насильно развёл в стороны изо всех сил сжимающиеся задние ноги пегаски и принялся дразнить копытом её клитор. Аям отчаянно закусила губу, замечая, что он делает это постыдно умело для скромного священника. — Итак, у меня есть определённые доказательства, с которыми я могу пойти в полицию, — невозмутимо продолжал пегас, хотя его глаза со сжимающимися и разжимающимися от играющего в крови алкоголя зрачками демонически сверкали от возбуждения. — И мне поверят, только вспомнив, где я тружусь… Но мы можем всё уладить, если ты будешь ласкова со мной. Не просто же Семани отдаёт предпочтение собственной сестре вместо той толпы кобылок, что вечно увивается за ним? — Ты слишком пьян. Ты просто не сможешь взять меня. Аям сама поразилась тому, насколько спокойно и буднично это прозвучало. Её тело трясло, как от высоковольтных разрядов, сердце было готово выскочить из груди, а зрачки сузились до размеров булавочных головок, но голос словно не зависел от того страха, что ей владел. Но подсознательно, находясь в полном ужасе от происходящего, пегаска всё ещё была в своём уме и замечала отсутствие крылатого стояка, как и прочих признаков возбуждения у Настаса. Только психология. Только давнее влечение, возможность реализации которого нейтрализована слишком большим количеством выпивки. Он и сам не понял этого сразу, несколько минут, наполненных запахом перегара, анализируя своё состояние. — Что же, — просто ухмыльнулся Араукана, выпуская Аям и даже заботливо придерживая её, когда она обессиленно сползла по стене на пол. — Ты права. Даже радует, что ты такая опытная… — он беспрепятственно поцеловал дрожащие губы. Глубоко, грязно, запуская язык в нежный узкий рот. — М-м… божественно… Это неплохо будет ощущаться моим членом, как ты считаешь? Кобылка перестала дрожать, словно исчерпав все свои силы. По тёмным щекам потекли крупные капли слёз. — Жду тебя завтра в церкви после обедни, — он прошёл к двери прямо по осколкам тарелок. — Не опаздывай. Единственным звуком в кафе, помимо всхлипываний напуганной и почти обесчещенной кобылки, осталось капанье кагора со стола.III
Аям, с проходящими мимо её собственного сознания причитаниями убирая осколки с глаз долой, больше продумывала объяснение тому, куда делась эта самая часть посуды, чем пути избавления от того, что её ждало. Первым её порывом было рассказать всё Семани, заплакать, выбросить весь страх и отвращение. Но она также понимала, что брат даже не станет разбираться, кто прав, а кто виноват, и закопает Настаса живьём. В лучшем случае. Так, собственно, и было предпочтительнее, но брату придётся отвечать перед законом в любом случае. Словно весь город отдыхал после их вчерашней пьянки, в кафе не было посетителей. Изо всех сил скрывая волнение и нервозность, Аям отпросилась у Семани до вечера — она рассчитывала, что именно к тому времени горожане соизволят почтить их скромное заведение своим присутствием. Жеребец недоверчиво посмотрел на сестру, но согласился. Чтобы отвести любые подозрения, пегаска пошла в противоположную от церкви сторону и сделала круг. Ей отчаянно хотелось сделать Семани намёк, даже сказать прямо, что происходит, но ради него же она держалась. Слёзы и всхлипывания не удавалось подавить всю дорогу до обители Селестии и Луны. Та тоже была пуста. Шаркающие шаги Настаса отдавались по расписанным солнцем и звёздами стенам скрежетанием эха, причём вряд ли он расхаживал туда-сюда в нетерпеливом ожидании своей заложницы. Аям с первого взгляда поняла, что священник мучается от жёсткого похмелья после вчерашнего. Она прошла к лавкам для прихожан и уселась во второй ряд, надеясь, что, будучи отделённой от пегаса ещё одним рядом сидений, переживёт ожидание его вердикта спокойнее. Жеребец большими звучными глотками отпил воды из медного кувшина. Не надо было вчера так бездумно смешивать напитки. Наконец установив мутный страдающий взгляд на затаившейся в пустой церкви Аям, он невнятно осведомился: — Ты что, мессу ждёшь? Я же вывесил объявление, что сегодня у Богинь выходной. Пегаска судорожно сглотнула. — Ты не помнишь? Всё могло закончиться так просто. Но, несколько секунд посмотрев на Аям, Настас в ужасе расширил глаза и медленно накрыл пересохший рот копытом. — Аям… — П-прямо здесь? — втянула голову в плечи кобылка. — Аям, нет, — растерянно замотал головой Араукана. — Послушай, это… я… это совсем не то, что я хотел бы тебе сказать. Я был смертельно пьян. Я бы никогда не потребовал такого в здравом уме. Пегаска осторожно выпрямилась, с опаской глядя на друга. — И я правда не требую ничего такого прямо сейчас, когда ты этого не хочешь, — сбивчиво продолжал жеребец, дёргано обнимаясь с кувшином. — Понимаешь, меня всегда было сложно в чём-нибудь одурачить, я слишком для этого умён. А насчёт вас с Семани я давно имел определённые подозрения. На самом деле я лгал про позднюю службу, я был в библиотеке совсем рядом, когда он вошёл в кафе с абсолютно чистой шеей, а вышел со свежими засосами. Кобылка в ужасе распахнула глаза. Она знала, знала, что им нельзя быть такими беспечными в этом вопросе! — Я не помню, что я тебе конкретно говорил, — нахмурился Настас, ставя кувшин обратно на тумбу. — Но… это абсолютно не важно. Я поступил недостойно и как священник, и как пони, и как друг. Разумеется, я не стану насиловать тебя. Это — не такой старт отношений, которого мне бы хотелось. Тяжело выдохнув, он серьёзно посмотрел обнадёженно замершей Аям в глаза. — И, конечно же, ваша тайна умрёт вместе со мной. Только прости меня и сумей звать другом дальше. Пегас протянул кобылке копыто, пристыженно улыбнувшись. Та ответила на улыбку своей, ещё более неуверенной, и, покраснев, пошла к священнику. Двери церкви с оглушительным грохотом распахнулись. — Отойди от неё сейчас же! — рявкнул Чикен, первым влетая внутрь и зависая под куполом. — Семани, Мэндори, они здесь! Следом за ним на глазах изумлённых Аям и Настаса галопом вбежала блистательная кобылка, затормозив из-за развившейся скорости скорее как гончая, чем как модель. — Аям, иди ко мне! — торопливо распахнула крыло в защитном жесте та, с нарастающей тревогой рассматривая вороную пегаску. — Ты в порядке? Он тебя не тронул? А влетевший в церковь последним Семани даже не стал разбираться. Как только он появился внутри, стало ощутимо темнее. Казалось, от шерсти и суженных от ярости глаз вот-вот застрекочут молнии, и белизна оскаленных зубов на этом фоне казалась просто ослепительной. Никто не мог сказать, как именно вороной пегас так быстро преодолел расстояние до Настаса, что ни у кого не вышло уследить за моментом удара и за тем, как священник влетел в иконостас, ломая его своей спиной. — Семани, нет! — сквозь грохот закричала Аям из-под защиты белоснежного крыла Мэндори, но её брата было уже не остановить. В дикой ярости он, не говоря ни слова и ни слова не воспринимая, швырял Араукану по церкви, везде оставляя полосы его крови и клочки минуту назад опрятной и выглаженной рясы. Священник пытался отбиваться в первые тридцать секунд, но потом понял, что с таким же успехом мог давать бой бронепоезду, и обратился в бегство. — Чикен, останови его! — в отчаянии взмолилась вороная кобылка, глядя в глаза висящего под куполом растерянного друга. — Настас не собирался ничего со мной делать; Семани его убьёт! Нагнав бросившегося к одному из высотных окон священника, Семани рванул его вниз зубами за хвост и придал ускорение к полу всеми четырьмя ногами. С отвратительным звуком харкнув кровью, Настас каким-то чудом сумел по-кошачьи извернуться в воздухе и взмахом крыльев минимизировать последствия встречи с мрамором, но на него сверху уже мчался разъярённый вороной пегас, намеревающийся это исправить. — Остановись!!! — завопила Аям, рывком вставая над священником и закрывая его своим телом. Это смогло достигнуть пылающего от гнева сознания Семани. Жеребец изо всех сил затормозил в воздухе, кипятя его сопротивлением своих крыльев, но понял, что не сможет избежать столкновения, и резко вильнул в сторону. Его голова чуть не оставила в колонне паутину трещин, когда он остановил своё падение именно ею. — С-Семани! — испугалась пегаска, оставляя Настаса и кидаясь ко второму покалеченному за это утро жеребцу. — Семани, ты жив? Она обняла брата за шею и подняла его голову. Чикен и Мэндори сиротливо стояли среди разгромленной церкви, глядя то на брата и сестру, то на пытавшегося остановить кровь из носа и выковырять осколок очков из глаза священника, и явно не знали, за кого им болеть и кому помогать. — Я неправильно перевести? — сконфуженно прижала уши кобылка, глядя на своего кольтфренда; тот лишь в растерянности пожал плечами и несмело сделал шаг к друзьям, но второго так и не последовало. Чёрный жеребец с болезненным хрипением открыл глаза и потряс головой, потирая расшибленный лоб копытом. Альтернативный способ превращения в аликорна. — Аям, — всё ещё не контролируя свой голос после вспышки бешенства, потребовал Семани, — какого Дискорда ты защищаешь этого похотливого ублюдка? — Он ни в чём не виноват, — прошептала пегаска, подрагивая от переживаний. — Как ты узнал, что я здесь? — Мы вспомнили одну странную вещь, когда проснулись, — смущённо сказал Чикен, всё-таки подходя ещё ближе. — Вчера мы решили, что нам показалось от алкоголя и… возбуждения… но, сравнив всё утром, поняли, что таких совпадений не бывает, и мы действительно слышали очень жуткий диалог снизу. — Это правда? — нетерпеливо выступила вперёд Мэндори. — Про вас с Семани — это правда? Аям пискнула, прячась за старшего брата. Несмотря на головную боль, он поднялся, переступая ногами, чтобы поймать собственное шатающееся тело. В глазах жеребца был вызов смертоносной решимости, когда он, смотря на друзей, как на противников на дуэли, вместо ответа взял копыто сестры своим и поднял вверх, чтобы все это видели. Пегаска взглянула на растерянного Чикена из-за плеча Семани и зажмурилась. Аккуратное маленькое копытце переплелось с мощным и твёрдым. — Да, — процедил вороной пегас, медленно опуская переднюю ногу сестры. — Мы вместе. Он распушился и распахнул крылья по сторонам, рыкнув: — Тоже захотите сообщить «куда следует»? — После твоей демонстрации, что с нами в таком случае будет — вряд ли, — съёжился Чикен, осматривая масштаб разрушений, но получил подзатыльник крылом от Мэндори. — Чикен хотел сказать, что нет, — чарующе переливающимся голосом пояснила его кобылка. — Это… ужасно странно узнать, но мы не сообщить. — Верно, — кряхтя и всё же выудив из-за века кусок оправы, подтвердил встающий с полу Настас. — Я, конечно, был пьян, но хранил ваш секрет достаточно долго перед этим. — Тебе лучше держать рот закрытым и дальше, если не хочешь лично повстречаться с теми, кому служишь, — угрожающе прорычал Семани. Араукана примирительно поднял копыто: — Спокойно. Кто хранит тайны лучше друга, который священник? Технически, это всё так и осталось только между нами… Его глаза намекающе перевели свой взгляд на Чикена и Мэндори. Белый пегас мгновенно отреагировал: — Мы не скажем. — Но разве другие наши друзья не быть должны узнать? — непонимающе моргнула Мэндори. — Не думаю, — буркнул Семани, обнимая Аям крылом. — Я уже вижу, как у тебя язык чешется всем рассказать. Боюсь, что с нами будет, окажись такой секрет у трепача вроде Рю. — Вот и славно, — кивнул Араукана. — А теперь не могли бы вы вправить мне эту ногу? — он с гримасой притворного смущения покачал поднятым копытом. — Она что-то слишком странно болит. — Мы даже поможем тебе убраться здесь, — пообещала Аям и вдруг встрепенулась: — Семани, ты хотя бы кафе закрыл? — Мясника тебе в мужья, ты считаешь, у меня было время думать о каком-то там кафе?! — Где аптека? — осмотрелась Мэндори. — Необязательно идти так далеко, аптечка прямо за вратами, — зажимая снова полившуюся из ноздри кровь, прогнусавил Настас. Жеребцы отправились выносить из церкви обломки раздербаненных лавок и столов. Кобылы остались рядом со священником, оказывая ему первую помощь. — Я так понимаю, слишком рано задавать вам вопросы? — шёпотом спросила Мэндори, надеясь, что её вопрос затеряется в болезненном шипении Арауканы, когда к ссадине на его плече приложили вату с заживляющим раствором. — Очень слишком, — кивнула Аям со вздохом. — Нам всем нужно время. Она с оттенком ласки посмотрела на прижимающего к челюсти мешочек со льдом друга и повторила давнюю шутку, незатейливый смысл которой, как и предыстория, был понятен только ей и её друзьям: — Мы же всего лишь петухони.