Ода бессмертию

Ванитас меланхолично смотрит на доски эшафота под ногами. Еще буквально полчаса перечисления его заслуг и грехов, речь короля — или это еще принц? — может пару выкриков из толпы, и смотреть он не сможет пару часов точно. Ванитас не старается запоминать все в деталях, потому что все равно увидит все по новой уже на следующее утро. Он только ищет глазами в толпе светлую макушку, которая сейчас была единственным способом сконцентрировать внимание и не начать смеяться еще на зачитывании приговора. «…обвиняется в преступлении против Короля и Короны, покушении на жизнь тридцати трех человек, чьи имена ... ... ..., а так же колдовстве, разврате, мужеложстве и прочих грехах ... ... ... за сим назначена казнь через повешение» Ванитас думает, что начинать революцию было не лучшей из его идей. У него в принципе не было лучших идей. Ванитас не спешит закрывать глаза, когда палач подходит к рычагу, что откроет люки. Он знает, что, даже если Ноя не видно, он смотрит. Ной всегда смотрит. Ванитас не помнит ни одной из своих казней, которая бы прошла без строгого взгляда светлых глаз и раздраженного вздоха, когда Ванитас по инерции вскрикнет от внезапного падения. Ванитас знает, что его оставят висеть дня два на веревке, в качестве наказания, а затем тихой ночью из всех пятерых именно его тело исчезнет из петли. Никто не обратит на это внимания — кому надо красть труп? Не сам же спрыгнул и пошел. Жалко, только, ботинки снять не успели. Хорошие были. Крепкие. В следующий раз Ванитас откроет глаза уже в своем тихом доме на краю Франции, а рядом будет неизменно сидеть Ной с самым хмурым выражением лица. Ванитас будет привычно улыбаться ему, но не скажет ни слова в своё оправдание. От верёвки болит шея и говорить он сможет не меньше чем через неделю. Ему ничего не остается, кроме как настойчиво лезть с поцелуями и хрипло смеяться, через боль, когда его будут отпихивать. Ванитас не умеет просить прощения, но он любит Ноя и готов заговорить уже на второй день только чтобы на него не злились. Ной не то чтобы злится, за почти сотню лет можно привыкнуть, что казни идут почти что по графику. Но он только обнимает Ванитаса одной рукой, выдыхая ему в макушку: — Слава богу, в этот раз обошлось.

***

Ванитас любит спрашивать всякий бред. В основном о себе. — Сколько раз меня вешали? — Двадцать пять. — Сколько раз сжигали? — Три. Ной заметно раздражен, но отвечает на вопросы. — Сколько раз топили? — Десять. Ванитас ставит галочку в голове напротив обезглавливания. Для начала пойдет.

***

Не то чтобы Ванитас любил боль, но в средневековье из развлечений только церковь да эшафот — выбирать не приходилось. Ванитас, знаете, любит веселье. Ной же был парнем более серьезным и обстоятельным. Ванитас — первый на баррикады, первый в тюрьму и первый на эшафот. Ной — первый снимать Ванитаса с петли. Иногда подбирать голову и нести в корзине. С недавнего времени еще и руки с ногами по площади собирать. Четвертование, подумать только. Французы на выдумки богаты. Ванитас смеется и говорит, что без новых казней было бы очень скучно. — Ты бездумно отправил людей на верную смерть, ты знаешь? — Ной читает газету недельной давности, что прочитал уже раз пять. — Им все равно было умирать, — Ванитас предпочитает не трогать тему революции, что устроил лет десять назад. — Тысячи людей пошли за тобой. И тысячи же умерли из-за твоих слов. — Мне хотелось условий получше. И все равно когда умереть, а вот мне еще в этом жить. Хорошо я, конечно, с лозунгом придумал. Чашка звонко дрожит, когда Ной резко встаёт из-за стола, задевая его бедром. — Свобода, — Ной в три шага оказывается рядом с Ванитасом. — Равенство, — его руки смыкаются на тонкой шее. — Братство, — последнее слово стонет в хрипах. Иногда Ной убивает Ванитаса. В воспитательных целях. Это единственный способ заставить его заткнуться.

***

Ванитас честно признается себе, что без Ноя было бы смертельно скучно. Он вообще не думал, что встретит второго такого же. Вечная жизнь как часть награды за помощь какой-то ведьме — такая себе перспектива. Ванитас был редкостным счастливчиком. Фортуна буквально не хотела выпускать его из своих объятий. Лет так сто двадцать Ванитас без цели скитался по любимой Франции, потом по не менее любимой Италии, а потом вообще где попало. Он уже было успел испугаться, что страны закончатся раньше, чем он постареет хотя бы на год или наконец найдет способ умереть. Но Ванитас был не дурак и мудро рассудил, что просто устроит пару войн. С ними не заскучаешь. Ной появился внезапно и почти что как снег на голову. Ванитас не спрашивал ничего, что могло бы быть неприличным, кроме текущего возраста. Пятьсот двадцать три. Ванитасу было триста пятьдесят два. Почти что одногодки. Они решили, что вместе веселее, да и бессмертие не было вечным. У каждого заклинания, даже из благодарности, есть срок действия. Оба прекрасно знают, что каждый эшафот для Ванитаса может стать последним. Однажды Ной не проснется. Но Ванитас любит Ноя и готов отложить казнь на следующий век, а может на два. Ной отвечает Ванитасу взаимностью, не разбрасываясь словами, а молча обнимая ночью. Или не ночью. Ною вообще нравится обниматься. Ванитас тогда забавно хмурится и пытается скинуть с себя руки, потому что ему жарко и Ной прекрасно знает, что это не только из-за его собственного тепла. Ванитас никогда не признается, что последние лет пятьдесят делает это просто по привычке. Он бессмертный и гордый. Сочетание как раз для гильотины. Для одной из сотен будущих гильотин.