Hydrargyrum

      «Итак, если уравнение рассчитано верно и формула составлена без ошибок, то переменных остаётся в ней только две — исходный материал и объём, формой можно полностью пренебречь. Главное — это создать аморфную структуру. Таким образом, берём сталь, берём, усреднённо, половину кубического дюйма, и на выходе получается…»       Кайнетт уже привычно взмахнул мистическим знаком, лежащий перед ним на небольшой доске серый металлический шарик стал почти прозрачным, обратившись в стекло. Только в самой глубине, взглянув на просвет, можно было разглядеть небольшое стальное ядро — из-за того, что объём взят был с небольшой погрешностью, энергии совсем немного не хватило. Однако в реальной обстановке этим можно было бы легко пренебречь. Он всё равно с помощью такого преобразования не собирался делать идеально прозрачные статуи, цель тут была совсем иной и далёкой от искусства.       Volumen Hydragyrum в своё время позволял Арчибальду в буквальном смысле передвигаться в городской застройке или зданиях «насквозь» в любом возможном направлении — через стены, потолки, заборы, двери и баррикады. Вопрос лишь в дополнительной энергии, которая потребуется на разрезание и проламывание преград. В бою новых вариантов действия это давало множество, когда противника можно сначала обнаружить издалека, а затем атаковать абсолютно с любой стороны. Однако сейчас, оказавшись в здании, через достаточно прочные преграды ему не пробиться даже с призывом Диармайда — пятикратного увеличения силы всё ещё не хватит, чтобы за несколько секунд снести стальную дверь или проделать проход в стене из железобетона. А значит, нужно искать альтернативы.       Мысленно подставив в уравнение новые переменные, Кайнетт завершил уже иную формулу и в очередной раз сделал жест мистическим знаком. На этот раз в стекло превратилась лежащая перед ним ветка — целиком, силы он взял даже чуть больше, чем требовалось. Помимо образцов дерева и стали, рядом находились несколько мелких камешков. Конечно, для мрамора, гранита и обычного гравия формулы отличаются, для последнего они самые сложные ввиду неоднородности материала, но разница не так велика, весь набор уравнений для разных видов камня достаточно похож. Неплохо бы добыть к этому куски бетона и кирпича, чтобы охватить основные строительные материалы, но, в крайнем случае, этим можно будет заняться на каникулах или попросить выслать образцы (Лин такой просьбе даже не удивится, уже привык). Конечно, можно было бы их для тренировки и трансфигурировать или создать проекцию, однако созданные или измененные магией предметы реагируют на новое воздействие иначе, чем реальные — расход сил выше, а для трансформированных материалов возможна своего рода интерференция нескольких мистерий.       — Чёрт, Джим, как у тебя это почти каждый раз выходит с первой попытки? — спросил сидящий рядом Саймон, разглядывая прозрачную ветку. Перед ним тоже лежало несколько кусков дерева, один из которых наполовину превратился в железо. Ту работу с иголками Керри всё-таки сдал МакГонагалл, просто заучив формулы наизусть, но вот применять их для предметов другого размера и формы пока так и не выходило. — И почему у меня вся эта ерунда никак не получается? На заклинаниях же всё нормально, я Флитвику давно все эти жесты и названия на латыни нормально сдал.       — Потому что точность — прежде всего. Ты делаешь слишком большие допуски в формулах, — он указал на пергамент с расчётами. — Берешь значения даже не до сотых, а до целых чисел. Потому и рисунок заклинания далёк от нужного, потому и энергии или совершенно не хватает, или уходит она не туда. У тебя в целом как в школе с математикой и уравнениями было?       — Да не особо, честно говоря, — признал Керри неохотно, тоже посмотрев на свои расчёты с зачеркнутыми или исправленными кое-где символами. — Не полный ноль, но ниже среднего.       — Подтягивай, — ответил Кайнетт безапелляционно. Ему только не хватало рядом в будущем волшебников-недоучек, которые не смогли освоить даже основы. — Без умения считать ты трансфигурацию если и сдашь, просто заучивая наизусть, то всё равно не освоишь нормально. Попроси учебники прислать из дома, поговори с кем-нибудь, кто учился хорошо. Карин, по-моему, рассказывала, что сдала экзамены в школе на высший балл, да и Браун тоже хвастался.       — Нет, Тейлор точно не вариант — Юфи не поймёт. Говард — может быть. А ты, Джим? — для убедительности Саймон указал на стеклянный шар, начавший вновь превращаться в стальной. — Явно считаешь неплохо.       — Извини. Я всегда могу тебе объяснить, как работает трансфигурация и что означают эти формулы, которые мы пишем, но вот научить математике у меня не выйдет. Просто не знаю, с чего начать рассказывать, — разумеется, с его знаниями научить ребенка математике на уровне средней школы было бы совершенно элементарно. Но Кайнетт считал это напрасной тратой своего времени и преподавательского таланта. — С магией мне проще, на самом деле.       — Понимаю. Наверное, тогда с Брауном поговорю — неохота завалить экзамен в первый же год.       — Правильно. Когда разберешься с основой, обращайся, систему преобразования объяснить будет уже куда легче.       — Ага, я понял. Кстати, будет нужна помощь с астрономией — тоже подходи, вот это моё, — гордо заявил Керри. — Очень жаль, что у нас её так мало.       — Спасибо, учту.       Кивнув ему, маг между делом оглядел остальных студентов на берегу. Почти все с Рейвенкло, в основном ученики были заняты книгами, свитками, разложенными прямо на траве или на созданных магией столах, кто-то спорил, кто-то работал с палочкой, стараясь не слишком мешать остальным. Несколько выделялась на общем фоне только Лавгуд, читающая газету с безумными слухами волшебного мира, которую выпускает её отец. Время от времени Луна протягивала руку сквозь воздушный барьер, ловя в ладонь капли дождя, а затем подбрасывала вверх и заклинанием заставляла их зависнуть над головой. Иногда она не успевала и вода падала на голову раньше, но не похоже, чтобы это доставляло ведьме какие-то проблемы.       Стоило начаться октябрю, как почти ежедневно зарядили долгие дожди, вот и сегодня моросило с раннего утра. Другие факультеты предпочитали теперь вне уроков учиться в библиотеке, в своих гостиных или в пустующих классах, однако в пятницу после занятий представители Рейвенкло решили оправдать свою репутацию в меру безумных гениев и заняться домашней работой на природе, как обычно делали в сентябре. Для этого над большим участком берега за школой был поднят стихийный щит от воды в форме купола, траву и камни просушили заклинаниями, добавили ещё один барьер, ослабляющий ветер, пару слабых источников тепла, и теперь ученики могли заниматься, наслаждаясь шелестом дождя и свежим воздухом. Старшекурсники провозились почти час, сначала вымеряя условия, а потом накладывая все заклинания, однако студенты Рейвенкло решили, что результат того стоил. Остальные факультеты считали, что «вороны» слишком много выпендриваются, однако отдельные несознательные представители нарушили режим высокомерного игнорирования и поспешили занять себе место «на природе». Среди знакомых Арчибальда неподалёку были Моррис с Гриффиндора, Таггарт и Пикс с Хаффлпафа, ещё несколько человек.       — Слышал, Флинта в понедельник выпускают? — произнёс кто-то за спиной.       — Да, а у наших уже второй матч со Слизерином. Раскатают ведь их, и опять — плакало наше первое место за кубок, — это ответил Райан. — Нехорошо так говорить, даже о второгоднике, но я надеялся, что его велят держать под надзором ещё хотя бы месяц, и тогда пусть какой-то шанс бы появился, выйди «змеи» на поле без капитана.       Квиддич мага не интересовал в принципе — он продолжал считать эту забаву бесполезной тратой магической энергии, даже по меркам этого мира. Однако он старался быть в курсе этой истории с Флинтом и нападением на профессора, поскольку речь идёт о безопасности, в том числе и о его собственной, если подобные «инциденты» будут продолжаться. С того «покушения» прошло без малого три недели, уже середина октября, но аврорат и Министерство вели дела весьма неспешно, и потому оба фигуранта дела, давно покинувшие лазарет, до сих пор оставались под надзором — и студент, и профессор, хотя сами они попыток сопротивляться или бежать не предпринимали.       Как теперь из рассказов очевидцев знали уже все в школе, в начале того урока, лишь стоило Люпину подойти к заранее собравшейся группе, как Маркус достал палочку, направил на него и сразу же использовал «Экспульсо», а затем «Конфринго». Римус даже без слов успел выставить щит, однако Флинт, должно быть, вложил половину своих сил в эти два заклинания, к тому же атаки от студента профессор никак не ожидал — в результате второй взрыв уничтожил недостаточно крепкий барьер, Люпина отбросило в сторону и серьёзно обожгло огнём. Маркус в это время направил палочку себе в голову, однако в последний момент кто-то из ближайших студентов успел вывернуть её вверх, другой безо всякой магии ударил однокурсника в грудь, сбивая дыхание и не давая закончить ещё одно «Конфринго» — в результате вспышка получилась слабой и произошла над их головами. Флинту опалило волосы, слегка контузило взрывом, но на самом деле парализующие и оглушающие заклинания, которыми его осыпали со всех сторон, и то нанесли больше вреда.       Профессору досталось сильнее, тем более что и огонь был магическим, но тоже ничего серьёзного. Ему сильно повезло с «убийцей» — более талантливый ученик на месте Флинта ударил бы сильнее, возможно, заранее заготовив для внезапной атаки целую связку из заклинаний, предназначенных для разрушения защиты, парализации и затем для добивания. Однако, несмотря на не слишком серьёзные раны, уже через пару дней, тридцатого числа, Люпину вдруг резко стало хуже. Причем настолько, что Дамблдор приказал выделить в больничном крыле отдельную палату, что, говорят, случалось крайне редко, выставить снаружи посменно охрану из преподавателей и старост, а также не пускать внутрь никого, кроме целителей. Кайнетт предположил бы, что за парой грубых и простых заклинаний, известных каждому, волшебник замаскировал какое-нибудь проклятье с отложенным действием, вероятно, невербальное и даже исполненное без мистического знака, однако от Маркуса такого владения магией точно никто не стал бы ожидать. Ещё один вариант, что неизвестные повторили покушение уже в лазарете, добившись куда лучших результатов, однако никто не слышал о каком-то сражении в больничном крыле замка, и эта версия так и осталась лишь одной из многих.       В любом случае, даже прибывшим к тому времени следователям Отдела правопорядка было сказано дожидаться выздоровления потерпевшего и одновременно подозреваемого. Сразу же посыпались обвинения в затягивании расследования, в попытке защитить или даже дать скрыться возможному преступнику (если выяснится, что Римус на самом деле довел студента до попытки убийства). Однако директор был непреклонен и лишь в первых числах октября, когда профессор оправился от ранения окончательно, допустил к нему следователей. А всю неделю до того те вдвое усерднее расспрашивали и проверяли Флинта, и результат оказался многими ожидаем — «Империо», непростительное заклинание подчинения. Маркус рассказал, как в понедельник тренировался на стадионе после обеда, потому что не посещает маггловедение и у него в расписании образовалось «окно». На выходе чей-то голос за спиной, которому невозможно было сопротивляться, приказал ему написать записку, положить в карман, а на следующем уроке убить профессора Римуса Люпина любым доступным способом и после покончить с собой. Арчибальда весьма интересовало это заклинание, способное преодолеть естественное сопротивление даже волшебников и многих мифических рас, однако, учитывая запрет, не было никакой возможности испытать его и оценить действие самому, чтобы подготовить защиту. Встреча с дементорами и общение с распределяющим артефактом в начале года уже поколебали его уверенность в непробиваемости собственных ментальных щитов, и, несмотря на их усиление с того времени, тут всё равно требовалась проверка на практике, если он не хочет также стать чьим-то послушным инструментом. На случай же других «смертников» в школе, к счастью, у «Империо» всё-таки есть косвенные признаки, которые можно заметить, если их ожидаешь. В тот раз другие слизеринцы тоже подтвердили побочные симптомы действия этого заклинания — отрешенное выражение лица, скованность движений, плавающий взгляд и так далее.       Все последующие расспросы (ментальные заклинания и зелья, заставляющие говорить правду, к школьникам применять было запрещено) показали, что никакого конфликта не было. Что Флинт никогда не говорил о чьём-то убийстве или самоубийстве, исключая обычную браваду на матче в духе «вам всем конец, гриффиндорцы», что никто не замечал со стороны профессора предвзятого отношения по чистоте крови или по принадлежности к факультету. Казалось бы, проблема решена. Однако встал другой вопрос — кто и зачем это проделал? Было ли это покушением на Люпина, или попыткой таким образом убить и опозорить наследника старого и уважаемого рода Флинтов, либо просто действием, предназначенным посеять в школе хаос и вновь разжечь конфликт волшебников разного происхождения? Замешан ли здесь разыскиваемый убийца Блэк, а может, кто-то лишь пытается действовать его методами? Из-за выяснения всех этих нюансов и подробностей, тянущегося крайне неторопливо и с множеством бюрократических проволочек, Маркус и просидел три недели под домашним арестом сначала в лазарете, потом на территории факультета, и даже сейчас ему нельзя покидать территорию замка, ведь, в теории, он мог бы сбежать с помощью аппарации. Люпин же оставался под таким же домашним арестом в своём кабинете до сих пор, хотя уже ходили слухи, что директор смог убедить всех в его полной невиновности и профессор вернётся к занятиям до конца октября.       На взгляд Кайнетта, если Блэк или кто-то ещё хотел устранить Римуса, то неплохая идея была реализована весьма посредственно. Зачем вообще было выбирать для такой акции второгодника, заведомо не имеющего обширных знаний? Как человека недалёкого и неспособного сопротивляться внушению? Как идиота, которого можно поймать в одиночестве за пределами школы, так, что он и среагировать не успеет? Последнее имеет смысл, если злоумышленник способен незамеченным преодолеть все внешние защитные и сигнальные барьеры вокруг замка, подобраться вплотную, однако всё-таки не может или боится проникнуть внутрь — из-за более мощной защиты, дементоров или страха быть обнаруженным и узнанным. Либо он просто хочет, чтобы все думали именно так. В любом случае, если требовалось лишь убрать Люпина от Поттера, то стоило просто устроить Маркусу самоубийство с той же или более убедительной запиской, а потом пусть следователи разбираются — был конфликт или не было, виноват ли в чём-то преподаватель. Затянулось бы всё на месяцы, а ещё вероятнее, Римуса бы просто заставили уйти с поста «добровольно» и оставить школу. Или кому-то требовалась именно смерть профессора?       Что означает вся эта история для Арчибальда лично? Лишь необходимость усилить бдительность и укрепить защиту, а также не ходить без дополнительного оружия, особенно вне замка. Подумав об этом, маг вытащил из кармана плаща ещё пару металлических шариков с нанесенными поверх гладкой поверхности условными знаками и цифрами, чтобы всегда на ощупь можно было отличить один от другого. Подобных заготовок, со стороны выглядящих как разнообразный железный лом, связки проволоки, кольца, монеты и целые слитки металла, у него в чемодане было много — сырьё для сборки мистических знаков, расходники для экспериментов, основа для накопителей. Всё достаточно дешевое, по сравнению с теми материалами, которыми наследник семьи Арчибальд пользовался во время своего первого обучения алхимии, о платиновых металлах высокой пробы тут речи не идёт, однако слишком дорогие «игрушки» в руках волшебника в первом поколении привлекли бы лишнее внимание. Впрочем, у массовой штамповки были и свои плюсы — не нужно каждую заготовку выверять и подгонять заклинания и ритуалы заново. В данном случае два шара из хромистой стали уже содержали в себе запечатанные заклинания, которые можно будет применить в случае необходимости. Не высший класс, увы, чтобы годами хранить «взведенную» мистерию уровня двенадцати строк, требуются специфические металлы с минимумом примесей или крупные драгоценные камни. Однако то же «Restrictus Actum», подходящее против дементора, в течение нескольких месяцев выдержит и хорошая сталь, если делать всё правильно и иметь достаточно опыта.       Конечно, всех нынешних защитных и атакующих возможностей не хватит, чтобы найти и устранить угрозу полностью, однако он и не собирался, сосредоточившись на собственной обороне. Опасность на данный момент не так велика, а вот попытки отыскать Блэка чреваты как сражением в неизвестных условиях, так и разоблачением ещё до него — ведь преступника ищут и авроры, и достаточно сумасшедшие добровольцы, желающие получить награду за поимку. Иными словами, оно того не стоило.       — Да гори оно всё, ну почему меня окружают только одни легковерные фанатики?! – прозвучал полный отчаяния и обреченности вопрос. И хотя он был риторическим, но в данном случае требовал ответа. Ведь долг ученика — проявлять интерес к проблемам своего наставника. Или хотя бы убедительно это изображать.       — Опять урок прорицаний? — маг решил ответить подошедшей Грейнджер таким же риторическим вопросом. На время отвлекшись от своих размышлений и мысленной инвентаризации имеющегося «арсенала», он оглядел злую и усталую ведьму, держащую над головой палочку с действующим «Импервиусом» вместо зонта. Убрал заготовки обратно в карман плаща, затем сделал вежливый жест, приглашая под барьер и указывая на траву рядом с собой.       — А что же ещё? — произнесла она, убрала палочку, заняла один из заранее трансфигурированных низких стульев и поставила рядом тяжелую сумку с книгами. — Профессор Трелони несёт совершенно любой, прошу прощения, бред, а они все потом усердно трактуют и гадают, что вот это произошло точно, как она сказала, а вон то можно подогнать под её пророчество или фигуру из чаинок на блюдце… Постфактум, я извиняюсь за латынь!       — Миледи, не ругайтесь, люди же смотрят.       — Прошу прощения, — Грейнджер действительно сбавила тон и смутилась, поняв, что на неё начали оглядываться ближайшие ученики с Рейвенкло, большую часть из которых она не знала по имени. Неловко оправив мантию и пригладив как всегда растрепанные волосы, она попыталась сделать вид, словно сейчас ничего не произошло, а затем продолжила говорить тише, но всё равно с четко различимым раздражением: — Ты ведь всё равно понял, что я имею в виду. После, слова о «точности предсказания» всегда идут уже после события. Как и с Нострадамусом, и с Шиптон, и с Маккензи, да с любым другим пророком. Я начинаю думать, что вся эта разновидность магии была создана только для того, чтобы предсказатели выкрикивали любую чушь, желательно в стихах и потуманнее, а потом с самодовольным видом говорили «я же вас предупреждал». Какой толк от пророчества, если до его осуществления нельзя определить, что оно означает? Да и как вообще может работать пророчество? Какой механизм действия этой магии? Или это означает, что будущее неизменно и предопределено? Глупость!       — Ты снова начинаешь привлекать внимание… — отметил Кайнетт, однако на самом деле он был доволен. Если Грейнджер задаёт подобные вопросы, значит его уроки не пропали даром, и что-то она для себя извлекла, начав подходить к магии с правильных позиций. — А говоря о пророках и судьбе, если не нравится идея Канта, то, возможно, тебе ближе теория Эверетта?       — Не слышала. Это из учебника за какой курс?       — Тебе определённо нужно сделать перерыв от занятий, учитель, — посмотрев на неё почти с жалостью, ответил маг. — Это обычные люди. Эммануил Кант, его теория «бога-часовщика» и мира как часового механизма, где всё предопределено с момента его «завода». И Хью Эверетт, его идея множества похожих параллельных миров, выведенная из квантовой теории.       — Ты что в самом деле подобное читал? — изумилась Грейнджер. Видимо, даже по её меркам это был уже перебор. Ведь обычно данный вопрос задавали ей.       — Нет, разумеется, — соврал маг. — Попадалась летом статья в одном журнале вроде бы как раз на эту тему, свободы воли и существования судьбы… не помню уже, но там упоминались такие теории. В общем, по мнению одного из них, есть лишь один наш мир и у каждого события всегда лишь один исход. По версии другого — каждая неопределенность, от деления частиц до человеческих поступков, порождает новые миры, потому что реализуются абсолютно все имевшиеся возможности то есть миллиарды реальностей возникают каждую секунду, а потом они расходятся всё дальше, порождая новые и новые. Волшебники считают, что истина где-то посередине — миров несколько, возможно, даже много, однако счёт на триллионы не идёт. Вроде бы даже проводились какие-то эксперименты, но в открытых источниках о них ничего не найти — если что-то и было обнаружено, наверняка всё засекречено и уложено в архив, — разумеется, у Кайнетта были доказательства истинности этой теории. Его нахождение здесь — одно сплошное доказательство. Но говорить об этом он, конечно же, не собирался.       — За что ни возьмись, всё или в запретных секциях, или в запретных библиотеках. Или в запретных секциях запретных библиотек, — возмутилась Грейнджер, но уже не повышая голос. Несмотря на всю любовь к учебе, к концу учебной недели даже она начинала уставать. — Или вообще «никогда не существовало». Определённо, волшебникам надо что-то менять в своём подходе к хранению информации.       — Без сомнения, — согласился маг. Ещё несколько учеников, прислушивавшихся к их разговору, тоже закивали. Среди младших курсов и особенно на Рейвенкло ходили самые невероятные слухи о запретной секции школьной библиотеки и о том, что в ней может храниться. Арчибальд даже слышал, что там находится когда-то украденный из французской школы оригинальный гримуар Прелати, но это очень напоминало очередную фантазию Лавгуд, кем-то воспринятую всерьёз.       — Однако возвращаясь к теориям, если поверить всё-таки мнению волшебников, то как объяснить прорицание? Если нет единой линии с четко предопределенными событиями, а существует множество разных миров? Если судьбы нет?       — Либо всё это одна сплошная афера длиной в тысячи лет, либо что-то они на самом деле видят, в чём я не до конца уверен… Во втором случае это определённо имитация какой-то истинной магии. Лично я думаю, или они всё-таки могут просматривать разные варианты нашего будущего, или, что мне кажется правдоподобнее — так как время в разных мирах может идти с разной скоростью, они способны на секунды заглядывать не в будущее, а в настоящее или прошлое одного из миров, наиболее похожих на наш. И потом пытаться увиденное как-то передать. Минимумом слов, к тому же, потому что контакт требует много сил и потому либо скоротечен, либо произошедшее можно увидеть лишь частично и нечетко. Причем не факт, что события того мира повторятся в этом. Если в каком-то параллельном мире живёт Джеймс Мерфи, то нет гарантий, что его не убьют в приюте, что он найдет себе приёмную семью, что, узнав о магии, не пустится во все тяжкие, пытаясь отомстить, что в Хогвартсе попадёт именно на Рейвенкло…       — То есть, даже если она в самом деле видела где-то там смерть Гарри, ещё не значит, что скоро ему суждено умереть и в нашем мире? — спросила ведьма неожиданно.       — Профессор предсказала скорую смерть Поттеру? — удивился Арчибальд. Это не очень вязалось со всеми историями об «избранном», «Спасителе магического мира» и тому подобном, с общим отношением к этому мальчишке и его непонятному подвигу. — На его месте я бы узнал у неё, каким способом и от чьих рук, а затем просто принял бы меры.       — От Трелони почти невозможно добиться чего-то конкретного. Враг, неминуемая смерть, страшная беда — максимум жути, минимум подробностей, — призналась Грейнджер, безнадёжно махнув рукой. — Да, и абсолютная неизбежность в каждом слове, будто всё это уже давно произошло.       — Нет деталей — нет доверия. Настоящий волшебник оперирует знанием, а не верой. А если пророчество не содержит имён, дат и точных причин, а только что где-то когда-то кого-то что-то ждёт… То не стоит потраченного на него времени, — совершенно искренне высказал Кайнетт своё мнение. После чего дал совет: — Я понимаю, что ты хочешь сдать все предметы, но я бы на твоём месте куда больше внимания уделил рунам. Их практическая польза намного выше, а то, что они действуют, не вызывает никаких сомнений.       — Да, я понимаю, — ответила ведьма слегка отстранённо, словно думая о чём-то другом. — Даже пыталась по рунному словарю подобрать комбинацию, которая всё-таки поможет мне позже создать вместо огненного лезвия — плазменную петлю. Тут за основу надо взять либо Соулу, либо Кеназ, а может быть, потребуется их сочетание.       — Огонь и солнце, вполне логично, но, по-моему, это ни к чему не приведёт. Мы ведь уже проверили — у тебя всё-таки три элемента, огня нет. Лучше отдай эту идею Финнигану, вы же на одном курсе, кажется? Декан нам при изучении Левиоссы постоянно ставит его в пример — как не надо было делать. Судя по результатам, у него основной элемент точно огненный, ещё, наверное, и Начало подходящее, повезло человеку.       — Подумаю, но вряд ли удастся убедить. Он себе на изучение взял уход за зверями и прорицания, на рунах со всех факультетов и пятнадцать человек не будет на весь третий курс, — осуждающим тоном уточнила Грейнджер. Вероятно, по её мнению, все ученики должны были выбирать не меньше четырёх дополнительных предметов, а лучше все пять.       — В любом случае, тебе лучше взять за основу Хагалаз. Самые сильные заклинания обычно состоят из комбинаций элементов, а если у тебя есть вода и воздух, то можно легко освоить управление ливнем, градом, метелью, бураном. В этом скрыт большой потенциал.       — Сомневаюсь, что холод придётся мне по душе, — отозвалась Грейнджер неохотно, глядя на льющий вокруг барьеров дождь. – Но я подумаю.       — Извините, что влезаю, дорогие академики, но можно для людей попроще и говорить… попроще? — вмещался в разговор Керри, оставивший в покое свои опыты в трансфигурации. — Какие вообще элементы, у кого они есть, у кого их нет? Я вроде наши учебники тоже читал, но вы как будто на другом языке общаетесь.       — Это теория из одной книги, о том, что у каждого волшебника есть предрасположенность к определенным заклинаниям, в зависимости от стихий — к воде, к огню. В результате что-то даётся проще, что-то — сложнее, — ответила ведьма, действительно пытаясь объяснить всё простыми словами.       — На английском это раскидано по разным источникам, собирать вместе всё это очень долго. А та книга, что есть — на французском. Где-то к концу октября будет готов перевод, если интересно — подходи, дам переписать, — добавил Кайнетт.       К сожалению, работа и впрямь затянулась, в основном из-за перегруженного расписания Грейнджер, при том, что у неё выпало довольно много «дополнительных» часов после того случая с темпоральным артефактом. Не слишком поверив словам Мерфи о серьёзности угрозы для жизни, она тогда добралась до библиотеки и по справочникам для старшекурсников, готовящихся к обучению на целителей или осваивающих беспалочковую магию, имеющую свои сложности, принялась изучать магическое истощение и перенапряжение организма из-за слишком большого расхода магической энергии. После чего неделю даже не притрагивалась к маховику, а палочку доставала только на уроках. Летальные случаи, осложнения и разнообразные последствия перерасхода сил у волшебников там были расписаны с медицинской тщательностью и вниманием к деталям…       — Хорошо, а то аж любопытно стало. Юфемии можно будет рассказать? Не похоже, что это страшный секрет одного факультета.       — Конечно, знания лишними не бывают ни для кого, — ответил Кайнетт просто.       — Ладно, в любом случае, спасибо, что выслушал. Хоть кто-то со мной согласен по вопросу всех этих гаданий и вещих снов, — поднявшись на ноги, ведьма отряхнула мантию, подняла над головой палочку, но перед тем, как уйти, вытащила из сумки сложенный лист и сказала: — Вот, те формулы, что ты просил найти, Джеймс. Вроде там было с ними что-то срочное? Глянь потом сам, а я пойду писать эссе по этому… прорицанию. Увидимся.       — До встречи, — попрощался маг, точно знающий, что ничего найти он её за последнюю пару недель не просил.       Покрутив листок в руках с полминуты и убедившись, что ни капли магии внутри нет, Кайнетт всё-таки аккуратно положил его между образцами для трансфигурации и дождался, пока «случайный» порыв ветра развернёт пергамент. Никаких печатей, магических кругов или договоров — действительно формулы. Судя по всему, трансфигурация выделанной кожи в свинец, весьма экзотичная вещь, но суть была не в этом. Одна из строк в середине, написанная тем же почерком и с тем же размером букв, начиналась вместо символов и чисел обычными словами «Есть разговор. Наедине…»       ***              — Итак, я слушаю, — вместо приветствия произнёс Арчибальд, полчаса спустя выходя к той поляне на краю леса, где они в сентябре изучали заклинания вместе с Лавгуд.       — Извини, что так внезапно, но я в самом деле уже не знаю, с кем мне посоветоваться, — ответила Грейнджер, стоящая под деревом. Уже почти стемнело, потому она повесила на дерево рядом несколько неярких огней, и видно её в сумерках было отчётливо. Судя по очкам, она была готова при необходимости применить свой меч.       Капли дождя падали рядом, оставляя небольшой круг — стихийный щит она наложила прямо на ветки над головой. Помимо него никаких выставленных барьеров или активных заклинаний маг не ощущал. Не считая тех, что он создал сам, подходя сюда — на глушение звука и на обнаружение посторонних. Не только чтобы разговор нельзя было подслушать, это помогло бы и в случае, если бы здесь его ждал кто-то другой. Да и без оружия он из замка больше не выходил, и это не считая обычной для волшебника палочки.       — О чём именно речь? — просто спросил Кайнетт, тоже становясь у одного из деревьев, чтобы быть не таким заметным издалека. Свет он создавать не стал.       — Сначала напомни кое-что. Как мой ученик, ты ведь обязан хранить любой секрет, который я тебе доверю и не разглашать его никому? — произнесла ведьма неожиданно серьёзно.       — Абсолютно так, учитель.       — И сейчас это совсем не игра, Джеймс.       — А разве похоже, что я играю?       — Нет. Порой это даже немного пугает. Хорошо, к делу. Помнишь, что я говорила о предсказаниях Трелони? И о том, что за Гарри охотится Блэк?       — Значит, теперь ты готова к этому разговору? — спросил Кайнетт. Он уже гадал, решится ли Грейнджер продолжить тему, поднятую в поезде, или предпочтет сделать вид, что они ни о чём таком не говорили и его мнение она не слышала.       — Я… Да. Теперь готова, после всего, что случилось в школе. Всё стало даже ещё хуже за это время. Понимаешь, дело в том, что примерно две недели назад Гарри кто-то подбросил записку: «Остерегайся Сириуса Блэка, он хочет тебе навредить». Потом через несколько дней ещё одну: «Я был другом твоего отца и хочу тебя спасти. В школе опасно, ты следующий после Люпина, не доверяй там никому». Он испугался и показал их нам, но я не знаю, что дальше делать. Я советовала пойти к декану, но Гарри упёрся, говорит, что её это не должно касаться. И боится, что его обвинят в тех двух происшествиях, что это из-за него кто-то хочет избавиться от профессора. Рон сказал, что это просто уловка слизеринцев: в первой записке пишут очевидную истину, все в школе знают про Блэка и что он опасен, а потом во второй пытаются заставить его нам не доверять, ещё и его родителями прикрываются. Мерзость как раз в духе Слизерина.       — Студент Слизерина, возможно, спас тебе жизнь полгода назад.       — Ла-а-адно, в духе Малфоя со Слизерина, — нехотя поправила себя Грейнджер. — Если уж так хочется точности.       — А как именно их доставили? Подкинули в спальню, кто-то передал?       — Совиной почтой из Хогсмида, на конверте никаких имён, кроме как «Для Гарри Поттера».       — Странно. Однако вопрос сейчас в другом. Ты хочешь ему помочь, не так ли? А что нужно от меня? Совет?       — Да. Через неделю всем старше второго курса разрешат уходить в Хогсмид на выходных, однако его никто не выпустит — нет разрешения от родственников, да если бы оно и имелось, из-за Блэка наверняка нашли бы другой повод. Я считаю, что так и надо, пусть дождётся, пока этого маньяка поймают. Рон говорит, да и не только он, что это несправедливо, к тому же в Хогсмиде полно дементоров, и никто там не нападёт, потому его обязаны отпустить со всеми вместе. А сам Гарри… Зная его, боюсь, он может попытаться выбраться сам. Например, решит, что он не какой-то там особенный, чтобы его одного в замке охраняли, и лучше сбежать к остальным. И я не знаю, какими ещё словами его остановить. Он меня не слушает, но не связывать же его на весь день магией у нас в гостиной. А у тебя наверняка есть какая-нибудь идея.       — О, это как раз совсем нетрудно. Нужно просто рассказать, что Блэк с ним сделает, когда поймает за пределами замка, перед этим убив тебя и Уизли как свидетелей, — произнёс маг, пожав плечами. Грейнджер заметно побледнела, когда он так легко об этом сказал, как о свершившемся факте. – Ему вряд ли нужна простая смерть Поттера — иначе можно было отравить или проклясть да то же самое письмо. Если же Блэк хочет непременно захватить его живьём, то, вероятно, имеет куда более обширные планы. А учитывая, что он принадлежит к старому роду, известному своими изысканиями в тёмной магии, к тому же лично успел послужить этому Как-там-его-звали и набраться от него знаний — вариантов очень много, — сделав несколько шагов по поляне, Кайнетт заложил руки за спину и начал рассуждать: — Допустим, с помощью заклинаний исцеления можно поддерживать работу мозга, сердца и лёгких, пока всё остальное тело медленно гниёт и горит одновременно, время от времени для разнообразия от него отрубаются куски, которые можно прирастить на совершенно другое место, чтобы они продолжали гнить и приносить боль. При некотором умении и знании анатомии можно вывернуть тело буквально наизнанку, чтобы кости, нервы и внутренние органы оказались снаружи, пока человек будет ещё жив, а после их раз за разом замораживать, разрезать, обливать кислотой или… Грейнджер, ты в порядке?       — Почти… — сквозь зубы ответила ещё сильнее побледневшая ведьма, одной рукой опершись на дерево, а другой прикрыв рот. Должно быть, у неё хорошо сработало воображение. — Ты где набрался этих гадостей, Джеймс?       — Но ведь это же очевидные идеи. Даже не требуют никакой тёмной магии, достаточно хорошего владения исцелением. Очевидно, что Блэк может намного, намного больше. В мемуарах волшебников средних веков множество таких и куда более изобретательных способов обращения с заклятыми врагами. А помимо исцеления есть такая вещь, как трансфигурация и её разнообразные применения, а также самые невероятные зелья. Читал я про одного чернокнижника, который своим врагам в темнице раз в пару дней трансфигурировал ноги в мрамор, потом разбивал и заставлял собирать осколки, пока заклинание ещё действует и что-то можно восстановить. Некоторые таким образом растягивали свою месть на годы, впрочем, за подробностями тебе лучше в библиотеку.       — Ты специально пугаешь меня? Вспоминаешь самые отвратительные способы?       — Да, — соврал Кайнетт. На самом деле, всё, что он перечислил, по меркам конфликтов между магами Часовой башни не считалось даже уровнем любителей. Да и местные волшебники в прошлые века тоже в хорошей мести толк знали, и ещё как. Некоторые исторические хроники Арчибальд читал с немалым интересом и кое-что даже выписывал себе на будущее. — Я напугаю тебя, ты напугаешь Поттера так, что он даже из вашей гостиной после ужина не выйдет. Проблема решена. Можешь ему для примера пару книг принести с иллюстрациями. Только Лавгуд не проси подсказать, эту тему она не слишком любит.       — Даже если такое когда-то и вытворяли особо сумасшедшие волшебники, с чего бы Блэку делать что-то подобное с тем, кого он никогда не видел? — Грейнджер перевела дыхание и больше не напоминала призрака, к лицу вернулся нормальный цвет. Раньше всё это шокировало бы её куда сильнее, однако общение с Мерфи и Лавгуд уже заставило на многие вещи в волшебном мире смотреть немного иначе.       — Основная версия — чтобы отомстить его отцу за что-то. Вторая по популярности — чтобы отомстить ему самому за уничтожение своего хозяина. Первое — просто глупо, второе — невероятно глупо, на мой взгляд, — признал Кайнетт. — Но после дюжины лет в тюрьме, наполненной дементорами, вряд ли Блэк вообще сохранил рассудок. Это к вопросу о сумасшедших волшебниках.       — Про Сам-знаешь-кого я ещё понимаю, но отомстить отцу Гарри? За что? Они вообще были знакомы?       — А ты не знаешь? Ясно. Скажи, у вас на факультете тебе доводилось слышать о неких «Мародёрах»?       — Да и не только у нас. Была такая почти что банда в Хогвартсе, лет двадцать назад, об их делах до сих пор ходят школьные легенды, одна другой краше. По-моему, мистер Филч как-то говорил, что по сравнению с ними даже братья Рона — так, мелочь, а не хулиганы, — припомнила Грейнджер. — А это о многом говорит.       — Так называемых «мародёров» было четверо. Сириус Блэк, Джеймс Поттер, Римус Люпин и Питер Петтигрю. Считалось, что в школе они были лучшими друзьями.       — Так, стой, стой, стой! — выставила Грейнджер руки перед собой, останавливая его. Информации в этой фразе было слишком много. — Блэк был другом отца Гарри? И профессор Люпин с ними тоже? Но если они были друзьями, то откуда взялась эта месть?       — Через несколько лет после окончания школы, когда шла война, Блэк занял сторону Как-там-его, после чего выдал убежище семьи Поттеров, зачем-то этому «лорду» нужных. Затем он убил Петтигрю и множество обычных людей, уже не заботясь о необходимости скрывать магию от магглов. Вероятно, Люпин был бы следующим, но Блэка поймали раньше.       — Так… У меня тысячи вопросов, но главный — откуда ты это знаешь?       — Я подготовился. Когда стало ясно, что Блэк охотится за Поттером и что быстро его не поймают, я решил заранее разузнать побольше, именно на случай, если он попытается напасть на школу. От безумца можно ожидать всего. Попросил знакомых поспрашивать родителей, поискал старые газеты. История о «мародёрах» была довольно известная — по сути, хотя он этого и не знал, но Блэк закончил войну в нашей стране. Если бы не его предательство, всё это могло затянуться ещё на годы, — в этой версии не было ничего невероятного или невозможного. Арчибальд даже в самом деле опросил пару ровесников Мерфи, просто чтобы подтвердить полученные от Альберта сведения. Просто никому из первокурсников, да и многих учеников постарше, это было не нужно — они считали, что Блэк исключительно дело взрослых, авроров, деканов, учителей, а их это не коснётся.       — Я не думаю, что смогу Гарри обо всём рассказать… — призналась Грейнджер. — Что друг отца отдал его родителей и его самого Сам-знаешь-кому, а потом убил ещё множество людей. И собирался убить последнего из своих друзей… Так, постой. Значит, эти записки писал профессор?       — Не уверен. Вряд ли ему разрешали пользоваться почтой даже под домашним арестом. Да и «не доверяй никому в школе» было бы странно написать, если он хочет позже с Поттером договориться. Если только Блэк не собирается ждать Поттера снаружи, выдав себя за какого-то ещё друга его отца — вряд ли у потомка старого рода было всего три школьных приятеля. А если учесть, что Блэк его близко знал минимум семь лет, убедительно соврать о Джеймсе Поттере и его прошлом он точно сумеет.       — Но ведь я же сказала — Гарри запрещено покидать замок, у него даже нет разрешения.       — А Блэк об этом знает? Он учился здесь, знаком с расписанием и порядками в школе, знает территорию, знает и когда вас отпустят за её пределы. Но о подобной детали откуда ему может быть известно?       — Я понимаю. Это обнадёживает, но вот если всё-таки Гарри выберется из замка сам… Проклятье! — выругалась Грейнджер. По её меркам даже это слово было далеко за рамками приличия. — Я извиняюсь, но иначе не сказать.       — Вот, теперь у тебя есть информация, которой его можно убедить, как и более чем весомый повод это сделать. Однако могу ли я тоже задать вопрос, учитель? — почти вкрадчиво произнёс маг. К этому разговору он тоже давно готовился, и повод получился подходящий.       — Разумеется.       — Зачем ты ему помогаешь? — последовал крайне простой вопрос.       — Извини, что?       — Зачем ты тратишь столько усилий и тащишь его за собой? Второй курс — «проклятым» оказался он, но это ты, с моей помощью, нашла человека, который согласится обучать вас защите, и ты через Лавгуд нашла подходящее место для занятий. Третий курс — ему угрожает убийца, но это ты ломаешь голову, как от этого спастись. Зачем?       — Так поступают друзья. Я полагала, это очевидно, — ответила Грейнджер с искренним удивлением.       — Не думаю, что между волшебниками настоящая дружба вообще может существовать. У каждого свои интересы, каждый заинтересован в своей работе и своей семье. Собственно, пример Блэка, поставившего свои интересы на первое место, у нас перед глазами. И если бы не последствия, многие бы сказали, что он был прав.       — Джеймс… Слушай, я понимаю, что ты раньше встречал далеко не самых приятных людей. Человек человеку — волк и всё такое. Но Блэк — исключение, а не правило. В Гриффиндоре, в Хогвартсе — множество людей, которые дружат между собой по-настоящему.       — Действительно ли? А может, это просто отношения товарищей, коллег, которые заняты одним делом? Суть магии — это талант, талант одного человека. Собственная сила, а не чужая. Этим мы отличаемся от обычных людей — каждый из нас представляет опасность и сам по себе и способен выжить сам по себе. Сотрудничество — да, но это никак не дружба.       — Ты не веришь просто в бескорыстные поступки, Джим?       — Нет.       — А как же мисс Тонкс? Ты сам говорил, что она помогала тебе просто так, ничего взамен не попросив.       — Это… — как ни странно, но Кайнетт всерьёз задумался над сказанным. Нимфадора в самом деле делилась с ним информацией, давала советы и помогала с тренировками «просто так». Никакого скрытого мотива в её действиях он так и не нашел, хотя искал много раз. Забота обо всём магическом сообществе, о его численности и разнообразии — похвально, но он не знал ни одного мага, который бы что-то сделал, руководствуясь настолько абстрактными ценностями. Её поступки были нелогичны. Допустим, жалость может служить мотивацией — но это сгодится для первой встречи в лучшем случае. А позже — он не был ни её учеником, ни протеже, она совершенно не была обязана ему помогать. Да, он пользовался представившейся возможностью, но он её не понимал. — Это иное… Скорее ответственность с её стороны. В любом случае, к делу это не относится. Ведь в твоём случае сочувствие и жалость наносят больше вреда, чем приносят какой-то пользы, — на удивлённый взгляд он пояснил: — Вы уже на третьем курсе. Если ты не собираешься присоединиться к роду Поттеров, то тебя не будет с ним постоянно. И когда после выпуска за ним кто-то вновь начнёт охоту, то тебя уже не окажется рядом, а он сам — понятия не будет иметь, что ему делать, опыта ведь нет. Хочешь накормить человека один раз — дай ему рыбу, хочешь, чтобы он был сыт всегда — дай ему сеть. Сейчас он не то что не сможет защититься от Блэка в случае нападения — он даже не думает, что ему нужно защищаться, по твоим словам. Научи, подготовь, заставь шевелиться, объясни, куда не надо лезть… Способности-то у него имеются. Умения совершенно не хватает. А если будешь и дальше жалеть, вместо того, чтобы заставлять, в какой-то момент просто надорвешься под весом груза. Я ведь сказал, если вы завтра встретитесь по пути с Блэком, он спокойно заберёт Поттера, убив вас двоих как свидетелей — случайные жертвы его точно не заботят. Если бы все трое оказались хотя бы на твоём уровне, по знаниям и по готовности сражаться не только одной палочкой по общим шаблонам — кто знает, какие будут шансы? Сделай из него самостоятельного волшебника, которому не нужна чужая помощь, а не то, что есть сейчас. Дружба — это, может быть, и здорово, но силу она не заменит.       — Я думаю, ты во многом неправ, Джеймс, — медленно произнесла Грейнджер. Возможно, хотела ответить резче, возможно не могла подобрать подходящие слова.       — Может быть. Но ты хотела совета — вот мой совет. Если ты дорожишь жизнью «друга», то стоит сделать так, чтобы он не спешил расстаться с этой жизнью, а мог что-то сделать и сам. А то в его семье поколения магов насчитывают больше девяти веков, а толку?       — Ладно, я тебя поняла и я над этим буду думать. А пока… — она убрала огни с дерева и зажгла один яркий на своей палочке. — Уже, считай, стемнело, да и дождь прекратился — пойдем к замку?       — Как скажешь, — согласился маг, выходя из-под деревьев. Убирать барьеры он не стал, лишь немного сократил радиус — они потребляли энергию и давали нагрузку на цепи, но в сумерках подпустить к себе противника, способного атаковать или подслушать разговор, было слишком легко.        По пути Грейнджер молчала, обдумывая новую информацию. Кроме того, ей было неловко после услышанного совета — слишком много в нём было неправильно. И само отношение Мерфи, раньше она не видела его с этой стороны. Чтобы немного развеять эту неловкость, Гермиона решила начать разговор на отвлеченную и незначительную тему:       — Слушай, когда мы обсуждали прорицания, ты произнёс странную фразу: «имитация истинной магии». Я так и не поняла, что это значит.       — Не встречался этот термин раньше? — уточнил маг. Он шел, спрятав руки в карманах плаща. Так и теплее, и оружие достать проще.       — Я знаю, что такое имитация, но что значит «истинная магия». А наша какая тогда, ложная?       — Это не совсем в том смысле. Если в двух словах, помимо обычной магии в самом разном её виде, всегда есть так называемая «истинная магия» — несколько вещей, доступных лишь единицам, самым сильным волшебникам эпохи, и которые нельзя полностью повторить иным способом, с помощью обычных заклинаний или технологий, — объяснил Кайнетт. — Только имитировать, пытаться подражать.       — Самым сильным? Как профессор Дамблдор?       — Не знаю. Вряд ли, обычно они стараются не привлекать к себе так много внимания, насколько мне известно.       — И откуда тебе это известно, к слову? — как бы между делом спросила Грейнджер. — Я никогда не встречала упоминаний об этом в библиотеке — во всяком случае, под таким названием. Вообще, твои знания о некоторых вещах… Твои и Лавгуд…       — Ну что, мне нужно открыто признаться, что не все книги, которые я читал, из «официальных» магазинов или с распродаж? А при такой цензуре у нас есть выбор, если ответов больше нигде не найти? По той же классической алхимии в открытой продаже почти ничего нет, везде только современные зельеварение и трансфигурация. А как можно эти дисциплины по-настоящему понять, не изучив науку, из которой они происходят? Приходится искать, выбора нет.       — Лютный переулок?       — Допустим. Это что-то меняет? — спросил Кайнетт просто. Эту часть легенды он заготовил довольно давно, тем более использовать её можно было несколькими способами.       — Но ведь это опасно. И то, что там продают — большая часть этих вещей запрещена!       — Почему же его тогда ещё не разогнали? И потом, разве запрет остановил тебя, стоило попасть в руки книге, дающей ответ даже на те вопросы, о которых ты и не подозревала? Или происхождение делает её менее ценной, а знания оттуда — менее достоверными? И перевод уже не нужен?       — Стой! Это… нечестно, — даже растерялась Грейнджер. — Ты ни разу не говорил, где взял тот справочник.       — А ты ни разу этого не спросила. Подумай, вспомни. Хоть раз?       — Ладно, вот это я запомню… Так что там про магию? Раз уж у тебя такие источники, то чего теперь. Рассказывай.       — В разные времена «истинной» считалась разная магия и даже обычные для нас сейчас вещи… — лекторским тоном начал маг, словно прошедшего разговора не было. Всё равно все нужные идеи он уже донёс и выяснил всё, что хотел. — Когда-то туда бы отнесли и «Адское пламя», до того, как волшебники его изобрели, и расщепление атома, пока его не смогли провести ученые. Как только истинную магию могут повторить другие волшебники или магглы, она перестаёт так называться. Считается, что сейчас к истинной магии относится пять явлений. Про первое ничего не известно, вся информация скрыта где-то в архивах и библиотеках, остальные — это путешествие во времени, связь между разными мирами, создание материи из ничего и воскрешение человека без разрушения души. Что-то из второго или третьего и пытаются имитировать прорицатели.       — Воскрешение — тоже? — неожиданно заинтересовалась Грейнджер. — А разве ты не встречал способов… из запрещенных? Раз уже интересовался такими вещами.       — Только если тоже слабые подражания. Знаешь легенду волшебников о трёх братьях и трёх дарах, что они получили? — спросил Арчибальд. В ходе изучения истории нового магического мира он заглядывал даже в фольклор и сказки. Просто чтобы оценить, какие вещи у них считаются «легендарными», невозможными для обычного волшебника.       — Да, читала на первом курсе.       — Воскрешающий камень оттуда, если предположить, что он когда-то существовал в реальности, как раз такое подражание, имитация чуда. Не возвращает к полноценной жизни, лишь призывает слабое эхо нужной души, по сути, тот же призрак. И это очень даже немало, но от настоящего воскрешения такую подделку отделяет пропасть.       — А как же философский камень, созданный Фламелем? В книгах написано, что он способен дать бессмертие… Джеймс? — удивлённо позвала она и обернулась.       — Кхм! — услышав такое, Кайнетт резко застыл на месте и закашлялся. Возможно, если бы они шли по берегу, он бы от неожиданности не удержался на ногах и свалился в воду. Переведя дыхание, он махнул рукой, показывая, что всё в порядке, и снова пошел вперёд, сказав: — Извини, я точно не был готов услышать подобное. Фламель — создатель философского камня? Эта посредственность, лишь переписывавшая арабские трактаты?! Учитель, второй за сегодня искренний совет — никогда и ни за что, ни при одном алхимике не повторяй этого вслух. Могут и побить. Философский камень создал великий Теофраст фон Хоэнхайм. Фламель в лучшем случае получил у него один или несколько несовершенных образцов, когда сам уже был весьма немолод, но при всём желании его невыдающегося таланта не хватило бы, чтобы их повторить. Только в семнадцатом веке в какой-то книге ему впервые начали приписывать само открытие, и с тех пор эта ложь так и тянется из одного труда в другой. В следующий поход в библиотеку я найду работы Хоэнхайма, и тогда у тебя больше этот вопрос и возникать не будет.       — Хорошо. Но что касается самого камня — он способен это сделать? — упорно возвращала ведьма разговор к той же теме. — Раз уж ты изучал эту старую алхимию, то должен знать?       — Воскресить человека? Разумеется, нет, как и сделать его неуязвимым. Только продлевать жизнь, но действительно очень долго.       — А если душу не надо возвращать… оттуда? Если душа осталась здесь, то можно ли вернуть ей тело? — последовал ещё более странный вопрос.       — Напрямую — точно нет. Только использовать как источник энергии при создании гомункула или марионетки, тогда в самом деле польза бы от него была, но применять философский камень столь варварским образом — это как резать на завтрак бекон обсидиановым скальпелем… — тут маг сменил тон и заговорил тише и быстрее, одновременно правой рукой выбирая в кармане заготовку с подходящим заклинанием, а левую, уже с новым кольцом, готовясь использовать для защиты: — И к слову, кто-то из твоих приятелей хорош в чарах невидимости и сокрытия присутствия? А то в десяти футах от нас на пустом месте кто-то очень громко шепчет, и если это не они, то я бью первым в ту сторону оглушающим, затем ты используешь меч как источник света, и потом я выставляю щит…       — Да что сегодня за день такой… — произнесла она устало, затем повысила голос: — Гарри, Рон, покажитесь, пока мы тут не устроили прямо перед замком побоище на радость зрителям.       — Прекрасно, — оценил Кайнетт, когда из пустоты в самом деле появились два юных волшебника. Маскировка была неожиданно хороша — поисковый барьер поначалу этих двоих даже не заметил. И если бы они молчали, не создавая звуков и, как следствие, движение воздуха, то могли бы скрываться и дальше. Хорошо бы провести дальнейшие опыты, но по примерной оценке, уровень сокрытия присутствия явно превосходил человеческий, приближаясь к сильным духам и мифическим зверям. Видимо, эффект артефакта, под которым оба прятались — их собственных талантов на заклинания такого уровня не хватит никак. — Если бы Блэк взял нас под «Империо», вы уже погибли бы. Или если бы один из нас на самом деле был Блэком. Или следи он за нами. И благородство вашей цели вряд ли его остановило бы. В общем, тебе есть над чем подумать, как видишь, — добавил он для Грейнджер. Затем достал палочку и произнёс: — Люмос. Что ж, спасибо, до замка я отсюда доберусь. Доброй ночи. Главное, не попадитесь тут кому-нибудь ещё.