timeless

Чжухон устало трет лицо, стягивая с себя так надоевший ему за последнее время камзол. Прожить несколько месяцев в России девятнадцатого века, отряхиваясь от нападений французов - оно, конечно, весело, но вернуться домой так хорошо. Приятный ортопедический стул обхватывает своей спинкой почти всего Ли, заставляя провалиться в охлаждающую мягкость и в этот момент как нельзя кстати вспоминаются земляные окопы и холодные дожди, капли которого несмотря на предосторожности неприятно попадают за шиворот. Но сейчас-то, сейчас, все уже позади, он снова дома, на родном рабочем месте, развалившийся в кресле и мечтающий только поскорее задремать, хотя бы на пару часов, потому что биологический таймер в прошлом знатно сбился, а ведь ему еще отчет писать. Иногда он ненавидел свою работу. Хотя это и было тем, о чем он когда-то не смел даже мечтать. В нем всегда было что-то такое неправильное, инородное, то, чего обычно не должно быть в человеке настоящего будущего - повышенная агрессивность, жажда настоящих приключений, врожденный талант к боевым искусствам, да и так по мелочи - всего этого в нем, человеке 3047 года быть не должно, он знает это. Родители говорили об этом, когда, на протяжении почти пятнадцати лет изучали его, говоря, что он, должно быть, аномалия. И вовсе не было ничего странного в том, что он был создан почти искусственно, с помощью тщательно отобранных родительских генов. А тут такая оплошность - в ребенке, который должен был выйти идеальным, воплотились все те недостатки людей прошлого, от которых людей в будущем избавляли. Родители все еще любили его, и он никогда старался не показывать своих изъянов даже им, и в конце-концов все же стал образцово-показательным учеником местной школы...Он, тогда еще школьник Ходжун, никогда не страдал от своей “неправильности”, на самом деле, он старался о них забыть, чтобы выглядеть как остальные и радовать родителей. У него это с громким успехом получалось: учителя хвалили его неустанно, родители гордо называли идеальным сыном. А потом появился “Хронос”. Тогда, в далеком 3000 году, эти ребята были еще совсем слабы и как за плоты хватались за любых людей, готовых идти к ним в работники. Людей, ожидаемо, было немного. В основном одни ученые, которые на то время тщательнейшим образом записывали каждое событие прошлого, не жалея на это ни своих лет, ни сил. Чжухон, который никогда не вписывался в быт людей “просвещенного будущего”, подходил им идеально. Он стал одним из первых, кто сформировал позже целый отдел путешественников во времени, целиком и полностью занятых военными действиями. “Хронос” становился все более могущественной тайной организацией, возможностей, как и финансирования, стало больше, а еще больше стало людей, таких же неправильных, как Чжухон. В основном, конечно, это и были те самые люди прошлого, как Енгук, например. Дожившие до этого самого будущего, но не могущие до конца принять его, так как родились в другом времени. Енгук не казался Ходжуну инородным, наоборот - с ним было гораздо проще и легче, он тоже злился, тоже кричал, однажды они даже подрались - в целом, почти все работники его отдела были такими. Потому что отправится прошлое, в нескончаемые для тебя войны, могут только люди с повышенным уровнем агрессии и шилом в неназываемом приличными людьми месте. Они все были такими: и Чжухон, и Енгук, и Рави, и даже глупого вида Зико - все они обладали именно теми умениями и качествами, которые определяли путешественника-военного. Их отдел гордо именовали “Арес”, и Чжухон почти гордился, щеголяя в форменном кителе с нашивкой их отдела, пониже которой была пришита другая, совсем новенькая, с названием его личного отряда. Ему совсем недавно дали повышение, и он лелеял свой отряд, как молодой отец. Набирал туда самых лучших ребят, таких, каких хотелось лично ему. Шин Хосок - странный парень из далекого для Чжухона 2047, которого спасли от самоубийства в его времени, был очень хорош в боевых искусствах, а еще смешно и пошло шутил. Чжухон любил такого рода сальные шутки - он вообще поразительно сильно любил все, что было в пику его нынешнему времени. Вонхо удачно стал его заместителем. Вместе они собрали “Тигр”, отряд особого реагирования, из людей, готовых попадать прямо в гущу событий, на зубок подготовленных и вымуштрованных. Чжухон гордился ими, как детьми, потому что они были как он сам, потому что он вместе с ними дышал воздухом под пыльными стенами Спарты и грелся у костров на Чудском озере, вытряхивая из солдатских сапогов снег. Когда-то они работали, как люди одного ранга, и теперь, даже поднявшись на несколько ступеней в иерархии, он продолжал относится к ним с прежним доверием, готовый подставить спину. Наверное, это была именно та работа, которой мог бы заслуживать такой неудачный родительский “эксперимент”. Чжухон чувствовал себя почти счастливым, когда ему в руки снова попадало задание, когда они сидели до ночи с кем-нибудь из ребят, придумывая тактику появления в новой временной эпохе, пока добывали себе новую форму и деньги (удивительно, как сложно это было делать в разросшемся за сорок семь лет “Хроносе”!), пока стояли в длинной очереди для получения часов - самого портативного средства для перемещения во времени. Конечно, отдавало стариной, потому что часы были механическими, но сам Глава настаивал на таких часах, и никто не смел противится. Чжухон любил запах пороха, пота и усталости. Он был почти помешан на ощущении азарта, которое ему приносили только перемещения во временных потоках, и очередное задание из разряда “невыполнимое”. Но отчеты писать он решительно терпеть не мог. У него был СДВГ, родители напугали его этими страшными словами еще лет в пять и сказали никому в целом свете никогда не говорить об этом, а еще лучше научиться сдерживаться и научиться усидчивости. Стоило признать, в школьное время в усидчивости, мазохистической и больной, у Чжухона совсем не было равных, но со временем, когда по его венам начала бежать опасность вместо крови и покорности системе будущего, концентрироваться стало сложно. Особенно, на отчетах, когда нужно было уместить все события в сухие строки, когда нужно было действовать четко по самому усыпляющему регламенту. Ему всегда было легче пойти, и доложить все лично Сынхену, начальнику или, как они звали его, маршалу отдела “Арес”. Чхве всегда понимал его, был проще, чем другие начальники “Хроноса” и принимал вместо отчетов его рассказы, полные эмоций, но не терявшие при этом четкой логики рассуждений. Сейчас Чхве Сынхен, на пару со своим верным помощником Квон Джиеном, отправились на какое-то особенно сложное задание в Германию 1943 года. Потому Чжухону оставались одни отчеты. Лениво выписывая пятую страницу отчета - все же нужно донести с исторической точностью свое влияние на прошлое, хирургически вписав его в события - Чжухон услышал стук в дверь. Было странно и некомфортно - его ребята никогда не стучали, не ценил он такой осторожности, да и за чем, кроме отчетов, его можно заметить в кабинете? Очевидно, кто-то старше по званию. Мужчина устало закатил глаза, уже готовый даже к тому, что ему снова начнут промывать мозги патетическими фразами, типа лозунга их организации. Чжухона, на самом деле, бросало в дрожь каждый раз, когда он читал его. Герб в виде уробороса, венчавшего кубок, наполненный разными вещами, символизирующими отделы большой организации был окольцован фразой, написанной витым почерком Главы: “Все ради светлого Будущего”. В такие моменты Ли с ужасом задумывался о смысле этого всепоглощающего “все”, которым оперировал тот, кто написал эти слова, уверенно и неотвратимо, с силой. Лекции на эту тему обычно наполнены подобной пафосностью и бессмысленностью, но проводят их постоянно и довольно удачно для промывания мозгов окружающей Чжухона молодежи. Потом, конечно, все эти разговоры смываются с лиц новобранцев с первым же комком земли, прилетевшим в лицо от очередной бомбы, упавшей совсем неподалеку, с первым страхом за свою жизнь и ощущением, что никакого будущего, за которое надо бороться, не существует - только ты, товарищи, идущие мощно и правильно, и бесконечная боль и страх, который окружает кольцом темным и плотным. Никто никогда не ведет точных статистик, тем более не публикует их, но Ли знает, что на первом же деле погибает больше новобранцев, чем за пять лет умирает человек в их Настоящем, которое за границами бездушного поворота механических часов, спроектированных Главой организации “Хронос”, человеком, который и создал и подтвердил теорию, что все в мире происходит с их, людей будущего, подачи. Такой себе парадокс. Кажется, что нужно просто шагать дальше, а на деле, все больше и больше ввинчиваешься в прошлое, чтобы вообще родиться. Наверное это и есть “все”, о котором пишет Глава, и твоя жизнь, и комки грязи в лицо, и несуществующие статистики умирающих новобранцев, которых, с помощью устройств путешествия во времени, все равно возвращают к жизни. Чжухон пока что готов платить такую цену, потому что знает, что может случится, не выполняй они инструкций. Это не глупость вроде скучных отчетов. Жизнь целого мира теплится в руках одного человека, того, кто создал организацию, помогающую миру жить в том виде, в котором он существует. В кабинет входит, и правда, начальство. Бора улыбается слегка подкрашенными губами, сжимает в руках папку с очередным заданием, а Чжухон только недовольно морщится. Бора, Дасом и Сою во главе с Херин образуют маленький по кадрам отдел, отвечающий за программу “Ангел-Хранитель”, которую, за неимением кадров, вешают на всех кому не лень. Чжухон наивно надеялся, что его эта сомнительная работа обойдет стороной. Он не видел ничего плохого в самой программе, и прекрасно понимал, как иногда беззащитны ученые, слишком увлеченные своими взысканиями. И кто-то же должен толкнуть Пьера Кюри под колеса повозки. На всякий случай. Бора осторожно садится на непривычно уютное кресло для посетителей. Ли считает, что у него в кабинете удобно должно быть всем. Старшая кладет папку на стол и осторожно начинает: - Это задание твое не потому, что я так хочу, а потому, что так сказал сам Глава. Он долго подбирал кандидатуру на это задание, потому что оно мало того, что близкое по временной линии, так еще и… Чжухон кривится, видя, как Юн нерешительно поджимает измазанные в глупом блеске губы. Не то, чтобы его эти губы интересовали, просто взгляд легко ловит непривычное на чужих лицах, и он, привыкший только к суровым лицам своих ребят, пялится только на этот блестящий и липкий объект на чужом лице. Женщины в Чжухоне не вызывают ровно ничего - повелось это, наверное, еще со средней школы. Мать сказала, что это нормально, и в будущем все эти проблемы легко решаемы, когда он спросил, не еще ли это одно проявление его “неправильности”. Не то, чтобы и парни вызывали в нем какие-то чувства: такое случалось очень редко. Ему нравились худые и хрупкие парни, с копной темных волос и россыпью веснушек на немного смугловатой коже. Почему - он не знал. - Итак? - отвлекшись от своих мыслей, подтянул к себе папку, смотря на ее странный номер, который не нес обычного набора цифр. “Дело X” Ну, икс так икс, Чжухону не привыкать, чего уж там. - Это очень опасное дело. Потому что мало того, что этот человек еще жив, так еще и о его прошлом известно очень мало,- как на духу выпаливает старшая, и Чжухону хочется нервически рассмеяться, но он только открывает папку. И, все же не сдерживает истерического смешка. - Серьезно? - Да, Чжухон, серьезнее некуда, - кивает для уверенности Бора, расправляя свою и без того под линеечку ровную юбку. - Ты должен спасти Гана от смерти. Того самого Гана, благодаря которому ты и я в свои шестьдесят и семьдесят с хвостиком выглядим как двадцатилетние дураки, благодаря которому будущее в большинстве своем выглядит так, как мы привыкли его видеть, благодаря которому… - Я хорошо учил историю, - мягко, но настойчиво прерывает перечисление заслуг ученого Ли, - и потому прекрасно знаю, что ты хочешь мне сказать. Но тут даже нет имени и даты предполагаемой смерти. Каким образом же вы хотите от меня спасения? - Я правда не знаю, Чжухон, - девушка выглядит измученной, и кладет руки на стол, что по этикету, огромное пренебрежение к собеседнику. Она сильно волнуется. - Но Глава сказал, что нужно сделать это немедленно. Потому что Ган собирается сжечь все свои разработки. Чжухон немного кривится в улыбке - ощущение от происходящего самое что ни на есть противное. Будто в кино попал, даже информацию до смешного глупо выдают, патетически так, театрально. Кино Чжухон любил - по крайней мере очень ценил те несколько раз, когда удавалось попасть в настоящий кинотеатр. В его реальности их не существует, потому и фильмы он запоминал до секунды, благо память позволяла. И вот вся эта ситуация, давление на него такое, будто ему на плечи весь мир поставили и приказали нести. Неприятные чувства, до боли неприятные. Приказы есть приказы - его этому научили еще в первые годы пребывания в тогда еще маленькой по размерам организации. - Значит, меня сейчас закинут в произвольную точку...ммм...две тысячи пятнадцатого года, и моя задача найти человека, который в будущем станет Ганом, при том, что никто не видел его лица вообще никогда из-за сокрытия его личности всеми сильными мира сего. Ну ясно, - Ли привычно улыбается, азартно и весело, и Бора выдыхает, сдувается, успокоенная. - Такие невыполнимые задачки как раз по мне. Что мне полагается взять с собой? - Весь набор, - спокойно и серьезно говорит Юн, вставая с кресла, - оружие, деньги, лекарства. Все это может тебе понадобится. Говорят, в жизни Ган претерпел множество лишений. - Когда мне подойти за вещами? - так же спокойно следуя инструкциям по давно выработанной привычке, - и нужен ли мне помощник? - Нет, с собой брать никого не разрешили, но есть немаленькая возможность того, что ты встретишь в прошлом одного из своих ребят. Вонхо на тот момент тоже было что-то около семнадцати. Вещи принесут тебе через полчаса со всей возможной информацией, которую можно достать. Ожидай. Ли понимающе кивает и провожает Юн до двери из его кабинета, осторожно закрывая ее за девушкой и припадая к прохладной стальной поверхности. “Ну и вляпался же ты”,- нашептывает голос в голове, и парень легко соглашается с ним. Полнейшее дерьмо, конечно. Ни нормальной информации, ни исторических сводок. Даже чертового имени, и того нет. Остается надеяться, что Ган какой-нибудь одиночка и он сразу его узнает и найдет, а там сможет как-то притереться и спасти в нужный момент. - Значит Ган, да? - слабо улыбается он, прикрывая глаза и отталкиваясь от двери, - Ну и из этого дерьма вылезем. Все же это не Гитлеру пистолет передавать. История работы Квон Джиена была известна каждому в “Аресе” - все же работать с такими известными личностями обычно не хотел никто, но их “заместитель маршала” на то и был лучшим. И его филигранная работа над “самоубийством” Адольфа Гитлера и его жены до сих пор считалась лучшей за всю работу программы. Правда, ангелом-хранителем его при таком задании назвать можно только с натяжкой. Принесли одежду; Чжухон довольно рассмотрел джинсы, которые он давно считал удобнейшей одеждой всех времен, свитер теплый и мягкий и еще чемодан всякой мелочи. Особенно хорошо нужно было спрятать чемодан с лекарствами, потому как его содержимое скорее походило на алхимические порошки и другие глупости, но и потому, что сам чемодан выглядел слишком странно для времен, куда Чжухона отправляют. Но в другой не спрячешь, потому что не будут соблюдены все нюансы хранения лекарств, вот же гадство. Чемоданчик Чжухон припрятал в дополнительном отделе выданного чемодана с одеждой и прочими деталями обихода. Этот отдел был хорошо скрыт перегородкой и если не знать о его существовании, никогда и не догадаешься, что он там есть. Денег ему тоже дали значительно - Ли редко бывал в таком близком прошлом, но хорошо разбирался в нумизматике и бонистике, потому с легкостью прикинул, на сколько ему хватит таких доходов. При умеренном использовании денег, на несколько месяцев. Чжухон задумался. Получается, его действительно отправляют надолго, точно не зная, когда умрет Ган? Но если Главный отправляет, значит ему что-то да известно? Чувствовать себя игрушкой в чужих руках - паршиво, но кто такой Ли, чтобы что-то решать? Его дело всегда было маленьким и точным, и сейчас главная его задача есть не посрамить ни себя, ни отдел. Не то, чтобы это имело хоть какое-нибудь значение для него, но “Арес” Чжухон любил, потому что был в его составе с самого начала. А что могло бы случится, если он ошибется, одному Главе известно. Возможно, придется перезапускать “Вселенную”, чтобы вернуть его из прошлого без его вмешательства и начать все сначала, а может будущее изменится и начнется апокалипсис - неизвестно. Дерьмо, как оно есть. Но Чжухону-то и деваться некуда. Работа не ждет, будущее пока терпит, но что произойдет, помедли он? И опять это неприятное чувство, будто он следует чьему-то глупому сценарию, как в фильме. Это раздражает и бьет под дых, потому что он не владеет собой и своими действиями в полной мере. Забавно, но в такой неизвестности рамки кажутся крепче, чем в случаях, когда нужно действовать четко следуя канве истории, чтобы не испоганить ничего лишним движением или словом. И главное - почему именно он? Почему Ли Чжухон, если в их отделе так много более профессиональных людей? Да тот же Сынри или Хичоль? Почему не кто-нибудь из девушек, которые могут легко втереться подросткам в доверие, а он, слабоуправляемый (даже Топ признал это), шебутной, “ошибочный” в системе будущего? Вдруг он не только не сможет исправить то, что происходит в прошлом, но и усугубит это своим, признаемся, не самым удачным набором качеств? Кто бы ему это объяснил, он бы был благодарен. А так приходится получать на руки часы, привычно вешать мощное “украшение” на запястье, и сосредоточенно ожидать, пока компьютерщики настроят все для перемещения. Ендже ему криво улыбается и отдает честь двумя пальцами, перед тем как запустить машину. В его глазах даже Чжухон читает какое-то странное чувство жалости к нему и волнения, которое уж кому-кому, а ему не свойственно ни на йоту. Он не успевает отсалютовать в ответ - привычно под желудком его хватает холодный крюк и путешествие по пространственно-временному континууму заворачивает его в бублик. В какую-то совсем размытую неизвестность. *** Чжухон слышит только тишину. Это странно, потому что обычно привык, что шум наваливается удушливой волной и заставляет в первые секунды поморщится. Потом случается ругань, потому что “почему стоишь, людям мешаешь ходить”. Но сейчас - глухо, как в бочке, и Ли осторожно открывает глаза, замирая от удивления. В принципе, он рассчитывал на что угодно, все же не зря говорила Бора о каких-то лишениях. Поэтому заброшенный дом с пустыми дырами окон, с пленкой, дырявой и ветхой, которой обклеены некоторые из них, и общая неприятность местного ландшафта его удивляет косвенно, вторично. Потому что верить все же не хочется. Но больше поражает толпа парней, грязных и плохо одетых, которые стоят у какой-то ямы и что-то тихо говорят, сжимая в руках дешевые, ненужные вещи - что-то типа найденного на помойке мусора. Чжухон замирает от некоторого испуга. Потому что он никак не планировал попадать на чьи-то похороны. Тишина вокруг давит даже на него, привыкшего к постоянному давлению, и он чувствует, что делает неверный шаг - железка впивается глубоко ему в икру, больно до злых слез в глазах, и Чжухон, не удержавшись(но, к своей гордости не отпустив ручку чемодана), падает вниз по склону насыпи. Это старая стройка, полная мусора, думает он, пока очередная железка рвет ему одежду. Начинается шум - все же его падение не прошло бесследным. Чжухон чувствует себя несколько опозоренным и неспособным к действию - особенно, когда виском ударяется о какой-то камень и из последних сил хватается за сознание. Так тупо он еще никогда не появлялся в прошлом, но, возможно, его потрепанная одежда вызовет меньше подозрений у этих парней. Последнее, что он видит, это черные,как жуки, глаза и чужие губы,что-то орущие остальным парням. Просыпаться, как всегда, тяжело. Боли Чжухона волнуют мало, он слишком привык к войне и вечным ранениям, чтобы реагировать на такие незначительные помехи, и потому первым делом пытается рывком подняться с дико неудобного продавленного дивана, но на его шипят и тут же укладывают обратно. Чжухон с удивлением замечает некоторую тяжесть, которая неравномерно распределена по всей правой стороне его тела и, повернув голову, с удивлением замечает там темную макушку. Макушка некоторое время ворочается, видимо, пытаясь снова заснуть. Терпит поражение, поднимает лицо к Ли. И вот они - те самые темные глаза, и строго поджатые губы, которые что-то кричали. - Лежи смирно, холодно же, - сонно, но ровно говорит безымянный собеседник, - у тебя сотрясение и ты проткнул себе ногу, так что полежи до утра, как все нормальные люди. Тебя тут никто грабить и насиловать не собирается. Спи. И снова отворачивается, сворачиваясь рядом в комок. Чжухон осторожно озирается, насколько позволяет ему положение, замечает еще несколько диванов, на которых точно так же, прижавшись друг к другу, лежат люди. Тишина снова накрывает Ли, но теперь уже более спокойная и привычная. Тихое сопение сбоку напоминает парню о его ребятах, с которыми они так же спали по разным углам, стараясь не мешать друг другу выхватить хотя бы жалкие минуты сна. И Чжухон не хочет тоже никому мешать. Прикрывает глаза, краем сознания думая о том, как же все-таки тепло спать с кем-то, пускай и малознакомым, и дает парню закинуть руку поперек своей груди, чтобы было теплее, засыпает. Снов, как обычно, нет. *** Утро для Чжухона выдалось даже не таким отвратительным, как он рассчитывал: да, было зубодробительно холодно(проснулся он, естественно, в одиночестве), нога, что тоже очевидно, болела до звездочек перед глазами, но было даже как-то спокойно. Привычной мысли, что нужно вскочить и броситься в бой просто не было - это даже как-то умиротворяло. Ли легко потянулся, устало зевнул и осмотрелся по сторонам, совершенно не стесняясь разглядывающих его подростков. Парни молча следили за его движениями и лицом, будто пытались узнать что-то из его выправки. Благо, Чжухон умел разыгрывать любые роли. Жизнь в “Хроносе” никогда не была простой, и однажды даже пришлось притворяться девушкой. Со спины и страшненькой, правда. - Ты кто такой? - не дав даже как следует проснуться и, тем более, разобраться в мыслях, спросил тот самый парень, который командовал остальными, с темными глазами и волосами.Он и стоял, как лидер, чуть впереди всех, сложив руки на груди и внимательно его сканируя взглядом. Конечно, он не был лидером. - А где ваш главный? - в спокойной манере ответил Чжухон, озираясь по сторонам и снова лениво потягиваясь. Его акцент немного остановил парней от желания напасть и они даже как-то расслабились, - я бы поговорил с тем, кто точно скажет, не выгонят ли меня отсюда. - Никто тебя не выгонит, - ворчливо отозвался парень из-за плеча темноволосого. Он был ниже остальных ростом и недовольно кривил губы, чуть по-девичьи, почти брезгливо(если такое слово вообще уместно употреблять к людям, которые живут в атмосфере, которая вызывает брезгливость у всех остальных), а потом добавил тихо, будто заученно: - мы никогда не бросаем тех, кому нужна помощь. Чжухон улыбнулся открыто - мальчишки тут же дернулись, как будто все получили оплеухи. Ли тут же нахмурился. Ему было вообще неприятно видеть нечто подобное. Он привык к войне, к сиротам и беспризорникам, к голоду и смерти, но никак не мог объединить все эти вещи с миром, в котором все было хорошо. Возможно, глупо, но несмотря на всю свою любовь к миру прошлого, он не понимал этого - в будущем, в его мире, не было ни одного брошенного ребенка. Все они были нужны и важны, даже те, что были зачтены случайно и без соответствующих документов. Женщины в будущем редко рожали больше одного раза, поэтому дети были важной частью жизни и сироты никогда не жили впроголодь, и уж тем более без опеки. Это было дико для Чжухона. Он осторожно потрогал свою ногу, старательно делая вид, что сейчас не произошло ничего, что могло снова восстановить стену неловкости между ним и мальчишками, которые по случайности спасли его. Он болезненно шмыгал носом, чувствуя, как от холода, проникающего на слизистую становится в носу больно, но легко игнорировал эти неудобства. Нога была добротно перебинтована чистым бинтом, и так же аккуратно и умело обездвижена. Чжухон всегда по достоинству умел ценить оказанную медицинскую помощь, и он с чистым сердцем мог признать, что тот, кто накладывал ему эту шину безо всяких проблем может и из тряпки и сломанного карандаша соорудить гипс. Ли и через такое проходил. - Так что там со старшим? - весело спросил он, снова оборачиваясь, - и, не подскажите, как попасть в полицейский отдел? - Зачем тебе? - нахмурившись, грубо отозвался мальчик за спинами остальных, самый младший, по скромному уразумению Чжухона, - хочешь сдать нас легавым? Чжухон прыснул, низкий дал младшему подзатыльник и что-то зашипел, недовольный его поведением. - Мне незачем “сдавать вас легавым”, - просто пожал плечами глава спецотряда, - мне бы мои документы восстановить и заявление о краже написать… - А что украли? - с интересом тут же спросил темный, разглядывая чемодан, осторожно оставленный в стороне от дивана, - у тебя было еще что-то, кроме чемодана? Чжухон подавил улыбку: мальчишки, несмотря на свою настороженность диких волчат, очень доверчиво отнеслись к человеку в беде. Ли было немного совестно лгать им, действительно было, потому что эти подростки ему нравились, но их доверие было именно тем, что ему сейчас особенно нужно. Он чувствовал себя немного паршиво от того, что так очевидно давил на их слабости - но ведь он же не будет ими пользоваться, правда? Ли поможет этим ребятам, поэтому можно оправдать себя(наверное). Он кивает и осматривается вокруг, примечая, что место, где он находится выглядит даже хорошо - окна починены, в комнате есть мебель, даже краска на стенах имелась. - У меня был рюкзак, с деньгами, техникой и моими документами, - устало вздохнул он, - Ума не приложу, зачем кому-то мои бумажки, они же неинтересные. - Ну, тогда можете даже не пытаться, - черный пожал плечами, взлохмачивая свои чуть грязные волосы, - тут поиском таких мелочей не занимаются, тем более, им некогда. - Значит я в чужой стране без денег, документов и возможности прийти к новому работодателю, - почти весело заключил Чжухон, - и родственников у меня тут нет. - Мы же сказали, что никогда не бросаем тех, кому нужна помощь, - закатив глаза, отвечает маленький и подходит, кивая на ногу, - как она? - Все хорошо, спасибо. Это ты ее лечил? - Ли с интересом смотрит на парня, который садится рядом с ним, принимаясь ощупывать его икру. Пальцы у него холодные и неприятные немного, но работают профессионально и ловко, не вызывая привычного желания вырвать пораненную конечность из чужих рук и сделать все самому. - Я, - соглашается парень, поправляя свою пушистую, чуть вьющуюся челку назад. - Меня, кстати, Кихен зовут. Эти двое: Минхек и Чангюн, а тебя как? Кихен кивает по очереди на черненького парня, который старается выглядеть как лидер, и на младшего, который все еще смотрит с подозрительностью. Чжухон кивает им, показывая, что запомнил, а после говорит: - Я Чжухон, - он снова шмыгает безнадежно болящим от холода носом и кутается в плед, который лежит у него в ногах, - Кто-нибудь, достаньте из моего чемодана теплые вещи! Тут же просто невыносимо холодно! И себе возьмите, что вам понравится, все равно я надолго тут застрял...причины зажимать у себя тряпки - никакой. Если компания вспомнит про меня, то могут и новым обеспечить, если что. Чжухон осторожничает - конечно, неверно сказанное слово и его воспримут как человека, который смотрит на ребят с высока. Чангюн, кажется, так его и воспринимает и, в отличие от своих старших, не берет один из вороха теплых свитеров, которые лежали в чемодане Чжухона. Хозяину чемодана достается куртка, теплая, с меховой оторочкой на капюшоне, и у него первое желание - завернуть в него кого-нибудь из парней в его свитерах, но он прекрасно понимает, что они не возьмут. Вспоминаются дети из разрушенных деревень, которые тянутся к чужим вещам, как маленькие паразиты, дерутся за каждую подачку и не гнушаются ничего, чтобы получить лучший кусок. Ли чувствует в этих парнях гордость и самодостаточность, какую-то силу, которая не дает им вот так вот просто хвататься за лучшие вещи, просто из гордости. Парни благодарно кивают, потому что свитера из настоящей шерсти и вообще становится теплее. Минхек садится на диван рядом и принимается с интересом расспрашивать о стране, из которой Чжухон предположительно прилетел. Новая порция лжи у Ходжуна выходит как всегда аккуратно и непринужденно: он из Америки, он простой охранник из довольно крупной фирмы, занимающейся защитой высокопоставленных лиц, ему всего ничего лет, потому на работе он никому особо не нужен, и его первым же делом отправляют в далекую страну в командировку. Мальчишки слушают с неприкрытым интересом, и Ли как никогда четко видит в них детей, хрупких и доверчивых, о которых бы в пору кому-то позаботиться. Ему с детства внушали, что дети это чудо и сокровище, родители лелеяли его, несмотря на то, что он был “неудачным экспериментом”. Он буквально чувствует неправильность происходящего, как всегда, когда находится на поле боя, а там, как пушечное мясо шестнадцатилетние парни, когда он прячется в разрушенных избах и домах, а там новоявленные сироты. Только сейчас все по-другому, не как он привык. Никаких взрывов и страха смерти, никаких орущих на ухо начальников взвода и дышащих в лицо или спину противников. И в этом спокойствии ему алогично страшно. Нет ничего, за что он может ухватиться, как за привычное, и это могло бы даже привести его к панике, не будь он так выдрессирован. Потому - только слегка напряженная улыбка и на этом все. Он не вправе проявлять слабости, ему некогда и это в принципе не поможет делу. Ли кривится и снова трет замерзший нос. Минхек засыпает у него на плече - Кихен шепотом сообщает, что тот несколько дней подряд работал без продыху, и Чжухон только перекидывает на него побольше одеяла. Ему с дивана вставать запретил все тот же Ю. Чангюн тоже чем-то занят, но за его спиной не видно того, что он осторожно собирает на косоногом столике, за которым он сидит. Кихен готовит обед. На самом деле, тут, на этой стройке, не так уж и дурно: есть электричество, газовая печка(и баллон к ней), даже стиральная машинка. Ли с какой-то тоской вспоминает земельные окопы, в которых вместо крыши - еловые ветки, и уютно ворочается, устраиваясь в коконе из одеял и куртки. Тут почти хорошо, и если бы это было очередное привычное задание его “Тигра”, он бы даже сказал, что тут прекрасно. Шум заставляет Чжухона проснуться от легкой дремы, которой он наслаждался последние двадцать минут. Было тепло, спокойно, сухо - чем еще заняться, когда Ю Кихен запрещает тебе вставать с дивана? Ли почти засыпает, но звуки, в какой-то мере давно привычные, заставляют его двигаться автоматически, на инстинктах. Он вскакивает с дивана и осторожно, но быстро подбирается к двери, шипя остальным, чтобы оставались на местах. Тоже, старая, до автоматизма натренированная привычка идти впереди команды. Ли осторожно открывает дверь, рукой залезая под свитер - пистолет, не совсем родной, но привычно холодящий кожу, ложиться в руку как литой, и мужчина, прищурившись, выглядывает из-за двери. - Чжухон, это свои! - Минхек повисает на его руке, смотря большими глазами. - Отбой, говорю тебе, это Вонхо-хен с ребятами! Ли не знает, кто такой этот Вонхо, но Ли-младший смотрит на него испуганно и уверенно, и он поддается, опуская оружие и пропускает парней в комнату. Те, как в фильмах - все в черном, с капюшонами, двое высоких буквально несут на себе третьего, который тихо охает при каждом шаге. Лицо Минхека хмурится и он осторожно, но молниеносно принимается убирать с дивана вещи, расстилая какую-то клеенку. Чжухон щурит глаза - значит, уже привыкли мальчишки отличать пулевые ранения. Ли подходит тоже, нога молчит и внезапной болью не подкашивает, а вот чужие полные боли стоны слушать неприятно, внутри что-то скребется диким зверем, прося помочь. - Что случилось с вами? - шипит Кихен, уже принося аптечку. Чжухон уверяется, что у них уже отлажена подобная система. - Вы, блять, ушли за покупкой еды и найти новую работу Хенвону! - Мы не виноваты, что нас перехватили эти ебаные ублюдки, - знакомый голос режет ухо Чжухона и он старается скрыть удивление, смотря как его заместитель, Шин Хосок, со злостью стягивает капюшон, немного зло и внимательно смотря на Кихена. - Они просто взялись из сучьего неба? - Мы все им отдали, что им еще нужно! - привычно-агрессивно отзывается Чангюн из своего угла, подходя к старшим, - Мы же отдали всю сумму. - Будто это их остановит от того, чтобы пытаться тянуть из нас бабло, - второй парень, высокий и тощий, тоже снимает капюшон, почти величественно фыркая и поправляя тонкими длинными пальцами челку, и добавляет: - а работу мы мне нашли, не беспокойся. - Что с Гонхи? - Будто сам не видишь, в бок попала пуля, - Вонхо зло рычит, сжимая волосы на голове и смотрит на Кихена, уже ставящего воду греться на плиту, - тыл прикрывал, блять. Кто тебя просил лезть, а? - Пуля бы попала тебе в бедро и тогда бы ты не смог работать, хен - слабо отзывается парень с дивана, надсадно кашляя, - ты бы не позволил себе быть для нас обузой, я будто не знаю...А у меня хватит наглости посидеть на шее Кихена немножко. Парень снова кашляет, ребята начинают ссориться и кричать - Чжухон чувствует напряжение, которое витает между ними. Странный коктейль из вины, злости и какой-то братской исступленной нежности прошибает даже его, но он как всегда остается в стороне от ссоры. Парни ругаются друг с другом, о нем, о парне на диване. О том, что его нужно было нормально защищать и вообще оставить дома...Чжухон чувствует на себе взгляд этого мальчишки, и смотрит ему в глаза, ловя благодарную, почти ласковую улыбку. Парень кривит губы какие-то доли секунды, а потом болезненно стонет, когда Чжухон привычными движениями осторожно убирает куски одежды от раны, разрывая ее за неимением ножниц. Пока парни спорят, он успевает начать операцию. Осторожно, пока никто не видит, достает свою аптечку, подает сильное обезболивающее парню, пока тот не замечает, а щипцы берет у парней, и осторожно раскрывает рану на боку, смотря внимательно на повреждение. Сверху не доносится и звука, только чужой угольный взгляд (и темный, и горящий одновременно) почти ласково облизывает его фигуру. Ли прекрасно знает, что это действие обезболивающего, но мурашки все равно берут свое начало от затылка и стайками сбегают вниз. - Чжухон? - Минхек удивленно охает как раз в тот момент, когда Ли, протерев щипцы, уже собрался погружать их в чужое тело. Старший слегка усмехается и взмахивает рукой, немного досадливо, мол, потише, и осторожными движениями пальцев принимается изымать из чужой раны пулю. Парень только слегка постанывает, удивленно отмечая, что боли нет как таковой. Чжухон работает быстро и по привычке филигранно - за долгие годы работы приучился делать такие операции быстро и с наибольшим эффектом для попавшего под шальной огонь. Теперь забинтовать, и не дать замерзнуть, но при этом не сделать паровую баню для раны. Куртка летит на парня, он укутывает пострадавшего ею, подкладывает под голову свернутый свитер и невольно ежась в одной футболке, довольно отстраняется. Пот стекает каплями по вискам, и окружающая тишина вдруг удивительно сильно придавливает его к месту под диваном, когда он оборачивается на парней, которые стоят прямо над ним, сверля его внимательным взглядом. Вонхо смотрит внимательно и немного грозно, Чжухону даже слегка смешно. Он поднимается с пола и как ни в чем не бывало отряхивает штаны от пыли, чувствуя, как чужие взгляды буквально преследуют его. - Я всего лишь помог ему, пока вы ссорились, - мягко бросил, доставая из почти бездонного чемодана еще один свитер, - Постой вы еще так полчасика и лечили бы его от заражения крови. Спасибо можно не говорить, только дайте ему поспать. Я, кстати, Чжухон, для тех, с кем не знаком. - Вонхо, - после некоторых раздумий кивает ему Хосок, протягивая руку, - добро пожаловать, что ли? Если ты тут торчишь, значит у тебя есть на это причины...А за Ганхи спасибо, правда. - Привычное дело, - спокойно пожимает плечами, кося взглядом на заснувшего парня и довольно улыбнувшись. - Я работал в охранном агентстве, а места бывают разные, сам понимаешь. Вонхо кивает так же спокойно и что-то сказав на ухо Минхеку отходит к другому дивану, спать. Ребята улыбаются Чжухону и легко обнимают его, улыбаясь, говоря спасибо. Хенвон пожимает руку с самым серьезным видом и говорит, что Ганхи для них очень дорог. Ли улыбается понимающе. Ганхи казался хрупким каким-то и теплым даже когда спал. Хонджун вовсе не хотел пялиться, но все разошлись по своим делам, а ему ничего не оставалось, как сесть где-нибудь. Нога снова дала о себе знать, потому он удобно устроился, положив ее на подлокотник дивана, на котором спал Ганхи. Тот по-детски прижимал руки к щекам и скручивался в три погибели, чтобы согреться. Чжухон внимательно следил за ним, чтобы он не потревожил собственную рану, и, мимоходом, рассматривал его. Было сразу видно, за что им так дорожат остальные ребята. Возможно, это было бы несколько странно, так опрометчиво делать выводы, если бы Чжухон не привык к таким ситуациям, когда людей приходится читать насквозь, чтобы понять, как себя вести в их компании. Это не раз спасло ему и его ребятам жизнь, в основном потому, что Ли, как человек, сильнее других привязанный кровью к прошлому, легко понимал чужие замыслы и идеи. Ган был из тех, кого Чжухон сам считал примером для подражания. Сильным внутренне, спокойным, расчетливым и тоже умеющим понимать людей с полуслова. Он имел внутри невероятно крепкий стержень, который не сломало ничего, даже многочисленные смерти товарищей. Минхек рассказывал ему - они тут, как на проклятом острове. Ребята, живущие с ними, гибнут постоянно. Раньше эта заброшенная стройка была самым многочисленным домом для таких, как они все. А теперь тут остались только они вшестером, потому что те, кто жил тут раньше умерли, а другие не захотели заселяться в проклятый дом. “Лучше под мостом жить, чем в проклятом доме”, - с усмешкой передавал их слова Ли, и Чжухон понимал, что это ясно так. Он сам видел чужие похороны,такие неумолимые и будто бы привычные такому течению жизни. Ребята предупреждали его об опасности - это было даже мило с их стороны, так позаботиться о нем. Чжухон остался и пообещал, что сделает все, что в его силах, чтобы им помочь. Гонхи шел на поправку, весело смеялся, готовил ужин вместе с Кихеном и вечером привычно принимался травить байки, которым восхищенный слушатель - Чжухон да Чангюн, жмущийся к ногам своего хена, как щенок. Остальные смотрели смешливо, то ли не воспринимали всерьез, то ли уже успели заслушать истории до дыр, но тоже привычно сидели в теплом устроенном углу. Ли чувствовал странное единение с этими по сути детьми, с их проблемами и чаяниями, и понимал, что просто не может бросить их вот так просто. Не потому, что в будущем его учили любви и заботе, не потому, что его задание спасти кого-то из них от смерти, а просто потому, что он привык к этим парням. Они были странные, немножко дикие, но очень отзывчивые и эта их отзывчивость отражалась в самом Чжухоне. Была бы его воля, он бы всех их забрал с собой в будущее, жаль, что он не может сделать этого, и что от всех них ему в будущем останется только привычный Вонхо. А еще была проблема найти среди них Гана. И стоило начать этим заниматься. Вторая неделя была на исходе. Чжухон чувствовал приближение возвращения. *** Хенвон всегда терся рядом с ним. Это стало что-то вроде привычки, оборачиваться и видеть его тонкую долговязую фигуру, которая не стесняясь его -преследовала. В основном он гнался за знаниями: выспрашивал об Америке, о технологиях и открытиях, и Чжухону стоило многих усилий не рассказать жаждущему знаний парню всего, что ему было известно. Че был крайне благодарным слушателем, мог поддержать разговор о технике и хвастался тем, что вот все, что ты тут видишь, Чжухон, это моих рук дело. Хенвон починил стащенную со свалки стиральную машину, и исправил газовую печку, чтобы она не пропускала газа и ничего не сожгла. Он возился с единственными часами в их “квартире”, которые лежали на столе и работу нашел соответствующую, по починке всякой мелочевки, которую приносили люди в маленькую будку сапожника. Он был милым парнем, который улыбался очень коряво и старательно тянул короткие ему рукава свитеров вниз, прикрывая порезанные запястья. Чжухон знал, что каждый здесь - история изломанной судьбы. Еще детьми брошенные, как куклы, кроме того у каждого было свое темное, неприятное прошлое, про которое было просто не принято спрашивать. Чжухон тоже умалчивал то, чего у него не было, и это деликатное отношение к их прошлому сделало Ли в глазах детей еще более приятным и “своим”. Он хотел бы знать жизнь каждого из них, это было странное желание, сдавливающее его грудь кольцом, но ему было просто жизненно необходимо знать каждого из них, как в свое время он изучал своих ребят. Все они, в основном люди будущего, нашедшие в путешествиях во времени свое призвание, жили обычной жизнью, которую Ли знать привык. А тут - новый мир, новые люди, которым нужна помощь, от которой они загодя отказываются. Конечно, с одной стороны даже он понимал их, потому что раскрывать что-то неприятное и злое было просто ужасно, особенно, если ты сумел замкнуть это в себе глубоко-глубоко. Он хранил в своей памяти первую смерть врага и слезы матерей. Хенвон улыбался неумело и криво и часто-часто повторял, что у него есть семья, и ему есть ради кого учиться этому. Он поправлял пушистую после купания челку и кутался по обыкновению в четыре свитера, два из которых Чжухон отдал ему. Временами Чжухон думал, что именно он, Хенвон, и есть тот самый Ган, которого нужно спасать. В другие времена у него было еще пять подозреваемых. Когда Хенвон уходил на работу, с Чжухоном, еще не нашедшим себе нормального места, но уже делающим все ради этого, обычно был только Чангюн. Старшие не давали ему работать по своим причинам, и хотя младший рвался грудью на амбразуру и пытался умолять Сона, к которому был больше всех расположен, его оставляли дома. Кихен тихо смеялся обычно, мол, Гюн быстрее перессорится со всеми работниками и с треском вылетит с работы. У Има был крайне скверный характер, никто, кто не знал его достаточно хорошо, не выдерживал его капризов. Чжухон, к своему стыду, несколько раз попадался на привычную для младшего удочку и однажды дело едва не дошло до драки. “-Защитная реакция”, - со знанием дела заявлял ему спокойный Вонхо, всовывая в руку кружку чая, и заставляя выпить. Чангюн был озлобленным и не слушал никого, кроме Кихена и Гонхи. Им был драчливым и жутко острым на язык и никогда не понимал, когда нужно остановиться - за две недели, пока Чжухон жил с ним, тот успел задеть лично Ли с десяток раз, и еще по разу обидеть каждого из ребят. Кихен бесился и давал подзатыльники, Сон понимающе улыбался. Чжухон со временем привык. Его не раздражали злые комментарии, шпильки и просто издевательства в стиле “я буду делать все, как ты говоришь, только точно наоборот”. Им продолжал обижаться и всегда давить на не очевидно больные места других. Впору бы даже восхититься таким умением легко читать людей, если бы это так не задевало, его и других. Им всегда находил, что сказать, чтобы собеседник, сраженный, замолчал. Он никогда не повторялся, но всегда стрелял точно в цель. Хотя они лично никогда не хотели ему вредить, привычка, выведенная до этого в детдоме давала о себе знать. Чжухон чувствовал, что Чангюн не вполне доверяет остальным, даже Кихену и Гану, и потому ершится и делается таким противным и неприятным. С таким желанием комфортной жизни, о которой он всегда жаловался(которой не могло существовать в подобном месте), он вполне мог решить, что нужно дожить до будущего, чтобы получить все, чего так хочется. Чжухон видел его потенциал, видел, что если бы парень захотел, добился бы любой высоты. Но тот предпочитал ныть. И почему-то особенно обидно оскорблять Минхека. Между ними двумя все время творилось что-то странное: Ли пытался будто бы расположить к себе шипящего на него младшего, будто искупал вину за какие-то прошлые обиды. Намеки на это Ли-старший слышал и в злых комментариях Чангюна. Тайна, которая витала между ними, была какой-то особенно болезненной в то время, когда Чжухон окончательно влился в семью и даже подыскал себе работу - работать сменщиком Кихена на одной старой фабрике, сидеть с ключами. Младший был только благодарен тому, что не нужно было сидеть на работе сутками, а Ли чувствовал себя немного более нужным, чем обычно. Им злился, что работать ему не давали. Минхек ходил мрачнее самой мрачной тучи и по обыкновению не устраивался вечером в общем кругу, а сидел чуть в стороне, о чем-то старательно размышляя и то и дело бросая взгляды на показательно игнорирующего его Има. Чжухон чувствовал приближение чего-то невероятно отвратного. Гонхи попросил помочь ему с вещами, которые нужно вытянуть из одного места. Верхние этажи были значительно разрушены, и попытки достать оттуда какую-то мебель или другие вещи предпринимались ребятами редко. И обычно становились похожими на настоящие военные вылазки. Вонхо, признанный лидер семейства, давно знакомый и привычный Чжухону, отсутствовал. Хенвон вместе с Кихеном занимались ужином, а Чангюн читал принесенную кем-то книжку. Минхек слабо реагировал на чужие слова, поэтому Сон, судя по всему, решил оставить его в покое и выбрал в помощники Ли. Мужчина без проблем согласился, накинул куртку и уверенно пошел следом за младшим. Ганхи еще был несколько неловок после пережитого ранения, но чувствовал себя вполне уверенно.Чжухон следовал за ним по пятам, стараясь не нарушить хрупкого равновесия обломков, находящихся на остатках ступеней. - Чангюн остынет, - Ганхи улыбается, протягивает руку, помогая забраться выше и кивает в сторону чернеющего рта пустого дверного проема. - Он просто не может так просто успокоиться, вот и пристает к Минхеку. - Между ними что-то есть? - спокойно спрашивает Чжухон, осторожно приподнимая балку над головой младшего и проходит в полуразрушенную комнату следом. - В смысле? -удивленный взгляд Сона даже слегка умиляет. - Ты имеешь в виду такие отношения? Нет конечно! Просто Минхек и Чангюн выросли в одном доме, а потом, когда там случилась авария, Минхека забрала бабушка, а младшего отдали в приют. Сейчас они, конечно, в одинаковых обстоятельствах, но Им не может просто так… - Понимаю, - согласно кивает Чжухон, не собираясь вытаскивать из Гонхи больше того, что он уже сказал, - Но все же он слегка….переусердствовал. - В этом весь Чангюн - он не умеет тормозить вовремя. Для него обязательно: добиться лучшей жизни и свободы в приюте - значит сбежать, обижаться - значит делать больно другому, он однажды предложил убить преследователя, который прибился к нашей семье. Сон слегка улыбнулся и поправил волосы, смотря прищуренными глазами на полоску неба, которую было видно через дыру в стене. Его привычка звать ребят своей семьей сразу очень пришлась по душе Чжухону. Он понимал, что есть в этом что-то привычное, правильное. Ему было легко привыкнуть к этому - потому что своих парней там, в будущем, он тоже считал семьей. С Гонхи они были в этом отношении очень похожи. Не идеальные лидеры - Вонхо часто и в будущем делал за Ли всю работу, но, понимающие важность сердца и души люди. Они были довольно близки даже по меркам Чжухона - ему было легко говорить с Соном, у них были общие для соприкосновения темы, но в большинстве случаев между ними велись разговоры иного толка. Чжухон разговаривал с Соном взглядами, улыбками и мимолетными жестами, получая в ответ понимание и поддержку в таком разговоре, что случалось очень редко. Гонхи легко мог поддержать такой разговор, мог понять его смысл и ответить такой же загадкой, которую остальные бы не поняли. Иногда Чжухон думал, что было бы понятно, если бы Гонхи и был Ганом. Но тот не имел совершенно никаких умений, которые могли бы сделать из него великого ученого. Сон едва-едва писал, плохо считал, а о химии, науке, в которой известный Ган был не просто гением, но самим богом, не имел вообще никакого представления. Чжухону иногда казалось, что скажи он младшему, что земля круглая, он бы поднял его на смех. Ли не представлял, каких лишений пережил в детстве Гонхи, но его несколько страшила эта пропасть в знаниях, которая была у Сона в голове. Он точно не мог быть тем, кого ищет Чжухон. - Смотри, какое небо сегодня красивое, - парень восторженно замер, хватая Чжухона за рукав куртки, избегая касаться его руки. - Я давно не смотрел на него так близко. Кажется вот руку протянешь, вот и звезды. - Звезды, к сожалению, слишком далеко, чтобы их поймать, - горько улыбнулся в ответ Ли, сжимая чужое запястье, когда младший с интересном прошел вперед, к большой дыре в стене, чтобы получше рассмотреть небо. - Чжухон, ты знаешь созвездия? - Гонхи резко обернулся на пятках к Чжухону и улыбнулся. - А показать сможешь? - Ну...вон там Орион, - показав на привычные три звезды, улыбнулся Чжухон. - Я плохо разбираюсь в астрономии, поэтому на слишком многое не способен, Гонхи. - Ты все равно знаешь его название, - с улыбкой мягко запротестовал Сон, горящим взглядом смотря на Чжухона, - я не знаю о звездах совсем ничего… - Нет никогда проблемы в том, чтобы узнать, - мягко, с затаенной где-то в самых глубинах сознания нежностью, ответил Ли, сжимая чужое запястье чуть сильнее. Это стало глупейшей ошибкой. Сон, по-детски от испуга распахнув глаза, с силой принялся вырывать руку из чужого захвата. Чжухон осторожно отпустил его, но Гонхи, вместо того, чтобы остановиться, сделал несколько шагов назад, что-то шепча себе под нос. Вид его был откровенно жалким, он стал напоминать маленького, потерянного ребенка и почти заплакал, когда нога, сделав еще один шаг назад, не встретила сопротивления. Парень начал заваливаться назад, издав какой-то странный звук, похожий на мявк. Чжухон рванул вперед - не думая о том, что сам может упасть, или о том, что сейчас, должно быть, нарушит какую-то строгость мирового движения, сделает что-то не то. В голове билось только безумное: “Помоги ему!” Гонхи все же расплакался. По-детски вжавшись в чужое плечо, он испуганно дрожал, давая себя обнять и коснуться волос, чего обыкновенно не позволял. Ли неловко пытался его успокоить мягко двигая пальцами вверх-вниз по спине. - Тшшшш, все хорошо, Гонхи-я, - мягко говоря, он попытался улыбнуться, хотя на самом деле это наверняка не выглядело как улыбка. Все его тело одеревенело от ужаса, только рука на автомате двигалась туда сюда, даже слова вырвались странным хрипом. Он мог потерять его. Это была странная, но удивительно болезненная мысль, которая билась подстреленным сердцем о грудь. Стало панически страшно и больно, и Хон, не в силах просто успокоится, все дышал и дышал запахом чужих волос и рукой гладил тощую спину с торчащими позвонками и не принадлежащим ему в полной мере голосом шептал что-то успокаивающее, мирное, надеясь, что и он, и парень рядом, могут успокоится. Но страх не проходил. Гонхи все еще всхлипывал, задушено и больно, а Чжухон все еще не мог понять, почему такая глупая ситуация, которая случалась с ним раньше довольно часто, в этот раз стала для него такой болезненной? Парень в его руках медленно затихал, и голос, медленно хрип, но Чжухон не мог успокоиться и перестать говорить. Просто ради того, чтобы говорить. Сон поднял на него взгляд и закусил губу. Чжухон с восторгом, ранее до этого никогда не испытываемым, смотрел на это его выражение доверия. Маленькие узкие ладошки на мгновение сильнее сжали плечи, за которые парень схватился в попытке поймать себя от падения, и Гонхи вытянулся на носках, стараясь быть приблизительно одного роста с Чжухоном. Старший поцеловал первым. Внезапный порыв, притянувший его к Гонхи внезапно и неотвратимо, не собирался проходить еще и потому, что Чжухон сам этого хотел. Этого милого парня, такого ласкового ко всем и искренне доброго. Сон был будто из тех подростковых идей о единственной и неповторимой любви, и это было и правда прекрасно. Гонхи тихо охнул в поцелуй, зажмурил глаза, стесняясь и попытался ответить в своей манере, скованно и робко, но ласково и доверчиво. Ли нравилось это в младшем. Было бы сложно найти то, что ему бы не понравилось. Гонхи смущенно уткнулся носом в чужое плечо, пряча красное лицо, и пальцами не собирается отпускать чужой куртки. - Все хорошо, - успокаивающе говорит в ответ Ли, помогая отпустить его куртку из захвата и смотря, как младший медленно меняется в лице. - Я не брошу тебя после этого, не смотри на меня так. Ты нравишься мне, и я не хочу ломать тебя этим. Если захочешь, все останется как и прежде. Гонхи смотрит недоверчиво, но Чжухон старается быть предельно честным, зная, что младший оценит. Сон некоторое время молчит, а потом кивает неуверенно, осторожно касаясь чужой руки. - Я не хочу, чтобы ребята знали, - осторожничает он, поджимая губы, - это будет нечестно. Ты, когда получишь обратно паспорт и деньги...они не поймут...я не хочу их терять… - Какой же ты все-таки милый, - совершенно искренне шепчет Чжухон, снова притягивая Сона к себе и улыбаясь ему в губы. - Буду хранить это в секрете, если ты не хочешь, конечно. Все хорошо. - Ты не зол на меня? - Вовсе нет. Я понимаю, что для меня будет сложно разобраться во всех твоих заморочках, к тому же я никогда не жил таким образом до этого, - мягко улыбается, - что-то очевидно для тебя, а что-то для меня. Гонхи искренне улыбается и носом снова утыкается в чужое плечо, уже не от страха, но желая передать хотя бы каплю своей нежности, и Чжухон с готовностью принимает ее, обнимая его крепко и ласково, поглаживая тощие плечи под собственной курткой, которую он отдал младшему, чтобы тот не мерз. Сон тихо смеется в чужое плечо, а Чжухон просто с удовольствием вдыхает запах чужих волос. Просто хочется вдруг послать все на свете: задание, этого Гана, все будущее, поставить под сомнение факт собственного рождения и исчезнуть в небытие, лишь бы еще немного побыть с этим парнем один на один. Все что угодно за возможность не оставлять его в одиночестве, когда придет время. Но выполнять приказы его научили еще родители в форме уговоров. Он не может ослушаться и убить миллиарды, ради своего счастья. Это эгоистично и жестоко, Ли не может взять и забыть об ответственности перед людьми, как настоящий супергерой. Кино с тухлым финалом, вяло думает он, но все равно ласково улыбается Гонхи, и напоминает о том, что они, вообще-то, зачем-то сюда пришли. Паршивое кино, заключает он, когда Ган, стараясь сдержать улыбку, напоследок чмокает его в губы, перед тем как выключить фонарик и выйти в свет к ребятам. Чужая ладошка незаметно выныривает из его ладони, они расходятся в разные углы. Гребанная “Золушка”, если так посудить. Чжухон кутается в одеяло, и подвигается, давая привычному Минхеку улечься рядом на диване. Так теплее и он уже с этим свыкся. Только вот Минхек, который не травит шутки до половины второго кажется непривычным и немного пугающим. Чжухон старается тщетно отделаться от мысли, что что-то с другом не так, но засыпает до того, как решает, что ему лучше сделать. А на утро пропадает Чангюн. - Его просто...нет, - говорит вдруг Кихен, нервно заламывая пальцы после того, как они всей компанией обошли стройку вдоль и поперек. Вонхо хмурится, но продолжает собираться - его работу никто не отменял, потому он старается держать семью в узде, резко напоминает, что у многих из них сегодня рабочий день. - Я схожу к ребятам, - говорит Гонхи, шмыгая заложенным носом, - может он опять попытался к ним пробиться. Или в гости пошел… - Айэм в гости? - Чжухон недоверчиво вскидывает бровь. - Скорее его полицейские забрали. - Нас не трогают легавые, - Минхек кривит губы от какого-то вящего испуга, - мы интересны только преступности. Хен, неужели они решили взять себе Гюна? Или...он ушел? - Он не мог нас бросить, ты и сам это знаешь, - отрезает Вонхо тут же, даже не дослушав предположения и накинув на себя куртку, - если к вечеру он не вернется, мы начнем его искать. Вонхо бывает властным, для Чжухона это не новость, но сейчас его привычная “правая рука” выглядит особенно собранным и уверенным. Шин смотрит на всех внимательно и остро, и собирает вещи, поджидая собравшегося на работу Кихена у дверей, просит не опаздывать на смены и привычно исчезает в границе тепла и холода, пешком направляясь на стройку, где его взяли разнорабочим. Минхек собирается медленно и как бы нехотя, Гонхи кружит вокруг него с неумолимостью матери и постоянно что-то шепчет. Хенвон неподвижно сидит на колченогом табурете, перебирая в руках остатки часов, которые ему достались на починку. Часы старые, механические, с большим циферблатом, такие нелепые и странные, будто игрушечные. Чжухон с интересом рассматривает детали, и хочет что-то спросить, но сил не хватает: Че, сжимает мелкие острые детали в ладошках до мелких порезов и вмятин на коже. - Я плохо за ним следил. Я должен был следить усерднее. Ли осторожно гладит его по плечу. У него нет способа успокоить лучше; Сон улыбается ему приободряюще и мягко целует в висок растерянного Минхека, у которого из рук валятся вещи. Чжухон не ревнует, но в груди все равно что-то сжимается от вида храбрящегося Гонхи. Младший старательно помогает Ли с вещами, которые нужно собрать на работу, улыбается подавлено, но все же мягко, и все еще продолжает что-то шептать, уговаривая Ли не убиваться, потому что вечер еще не скоро, и Чангюн вернется, обязательно придет и они все вместе дадут ему по заднице. И никто его не поймал, он просто решил прогуляться. - Я чувствую, что Чангюна мы больше не увидим, - удивительно ясно и осознанно говорит ему в этот момент Хенвон, и поднимает большие болезненные глаза к потолку. - Я знаю. Чжухон ничего не говорит - он чувствует и сам. Чужая смерть будто записана на подкорке его сознания, и воспринимается с легкостью, мир будто успокаивающе говорит - так и должно быть, Чжухон, ты не можешь ничего поделать, эта смерть предписана теми, кто выше тебя. Но Ли не может просто так мириться - ему больно понимать, что он мог предотвратить и это. Смерть одного бездомного, она ведь не может так сильно влиять на мир? Ничего бы не изменилось, спаси он ребенка Има? Изменилось бы. Ли прекрасно знает - изменилось бы, его хорошо учили работе со временем, когда даже неправильно сдвинутая пылинка значит все. И целый человек, живой и невредимый, может повредить движение времени. Это невыносимо осознавать, когда в твоих руках, совершенно буквально, чужая возможность выжить, а ты не можешь ею воспользоваться. Чжухон бы с радостью умер за него, действительно, это совсем не страшно за друга и почти члена семьи. Но он не может - приказ свыше давит и гнетет, напоминает своей тяжестью о невыполненной работе, о месяце, за который он должен был понять, кто из них по-настоящему способен на великие открытия. Чжухон выбирает Кихена. Его нужно защитить, он знает почти на сто процентов. Время на часах 10:37, вторник. От графика отставаний нет, цель II устранена. Он кривит губы в подобии на улыбку и снова делает несколько поворотов стрелки. Твое время пока не настало, Им Чангюн. Труп Чангюна находят вечером. У него прострелена голова пистолетом неизвестной марки, а в щеке найдены осколки от какого-то стеклянного предмета. Вонхо неподвижно сидит целый вечер, а Кихен приносит самую дешевую выпивку, которую только может найти. Не ужинают. Спать ложатся в тишине. В тишине вечера слышно только, как задушено всхлипывает в подушку Минхек, поменявшийся с ставшим одиноким Хенвоном местами. *** На стройке, оказывается, есть особое место, которое ребята с горечью зовут кладбищем. Чжухон думает, что это как-то неправильно и неловко. Тело им отдали, и теперь начинается медленная и очень печальная традиция погребения. Чжухон чувствует себя непередаваемо плохо. Потому что в этот раз, когда чужая смерть не была написана в длинном списке того, за чем нужно обязательно проследить, не указана в специальных заметках, а просто вот такая, нелепая и совсем ненужная, Чжухону больно. Он понимает, почему Джиен ненавидит эту работу, почему после недели работы на проект он вернулся обратно к ним в “Арес” и с криками каждый раз отказывается в одиночку отправляться в такие путешествия. Потому что ты привязываешься к людям слишком сильно. Это не простое военное задание, когда тебе даже не всегда нужно жить с военными, это мир, когда люди умирают бессмысленно и ненужно, нелепо как-то. Не привязаться - невозможно, и люди больше не строчки в отчетах историков. Чжухону и раньше претила немного чужая смерть, но на войне по-другому, на войне все и так знают, что умрут, и умирают обязательно. Бессмысленно и беспощадно, но все знают, что благодаря им сделается что-то великое, как бы жить не хотелось. Но зачем смерть, когда живешь в мирное время? Да к тому же такая...не мирная, ужасная смерть. Чжухон даже не знает, что пугает его больше. То, что Чангюн все же умер? Или то, что к смерти его привело оружие будущего? Чжухон прекрасно знает, как выглядят отверстия в теле от этих пуль, ему они знакомы, как ничто другое. Он видел их много раз -и, стоит признать, однажды даже на себе. И это действительно была быстрая смерть. Быстрая, но очень болезненная. Гроба, известное дело, нет. И урны тоже, как и возможности правильно кремировать тело. Они больше похожи на диких людей, так кажется Чжухону, когда он, вместе с остальными, подбрасывает небольшие щепки в огромный костер, где лежит чужое тело. Чжухон читал о таком только в книгах про древние племена, а тут люди, обычные, похожие на него, молча шепчут слова щепкам, прощальные и отпускающие. Минхек плачет тише и горше всех. И не может отпустить свою щепку из рук. Огонь ярко ломается в грязных слезах на его щеках, и кривит его лицо в тысячах горячих теней, которые делают его похожим на неизведанного монстра. Хенвон рядом выглядит пустым и безжизненным. Слезы капают незаметно, тихо. Вонхо не плачет, но в руках у него - десяток заноз, которые впились в сильные пальцы вместе с сжатыми ладонями. Чжухон держится лучше, не потому, что не был близок Чангюну, но просто потому что старше. Потому что привык к смерти, ее запаху, который его всегда окружал, в котором он, как в мире прошлого, тонул. - Чангюн всегда был сильным малым, - он говорит громко и даже всхлипы Кихена замирают под его ровными, как гвозди, словами, которые будто забиваются в его гроб. - Он был ребенком, но сильным ребенком, таким, какими не были, наверное, все мы. Он боролся. Всегда боролся с миром, который не хотел ломаться под его руками. Он сломался в самом конце, я знаю это. Он был слишком силен, чтобы просто сломиться перед миром. Я не могу говорить с уверенностью о том, что было бы с ним в будущем, но я уверен - он бы достиг Солнца и звезд. Он бросает щепку в огонь лишь с мыслью о прощении, потому что он чувствует себя лицемерно - говорить такие слова, зная, что мог бы спасти. Он кусает губы и прячет взгляд, а его щепка миллиардом “прости” трещит под темным куполом ночного неба. Чжухон поднимает взгляд к черному небу, и оно такое же, как и на поле войны. И сражаться тут нужно так же, как на войне - неумолимо, претерпевая боль и ужас, переходя от одного испытания к еще большему. Ему врали в “Хроносе”, говоря, что лишь их элитное подразделение занято войной. Все прошлое - одна ужаснейшая, нелепая война. За выживание. *** Вечером снова пили. Снова неприятную на вкус дешевую дрянь, снова сидя в кругу и слушая истории Гонхи. Тот особенно старается, рассказывает только самые веселые и смешные. Жаль лишь, что убитый голос не веселит убитых людей. Чжухон держит Сона на руках и ему плевать, что подумают остальные. Остальным все равно - Кихен спит нервным сном, уткнувшись в шею Вонхо, который гладит его по волосам, Минхек бестелесной куклой привалился к Хенвону, который, кажется, даже не моргает. Голос младшего, теперь уже действительно младшего, кажется механическим, сломленным, и звучит он в такой компании таких же сломленных кукол. Чжухон чувствует себя паршиво. Чужой голос бормочет ему прямо в грудь и истории, которые раньше казались смешными и такими веселыми, мгновенно блекнут и сгорают, уничтоженные мыслью о том, что главный их поклонник умер. Эта мысль уничтожает и любую атмосферу в доме, только вот остановить чужой голос не получается, и Ли только укачивает младшего на своих руках, целуя его в бровь, стараясь слегка согреть. Никто не замечает этого, все слишком забились в себя, в память о человеке, которого они недавно похоронили. - Мы правда прокляты, хен? - Минхек поднимает тяжелую голову и его глаза выглядят больными ровно настолько, насколько и пустыми. - Мы потеряли уже второго человека всего за месяц. Сначала Юно...теперь Чангюн...Может тут правда лучше не жить? Давайте переедем, хены, пожалуйста. Я готов пойти на третью работу, лишь бы мы тут не жили! Я просто...просто не смогу..в месте, где Чангюн… Минхек заходится в скулеже и слезах - никто не винит его за слабость, и все соглашаются с мыслью о том, что им нужно куда-нибудь исчезнуть. Вонхо переглядывается с Кихеном, тот кивает ему. Шин отходит на время, а потом приходит с небольшим кошельком, вытряхивая на столик все, до последней монетки. Денег не очень много, но на какую-нибудь халупу на месяц точно должно хватить. Чжухон осторожно просит деньги себе и обещает найти приемлемый вариант. А доложить некоторую сумму для него не станет проблемой. Они переезжают за три дня, в рекордно короткие сроки. Не забирают почти ничего, только самое-самое необходимое, вроде одежды и каких-никаких документов. Посуду, игрушки, даже дорогие сердцу вещи оставляют на месте. Одеяла и подушки - тоже. Они выдраивают комнату до блеска, будто надеются, что кому-то по душе придется жить здесь, и уходят, оставив за спиной не просто дом долгих лет, который был им укрытием в холодные времена, но и куски сердца и веры. Они оставляют прошлое, которое казалось невозможно бросить. Хенвон стекленеет, когда видит, как из окна ему машет Чангюн. Никто, кроме него, не оборачивается. *** Чжухон мягко поправляет одеяло на Гонхи, и улыбается, устало и надломленно, но вполне легко. Кихен пихает его в плечо и нагло проходит мимо, к своему уютному местечку в углу, кутается в одеяло и сычом смотрит на чужие нежные переговоры, попивая кофе. Они живут в новой квартире уже почти полгода. Осень медленно подступами захватывает летнюю погоду, и они даже оживают, назло природе. Кихен улыбается по утрам и с радостью готовит кофе, настоящий, пахучий кофе. Вонхо лениво сопит на диване, скинув с него руку, которую постоянно отталкивает от себя Хенвон, развалившийся на полу с очередными детальками. Это почти прежняя колея, почти восстановленный мир. Минхек не улыбается никогда, но всегда рядом и говорит с охотой и привычной теплотой. Они восстановились в спокойствии, почти взаправду. Гонхи ошибся - никто из друзей не стал препятствовать их с Чжухоном отношениям. Конечно, первое время все они считали себя должными ему, особенно, когда ему восстановили паспорт и он смог устроить всех на приемлемые работы. Сам, все еще, посменно работал с Кихеном в сторожке чужого дома. Работа была у всех, пускай простая, но постоянная. И с документами. Чжухону “вернули” все до копейки, и он также, не жалея денег, сделал всем документы, какие мог. Гонхи пришлось купить и диплом о среднем образовании, но Ли не на секунду не пожалел о потраченных деньгах, улыбался и просил не благодарить, лишь позволить жить и дальше. И они жили, умеренной жизнью, хуже среднего, но жили по-настоящему, в квартире, все вместе. С кофе по утрам, с мясом в супе и со спокойными разговорами по вечерам перед небольшим телевизором. Гонхи нежно потерся щекой о чужую ладонь и раскрыл глаза. Они у него были заспанными и выглядели немного болезненно, потому что Сон успел подхватить насморк, но в целом он выглядел лучше, чем полгода назад. Младший улыбнулся и прищурил глаза, получая мягкий поцелуй в щеку. Что-то было в этом. В этой любви, которую не нужно было скрывать, в этих поцелуях, когда просыпаешься и когда ложишься спать, в этих татуировках, на которых так настоял Гонхи. Чжухон помнил каждое тату на теле Сона. В особенности те, которые увидел полгода назад, когда они только переехали сюда. Вся рука, от внутренней стороны запястья и почти до самой подмышки - ровные ряды чужих фамилий, как проклятие, наложенное на маленького ребенка, а потом подростка. Гонхи сказал, что наносили их ему буквально раскаленной иголкой вставленной в стержень от ручки ( Чжухон до сих пор от представления такого аппарата вздрагивал). Для правильного нанесения фамилий и верного порядка ему даже пришлось украсть свое личное дело из кабинета директора детдома, за что он в свое время очень сильно получил. Тату нельзя было свести с рук, но Гонхи и не хотел - ему даже нравился этот идеально ровный ряд фамилий, через которые он прошел, чтобы оказаться там, где был сейчас. Он называл это своим собственным путем к счастью. Но против татуировки, совместной с Чжухоном, не отказался. Это было около двух недель назад, и Сон, в очередной раз отрываясь от чужих покрасневших от бесконечных поцелуев губ, сказал:” Чжухон-а, пожалуйста, давай сделаем тату? Я знаю, что это глупо, но я чувствую, что мне это очень нужно...Если тебя заберут обратно в Америку, у меня останется хотя бы что-то от тебя. Прошу…” Конечно же он не мог ему отказать. Просто не мог, и они оба знали это. Чжухон тоже чувствовал странность, которая витала в атмосфере, снова какое-то ожидание, которое повисло в воздухе и он просто не смог сдержаться, чтобы не сделать это чертово тату как можно быстрее. Гонхи был удивлен, но доволен таким развитием событий. Чжухон подсознательно боялся, что следующим станет Сон. Он сделал выбор, он пал на Кихена, как на того, кто скрывается под именем Ган. И если вселенная решит отобрать у него его любимого человека, он, как и в случае с Чангюном, не сделает ничего. Просто потому что нельзя, и потому что не может. Ему нужна хотя бы одна деталь, которая могла бы связывать его с Гонхи несмотря ни на что. Татуировка была вполне приемлемым выходом. Гонхи спокойно дремал в автобусе, пока они ехали, и смеялся, когда Чжухон предложил выбрать ему фразу, которую ожидающий их мастер будет набивать старшему на ребра, около сердца. “Ты любишь мальчика, а он на мне” - стало верхом гениальности Сона, который беспрерывно хихикал, улыбаясь и кивая, мол, смелее. Шутки про девушек были даже не просто не смешными, просто глупыми, потому что Гонхи сам признавался, что общался с девушками очень давно, но это все равно было мило и красиво. ”Ты любишь меня, а я на нем” - вместо клятвы вклинилось под ребра, и Чжухон улыбался, смотря, как неверяще и даже наивно гладил свои ребра младший, смотря на слова. Сон потом еще счастливым несколько дней ходил, и не стеснялся размениваться на ласку, обнимал и обнимал, и целовал чужие руки, будто Чжухон сам ему набил эти слова на кожу, будто вписав их в чужие кости. Гонхи улыбался. Чжухон медленно умирал изнутри. Время поджимало. *** - Знаешь, я ведь могу все исправить, - черный костюм сидит идеально, а лицо кажется восковым от отсутствия эмоций. Кихен пытается дышать ровнее. Ноги подкашиваются от усталости и боли в груди от беспрерывного бега по замкнутому кругу времени. Воздух тормозит в глотке и не хочет достигать легких, и Ю громко кашляет, поднимая взгляд на мужчину, который безразлично смотрит на машину в стороне от них. На которой, несколько раз перекинувшись, уже в тысячный раз умирает Чжухон. - Он не должен умирать тут, понимаешь? - снова говорит мужчина, смотря на часы. - Его время еще не пришло. - Вы что, Смерть? - у Кихена совсем немного воздуха, но хватает только на этот нелепый вопрос. Он задыхается, но после повторяет снова: - Управляете жизнями людей? - Почти, - соглашается неизвестный, - делаю все ради будущего. - Насколько все? Кихен чувствует, что даже легко как-то становиться от этого пространного разговора, который не должен был происходить вообще. Как не должно происходить и то, что происходит сейчас. Он, как два года назад, снова причастен к смерти Чжухона. Только в этот раз он не просто разрешает поехать вместо себя на работу, а не может и не может догнать машину, чтобы Ли, наконец, перестал ломаться, раскрывая свою грудь веером из костей, чтобы перестал переворачиваться в машине, которую он едва выскреб на последние гроши, а потом еще чинил почти полгода. Все это - игра со временем, и Кихен уже ничему не удивляется. Даже тому, что сам Хранитель времени заметил эти его тщетные попытки изменить судьбу. Заметил. Пришел и решил даже помочь. - Настолько, что готов поменять вас местами, Ю Кихен, - холодно отмечает пришелец в костюме, смотря на время. - Шестнадцать сорок три. Он умер. В сто двадцать седьмой раз за этот день. Ты знаешь, умирать чертовски больно, зачем ты делаешь это с ним снова и снова? - Я...хочу спасти его, - выдыхает едва отдышавшийся Кихен, поднимая серьезные глаза на мужчину. - Проблема ведь во мне, правда? Это ведь он занял мое место, когда не должен был?... - Ты прав, - соглашается мужчина, поправляя лацканы своего и без того идеально лежащего пиджака. - Это ты проблема и опечатка в программе. Ты не даешь будущему идти так, как оно идти должно, пойми. Конечно же, ты можешь отказаться и принять жертву, совершенную этим глупцом ради тебя, но неизвестно, какое в таком случае будет будущее. - Я знаю, какое...Гонхи умрет. Вонхо сопьется. Минхек исчезнет и Хенвон тоже. Семья разрушится…Я должен умереть сейчас, правда? - Ты должен умереть две минуты, тридцать семь секунд назад, - любезно поправляет мужчина. - Но ты верно подметил. Это место в машине - твое. Так правильно. - Так правильно…- согласно кивает Кихен, смотря на перевернутую машину. - Я согласен. Согласен - Ну что же, - мужчина слегка растягивает губы в подобии на улыбку и отматывает время назад, легкими изящными движениями меняя движение будущего. Уже когда Кихен испуганно сжимает руками руль автомобиля и чувствует, что сейчас умрет той же страшной смертью, что и Чжухон в его реальности, он закрывает глаза и одними губами шепчет: - Я сделаю все правильно, Хенвон. Время на часах 16:43, вторник. От графика отставаний нет, цель III устранена. Он поправляет шляпу и снова исчезает в повороте времени. Спи спокойно, Ю Кихен. *** В этот раз Хенвон не успевает перехватить Чжухона вовремя и берет за руку Гонхи, больными страшными глазами смотря на него. - Кихенни-хен… Сон не понимает, почему Че выглядит сломленным и побитым, а потому мягко улыбается и успокаивающе гладит его по мягким волосам: - Кихенни-хен уехал на работу, Чжухон ушел его проводить, Хенвона. Не волнуйся, он завтра вернется...Позвонить ему, чтобы он что-то купил? - Он уже ничего не сможет нам купить, - говорит в ответ Че, вырывая свою руку из чужой хватки и кусает губы, смотря на Гонхи. - Ничего и никогда, Ган-и. Сон непонимающе хлопает глазами. - Что ты имеешь в виду, Хенвон-а? Не говори глупостей, перестань. Минхек входит в дом с полными пакетами и тут же разрывает всю напряженность ситуации, пихает пакеты в чужие руки и кивает на кухню: - Помогите мне с продуктами, лоботрясы. Давайте, живее, у нас столько голодных ртов в доме. Пока Кихен на работе, эта сложнейшая задача по приготовлению жратвы выпадает на меня. Так что быстрее, рабы мои. Хенвон закусывает губы и тащит свой пакет с какой-то злобой, едва не разбив яйца, которые оказались в его поклаже. Он разбирает сумки и возвращается к себе в угол, за стол, снова возиться с часами. Чжухон возвращается тоже весь какой-то нервный и дерганный и весь день и всю ночь не выпускает из рук Гонхи. Обнимает его, касается руки, даже в душе, несмотря на вялые шутки от Минхека, идет с ним следом, и вообще не отпускает его ни на миг. Наутро они узнают о смерти Кихена. Минхек становится еще серее, чем обычно. Он даже не приходит с работы, а когда возвращается, от него несет дешевым алкоголем, как тот, что покупал сам Кихен во времена смерти Чангюна. Хенвон собирает вещи и на время переезжает в свой сарайчик, бывшую обувную мастерскую. Вонхо работает так же, по несколько смен за раз, и Чжухон и Гонхи на удивительно долгое время остаются одни, вместе. Сон много плачет, Чжухону вдвойне больно видеть, как другому больно. Он прижимает его к себе и раз за разом извиняется, пока младший, испуганный его речами в стиле “я должен был уговорить его обменятся сменами” не бьет его по рукам и плечам. В это время у них случается первый секс - неловкий и мокрый от слез, боли внутренней и моральной от того, что они делают это все, несмотря на то, что потеряли друга. Чжухон водит Гонхи на работу с собой, не давая ему оставаться на едине с самим собой. Работу он меняет, меняет дом, где работает консьержем, и возвращаться туда даже за чужими вещичками не хочет. Никто не заставляет и не звонит по этому поводу. Гонхи боится оставаться один, сердцем и телом почти всегда в соприкосновении с Чжухоном, стараясь не пускать его от себя. А Ли чувствует, что время уходит куда-то сквозь него. Мир становится все более враждебным, с работы его выгоняют. Вселенная пытается выдавить его обратно, в его параллель. Чжухон думает, что Ган, должно быть, Минхек, но у него нет возможности дотянуться до младшего, который уходит от них медленно но верно, и вернуться не обещает. Вонхо со временем успокаивается, после того, как его отвозят в больницу с диагнозом переутомление. Хенвон тоже возвращается домой, и семья становится совсем маленькой и безрадостной. Чжухон дрожит при мысли о том, что ему нужно будет оставить их именно сейчас, когда это скажется на них сильнее и оглушительнее всего. Он не хочет этого, как не хочет и вообще оставлять их. Ему тут...как в настоящем доме. Он не помнит, чтобы ощущал себя когда-то подобным образом раньше. Ему никогда никуда не хотелось возвращаться, потому что там хорошо и там его ждут, даже на работу, которую он любил всей душой (сейчас, после почти года жизни в этом странном мире прошлого прежних чувств он почти не ощущает). Чжухон любит этот мир: с маленькой квартиркой, в которой они все вместе не влезают, с друзьями, с которыми когда-то можно было смеяться по вечерам, с ужином, впервые приготовленным своими руками, с любимым человеком, который не хочет отпускать. Ли Чжухон слишком сильно любил, чтобы просто так отпустить. Гонхи тлел на глазах. Мрачнел и становился болезненнее, но продолжал целовать и отзываться на ласки. Тоже любил и чувствовал то, что наступала на Чжухона титановой пятой - будущее расставание. Они были на настоящей могиле Кихена. Гонхи только плакал, Чжухон, сдерживаясь, прижимал его к себе. - Пообещай мне, что не оставишь меня, Чжухон, - Сон носом уткнулся в чужое плечо, сжимая руками свитер на чужой талии. - Пообещай, что не бросишь и не оставишь одного. - Не проси давать обещаний, которые невыполнимы, Гонхи-я, - мягко шепчет в ответ Ли, обнимая младшего не менее крепко, - Я вынужден тебя покинуть. Это не моя прихоть, солнышко, пойми. Просто я должен вернуться. - Куда вернуться? В Америку? - Если бы это была Америка, я бы забил на нее, ты же знаешь, - мягко касаясь чужих волос и улыбаясь. - Я был таким дураком и гением. Я защищал, кого нужно. - Что?- Сон непонимающе хмурится и сжимает чужие пальцы до боли в своих тонких и на вид слабых ручонках. - О чем ты, Чжухон-а? - Я думал, что я приехал не к тебе, а все это время ответ был у меня под носом, - по-дурацки смеется в ответ старший и мягко целует чужие губы, - Пообещай мне, что будешь ждать меня, Ган-и. - Откуда ты...Меня так мама звала…- Гонхи улыбается очень болезненно, на глазах дрожат слезы, но он кивает, сжимая чужие руки так крепко, как только может. - Я обещаю, Чжухон-а! Я дождусь тебя, сколько бы ждать не пришлось! - Даже если ждать придется тысячу тридцать лет? - Даже если мне придется дожить до своих тысяча пятидесяти, хен. - Я вовсе тебе не хен, Ган-и, - Чжухон мягко целует чужие пальцы. - Это ты для меня старший. Я люблю тебя. - Я тоже тебя люблю, Чжухон-а, - Гонхи поднимается на носочки и целует так же, как и год назад на втором этаже старой стройки. Немного неверия, страха и много-много самой горячей любви, тогда только влюбленности. Чжухон отвечает со всей отчаянностью, с которой может. Ему не хочется исчезать из чужой жизни, не хочется оставлять их одних, но старший, теперь он правда понимает то, что это именно он, понимает. Чжухон любит настолько, что все же находит силы отпустить. Гонхи любит с такой силой, что все же выискивает способ дождаться. Даже через тысячу тридцать лет. *** Когда Чжухон открывает глаза - вокруг мир, от которого он давно отвык, весь целиком из пластика и металла. - Ты молодчина, Чжухон, - хлопает его по плечу Чхве Сынхен, помогая подняться с кресла и придерживая, когда Чжухон падает. - Ты смог сделать это. Щелкает затвор камеры: Ли наверняка положена премия и большущий оплачиваемый отпуск. Он наверняка на этой фотографии вышел просто тошнотворно, а она будет висеть на стене, говоря о нем, как о работнике месяца. Его не по-человечески тошнит, и он чувствует себя просто паршиво физически, но еще хуже - морально. Только Квон Джиен, бледный как тень, как моль, тощий и поломанный какой-то, смотрит понимающе. Чжухон отличает чужие лица: Сынхен тоже выглядит полумертвым, Вонхо, как всегда, молчалив и холоден (и теперь Чжухон знает причину этого), Бобби, как всегда, смеется, и Зико поддерживает его убогие шутки. Все настолько привычное, будто Чжухон не пропадал на год - для этого места его не было всего лишь пару часов. Но только вот сам Чжухон больше не прежний, ни тот, что идеально вписывался в это место. Другой, сломанный и склеенный наскоро и нелепо, чтобы не было дыры в программе. Он долго проработать не сможет, он же не Джиен, у которого его сила и поддержка под боком, и сейчас подставляет свое крепкое сынхеново плечо и мягко целует в висок. Ли даже завидно на секунду. Он просит оставить его в покое. Уходит мимо толпы к себе в кабинет, прося не приставать с отчетами хотя бы сутки. Он знает, что за эти двадцать четыре часа разрушит себя до основания, но он правда не готов встречаться с реальностью. Голова ноет, а Чжухон падает на кресло, и первое, что просит - всю корреспонденцию за период с две тысячи пятнадцатого года. Он потратит это время на что-то более полезное. Он успевает добраться до семнадцатого года, когда появляется Вонхо. - Минхек умер в семнадцатом. Чжухон поднимает болезненный взгляд, когда Шин проходит и садится на стол, прокручивая песочные часы, стоящие на столике. - Я вспомнил это, когда ты прилетел. Всем, кто попадает в будущее из прошлого промывают мозги, - он слегка кривится, смотря на чужое лицо, полное печали. - Я знаю, что ты был без возможности вернуться, я знаю это. И Гонхи знал, поэтому старался изо всех сил. Видишь, до чего это дошло. - Почему Минхек умер? - Он повесился, - осторожно заключает Хосок, сжимая чужую руку, - Сейчас я понимаю, что есть в его смерти что-то странное, но тогда я не придал этому особое значение. В письме он говорил о Чангюне, которого он должен был спасти, но который спас его. В очередной раз, как он признавался. Я так ничего и не понял. Ли сквозь зубы выдохнул, жмурясь, и снова попытался вдохнуть, хотя выходило с натяжкой. Даже слышать о смерти друга было больно, но представить, что его Сон остался там, один, без поддержки, было еще невыносимее. - Без тебя пришлось особенно плохо в тот момент,- согласился Вонхо. - Потом мы как-то разделились в работах. Я пошел в армию, а Ган и Хенвон, как знаешь в науку. - Хенвон? В науку? - Только не говори, что еще не понял, - Вонхо смешливо изогнул губы. - Даже я осознал себя всего полчаса назад, а уже успел сделать выводы. - Хенвон? Что с ним не так. - О, - Хосок почти рассмеялся, - с ним-то все прекрасно. Он даже поднялся по карьерной лестнице. - И кто же он? - все еще пытаясь осознать то, что ему пытаются донести по инерции задал вопрос Ли. - Глава. Глава “Хроноса”. Чжухон сначала замирает - это даже звучит почти нелепо, в самом деле. Но Вонхо смотрит на него совершенно серьезно минуту, другую, и кажется вовсе не собирается шутить. Тогда Чжухон решает еще раз вспомнить, что он знает о Хенвоне и Главе. Может быть стоит нарисовать пару таблиц? -Я вижу, как ты задумался, но поверь, я тоже долго не мог поверить, - Вонхо улыбается слегка восторженно. - Но я прожил эту чертову тучу лет и знаю, что произошло. И это Хенвон. Ли трет виски - информация не стремится легко прижиться в его мозгу. Голова болит еще и от скорости его путешествий, а тут еще и крайне странные, невероятные новости, судя по которым получается, что Хенвон, увидевший смерть друзей решил создать машину времени, а потом и организацию по защите времени? - Почему он не спас их? Я вот тоже над этим вопросом задумался, Чжухон, - Хосок слабо усмехнулся и вытащил из вазочки на столе у младшего конфетку, закинув ее к себе в рот. - Тебе стирали память. И привезли тебя, говорят, из две тысячи сорок седьмого…Что ты успел натворить? - Я был нелицензированным путешественником во времени, - как будто это что-то само собой разумеющееся, пожал плечами Вонхо, - я в то время занимался перекупкой, и ко мне попали странного вида часы. И так как я не умел правильно ими пользоваться, выкидывало меня всегда в одно и то же место, в одну временную точку… со временем я только дни заменять научился. Он, наверное, ждал меня. - Кто он-то? - Легендарный генерал Шону, - скромно улыбнулся Хосок, делая вид, будто тут, в будущем, никто не шептался и говорил о человеке, который еще в далеких Средних веках говорил о путешествиях во времени и составил первые примерные механизмы их действия. Чжухон снова попытался собрать свой привычный мир обратно. Кроме того, что сам он теперь был вывернут в непонятную сторону из-за всего произошедшего с ним, так теперь еще и мир за ним поворачивался под ранее казавшимся невозможным углом, разворачиваясь с нового ракурса во всю ширь. Пугая Ли открывшимися перспективами. - Но тогда получается… - Ага, вот тебе и господин Лян Линцзань, - с улыбкой подсказал Вонхо, - первые механические часы с водяным приводом, даааа….Меня очень далеко занесло. - Если ты скажешь еще хоть слово, Шин Хосок, я тебя пристрелю, невзирая на то, что мы с тобой друзья. Вонхо тут же замолчал и удивительно быстро вернул себе серьезное расположение духа. - Я все еще не понимаю, зачем это ему, - примерно еще через полчаса подал голос Чжухон, делая глоток крепкого чая, - в смысле, зачем такие сложности, если бы он хотел спасти друзей. - Может понял, что это не в его силах, и понял, что если он их спасет, то и будущее не наступит, - устало отозвался Вонхо, стараясь не закатывать глаза. Примерно все время их разговор ходил по этому проклятому кругу. - А если тебе реально так интересно - пойти спроси. - Обязательно, - саркастически отозвался Ли, сложив пальцы домиком. - Только...Мне нужно к Гонхи! Чжухон нервно вскакивает со своего кресла, нервным движением хватается за свою одежду, грязную и вонючую, и на ходу раздевается, заходя на секунду в душ, смывая всю грязь нажатием кнопки, и пока расческа сама приводит его волосы в порядок, принялся искать нормальный китель для выхода в люди. - Ну спасибо хоть не парадный цвета металлики, - ядовито отметил Вонхо, смотря на довольно обычную форму, которую напялил на себя Ли. - Ты чего медали не надел, а? - А стоит надеть медали? - Чжухон дергается, и замирает, слыша громкий хлопок со стороны Вонхо. Тот как ни в чем не бывало потирает свой лоб. - Успокойся, рыцарь. Тебя к Гану и в медалях и без них не пустят. - Это еще почему? - Забыл? - Шин фыркнул, постукивая себя по голове, но намекая на чужую пустоту в черепной коробке. - Он же “скрывает свою личность”, “инкогнито” как бы, помнишь? Туда вход только по разрешению, а ты персона нон грата. Чжухон недовольно замер, смотря на старшего, а потом, фыркнув, схватил его за руку и легким движением выпрыгнул из своего кабинета, а потом и из всего здания, на ходу, и так же легко, мимолетом будто бы, заскакивая в машину Химчана, который немного офигел от такой наглости. - Хен, подвези до Площади? - Считай это за то, что ты будущее спас, мелкий, - усмехнувшись, после некоторых колебаний согласился Химчан, - Я на свидание вообще-то собрался. - Никуда твое свидание не убежит, - нервно отмахнулся от старшего в ответ Чжухон, кусая губу от волнения. Почему-то ему казалось, что вот сейчас, именно в эту секунду, в машине, решается его судьба. Он взволнованно трет руки и сжимает их в крепком замке, напряженно глядя в лобовое стекло, на расстилающуюся вдали дорогу и снова прикусывает губу, срывая с нее кусок кожи. Губа начинает саднить неприятно и противно, но он даже не обращает на это внимание. Все его тело напряжено до предела и даже Химчану, особо на него не глядящему, кажется, что Чжухон вот-вот прыгнет на кого-то. Как дикий тигр, увидевший добычу. Почему-то Химчану этой добычей быть бы не хотелось. Когда Чжухон выходит из машины (точнее почти вываливается), его нервная напряженность настолько велика, что он не чувствует снежинок, падающих ему на лицо и другие открытые участки кожи. Он вздрагивает, когда замечает изморозь на двери в огромное стеклянное здание и потерянно оборачивается к Вонхо, бегая глазами по медленно белеющим крышам. - Зимний сезон? - Да, передали как только ты отправился, - пожимает плечами Шин, поправляя прическу и фыркая. - Итак, каким образом ты собрался пробраться? Чжухон усмехается и распахивает двери - путь ему тут же преграждает пара охранников. - Доступ лицам, не получившим разрешения, воспрещен. - Но мне нужно увидеть Гана! - искренне возмущается Чжухон, хотя и вовсе не собирался задерживаться на ненужные расшаркивания, которые стали невероятно важными в его настоящем. - Запрещено. - Да пошли вы! Люди совсем разучились быть готовыми к непредвиденным ситуациям. Безукоризненное общество, не знающее преступлений, забыло, что такое защита. Один удар для правого охранника, подсечка для левого, и Чжухон, ловко перепрыгнув их неповоротливые тела, исчезает за поворотом, вызывая лифт, и успевая вскочить в него до того, как мужчины погонятся за ним. Вонхо остается у дверей, закатывая глаза. Ли радостно машет ему рукой, и, когда створки лифта закрываются, устало прикрывает веки. Это было для него вовсе не трудно, даже несмотря на отходняк после перемещения во времени. Люди в будущем совершенно не занимались борьбой, только в качестве спорта, профессионального спорта. Волнение брало свое, руки нервно дрожали, а на лице то появлялась, то исчезала улыбка. Лифт медленно затормозил, и двери разъехались в стороны. Ган уже ждал его, прямо в коридоре. Ли замер: Гонхи больше не был таким привычным, как раньше, его скулы вытянулись, почти детские округлые черты удлинились, обзавелись острыми переходами и его лицо стало казаться немного хищным, как у рыбы. Сон все еще был довольно низок, но выглядел внушительно в привычном для него пальто в клетку и в очках на тонких дужках. Взрослый Гонхи тоже замер в нерешительности, видя лицо оппонента, ничуть не изменившееся с того момента, как он его запомнил. Сон озадаченно нахмурился, а потом поднял в руках странного вида пушку, заполненную вместо пуль странной жидкостью. - Сделаешь хоть шаг - получишь моей новой разработкой в лицо. Она заставит тебя подумать о своем поведении. Кто ты? Зачем явился? - Гонхи-я…- Чжухон недовольно нахмурился и попытался сделать шаг вперед, но остановился, занеся ногу, от чужих слов: - Я серьезно! Стой на месте, или мы оба испытаем мой эксперимент на тебе, - недовольно рыча, Сон еще сильнее прищурился, целясь. - Еще раз спрашиваю: кто ты такой? - Ли Чжухон, - пожал плечами младший, остро касаясь взглядом чужого тела,- ты это прекрасно знаешь. - Я тебе не верю, - прорычал Ган, облизывая губы от волнения. - Я знаю, что разрабатывается прибор для чтения мыслей, наверняка его уже кто-то используют. Ты - принявший облик человека из моей памяти шпион. Что тебе нужно? Разработки? У меня ничего нет! - Мне не нужны разработки, Гонхи! - раздраженно проорал в ответ Чжухон. - Я пришел сюда, чтобы увидеть тебя! Чтобы услышать твой голос...Чтобы понять, что ты правда мне не приснился. - Я не верю. - Черт возьми, Ган! - Докажи, что ты тот, о ком я думаю. - Предлагаешь мне раздеться?!- недовольный, злой рык прокатился по комнате, и Ли, плюнув на все, принялся снимать с себя одежду. В сторону полетел китель, за ним - майка и пояс, и, невольно замявшись, Чжухон сделал несколько уверенных шагов к Гонхи. В будущем не делали татуировок “старым” способом. Машинки были изъяты все до одной. В будущем татуировка - почти рисунок краской, нанесенный особой машиной прямо на кожу, без игл. В будущем никто бы не стал писать непристойных фраз на своей коже. “Ты любишь мальчика, а он на мне”. Целовать Гана было так же приятно, как ребенка Гонхи. Хотя бы потому, что с тех пор навыки Сона в этом деле не изменились. Он все еще дрожал, как осиновый лист, в его руках. Он неуклюже отвечал, всхлипывая, когда было слишком приятно касаться чужого языка своим. Он сжимал тонкими пальцами чужие плечи, пытаясь повиснуть на партнере, потому что Чжухон был повыше. - Я скучал по тебе, - оторвавшись едва-едва, и тут же уткнулся носом в чужую жилистую и крепкую шею. - Я, черт возьми, очень скучал, Чжухон-а. - Я знаю, Ган-и, правда знаю. Я не могу представить, как больно тебе было, но я знаю, что ты скучал. - Я...я создал будущее ради тебя, - тихо шепнул Гонхи, чувствуя, что снова начинает дрожать, как раньше, когда хотел расплакаться и не мог. - Все будущее появилось из-за того, что я хотел пережить эти гребанные тысяча тридцать лет. - Я тоже люблю тебя, солнце, - неповторимо тепло улыбнувшись, согласился Чжухон, обнимая своего Гана. Ему так хотелось взять и про все забыть. Хотелось просто вот так вот и остаться, даже если бы он умер на месте. Он не хотел выпускать старшего из объятий, не хотел думать о чем-то кроме него. Но чужой тактичный кашель заставил его обернуться и оторваться взглядом от его любимого человека. Великий ученый улыбался ему улыбкой дружелюбного плюшевого мишки, немного неловко, но старательно. - Шону, я правда его нашел! - воскликнул Гонхи, сильнее вжимаясь в Чжухона. - Это правда-правда он. - Я вижу. Одень своего парня, Гонхи, вам нужно сделать еще одно дело. - М? - Сон непонимающе нахмурился, а Чжухон мягко потянул его за руку за собой, отпуская его совсем ненадолго, чтобы снова одеться. - Он прав. Мы должны поговорить с Хенвоном. - С Хенвоном? А зачем нам разговаривать с Хенвоном? - все меньше понимая, что вокруг происходит, поинтересовался старший. - Он наделал много всяких глупостей, хен. Очень-очень много непоправимых глупостей. *** Хенвон всегда знал, что время неумолимо. Устало подпирая голову руками, он думал о том, что, возможно, все не напрасно. Он сделал столько всего ради этого момента: будущее построилось так, как нужно, в прошлом остались те, кто должны были остаться только в прошлом, а компания нужных ему лиц сейчас на скорости с человеческий бег перемещалась по ступеням к его “резиденции”. Все шло так, как он рассчитал. В этот раз все просто должно получиться. Че никогда не чувствовал себя лучше, чем в этот день. Ему пришлось готовиться к этой дате больше тысячи лет, но сейчас все было как нельзя более удачно. Расчетам он следовал - а у него было достаточно времени, чтобы подтвердить их точность. Вселенная будет перезапущена. Он, на самом деле, не знал, когда идея спасти друзей превратилась не просто в болезненную мечту, а во вполне адекватную цель, которой он даже нашел решение. Наверное как раз тогда, когда их покинул и Чжухон. Он не мог больше терять членов своего семейства. Гонхи удивительно был с ним согласен, и они, сильно постаравшись, ударились в учебу. Хенвон нашел способ - машина времени! Он знал, что это безумие, но так же он понимал, что это действительно возможность, пусть мизерная, спасти друзей, вернуть их обратно, чтобы все было как раньше. Он походил на психа, который не хотел принять того, что временем нельзя было управлять. Невежда, который не знает, что это невозможно, всегда имеет шанс сделать открытие. И Хенвон стал этим невеждой и гением. Его невыносимо тянуло в прошлое, пускай темное и грязное, но семейное. Он хотел снова ощутить тепло и радость, а не зияющую дыру на месте сердца. Он стремился в прошлое - Гонхи ломился выжить и достичь будущего. Они были рядом очень долго, убитые усталостью и экспериментами, стремящиеся к одному и тому же. Идущие разными путями. В первый раз Че переместился в прошлое в две тысячи двадцатом. Позже, уже когда он запатентовал свое открытие и выпустил первый список правил и ограничений, он понял, что время безжалостно. Каждый раз спасая одного он убивал другого. Если Чангюн спасался - Минхек неумолимо умирал, каждый раз все более жестоким способом. Если умирал Чжухон - медленно умирала вся семья, начиная с души, с Гонхи. За ним вяли все те, кто чудом оставался жив, и их кончина никогда не была хорошей. Время брало свое, без внимания к проблемам Хенвона и его семьи. Хенвон выживал. Один. Изломленный и мертвый внутри - он был всегда в одиночестве, как бы не пытался. Тогда он решил еще немного рассчитать. Параллельно с этим решил собрать все экземпляры своих часов, проданные в далекие времена. Создал “Временную полицию”, которая потом легла в основу “Хроноса”. Расчеты были очевидны. Нужно было просто взять. И начать жизнь заново. Не просто отмотать время, а перезапустить Вселенную. Звучало, конечно, не очень по-научному, но Хенвону, уже привыкшему к потоку времени, было очевидно. Нужно было лишь вернуться в прошлое так далеко, как он только мог. К Большому Взрыву. План был безупречен, только вот для того, чтобы это сделать он должен был оставить все так, как было изначально, без его попыток спасти. И шестеренки снова завертелись, давая начало настоящему, в котором он жил. Оказалось, что мир не работает просто так, и его тоже нужно подталкивать. Оказалось, что на самом деле Чангюна убили отправленные самим Хенвоном парни из “Временной полиции”, направленные за Минхеком, которому Че почти подарил одни из часов. Время было неумолимо - Чжухона и Кихена пришлось самому менять местами, чтобы все было как должно. Хенвон обрек себя на это сам. И стал палачом. Он сам понимал это, хотя ему и было невыносимо об этом думать. Хенвон всего лишь хотел, чтобы у него была его семья, с Минхеком и вечно капризным Чангюном, с Кихеном и Вонхо, Ганом и Чжухоном. Он ведь не просил слишком многого от Времени? Всего шесть человек. Жизнями которых пришлось распоряжаться и строить. Это было в какой-то степени мерзко, но он слишком давно варился в этом котле. Перестал ощущать мерзость и боль, потом ушло даже тепло, остались только черствые мысли, которые просили вернуть все то, что было у него раньше. Так он стал безликим Главой. “Все ради светлого будущего” Всего мира или?... *** Когда Чжухон распахнул дверь все было уже кончено - Хенвон безразличной тряпичной куклой откинулся на спинку кресла. На столе лежала записка, все с теми же тяжелыми, неотвратимыми словами. Около нее лежал старый пистолет. Гонхи тут же закрыл глаза и прижался к плечу Чжухона, рвано выдыхая. Сердце болезненно забилось в груди и на секунду замерло, как бы стремясь повторить судьбу Хенвона, но тут же застучало быстрее. Вонхо осторожно закрыл чужие глаза. - Он хотел всем нам счастья. Но не смог до него дойти. *** Многим позже, когда его кабинет занимал новый директор все такой же секретной организации “Хронос”, были найдены и его расчеты, спрятанные на самом видном месте, в его дубовом столе. Это были десятки толстых дневников, все из которых отдали его друзьям - Сон Гонхи и Шин Хосоку. В них Че бесконечно расписывал свои чувства, свои мысли, свои странные подсчеты каких-то событий. В них, как в исторических документах, только очень-очень запутанных, была выведена теория о том, что все важное в прошлом было часто сделано руками тех, кто в будущем. С помощью тех, кто мог перемещаться во времени. Отдельно, как-то особенно бережно, были выписаны раз за разом его неудачи в спасении друзей, отчаянные попытки сделать все, как было в его памяти, такие истошные, что они убили его изнутри. В конце последнего, который и лежал на его столе рядом с оружием его смерти, было написано большими красными буквами. “Время неумолимо и всегда возьмет свое”. О том, была ли перезапущена Вселенная, слов не было. За все заслуги перед миром, за все свои открытия и труды, Че Хенвону был вручен орден Героя. Вневременно и посмертно. Гонхи еще вскакивал иногда ночами, дергаясь от ужаса увиденного, и очень напоминал себя прежнего, из тех времен, где они с Чжухоном только узнавали друг друга. По обыкновению, Ли обнимал его и просил успокоиться. Несколько раз Сон порывался сломать все часы, которые были вокруг него, но его останавливали. Он снова учился жить с горем в душе, но у него почти получалось. Чжухон был рядом и поддерживал, не давая оставаться одному ни на секунду. Чжухон гладил Гонхи по волосам и иногда думал, что время, действительно, жестоко. Но у него был Ган. И ему было чуточку легче пережить эту жестокость.