Тогда и сейчас

Первое, что чувствует Патрик, подобрав с пола и рассмотрев выпавшую из книги фотографию, – радость. Брен улетел в Вегас по делам пять дней назад, осталось перетерпеть ещё три, но Патрик уже успел соскучиться так, что хочет поцеловать монитор каждый раз, как во время ежевечерней связи на нём появляется такое родное лицо. Вот и сейчас он, не удержавшись, кончиками пальцев гладит глянцевую поверхность, словно через бумагу можно почувствовать желанный отклик. Фото очень атмосферное. Патрику даже кажется, что он чувствует запах дыма от горящего на переднем плане костра и прохладную утреннюю зябкость. Можно было бы решить, что это вечер, но Брен выглядит таким сонным и встрёпанным, что время суток сомнения не вызывает. Он, нахохлившись, сидит на бревне возле бледно-голубого доджа, кутается в пёстрое одеяло, сжимает в ладонях кружку, исходящую паром, и улыбается. Улыбается растерянно и чуть укоризненно, словно Пит застал его врасплох. Патрик отчего-то уверен, что фотографировал именно Пит, и к радости примешивается любопытство. Он жадно скользит взглядом по виднеющимся за пикапом древесным зарослям, по размеченной жирными красными точками и кругами карте, которая развёрнута на бревне рядом с Бреном. Присмотревшись, отмечает, что тот явно немного моложе, чем сейчас, не так стильно подстрижен. И всё бы ничего, но почему-то, с каждой замеченной деталью, с каждой догадкой и предположением, внутри, на фоне радости и любопытства, всё ярче проступает что-то болезненное. Раздражающее и неудобное, словно попавший в ботинок камень… Осознание, что больше всего это что-то похоже на ревность, заставляет недоумённо вскинуть брови и серьёзно напрячься. Что за ерунда? Патрик ведь никогда, вообще никогда не ревнует Пита и Брена друг к другу. Сначала всё ждал этого чувства, опасался и переживал, но потом понял, что зря – между ними просто нет места ревности. Так откуда же вдруг сейчас, почти через полгода отношений, эта странная, тянущая тревога? – Что там у тебя? Патрик так увлёкся своими размышлениями, что не услышал, как в душе перестала шуметь вода, поэтому беззвучно подкравшийся, прижавшийся сзади и заглядывающий через плечо Пит заставляет вздрогнуть. Словно застигнутый за чем-то неприличным, Патрик краснеет и поднимает бумажный прямоугольник повыше. – Вот. Пока ждал, посягнул на твою жиденькую библиотеку, – он кивает на одну из полок, единственную из всех занятую стопочкой разношёрстных книг. – И это вывалилось из Фрейдовского «Толкования сновидений». Пит отпускает Патрикову талию, становится рядом и берёт фото из его рук. Патрик старается не подать виду, но на самом деле жадно следит за его реакцией, словно это позволит прикоснуться к чему-то тайному и запретному. – Надо же, – Пит усмехается с непередаваемой смесью нежности и горечи. – Одна ухитрилась выжить. – А было много? Природная тактичность осуждающе намекает, что нехорошо лезть в чужие личные дела, но Патрик в кои-то веки безапелляционно от неё отмахивается. В конце-то концов, разве могут быть у его парней личные дела, которые его не касаются? – Да не то, чтобы, – Пит качает головой и немного смущённо пожимает плечами. – Но я тогда постарался изничтожить всё, что было под рукой, что напоминало о… ну ты понял. Напарываться на это было невыносимо, как на горячие угли босиком наступать. Так что я сбагрил в мусор все вещи, что он тут оставил, выкосил всю электронную переписку, ну и, само собой, порвал и стёр все имеющиеся фотки. – Надеюсь, ничего, что я тебе её показал? – Патрик вдруг пугается, что сделал Питу больно, напомнил о том, что он хотел забыть, и, что хуже всего, заставил думать о старых проступках Брена. – Наверное, не стоило… – Почему? Наоборот, спасибо, – Пит приобнимает Патрика за плечи свободной рукой и целует в висок. – Теперь-то всё у нас хорошо, и тогда было много хорошего. Просто супер, что хоть что-то с того времени осталось! Это, помнишь, Брен, кажется, как-то рассказывал, что мы с ним по штатам катались? Патрик кивает, прислушиваясь к ностальгическим ноткам в Питовом голосе. Ему страшно интересно, но и беспокойство, настойчиво пытающееся пустить в нём корни последние несколько минут, только усиливается. – После ночёвок на природе мы вставали рано, чтобы побольше проехать. Завтракали, пили кофе, сворачивали манатки, залезали в машину и, не успевал я выбраться на основную дорогу, как Брен вырубался снова – ты в курсе, как он «любит» рано вставать, – Пит хмыкает и легко щёлкает по фотографии. – А одеяло это у нас потом спёрли. Жалко, Брен к нему привязался, как ребёнок к плюшевому медведю, даже куртку игнорил, всё время в него кутался. И вот как-то мы попали на провинциальную ярмарку, такую, знаешь, с размахом, с кучей всяких разностей и толпами народа. Налазились, насмотрелись, накупили какой-то ерунды, вернулись к доджу – а одеяла нет. Брен расстроился страшно, а потом ещё и вспомнил, что сам в кузове его оставил, растяпа, на самом видном месте. Пит замолкает, улыбаясь так задумчиво и ласково, что у Патрика щемит сердце. Он готов поклясться, что в мыслях Пит сейчас невообразимо далеко отсюда, где-то там, на шумной ярмарке, или ведёт свой додж по дороге между точками на карте, под тихое уютное сопение спящего на соседнем сидении Брена… И до Патрика наконец-то доходит. С предельной ясностью. Он всё-таки ревнует. Ревнует Брена и Пита к прошлому без себя. Его ведь тогда безжалостно не было даже в их мыслях. То, что их в его мыслях тоже не было, совсем не успокаивает, ведь он был один, а они – вместе. В итоге у них есть масса общих воспоминаний, к которым Патрик не имеет ни малейшего отношения, и это внезапно оказывается остро, парадоксально, по-детски обидным. Странно, что раньше он до такого не додумался, может быть, потому, что ребята редко говорят про тот период. Зато теперь, когда увидел фото, кажется, что про эту дурацкую обиду будет не так-то просто забыть. Если только… – Пит, а давай опять, а? – идея приходит в голову так внезапно, что Патрик выпаливает её, даже толком не обдумав. – Что опять, Грейси? – не понимает Пит, словно очнувшись ото сна. – Ну, то есть, это вы опять, но теперь и я с вами. Я ведь совсем как-то мало путешествовал, а так вот, как вы, вообще никогда. Тоже хочу попробовать, как это: всё время быть в пути, каждый день проводить в новом месте, всякие там заправки, маленькие отели, а особенно – такие вот ночёвки под открытым небом, болтовня у костра, жареные зефирки на палочках, похлёбка в котелке… Как думаешь, сможешь весной или летом выкроить пару свободных недель? Патрик с надеждой смотрит на Пита, и счастливая, мечтательная улыбка, расползающаяся у того по лицу, выглядит многообещающе. – Чёрт, Патрик, да это же гениально! Это ж будет лучший отпуск! Оно и зимой здорово, а летом же вообще красота! Можно будет купаться и загорать, и шмоток столько таскать не нужно! Только вот кузова у нас теперь нет, так что нужно взять палатку. Вообще-то, на троих оно даже и круче – спать удобнее, да и не спать тоже, – он плотоядно ухмыляется и двигает бровями, – намного больше простора для маневра. А ещё надо запастись всякой хренью от комаров, а то ведь живьём съедят. И взять хороший фотоаппарат, на мобилку оно как-то несерьёзно! Патрик слушает и чувствует, как с каждым, полным искреннего воодушевления словом, с каждой возникающей в воображении живописной картинкой ему всё легче и легче дышать. И в какой-то момент все печали и надуманные трагедии окончательно рассеиваются, как морок. Становится тепло, уютно и спокойно, словно одеяло заботливо подоткнули со всех сторон, и перестало поддувать. Камень вывалился из ботинка, не успев натереть даже маленькую мозоль. – Сейчас обсудим с Бреном, но, готов поспорить, он тоже придёт в восторг от этой идеи! - продолжает вдохновенно планировать Пит. – Только ты будь готов, что если захочешь похлёбки, варить её придётся самому, мы-то с Бреном слишком ленивые, жрали в основном всякие бургеры да жареные сосиски. – Хорошо, так уж и быть, побуду коком, – смеётся Патрик, всё больше заражаясь от Пита искристым, азартным предвкушением. – Готов начать тренироваться прямо сейчас, так что идём есть, а то Брен уже скоро позвонит… – он запинается, мешкает несколько секунд и, отведя глаза в сторону, добавляет: – Ну, и к слову об этом… я тут подумал, и решил, что я согласен. – На что? Патрик, ты о чём? Иногда Пит просто удивительный тормоз, и Патрику приходится произносить вслух то, о чём даже думать неловко. Он мучительно краснеет, но всё-таки заставляет себя объяснить: – Давай сегодня сделаем так, как позавчера Брендон просил. – Грейси… – Пит отходит на шаг и смотрит недоверчиво-восхищённым взглядом. – Ты серьёзно? Ты же был непреклонен, хоть Брен чуть не плакал, так канючил! О да, Патрик отлично помнит, как Брен, задыхаясь от возбуждения, сбивчиво, сквозь стоны возмущался и причитал: «Парни, мне мало того, что я вижу с этой грёбаной прикроватной тумбочки, пустите меня в постель!», «Мишка, ты хорошо его растянул? Дай посмотреть!», «Пит, я, блядь, хочу видеть его лицо, когда ты войдёшь!», «Ну, Пат, ну, детка, ну пожалуйста, ну что, тебе жалко, что ли?!». Патрик с трудом сдерживался, чтобы от сочетания действий Пита с этими фразами не дойти до пика слишком быстро. Но при одной мысли о том, чтобы позволить Питу лезть с камерой туда, куда просит Брен, его накрывало таким стыдом, что он мог только остервенело трясти головой, не допуская произвола. Сегодня он не будет настаивать на том, чтобы приглушить свет, не будет сводить колени и сжиматься, не станет прикрывать самые интимные места, когда камера окажется слишком близко, даже сам её подержит, если Питу для исполнения какой-нибудь просьбы Брена понадобятся обе руки. Потому что желание быть вместе, быть как можно ближе друг к другу, особенно когда один из них далеко, намного сильнее стыда и неуместной застенчивости. Пусть тогда, несколько лет назад его с ними и не было, это не так уж важно, потому что бесповоротно осталось в прошлом. Главное, что сейчас они втроём, и не стоит упускать ни одной из множества радостей и возможностей, которые это дарит. Патрик с нарочитой невозмутимостью поправляет очки и забирает у Пита, явно затаившего дыхание в ожидании ответа, фотографию. Ставит поверх книжной горки, прямо на бережно хранившего её до этого вечера «Фрейда», и авторитетно заявляет: – Нужно купить для неё рамку. Она заслужила. – А уже на пути к кухне выдаёт тот самый ответ, не оборачиваясь, чтобы не показать, насколько его смущает и заводит собственная смелость: – И, само собой, я серьёзно. Использовать весь простор для маневра в палатке, да ещё и при наличии хорошего фотоаппарата – это тоже ведь нужно натренироваться.