Женитьба

— Кенпачи-тайчо, вы мне как отец родной, разрешите называть вас папенькой! — скромно потупившись, сказала Ячиру. Кенпачи-тайчо смахнул скупую осеннюю муху и ответил: — Ты мне, Ячиру, как дочь, так что называй, как хочется, только не так, как младший офицерский состав. Ячиру зарделась как маков цвет — и на щеках ее образовалось еще две пары румянцев. — Ах, папенька, возможно, вы и не заметили, но я совсем уже выросла — мой рост составляет один метр сорок два сантиметра — и мне категорически хочется замуж. — Ну, это без проблем устроить, дочь моя. Отрядов у нас много, выберем тебе жениха по размеру да по статусу подходящего, чтобы жила ты за ним, как за каменной стеной — как за мной то есть. И хоть горестно мне будет с тобой расставаться, в чужой отряд взамуж отдавать, но коли приспичило, так ничего не поделаешь. Это ведь нам, мужикам, просто: как приспичило, так добежал до угла… а то и не до угла… и… Впрочем, заболтался я. Так о чем бишь ты, милая? — О том, что замуж я хочу. — Да! И есть ли кто на примете? — Есть, папенька! Как не быть… — Ну! Отчего ж я не знаю, что дочь моя приемная совсем большая стала — метр сорок три… — Сорок два. -…и уже хочет замуж! Ведь еще вчера, кажется, носил я ее на своем плече неведомо куда… Да, так о чем бишь ты? — Замуж, папенька. — За кого ж? За капитана ли, за лейтенанта? Ты не всякого-то бери, Ячиру-тян, они-то которые самые-самые — не такие самые, как на первый взгляд кажется, и такой красавице и умнице, как ты, в мужья не годятся. Не все они, знаешь ли… А те, которые… знаешь ли… годятся, уже за каких-нибудь малахольных баб просватаны. Так что ты смотри, не попасть бы впросак! — Я говорю, папенька, есть у меня жених. И люб он мне. Хоть звания и пола он не капитанского. — Ты того, что при девке той, Сой Фон-то, ходит, не бери. У него манеры — не нашего круга. — Не он это, папенька! — И того, что при том слепом тапёре поводырем — как, бишь, его, тапёра-то? — не бери тоже. Футболист он был при жизни. На ём номер до сих пор не стертый, потому что играл плохо. — И не он это! — Который при той рыжей-то, при Рангику — ах, до чего ж женщина выдающаяся!.. — того бери. Он хоть и с норовом, да пообтешется при хорошей жене, которая ему по росту. Опять же, не будет себя ущербным чувствовать. — Он капитан, папенька… — Так и говорю ж, с норовом! Так и пообтешется… до лейтенантов… При моей-то дочуре… — Но это всё же не он, папенька. — Кто же, Ячиру? Не томи отца-то приемного. — Из нашего отряда. Кенпачи-тайчо впервые задумался. — Так из нашего больше капитанов да лейтенантов нет! За себя ты ж пойти не можешь. — Он ни то и ни другое… Кенпачи-тайчо задумался дважды. А потом махнул рукой — так решительно, что рядового четвертого отряда как ветром сдуло. — Об этом ты, Ячиру, и не думай! Не годен он в мужья! Не желаю я своей дочери такого! Что это за муж такой? Разве что зеркальце. Будешь ему в лысинку глядется, если натрешь хорошенько. Ячиру брезгливо дернула плечиком. — Фи, папенька! Как вы могли подумать! Это вовсе не Иккаку! — А кто ж? — Кенпачи напрягся. Но третья мысль не шла. Вдруг его осенило. Он рубанул кулаком воздух — где-то забурлил вулкан — и гневно воскликнул: — НЕ ПОЗВОЛЮ! — Папенька! — взмолилась Ячиру. — Мы любим друг друга! И помолвлены давно, хоть и тайно — от авторов и зрителей! Сам начальник Ямамото наш брак благословил, перекрестил даже по языческому обряду заморскому, и сказал так: избави, господи! Хорошо это, значит! Жених мой все-таки не быдло какое-нибудь, он офицер… Не можете вы не позволить… Но Кенпачи-тайчо был настроен решительно и не сентиментально. Глаз его нервно дергался, колокольчики нервно звенели, голос нервно грохотал: — И не проси! НЕ ПОЗВОЛЮ! Где это видано: выдавать девицу за женщину?