Неоновый джаз

В масштабах бесконечной вселенной всё это не имеет никакого смысла. В масштабах отдельно взятой комнаты в отдельно взятом баре — вполне. Диалог вообще штука довольно противоречивая в мире, где технологии и соцсети вмонтированы в человеческий мозг, а «умный дом» решает, когда тебе поесть, когда тебе выбросить мусор, когда поспать и когда поссать. Диалог вслух, имеет в виду Брэндайс. Когда два человека разговаривают, а не общаются посредством мессенжера, уткнувшись в гаджет или в очки виртуальной реальности. В масштабах бесконечной вселенной разговор с Доннованом — песчинка. В масштабах отдельно взятой комнаты — целый океан. Брэндайс проводит бионической рукой по бедру бармена и поднимает взгляд вслед за неоново-синим дымным облачком от его сигареты. Без очков мир кажется гораздо ярче и детальнее: все эти сохранённые в вечности старые пластинки, раритетные афиши на стенах, ряды пузатых бутылок на полках и прочие мелочи загораются в полумраке, будто звёзды на ночном, не загаженном светом мегаполиса, небе. Такого неба, конечно, Брэндайс не видел, но Доннован описывал. Стоит закрыть глаза и лишь представить. Из старого музыкального автомата льётся музыка, такая же старая, как все предметы в этой спальне. Голос, мелодия, шипение иглы по пластинке — всё это создаёт какую-то нереальную атмосферу, которая в масштабах бесконечной вселенной не стоит абсолютно ничего. Но для Брэндайса это целый мир. Доннован создал его из красных нитей. Подняв взгляд, он смотрит на губы бармена и приподнимается, чтобы затянуться сигаретой прямо из его длинных пальцев. Теперь неонового дыма много, и они оба в нём тонут, захлёбываясь в очередном поцелуе, не таком пылком, как каких-то полчаса назад, но преисполненном какой-то отчаянной нежности. Как в последний раз. — Напомни мне в следующий раз налить тебе двойной абсент… — хрипло говорит Доннован и улыбается, скользя пальцами по тёмной коже на шее Брэндайса. — И что же ты вложишь в эти два горьких глотка? Мою гордость? Мою тревогу? Моё отчаяние? Или, может, мою святую веру в то… — отвечает на это хакер, но не успевает закончить мысль. — Там будет только абсент. И пара капель джаза. Брэндайс щурится, издавая странный, нечитаемый смешок, и целует Доннована снова. На этот раз невесомо нежно и немного приторно, будто они в подростковой драме. — Почему джаз? Доннован тушит сигарету в пепельнице на прикроватной тумбе, выдыхает дым в сторону и приподнимается на локтях, загадочно поглядывая на музыкальный автомат, пластинка в котором шипит громче обычного. Мелодия затихает в этом уютном шуршании иглы и растворяется в тишине вместе с дымом от сигареты. Брэндайс какое-то время наблюдает за эмоциями на лице Доннована, но затем переводит взгляд на окно: сквозь рольставни пробивается красновато-малиновый свет от вывески круглосуточного магазина. Он снова думает о том, как ему хотелось бы вытащить Доннована из этой дыры. Арендовать электрокар, укатить далеко за лесополосу и посмотреть на звёзды, про которые он так много слышал. — Разве можно не любить джаз? Услышав вопрос, хакер приподнимается, дёргая бровью немного скептически. Доннован закуривает очередную сигарету, на этот раз украшая тусклое освещение спальни фиолетовыми завитками и дымными кольцами. — Джаз — музыка души. — Говорит он. — Когда танцуешь под джаз, твоя душа поёт, а тело расслабляется. Мозг, отягощённый мыслями, пустеет, оставляя место лишь музыке, а сердце… дрожит. — Рядом с тобой моё сердце всегда дрожит. Доннован закатывает глаза, усмехается немного нервно и кладёт голову обратно на кровать, убирая от лица растрёпанные рыжие волосы. В масштабах бесконечной вселенной этот жест — ничто. В масштабах маленького мира Брэндайса… Нечто неповторимое. — Дрожит, как камертон. Джаз имеет свойство резонировать с музыкой твоей души… — бармен касается пальцами импланта на его спине и хмурится, вздыхая. — Только не спрашивай, пожалуйста, что такое камертон. Лицо Брэндайса ничего не выражает, но Доннован видит — хакер явно планирует заглянуть в поисковик, не озвучивая вопрос. Чтобы сбить подобные мысли с рельсов компьютерного разума, он порывисто прижимается губами к его шее, оставляя на тёмной коже остывающий след своего дыхания. Затем отстраняется и стряхивает пепел, рисуя фиолетовым дымом яркие росчерки в воздухе. Брэндайсу нравится, когда Доннован это делает. Когда курит. Когда молча осуждает. Когда ворчит. Он готов часами слушать скучные монологи про джаз или трёхгрошёвые спектакли, которые ставились раньше где-то там, не здесь. Доннован вообще имеет привычку рассказывать о различных местах, даже не бывая там, но читая о них, путешествуя по страницам. Он закрывает глаза и смотрит. В своём воображении изучает достопримечательности, даже не используя виртуальную реальность, и пробует местную кухню. И Брэндайс делает вид, что верит этим рассказам, интересным, ярким, впечатляющим. А потом морок рассеивается. И в глазах Доннована отражается вселенская грусть, которой он потом щедро разбавляет в стакане виски. — У меня порой возникает ощущение, словно ты путешественник во времени… — говорит хакер, бросая кубик льда в тишину, чтобы не слушать шипения музыкального автомата. — Прибыл сюда прямиком из прошлого века. Подперев голову ладонью, он убирает от лица Доннована прядь волос и отмахивается от дыма, прежде чем забрать сигарету и щедро затянуться. Наблюдая за действиями Брэндайса, тот усмехается, отвечая: — Ты можешь так думать. И радоваться тому, что такой очаровательный путешественник во времени достался такому очаровательному тебе. Над шутками о некотором нигилизме Доннована уже все перестали смеяться, и Брэндайс тоже перестал. Пусть отрицает технологии сколько угодно, но те всё равно просачиваются в его бар вместе с клиентами, их эмоциями и проблемами. По-настоящему чистых уже не найти. Да и сами чистые, свободные от имплантов кролики мегаполиса уже давно ходят в другие бары. Слушают иную музыку. Говорят другие слова. Не такие. — Тебе обязательно уходить утром? — спрашивает Доннован. — Ариадна приглашала на собрание. Брэндайс вздыхает, нехотя выбираясь из своих мыслей, и садится на кровати, бионической рукой бесцельно поправляя одеяло. Было бы проще, если бы Доннован ходил вместе с ним, но увы, информационный брокер никогда не покидает своего места, так как в городе ещё полно мерзавцев, которые могут вынести ему мозги. Просто потому что он слишком много знает. Забивать себе голову вопросами о том, какие ещё причины держат скрытного бармена в четырёх стенах, Брэндайс уже устал, ведь ответов в своё время так и не получил. В масштабах бесконечной вселенной… Это не имеет никакого смысла. В масштабах этой комнаты… Хакер чувствует губы Доннована на своём плече и глубоко вздыхает. К сожалению, он не может остаться надолго. И уж точно не может гарантировать, что не умрёт где-нибудь вдали от уютного бара и его не менее уютного хозяина. Сможет ли он оставить сообщение? Сможет ли найти кого-то, кто посоветует Донновану жить дальше? От моральных вопросов всегда становится нехорошо, и Брэндайс отвлекается от них, глядя на тускло подмигивающий ему музыкальный автомат. — Знаешь, порой мне хочется, чтобы город накрыл блэкаут, — говорит хакер, чувствуя, как губы бармена покрывают его спину, деликатно игнорируя шрамы от имплантов, он млеет от поцелуев, но мысль уже сорвалась с языка и должна быть услышана. — Чтобы все люди отключились от Интернета и вездесущего видеонаблюдения. Они тогда бы подняли головы вверх и увидели то самое звёздное небо, о котором ты мне говорил. Доннован какое-то время молчит. Затем тяжело вздыхает. — И что? Ты веришь, что ПРОКСИМА может исполнить твою мечту? — Не начинай. Бармен сползает с постели и одевается. Затем подходит, прихрамывая, к автомату и меняет в нём пластинку с таким видом, словно Брэндайса в комнате вовсе нет. Воздух вновь наполняется приятными вибрациями, джаз льётся в уши хакера и заставляет того… нервничать. Потому что Доннован снова мрачен. И снова курит. На этот раз неоновый красный. — Ты не сможешь отказаться от Интернета… — улыбается он наконец и протягивает свободную руку, подходя к кровати. — К тому же, люди уже настолько сроднились с технологиями, что вряд ли переживут блэкаут. А если потом всё снова заработает, так какой в этом смысл? — Донести посыл. Брэндайс подаётся вперёд и с готовностью обнимает Доннована за талию, прильнув губами к предложенной сигарете. Его даже не смущает то, что одеться он как-то позабыл. Но на них ведь здесь никто не смотрит, верно? Он старается не думать о том, что бармен оделся только для того, чтобы скрыть больную ногу. — Посыл можно донести и без саботажа, — шепчет Доннован, уводя Брэндайса в танце, медленном и тягучем, стараясь не делать резких движений. — Словами. — Слова без дела до них не дойдут. — Но тем не менее обычным разговором я добиваюсь огромных свершений. Тебе ли не знать. О, да. Брэндайс знает. В масштабах бесконечной вселенной все эти алкогольно-гипнотические фокусы превращаются в попытку доказать этой самой вселенной, что ты чего-то стоишь. А в масштабах одной никчёмной души… Что ж. — Ты не сможешь совершить революцию, не выходя из бара… — голос Брэндайса предательски срывается, выдавая его эмоции. Он тонет в небесном взгляде Доннована и молит всех богов Интернета о том, чтобы улыбка вытравила из них грусть. — А ты не сможешь изменить мир, доверившись какой-то кучке подростков. Бармен выдыхает дым и в неоновом экстазе прижимается к губам Брэндайса, чтобы тот снова не ляпнул какую-нибудь глупость. Разговор погружается в туманную дымку джазовой меланхолии, оставив после себя потухший огарок уже начавшейся было ссоры. В этот жадный момент близости хакер лениво размышляет о том, что Доннован — его вселенная. Маленькая, независимая, спокойная, как бесконечность космоса. Холодная. Захлебнувшаяся в самой себе и поэтому — непостижимая. — Мне страшно представить свой мир без тебя, — срывается с его губ в итоге. Доннован открывает глаза, переваривая услышанное, и, выждав паузу, молча кивает, унося разум Брэндайса в неоновый джаз, заполняющий воздух табачной иронией. Потому что ему тоже страшно. Но должен же кто-то из них сохранять уверенность в том, что даже если мир рухнет, этот бар продолжит своё существование, и они смогут спрятаться здесь от перемен. И от бесконечности бессмысленной вселенной, скрытой среди звёзд.