Шрамы

Под левым соском два шрама. Пулевые. «Ликвидация»

Гоцман в обычной обстановке — скучное зрелище: помятый, небритый, бледный. Гоцман без одежды — совсем другое дело. Фима сидит на кровати, завернувшись в покрывало, и любуется. Гоцман не торопясь проходится по комнате, выпивает стакан воды, закуривает сигарету, оборачивается. На нем трусы и майка. Трусы он уже натянул, а майку еще не снял. Он вообще не любит полностью оголяться. Просить бесполезно. Фима сегодня уже пробовал и, кажется, не один раз. Фима встает, оставляя покрывало на кровати. В отличии от Гоцмана, он не стесняется своего неказистого тела. Подойдя ближе, он обнимает Гоцмана за талию. Тот подозрительно косится, мол, чего ты там опять задумал, однако молчит, и, когда Фима тянет край майки вверх, послушно поднимает руки, позволяя ее снять. Фима ведет пальцами по спине Гоцмана, пока не останавливается на выпуклых рубцах чуть ниже лопатки. Когда он увидел их впервые, то испугался. Конечно он знал, что Гоцман был тяжело ранен, да и не валяются в госпитале год из-за царапины, но тем не менее знать и представлять совсем не то же самое, что видеть и понимать. Пули прошли чуть ниже сердца. Каких-то пара сантиметров — и Фима мог бы навсегда потерять Гоцмана. Эта мысль приходит ему в голову каждый раз, когда он видит шрамы. И каждый раз ему становится страшно. Но кроме страха просыпаются и другое чувство, которое сложно описать. Просто Фима чувствует свое превосходство над смертью, ведь он сейчас обнимает Гоцмана, а она осталась ни с чем. Фиме все еще страшно, но одновременно как-то неправильно хорошо. Он крепко прижимается к Гоцману, обвивая его одной рукой за пояс, другой продолжая гладить шрамы от пуль. В ответ Гоцман переплетает свои пальцы с его. Он никогда не спрашивает, о чем думает Фима, рассматривая его шрамы. Какое-то время они стоят обнявшись в тишине. Фима упирается носом в шею Гоцмана, вдыхая запах пота и сигаретного дыма. Тот может простоять так всю ночь, проверено на практике, а вот Фима все же не железный. Он разрывает объятья, но только для того, чтобы утянуть Гоцмана к кровати.