Voluptatem

      Если бы он мог, то вдыхал бы воздух полной грудью, вдыхал бы до боли в ребрах, вдыхал и выдыхал запах свежести и гнилого мяса. Если бы он мог, то смотрел бы на предсмертные муки людей, когда они корчатся у его ног или трепещут, словно рыбы, в его векторах; когда они умоляют существо из тьмы, не знающего божьей любви, пощадить их; когда слышат хруст собственных костей и теряют веру, она растворяется в их глазах, от чего они становятся стеклянными. Если бы он мог, то слушал бы хлюпанье крови, хлыщущей из кровеносных сосудов, слушал бы чавканье вываливающихся органов. Когти впиваются в податливое тело уже мертвой жертвы, разрывая мясо на куски. Горячая кровь не перестает течь, обжигая холодное тело безликого.       Он не чувствует запаха, но он воображает его, доводя себя до дурмана. Он высовывает черный ядовитый язык, не торопясь прикасается им к мясу, слизывает жидкости и вгрызается. Он одурманен вкусом крови, сильно отдающим металлом. Он одурманен сладким мясом. Если бы у него были глаза, он бы закатил их от наслаждения. Кусок на прошлой неделе был отвратителен. Бывший курильщик испортил себя табаком. Легкие, полностью покрытые никотином, желудок с язвой, мозг с частично отмершими клетками, жесткое мясо. Радиоактивные вещества жгли ядовитый язык, яды горчили, испорченные органы были не съедобны. Жрать такое оказалось невыносимым. Теперь то, что осталось от трупа гниет на другом конце леса. Он не смог проглотить курильщика, даже будучи голодным. Он выплевывал останки, яростно царапая когтями дерево.       Голод. Безликий пожирает человека и понимает, что голод, словно он не ел веками, не утихает, а лишь разгорается. Живот крутит, слюна капает изо рта на землю. Он зависим от вкуса, запаха, еды, как наркоман зависим от наркотиков.       Если бы у него были глаза, в них бы потемнело. Если бы у него были уши, в них бы стоял громкий звон.       Подчиненные его могуществом и тьмой, слабые сознанием люди ступают на территорию леса. Они с добычей. Он не имеет носа, но уже сходит с ума от придуманного им самим запаха. Он безумен, но не на столько, что бы сжирать своих прокси. Хотя иногда он представляет, как разрывает их. Треск. И от боли тьма в сознаниях прокси рассеивается, оставляя место обычному животному страху, желанию жить, отчаянию. Он вкушает своих овец, взращенных его тьмой и его сутью. То, что он вложил в них, рвется обратно к нему и он принимает. Всё, до последней капли. Он безумен, но не настолько, что бы поддаться своей фантазии, затеряться в голоде и пожрать своих прокси. Они принесли добычу. Голод разрывает внутри, как он разрывает новое тело. И, кажется, что он потерял последние капли самообладания, но сейчас можно. Прокси ушли. Они послушные овцы, надрессированные. Знают, когда надо появиться и как быстро уйти.       Если бы у него были глаза, он бы закатил их от наслаждения, смакуя неповторимый вкус человеческого мяса, где-то на задворках сознания воображая, как разрывает своих порокси.