Обучать гончих охоте начинают осенью — уже не так жарко и есть возможность отвести на это максимум времени, а не только раннее утро, когда солнце только-только начинает одаривать землю своими лучами, согревая после промозглой ночи. Летом идёт лишь небольшая подготовка к тому невозможному аду, что наступит осенью — бесконечные погони и гул сердца, заглушающий все остальные звуки, не считая невероятно громких криков где-то на фоне, чтобы не сбиваться со следа добычи, плутающей кругами и пытающейся запутать, спасая свою драгоценную шкуру.
На обучение уходит целая осень, а за ней следует и весна, которая тянется слишком долго и более мучительно из-за нарастающей жары. В это время гончая уже должна научиться брать след, не сбиваться с него и поймать хоть одного несчастного кролика, даже если тот спущен её же хозяином, чтобы узнать, есть ли хоть какой-то прогресс. Бывает, что в это время гончие уже готовы к полноценной охоте, но, как правило, лучше подождать следующей осени — лишнее время для тренировки не помешает, да и вероятность хорошей охоты повысится.
Поначалу гончая может никак не реагировать на мелькающую перед глазами добычу — это так же нормально, как и те случаи, когда она начинает молча брать след. Равнодушие сменяется настоящей страстью к охоте, а молчание заменяет слишком уж громкий голос, ударяющий по ушам и местами вызывающий раздражение. А если гончая реагирует как-то по-другому, то можете смело забывать о тренировках — она никогда не сможет взять след и служить хорошей охотницей.
С деревьев только-только начали опадать листья, когда Дазай впервые унюхал что-то неладное, в который раз выудив у Куникиды ключ от серверной и закрывшись там до самого утра. След был еле уловимым, но даже этого хватило Дазаю, чтобы понять, что кто-то усердно пытается скрыть свою заинтересованность Вооружённым Детективным Агентством. Это привычное явление и Дазай довольно часто наблюдает подобную картину — многие иностранные организации эсперов кидают косые взгляды на Йокогаму. Они думают, что им хватает ума скрыть попытки сунуть нос не в своё дело, в чём очень сильно ошибаются. Но этой неизвестной организации всё сошло с рук, и если бы не чутьё Дазая, то они бы так и остались нераскрытыми. Привычка докапываться до каждой мелочи в очередной раз сыграла на руку Дазаю.
В попытке понять, кто пытается разузнать больше об организации, стоящей на защите портового города, Дазай выпил около пяти кружек кофе за ночь и совсем забыл о том, что должен был напечатать злополучный отчёт. На кону стояла безопасность Йокогамы, поэтому отчёт отошёл на второй план, что Дазай так и не смог объяснить разъярённому Куникиде. Он пытался пойти по следу, но тот каждый раз резко обрывался, и даже кофе не помогал взглянуть на всё свежим взглядом, из-за чего пришлось забросить это небольшое расследование на время. Лишь на время, потому что Дазай всем своим естеством чувствовал опасность, пусть пока у него и был только подозрительный след, ведущий в никуда, и факт чей-то крайней заинтересованности в мафии и агентстве. Никто другой не обратил бы внимание на подобное, на что, вероятнее всего, и был расчёт. Но Дазай не был «другим» — он был самой настоящей гончей, воспитанной для ожесточенной охоты.
Ключ от серверной так и не вернулся к Куникиде, который возмущался настолько громко, что Дазай слышал его крик даже через долбящую в уши музыку в наушниках. Он подозревал, кто именно украл ключ, но пальцем показывать — занятие не из приличных, да и Куникида понимал, что если Дазаю потребовалась в личное пользование вся серверная — для этого есть веская причина. Дазай был благодарен Куникиде, когда тот перестал возмущаться уже на следующий день и делал вид, что не замечает выползающего наутро Дазая из глубин серверной.
Листья уже разноцветным ковром застилали улицы портового города, а зима с каждым днём становилась всё ближе, заставляя кутаться в тёплые вещи и закупаться противовирусными лекарствами. Правда, Дазаю не помогли те таблетки, которые ему пихнула Йосано, предупредив о вспышке гриппа. Подцепив тот самый грипп, детектив вышел из строя и представлял из себя чудовище, поселившиеся под тонной одеял и способное лишь звать на помощь никудышного воспитанника, который впихивал ему в рот лекарства и твердил что-то о том, что его наставник ещё совсем ребёнок. Ни о какой работе и отслеживании подозрительной активности не шло и речи. Около двух недель Дазай провалялся дома и глотал отвратительные пилюли под присмотром бедного Ацуши, заслужившего премию за такие сверхурочные, а после пытался разгрести гору бумаг, сброшенных на него Куникидой. Дазай правда обожал своего напарника, но не когда тот был таким дотошным и бездушным.
Ещё не до конца отпустивший детектива насморк, кажется, немного мешал процессу, когда серверная наконец вновь отворила перед Дазаем свои двери, но это не было особым препятствием — картина, произошедшая в начале осени, повторилась вновь, став настоящим поводом для паники и предлогом окончательно переехать на работу, поселившись в этой неуютной, жаркой и чрезмерно маленькой комнатушке. Дазай изрядно напрягся и пытался понять, кто хочет выйти на них и какие именно планы он так упорно строит. И у него, конечно же, ни черта не вышло — после того, как он засёк их в первый раз, они стали ещё хитрее и куда проворнее. Требовалась помощь человека, который способен буквально на всё, если ему дать направление и компьютер — у Дазая был такой на примете.
Никогда до этого Дазай не нуждался в чьей-либо помощи, и ему было довольно тяжело постучать в дверь, за которую Куникида отказывался его проводить, утверждая, что хозяину квартиры не особо симпатизируют такие личности, как он. Дазай, конечно, сразу догадался, почему ему никогда не позволят переступить порог этой наверняка уютной квартиры, но попытка — не пытка. В конце концов, он действовал не в своих интересах.
— Здравствуй, — дружелюбно протягивает Дазай и тут же срывается с места — дверь попытались захлопнуть прямо перед его носом. Это было довольно ожидаемо, поэтому он готов держать оборону до последнего. — Пожалуйста, послушай!
— Иди к черту, — раздаётся по другую сторону, и Дазай косится на свои туфли, предательски скользящие по полу и не дающие ему удерживать дверь открытой, не говоря уже о том, чтобы распахнуть её.
— Мне нужна твоя помощь, — уверяет Дазай, тяжело дыша и надеясь, что этот цирк быстро закончится.
— Я не помогаю мафии! — напор на дверь увеличивается, и вот Дазай и правда скользит по полу, удивляясь тому, что у этого человека есть подобная сила. Хотя, и он сам не мог похвастаться хорошей физической формой. — Уходи!
— Я работаю на агентство!
— И они тебе верят?
Усмешка человека за дверью ударяет в самое сердце, но Дазай собирает всю волю в кулак и толкает дверь, из-за чего та резко распахивается и заставляет хозяина квартиры отлететь в другой конец коридора, откуда на детектива из темноты и из-под стёкол очков смотрят разъярённые глаза.
— Катай, — Дазай не смеет переступать порог квартиры. Ему нужна помощь этого человека, которого ему так расхваливал Куникида. — Мне нужна твоя помощь. Кто-то пытается копать под агентство и, наверное, мафию.
— Мафия, — фыркает под нос Катай и поправляет очки, скрещивая руки на груди. — Разве она не защищена от подобных атак так же, как и агентство?
— Защищена, — кивает Дазай и пытается понять, почему от взгляда этого человека ему становится настолько неуютно. — Но они умело обошли защиту агентства. Я уверен, что и с мафией случилось то же самое.
Лицо Катая изменяется в тот же момент, после чего он просит Дазая пройти и закрыть дверь. А тот и рад, шмыгая носом и снимая надоевший капроновый шарф, который ни черта не грел и не спасал от повторного заражения. Дазай даже не знал, откуда данный аксессуар взялся у него дома, но упорно носил его, как и бежевое пальто. Для Йосано явно не будет сюрпризом, если детектив сляжет с воспалением лёгких.
В небольшой квартире негде развернуться из-за протянутых буквально везде проводов и расставленных повсюду компьютеров. Дазай оглядывался вокруг и ждал вердикта Катая, который закутался в футон и явно пытался отследить злоумышленников, позарившихся на установленную им же систему защиты агентства. Попытки Дазая сделать это оканчивались неудачей — его навыки охоты были бесполезны в данной сфере. Он с лёгкостью может выследить человека в реальности, но не по тому шлейфу, который тот оставил при попытке взлома. Наверное, ему ещё многому нужно учиться, чтобы стать истинной гончей.
— Здесь явно ничего хорошего, — шепчет Катай, не отвлекаясь от компьютера. — Они не обошли защиту, но были близки к этому несколько раз. Удивительно.
— Несколько? — переспрашивает Дазай и слишком резко приближается к экрану, из-за чего Катай вздрагивает и шепчет тихое «боже». — Я засёк их всего два раза.
— Они пытались взломать агентство около пяти раз, — с упрёком для Дазая произносит Катай и поправляет очки. И тому и правда становится неловко, ведь именно он не уследил за безопасностью организации. — Они явно настроены серьёзно и хотят узнать о вас больше информации, чем у них есть.
— А сигнал откуда?
Катай шепчет «подожди», и Дазай выпрямляется, тяжело вздыхая. Ему казалось, что всё начало налаживаться, а, как оказалось, это было лишь затишье перед бурей. Хочется верить, что это ложная тревога.
— Сигнал исходит из России, — оглашает Катай и садится, кидая взгляд на резко изменившегося в лице Дазая. — Ты что-то знаешь о русских организациях эсперов?
Эта страна, окутанная вечной мерзлотой, совсем вылетела из головы детектива, который вечно относился к ней с невообразимой аккуратностью, ожидая удара в любой момент и боясь этого больше всего. Как он посмел упустить момент того, как столь противная организация занесла руку, готовясь нанести удар? Он ведь так переживал и ожидал…
Завязав шарф, Дазай пожимает плечами и благодарит Катая за помощь, попросив его следить за безопасностью данных агентства. Лишняя подстраховка не помешает, особенно когда под них пытаются копать эсперы из России. Они окутаны тайной и предпочитают не вылазить за пределы страны, но каждая портовая крыса знает — у русских эсперов можно найти очень редкие и сильные способности. И почему-то Дазай уверен, что те планируют нанести удар не только по агентству, которое, по сравнению с мафией, — грязь из-под ногтей.
В России слишком холодно, и Дазай ёжится из-за неприятных воспоминаний о тех диких морозах. Он не представляет, как вообще можно жить в таком отвратительном климате, и, судя по недовольным лицам местных жителей, даже они не хотели находиться на родине в холодное время года.
Наверное, именно после визита к Катаю в сердце Дазая закрался испуг, пуская там корни. Он не мог спать, отправляясь среди ночи на работу, чтобы убедиться, что на них пока никто не нападает, и думать о чём-либо другом — голова была забита мыслями об эсперах из России, которые в любой момент могут нанести удар. С каждым днём Дазай всё больше и больше убеждался в том, что ожидание — самая худшая пытка. Он мог лишь молча наблюдать за тем, как их базу данных пытались взломать вновь и вновь, и был невероятно рад, что попросил у Катая помощи, после чего тот усилил защиту. Впервые в своей жизни он чувствовал себя добычей, причём одной из самых лёгких.
Для гончей самая лёгкая добыча — одинокий кролик, пытающихся скрыться среди невысокой пожухлой травы. Его выдают длинные уши и бешеное сердцебиение, и от гончей его не спасают даже быстрые ноги — та тратит не так много времени на то, чтобы вцепиться в него зубами и отнести довольному хозяину. И Дазай чувствовал себя именно кроликом, не понимая, когда упустил момент своего превращения из охотника в добычу.
Его уже ранили.
Раненые животные пытаются позвать на помощь, но это не привело ни к чему, кроме выяснения причины ранения. Единственное, что мог сделать Дазай в такой ситуации — предупредить об опасности других.
— У тебя уже паранойя, — закатывает глаза мафиози и делает глоток кофе из стаканчика, сильнее сжимая тот в руке и ёжась из-за резкого потока холодного ветра. Как и Дазай, он никогда не одевается по погоде, а ещё отказывается менять свою «стильную» шляпу на тёплую шапку, когда на улице без остановки валит снег. — У нас нет конфликтов ни с какой организацией оттуда. Зачем вообще кому-то нападать на эсперов портового города? Это, по крайней мере, не выгодно.
— С чего ты взял, что за это время там не могла появиться новая организация, желающая вам зла? — Дазай кашляет в ладонь и прячет руки в карманы, надеясь на скорое возвращение домой и возможность согреться под тёплым пледом. Ещё бы он с удовольствием поспал, но последнюю неделю его мучает бессонница.
— Либо они уже такие сильные, либо слишком глупые. Скорее всего второе, — скептически протягивает Чуя и кидает взгляд на Дазая, который выглядел так, словно был готов превратиться в сосульку. — Все твои мечты о суициде сойдут на «нет», если ты не начнёшь теплее одеваться. От переохлаждения сдохнуть захотел?
Зима — противное время года, когда нужно кутаться в неимоверное количество одежды, которая лишь мешала двигаться. Из-за холода появлялась сонливость и нежелание выходить на улицу — там поджидал коварный грипп и простуда, — и, к тому же, нюх затуплялся, не позволяя нормально охотиться. Дазай ненавидел зиму.
— А ты волнуешься? — усмехается он и резко останавливается, наблюдая за тем, как не ожидающий этого Чуя чуть не врезается в прохожего, тут же извиняясь и поворачиваясь к бывшему напарнику, готовый его убить. — Ты сам вырядился, как на показ мод. Не для меня ли старался?
Глаза мафиози вспыхивают неподдельной злостью, после чего тот замахивается, желая отвесить Дазаю подзатыльник, но детектив умело уворачивается и ловит руку Чуи, сжав его запястье. Он, кажется, совсем забыл о том, зачем упросил Чую встретиться с ним, уделяя внимание тому, как мафиози забавно злится и оскорбляет его.
— Я больше никогда не соглашусь встретиться с тобой, — ворчит Чуя и поправляет съехавшую набок шляпу. — Придурок.
— В любом случае, — Дазай снова кашляет и думает, что нужно спросить у Ацуши, куда он дел те таблетки. — Проверь, не пытался ли кто взломать вас. И свяжись со мной.
— Если кто-то пытался нас взломать, то это уже не твои проблемы, — фыркает Чуя и разворачивается на каблуках дорогих туфель, собираясь удалиться прочь отсюда. Дазай, возможно, и являлся придурком, но его слова всё же нужно проверить, потому что врать ему просто незачем.
Отчасти Чуя прав — дела и проблемы мафии уже никак не касаются Дазая, но, с другой стороны, если его предположения окажутся верными — это будет уже общая проблема и агентства, и мафии. Кто-то упорно пытается узнать о них всё, что только можно, и это далеко не добрый знак. Особенно если речь идёт о эсперах, скрывающихся в России, куда лучше не соваться, иначе можно просто-напросто не вернуться — у организаций слишком жесткие правила и законы, по которым играть практически невозможно.
Проводив взглядом Чую и заметив, что тот торопливо прикуривает и ускоряет шаг, Дазай вздыхает и направляется в агентство, думая о том, что мафиози может заработать рак лёгких, учитывая, что за четыре года ни черта не изменилось, даже его вредная привычка — Дазай уверен, что тот до сих пор дымит, как паровоз. В жизни Чуи есть какая-то стабильность, в отличие от вечного хаоса, происходящего с Дазаем, и последний совсем немного завидует бывшему напарнику, заимевшему хорошую должность и избавившемуся от главной проблемы — самого Дазая. Если не брать в расчёт тот факт, что Чуя подвергает свою жизнь огромному риску — у него всё даже слишком хорошо. По крайней мере, ему больше никто не отравляет жизнь, разве что изредка, когда они встречаются либо совершенно случайно, либо по какому-либо поводу — так, как было сегодня.
Благодаря этой встрече Дазай смог немного отвлечься от мыслей о возможной опасности и окунуться в воспоминания и раздумья насчёт того, как сильно изменилась внутренняя структура мафии после его ухода. Он был уверен, что теперь Мори куда строже относится к сотрудникам — воспитанник обжёг его слишком сильно, чтобы он теперь доверял подчинённым так же, как и раньше. В прочем, это было не так важно, как крики Куникиды о вечных опозданиях напарника, ведь обед закончился полчаса назад, а тот удосужился вернуться только сейчас.
Что русским нужно было от обычных портовых крыс, не старающихся вылезти из зоны собственного комфорта? В Йокогаме не было ничего особенного, если не учитывать преступную организацию, получившую разрешение на свою деятельность. Это был обычный портовый город, в котором, словно по канонам, была мафия, проникшая почти во все структуры и немного портящая жизнь мирным жителям. А если говорить об агентстве, то это уже совсем смешно — кому понадобится такая незначительная организация? Дазаю хотелось верить, что всё будет в порядке, потому что даже незначительные конфликты с мафией изматывали его, не говоря уже о нападении откуда-то извне.
Витрины магазинов начали украшать мишурой и новогодними игрушками, что лишь портило только появившееся праздничное настроение. Даже в офисе агентства появились дурацкие украшения, которые Дазаю так и хотелось сорвать, когда он оставался в офисе один, дописывая отчёт или проводя всю ночь в серверной. Город накрывала предновогодняя суета и волнение: все скупали подарки, строили планы на предстоящий праздник и переживали, что будущий год не сможет порадовать их чем-то новым. В воздухе буквально чувствовался этот запах надежды и завышенных ожиданий, а лица людей, искрящие неизвестно откуда появившейся радостью, раздражали. Каждый год происходит одно и то же, а Дазай так и не смог привыкнуть к этому. Если честно, он не особо любил праздники, забывая даже про свой день рождения, а когда весь мир начинал погружаться в этот хаос подарков и сухих пожеланий, то это вызывало лишь недоумение. Вокруг обычного перехода к следующей цифре календаря устраивали непонятный цирк, и Дазай, наблюдая за этим со стороны, мог лишь закатывать глаза.
— Где вы будете праздновать, Дазай-сан? — спрашивает Ацуши и зарывается носом в вязаный шарф, искоса смотря на идущего рядом Дазая.
— Я не буду праздновать, — пожимает плечами Дазай, чуть прибавляя шаг, желая добраться до общежития чуть быстрее — было прохладно, пусть он и приобрел себе тёплый шарф и пальто. Йосано потащила его с собой за покупками, говоря, что детективу срочно нужны тёплые вещи, и не принимая его отговорки. Пришлось немного утеплиться, потому что Дазай не особо хотел ссориться с женщиной, имеющей личную коллекцию холодного оружия.
В последнее время наставник казался Ацуши слишком странным. Он не стал задавать лишних вопросов, пробормотав тихое «понятно», и подняв взгляд, надеясь увидеть на горизонте общежитие.
— Я думал предложить вам…
— Ацуши, — прерывает воспитанника Дазай, вызывая недоумение своим холодным тоном. — Я очень благодарен тебе, но у меня есть дела поважнее.
Ацуши не остаётся ничего, кроме как промолчать и погрузиться в раздумья насчёт того, что случилось с Дазаем, который неожиданно стал таким холодным и чёрствым, что раньше крайне редко замечалось за ним. В агентстве всё реже можно было услышать его перепалки с Куникидой, и этого стало не хватать, как бы удивительно это не звучало. Ацуши думал, что в жизни Дазая произошло что-то, чем он не особо хотел делиться, и не расспрашивал его об этом, решив, что наставник расскажет всё самостоятельно, если захочет. Это вряд ли произойдёт, учитывая, насколько Дазай скрытный человек, но надежда ведь умирает последней.
Расставшись с воспитанником, Дазай тяжело вздохнул и поспешил к себе, пытаясь вспомнить последний раз, когда он праздновал Новый Год. Наверное, это было в подростковом возрасте, но уже тогда Дазай не особо любил этот праздник, считая это лишним предлогом для людей выпросить у друзей и близких подарок, который не могут позволить себе сами. Несмотря на такую точку зрения, Дазай всё-таки сделал подарок Чуе, который только стал его напарником после долгих и изнуряющих тренировок. Он уже не помнит, что подарил мафиози, да это и не так важно. Зато в его памяти остался фрагмент того, как они, шикая друг на друга, выкрали у Коё бутылку вина и, достаточно быстро осушив ту, заснули на полу, после чего были найдены наставниками. Они, вроде бы, беспрерывно тренировались всю последующую неделю в качестве наказания.
Это было так давно.
Дом встречает Дазая оглушительной тишиной и пустотой, которая царила даже в небольшом холодильнике — продуктами детектив принципиально не закупался, питаясь в кафе под агентством. Тем более, на голодный желудок, да ещё и в тишине, думается куда лучше. Правда, тот самый голодный желудок совершенно не знал о планах Дазая, поэтому урчал на всю квартиру, заставляя детектива заглянуть в бумажник и задуматься о покупке банального рамена. И, решив, что можно купить хоть какой-нибудь полуфабрикат, так как Дазай не умел готовить от слова «совсем», тот отправился в ближайший магазин, надеясь что той небольшой суммы, обнаруженной в кошельке, будет достаточно для утоления голода до завтрашнего дня.
Вовсю валил снег, люди куда-то спешили и изредка заваливались в небольшие сугробы из-за скользкой дороги, а мигающие ярким светом вывески магазинов раздражали глаза, почти что вызывая приступ эпилепсии. Всё слишком яркое и одновременно с тем до боли фальшивое, и было больно смотреть на происходящее. Украшения появились только неделю назад, а Дазай уже не мог дождаться момента, когда тех отправят пылиться на склад до следующего года. Слишком броско и тошнотворно. Хотелось закрыть глаза во время вынужденных выходов из дома, но вряд ли прохожие, в которых Дазай обязательно врежется, поблагодарят его — скорее пошлют на все четыре стороны, а если не повезёт, то ещё осыпят угрозами и, возможно, влепят несильную пощёчину. Всем хотелось соответствовать какой-то американской мечте и казаться счастливыми в канун праздника, правда выходило не у каждого или, если быть точным, вообще ни у кого. Люди не могут вытянуть себя из бесконечных проблем для того, чтобы лишь насладиться праздником. По мнению Дазая, лучшее вообще не вылазить из своего панциря, иначе можно очень сильно пораниться при попытке влезть обратно. Единственный плюс праздников — большие скидки на всё, что угодно, и Дазай может радоваться только этому, зная свой скудный бюджет.
В это время года город становится похожим на самый настоящий муравейник — все куда-то спешат и копошатся, отчего становится даже смешно. На кассах выстраиваются огромные очереди, в кафе, красиво украшенных к празднику, становится подозрительно много посетителей, желающих выпить чашечку кофе с корицей, и, главное, на улицах всё больше и больше людей, идущих наперевес с огромными сумками с подарками. Из-за праздника дел становится невпроворот, поэтому Дазай предпочитает не праздновать, экономя своё время на более важные вещи.
Глаза разбегаются в разные стороны из-за ценников, твердящих об акции, и Дазай вспоминает, почему никогда не ходит в магазин самостоятельно. Ему хочется схватить буквально всё, а бюджет ведь не резиновый, да и слишком часто он хватает совершенно бесполезную ерунду, вроде сладкого. Делая глубокий вдох, он останавливается около отдела с полуфабрикатами и всматривается в цены, кусая губы и желая повеситься на своём бесполезном капроновом шарфе, который валялся под вешалкой где-то с неделю. Неделю назад Йосано нацепила на коллегу это шерстяное и колючее недоразумение, твердя о здоровье, и после чего Дазай начал ненавидеть мир ещё больше. Нужный полуфабрикат быстро находится и, схватив лапшу быстрого приготовления, Дазай отправляется в другой отдел, думая о том, что безумно хочется чего-нибудь сладкого к кофе. Только стоя напротив разнообразных конфет и рассматривая упаковки имбирного печенья Дазай вспоминает, как заварил последний кофе сегодня утром, выкинув пустую банку этой растворимой бурды в мусорное ведро. А небольшая сумма, лежащая в кошельке, не позволяет купить всё сразу. Выбор падает на банку кофе.
На кассе сидит миловидная девушка с красивыми голубыми глазами и приветливой улыбкой. Она пробивает лапшу и банку кофе, озвучивает сумму и окидывает детектива оценивающим взглядом, останавливаясь на дрожащих руках, вцепившихся в кошелёк, и поправляя свои русые волосы, собранные в хвост и лежащие на плече. Дазай видел её несколько раз на этом же самом месте, вспоминая, что неделю назад её волосы были тёмно-каштановыми, и протягивает ей купюру, торопясь закинуть в пакет свои покупки — в руках нести не очень хотелось хотя бы из-за того, что перчатки Дазая покоятся на кухонном столе.
Он ненавидит перчатки.
Всё это уже настолько приелось, что аж тошнит. Похоже на хоть какую-то стабильность, которой Дазай пытался достичь, но выглядит отвратительно. Возможно, он и сам не заметил, как его жизнь обрела стабильность: постоянная работа, устоявшийся круг общения, привычка пить растворимый кофе в десять утра, когда, по идее, нужно быть уже в офисе, и постоянные душевные терзания, касающиеся ошибок прошлого. Если это была та самая стабильность, то Дазай прямо сейчас запрыгнет в петлю, которая часто мотается под потолком в комнате общежития, ожидая своего звёздного часа. Хотелось чего-то совсем противоположного этой тоске, но стоило появиться угрозе, исходящей от таинственной организации, так Дазай сразу устало застонал и мысленно попросил Бога дать ему отдохнуть от подобного. Наверное, он и сам не знает, чего именно хочет.
Уличные фонари загорелись тусклым светом, прохожих стало заметно меньше, а до общежития оставалось всего ничего. Здание уже виднелось на горизонте, и Дазай был неимоверно рад, чувствуя, как рука, сжимающая лямки пакета, медленно превращается в ледышку. Ну хоть снег прекратил валить, предоставив более хорошую видимость и подарив счастливую возможность не щуриться так, словно у каждого человека на улице зрение было около минус пяти, чтобы защитить глаза от надоедливых снежинок. В душе наступило какое-то спокойствие, когда Дазай подумал о том, как уже через несколько минут заварит себе лапшу, нальёт кофе и сможет отдохнуть, листая новостную ленту. И оно разрушилось так же внезапно, как и появилось.
Речь шла о стабильности? Забудьте этот бред и никогда больше о нём не вспоминайте. Жизнь совершенно хаотична и в ней нельзя обрести какую-то стабильность, если только временную, чтобы немного успокоиться, а потом снова пуститься в пляс по раскалённым углям, матеря весь белый свет. Мечтам Дазая было не суждено сбыться с самого начала, да он и не был уверен в том, о чём мечтает. Похоже на те типичные детские мечты, когда чадо требует у родителей единорога, а те не могут объяснить ребёнку, что такого животного не существует, потому что им просто не верят. Для Дазая стабильность — это такой же единорог, как для пятилетней девочки, что насмотрелась мультиков.
Прислонившись спиной к двери квартиры, Чуя кидает взгляд на замершего в нескольких метрах от него Дазая и тут же меняется в лице, делая шаг навстречу детективу. А последний самодовольно хмыкает и подходит ближе, совершенно не боясь мафиози, пытающегося прожечь в нём дыру одним лишь взглядом.
— «Свяжись со мной, Чуя»! — припоминает фразу бывшего напарника Чуя и бьёт того в плечо. — А ничего, что у меня даже твоего номера нет?! Дебил.
— Ты сам не спросил, — Дазай потирает плечо и достаёт ключи из кармана, собираясь открыть дверь. — Зато потренировался в слежке. Понравилось следить за мной?
— Закатай губу, — фыркает Чуя и проходит в квартиру после детектива, вцепившись в дверной косяк из-за царившей везде темноты. — Было очевидно, что ты живёшь в общежитии при агентстве.
Щёлкнув выключателем, Дазай скидывает обувь и проходит на кухню, предоставляя Чуе возможность осмотреть его жилище и собраться с мыслями прежде, чем чайник успеет вскипеть. Обычно Дазай никого так легко не впускает в своё личное пространство, но
это же Чуя.
В скромной однушке нет практически ничего: в углу валяется сложенный футон, на нём покоится ноутбук, в противоположном углу стоит напольная вешалка, не способная похвастаться большим ассортиментом одежды, а под ней — стопки книг и ежедневников. Выглядит слишком уж пусто, но, по правде говоря, Дазаю плевать. Ему важно лишь спальное место, наличие выхода в интернет и кухня, где он проводит большую часть времени, когда находится в квартире: там и чайник под рукой, и стол, над которым Дазай слишком часто горбится, делая запись в ежедневник или печатая отчёт, потому что сил сделать это на работе просто не оставалось. Эта квартира совершенно не похожа на ту, где он жил раньше.
— Кофе будешь? — раздаётся с кухни, и Чуя вздрагивает, отвлекаясь от оценки помещения.
— Я не пью такое дерьмо, — кидает мафиози и, наконец скинув обувь, проходит к вешалке, чтобы закинуть на неё синее пальто. Он ожидал едкого комментария о том, что за четыре года у него так и не появилось чувство стиля, но Дазай, на удивление, молчал. Всё было как-то не так.
С кухни слышится тихий щелчок — чайник вскипел. Чуя закидывает пальто на вешалку и опускает взгляд на пол, разглядывая обложки нескольких книг и понимая, что те были на излюбленном Дазаем итальянском. В промежутках между тренировками им было совершенно нечем заняться, и тогда Дазай заявил, что начал изучать итальянский. Помнится, Чуя назвал его придурком, словно ему не хватало английского, поспешно вбитого в голову наставниками, но уже через пару недель взялся за изучение французского и поистине наслаждался этим, ведь он мог безнаказанно оскорблять напарника. Правда, Дазай мог заниматься тем же самым, что сейчас не имело совершенно никакого значения.
Рядом с книгами устроилась небольшая стопка из старых и не очень ежедневников Дазая, куда он часто делал какие-то записи. Чуя впервые заметил это, когда они ещё не заработали достаточно денег, чтобы купить отдельное жильё, и жили в двушке, где комнаты были невероятно маленькими — Мори не любил баловать их. Дазай очень часто забывал ежедневник на кухне или оставлял на кофейном столике перед диваном, на котором угробил всю свою осанку, потому что Чуя не захотел делиться удобной постелью в отдельной комнате. Читать записи напарника Чуя, конечно же, не решался, но интерес к ним питал до сих пор.
В той маленькой квартирке на окраине городе все стены гостиной были обклеены фотографиями людей, которые должны погибнуть от рук дуэта. Иногда Дазай проводил свои небольшие расследования, выпрашивая у Мори личные дела беглецов и помогая ему найти этих предателей, чтобы придать их правосудию. Только после ухода напарника Чуя понял, что именно эти дела и помогли тому сбежать и избежать наказания. Дазай знал, как это работает изнутри, и воспользовался этим. Он просто брал самые удачные случаи побегов, исправлял их ошибки и спокойно выстраивал собственный план. И всё это происходило прямо под носом у Чуи, который думал, что Дазай решил направить свою бессонницу в полезное для организации русло. Чуя не уследил за напарником. Признать это было больно, но ему пришлось.
Окна выходили прямо на порт, благодаря чему можно было даже не заводить будильник — какое-нибудь воющее судно обязательно разбудит напарников вовремя. Вечный шум очень часто мешал спокойно жить, и Чуе хотелось поскорее накопить нужную сумму и переехать, оставив напарника наедине с этими «прекрасными звуками» портового города. Но всё сглаживал прекраснейший вид, открывающийся на закатное солнце, заходящее за черту океана и одаривающее гладь воды яркими бликами. Когда у Двойного Чёрного всё было хорошо и те не горели желанием убить друг друга прямо сейчас, они могли позволить себе провести время за наблюдением того самого заката, попивая кофе — из турки, а не отвратительный растворимый, — и разговаривая о чём-то совершенно отстранённом, не касающемся работы, которая и так уже в печёнке сидела. Возможно, это было самое счастливое и беззаботное время для них обоих.
А ведь они так и не успели разъехаться.
— Ты завис, Чуя.
Мафиози вздрагивает и заезжает локтем по рёбрам Дазаю, который из-за этого проливает немного кофе на пол и болезненно хрипит. Совсем забыл о том, что к Чуе лучше не подкрадываться сзади.
— Идиот, — шипит Чуя и проводит рукой по волосам, откидывая глупую ностальгию в сторону. Он лишь вспоминает о том, как выносил вещи Дазая, но не для того, чтобы помочь ему с переездом, а на ближайшую помойку. Напарник сбежал прежде, чем Чуя осуществил свою угрозу оставить его наедине с воем торговых посудин.
— Бьёшь всё так же больно, — хмыкает Дазай и выпрямляется, делая глоток кофе. Он осматривает лицо Чуи, замечая большие синяки, и задается вопросом: насколько хорошо тот справляется со своей новой должностью? Чуя готов вылить Дазаю на голову этот злополучный кофе, но сдерживается, вспоминая цель своего визита.
Они перебираются на кухню, и Чуя, пойдя на поводу у резко ударившего его желания поспать, наливает себе этот отвратительный кофе. Он делает глоток и расставляет все свои мысли «по полочкам», думая, с чего начать. И он не находит вариант лучше, чем сказать всё прямо, потому что в голове была самая настоящая каша.
— Нас и правда пытались взломать и вытащить информацию, — произносит он на выдохе, не отрывая взгляд от кружки.
По всему телу Дазая пробегает дрожь. Он делает глубокий вдох и старается запить пробуждающуюся панику не самым вкусным кофе, мельком думая о том, что так и не поел — лапша покоится на кухонной тумбе, ждёт своего часа. А Дазаю начинает казаться, что сегодня он уж точно не поест, да и не поспит тоже. Ноги уже сами хотят унести его к Катаю на другой конец Йокогамы, но лучше, конечно же, к директору, который наверняка знает, что делать в такой ситуации.
— Какую именно информацию? — интересуется Дазай и мешает кофе ложечкой, словно сахар не растворился в нём пару минут назад.
Будучи главой Исполнительного Комитета, Дазай предлагал боссу хранить все важные документы исключительно на бумаге, не занимаясь муторной оцифровкой. К его словам прислушались, но уже вскоре Мори понял, что это будет крайне неудобно, учитывая, что некоторым членам организации придётся приезжать в главный штаб каждый день с другого конца города, где они спокойно занимаются своей работой. Видеть раздражающие лица подчинённых так часто не особо хотелось, поэтому Мори откинул в сторону идею воспитанника. И сам же теперь укололся.
О том предложении вряд ли кто знал, но вот Чуя отчётливо помнит, как Дазай рассказывал ему об этом, утверждая, что таким образом они могут избежать утечки. Тогда Чуя фыркнул и сказал, что Мори прав — это правда невозможно неудобно, а теперь сам готов был драть волосы на голове, понимая, что вся организация пострадает из-за простого желания находиться в комфорте и удобстве и избавиться от лишней нужды брать в руки ручку или гнать в главный штаб за простым отчётом.
— О нынешних пяти боссах, — бросает Чуя и делает глоток кофе, морщась и загораясь желаем положить в рот дольку лимона, чтобы перебить этот отвратительный вкус. — Как ты пьёшь эту дрянь?
Пытаясь сдержать смех, Дазай растягивает губы в улыбке и резко выдыхает, пытаясь успокоиться. Но стоит Чуе поморщиться ещё раз, как всё самообладание летит к чёрту, а от стен кухни отражается звонкий смех Дазая. Подобного стены этой квартиры ещё никогда не слышали.
— Какой же ты, мать твою, придурок! — вскрикивает Чуя и хочет кинуть в бывшего напарника чайной ложкой, но сдерживается, понимая, что на этом не закончится. Ему нужно быстрее закончить болтать с этим придурком в бинтах. — У меня нет времени болтать с тобой, Дазай!
Ситуация действительно не из приятных. Дазаю приходится успокоиться и откинуть в сторону желание разозлить Чую так, чтобы из его ушей повалил дым, натянув на лицо маску абсолютной серьёзности. Это чуть не случилось с агентством, и Дазай считает, что его бессоннице обязаны все его коллеги, чьи данные могли оказаться в руках злоумышленников, если бы не отсутствие возможности спать у детектива.
— Я знаю лишь то, что это зачем-то нужно русским, — пожимает плечами Дазай, сверля взглядом недовольного и борющегося с желанием придушить его Чую. Не хватает только взбухшей на лбу вены, чтобы показать, насколько этот мини-мафиози может быть напряжён.
— Им, видимо, совсем делать нечего, — устало вздыхает Чуя, пытаясь вспомнить хоть одну более-менее известную и опасную организацию из России. Но на ум ничего не приходит, кроме той, с которой их когда-то послали разобраться — претендовали на порт, словно им своих мало. Они давно погребены под пеплом и не могут представлять никакую угрозу в принципе. Видимо, Дазай был прав, говоря, что появилась новая организация, причём достаточно наглая, чтобы бросить вызов Портовой Мафии. Насколько она была сильной — неизвестно. — Как думаешь, зачем они рвутся сюда?
— Не знаю, — честно отвечает Дазай и тут же ловит удивлённый взгляд Чуи. Чтобы Дазай ничего не знал… Это, по крайней мере, странно. — Даже не могу предположить, если честно. Здесь главенствует Портовая Мафия, которая разрослась слишком сильно, и будет бесполезно пытаться вас свергнуть — ваши люди абсолютно везде. И вы не в упадке, как было когда-то. Я правда не знаю, на что они рассчитывают и чего хотят. Возможно, они просто сумасшедшие, или мафия с агентством — не их главная цель.
— А что тогда является их главной целью? Обычный шпионаж для подстраховки? Это глупо. Зачем вообще красть данные сотрудников без цели уничтожить организацию?
— Почему ты спрашиваешь у меня? Я не знаю всё на свете, Чуя. Пораскинь мозгами самостоятельно в кои-то веке.
Слышно, как Чуя скрипит зубами, но после этого ничего не следует. Дазай ожидал заполучить кофе в лицо, а вынужден наблюдать за метаниями Чуи, который не знал, что делать. По сути, это не является его проблемой — она касается его совсем немного, как члена организации, и пролетает мимо, потому что он — глава Исполнительного Комитета, не отвечающего за подобное. Чуя может расслабиться и спокойно пить кофе, сваренный в турке, у себя дома, но не может успокоиться, потому что мешает чрезмерное чувство ответственности и преданность организации, настоящее волнение насчёт того, что происходит внутри. Дазай его понимает, ведь когда-то это коснулось и его, быстро отпустив. А Чуя страдает этим до сих пор по простой причине — кроме мафии у него нет ничего.
После нескольких минут молчания и наблюдения за напряжённым Чуей, не знающим, что нужно делать, Дазай произносит:
— Давай выпьем.
В холодильнике давно простаивает вино, пусть и не такое дорогое, как из личной коллекции Чуи. Коллеги подарили бутылку Дазаю на день рождения, видимо подумав, что это его любимый алкоголь, если детектив так много о нём знает, когда на самом деле Чуя виноват в том, что у Дазая в голове слишком много этого чёртового вина.
Дазай терпеть не может вино.
— Это ты специально купил? — усмехается Чуя и забирает бутылку из рук бывшего напарника, вглядываясь в этикетку и вскидывая бровь. — Ждал, пока я загляну к тебе на огонёк?
— Конечно, — протягивает Дазай и ставит перед мафиози бокал, положив рядом штопор. Сам он не умел открывать вино, потому что просто-напросто не пил его. Он, конечно, не будет воротить нос, если не будет больше никакого выбора, но если будет второй вид алкоголя, то, скорее всего, Дазай выберет именно его. Вино слишком приелось за годы партнёрства. — Купил специально для тебя, Чуя.
Чую так же, как и Дазая, учили охотиться — в прямом и в переносном смысле, — но они оба были бессильны и не могли защитить свои организации. И обоих это не особо радовало, особенно после новости о том, что угрозой могут являться русские эсперы. Кому они в своей жизни так насолили, что на них обратили внимание именно эти люди? С этими представителями преступного мира, а эсперы слишком часто принимают именно такую позицию, неприятно общаться и контактировать, так как они всё воспринимают в штыки и всегда находятся начеку, ожидая предательства даже от самых близких. Тогда, много лет назад, когда Двойной Чёрный только начинали свою карьеру, русские показались дуэту такими же холодными и хмурыми, как и их страна, и они поспешили покинуть её, матерясь и жалея о поездке в принципе из-за царящей в тот момент зимы. Сейчас они ни за что не согласятся отправиться туда до начала хотя бы весны.
Бокал вина помогает Чуе немного расслабиться, а для Дазая ничего не меняется. В его голове до сих пор слишком много мыслей, от которых ему хочется избавиться, и навязчивая мысль о том, что ему срочно нужно поесть, выделяется из единого потока больше всех. Если мысли о еде и правда отодвинуть на второй план, то на первый вылазят воспоминания о временах, когда Дазай ещё был в мафии и изредка выпивал в злополучном баре, а ещё более редко — с напарником в их небольшой квартире, которую детектив до сих пор называл коробкой. Эти воспоминания греют душу, особенно когда Дазай вспоминает мягкую и тёплую улыбку Одасаку, и слёзы невольно наворачиваются на глаза, но Дазай никогда не плачет. Отбросив сантименты в сторону, он напоминает себе, что нельзя жить прошлым, и поэтому нахождение Чуи в этой квартире ощущается очень странно. Это человек из прошлого в настоящем, и Дазаю требуется время, чтобы смириться с этим. Он же думал, что больше никогда не выпьет с бывшим напарником.
— Ты до сих пор пытаешься умереть? — интересуется Чуя и кивает на руку Дазая, тянущуюся за бутылкой и обернутую бинтами, наверное, до самого плеча. Чуя уже не помнил, как суицидник бинтовал себя и по какой причине.
Или же он и не знал причину? — Это так по-детски. Не можешь справиться со своим максимализмом?
— Это мне говорит человек с коллекцией безвкусных шляп и чокером? — усмехается детектив и, налив себе ещё вина, делает небольшой глоток. Он не может сказать ничего путного насчёт этого напитка, разве что заметить, что от него не хочется блевать. От дешёвого вина и правда хочется побыстрее очистить желудок, а это было не то чтобы отличным, но достаточно хорошим. Видимо, у его коллег всё-таки был вкус.
— Безвкусных шляп? Ты носишь одно и то же пальто в любой сезон, — фыркает Чуя с максимально надменным видом и допивает третий бокал. Дазай считает, потому что по-другому с Чуей нельзя.
— У меня новое пальто вообще-то. Тёплое, — Дазай кидает взгляд на пальто, лежащее на напольной вешалке рядом с ярко-синим кошмаром, принадлежавшим Чуе, и невольно улыбается. — Что за ужас? Ты никогда не заимеешь чувство стиля, Чуя. Смирись с этим уже.
А если говорить честно, Дазаю всегда нравилось то, как одевается Чуя: начиная шляпой с дурацкой цепочкой и заканчивая кроем очередной рубашки, коих у мафиози было невообразимое множество, ведь портупея у него может быть одна, но одежда под ней так или иначе должна меняться. Да и Чуе просто нравилось покупать новую одежду и занимать ещё одну полку в шкафу, который уже ломился от огромного количества вещей. Дазай часто говорил, что этим Чуя походит на девушку-модницу, которая не знает, куда ещё деть деньги любимого мужа, и отхватывал за это подзатыльник. Сейчас вряд ли что изменилось, разве что Чуя купил себе огромный и вместительный шкаф-купе, вмещающий все его шмотки.
Происходящее отвлекает от мыслей о русской организации, пытающейся сунуть нос туда, куда не следует. Дазаю становится не до этого, когда Чуя ворчит что-то про это ужасное синее пальто, купленное за бешеную цену, а детектив даже не может вспомнить цену собственного, так как покупал чуть ли не глядя, желая поскорее отправиться домой. Он оказался доволен результатом только после возвращения в магазин, где купил вещь, и поменял её на размер больше — слишком жала в плечах, грозя разъехаться по швам от одного резкого движения. Становится интересно, где именно Чуя приобрел этот синий кошмар, но Дазай молчит, допивая очередной бокал вина, которое впервые за долгое время не кажется таким уж и ужасным.
Это чуть ли не первая их встреча с тех пор, как Дазай предпочёл перейти на сторону агентства. До этого не было возможности, да и надобности, потому что они прекрасно чувствовали себя, когда не видели друг друга ежедневно, разделяя и без того маленькую квартиру. Помнится, Чуя, узнав, что Дазай не собирается возвращаться, устроил перестановку и даже прикупил другую мебель, а если точнее — диван, потому что из старого чуть ли не пружины торчали, и было непонятно, как Дазай мог на нём спать. Смена обстановки немного помогла Чуе в том, чтобы не чувствовать себя разбитым вдребезги из-за потери огромной части своей жизни. Наверное, именно поэтому они и не виделись на протяжении нескольких лет — Чуя бы сразу перерезал Дазаю глотку, а тот бы и не сопротивлялся, понимая, что заслужил. Только сейчас они могли спокойно находиться в одной комнате, когда все обиды и сожаления давно отпустили их. Они просто смирились с тем, что больше не являются тем самым Двойным Чёрным.
Дурацкий пищащий звук раздражает слух и выдёргивает сознание из достаточного мрачного сна, где Дазай видит знакомые стены главного штаба, дотрагивается до дубового стола в своём кабинете, где пахнет елью. В кабинете всё точно так же, как и четыре года назад, даже рисунок Элизы, стоящий в рамке на столе, и единственная пишущая ручка, которую ещё нужно найти среди кучи остальных давно отбывших свой срок. Руки трясутся так же, как и тогда, и запястья безумно саднят из-за недавно сделанных порезов, когда Дазай пишет отчёт о миссии и материт Чую, свалившего работу на него из-за надобности съездить к ним домой — Дазай забыл выключить газ или утюг. Подробности сна понемногу пропадают из памяти, потому что пищащий звук не даёт Дазаю провалиться в него обратно, и приходится вытянуть руку и по-инерции провести по экрану мобильного пальцем, чтобы выключить будильник.
К сожалению, через десять минут писк раздаётся снова, прогоняя сонливость окончательно. Дазай приподнимается на локтях, смотря в экран телефона, который говорит о том, что время уже восемь утра и через час нужно быть в агентстве, и возникает необычное чувство жажды, да и голод пробуждается снова, ведь вчера детектив так и не съел свой рамён. Он хрустит шеей, потягивается и задумывается о деле, которое на него сегодня повесит Куникида — предчувствие буквально кричит об этом, а оно никогда не обманывало детектива. Взгляд цепляется за рыжую макушку, и Дазай тяжело вздыхает, поднимаясь с футона и тут же слыша, как хрустят затёкшие суставы. Ещё с минуту он смотрит на развалившегося по всему футону мафиози, и думает о том, что нужно бы разбудить его и отправить на работу. Ну или хотя бы домой.
Зубная паста закончилась, поэтому Дазай прикладывает максимальное количество усилий, чтобы выжать из тюбика её остатки. В голову ударяет воспоминание о том, как он вчера укладывал Чую на футон, выслушивая его жалобы о том, что утром у него будет болеть спина из-за сна на полу. Дазаю выбирать не приходится, он доволен даже не особо мягким футоном, в то время как Чуя слишком обнаглел. Наверное, раньше и детектив был таким, но сейчас ему не требуется так много. Он может и на полу без футона поспать, если потребуется, ведь он не неженка, как некоторые.
Выйдя из ванной, Дазай слышит шум воды на кухне и замечает пустой футон на полу. Видимо, Чуя справился с задачей пробуждения и без него.
— Твой будильник надоел пищать, — ворчит мафиози и ставит электрический чайник на базу, щёлкая выключателем.
— И тебе доброе утро, — усмехается Дазай и плюхается на стул, наблюдая за тем, как Чуя, одетый в одну мятую рубашку, насыпает в кружку растворимый кофе. — А мне ты не хочешь заварить кофе, Чуя?
— Сам сделаешь, — недовольно фыркает Чуя, но всё равно ставит перед собой ещё одну кружку и насыпает в неё кофе, заливая кипятком. Дазай пьёт без сахара.
— Какая забота, — расплывается в улыбке детектив, забирая из рук мафиози кружку, и делает глоток кофе, слегка поморщившись. Слишком крепко для него.
Вчера у Чуи не было никаких сил возвращаться домой. Он был выжат, словно лимон, и мысли о хаосе, происходящем в офисе, отказывались покидать его даже после выпитой на двоих бутылки вина. Ему требуется больше алкоголя, чтобы забыться и начать нести несуразный бред, но Дазай не мог предложить ему что-то ещё — у него была только эта бутылка вина, которую он никак не мог выпить в одиночку. Горе-мафиози пришлось уложить на футон, хоть тот и пытался схватить своё кошмарное пальто и убраться прочь из этой злополучной квартиры. Садиться подвыпившим за руль — не самая хорошая идея, из-за чего Дазай и убедил Чую остаться, пусть позже, заполучив удар по лицу и лишившись законного куска одеяла, пожалел об этом, начав думать, что было проще позволить мафиози сесть в машину и угнать в свой идеальный и уютный дом. Почему идеальный? Дазай уверен, что в жилище Чуи пахнет моющими средствами так же сильно, как на их старой квартире солью из-за непозволительной близости с океаном. Чистота и дурацкие ошейники — это кинки Чуи, от которых он не может избавиться. Да и, видимо, не хочет.
Говорят, что жилище отражает душу человека: если там один мусор и пыль, то в душе у его хозяина такая же помойка; чистота и порядок тоже говорят сами за себя, в точности, как и царящая в квартире или доме пустота. Дазай осматривал свою квартиру и понимал, что та и правда отражает его душу — там так же пусто и есть место только нескольким жизненно важным вещам, вроде тёплых воспоминаний о давно погибшем друге и паре светлых моментов из его жизни. А вот Чуя явно обманывает всех своих гостей, потому что у него в душе вряд ли царит такой же порядок, как и в доме. Он сам представляет из себя ураган эмоций, питающих его энергией и сносящий всё на своём пути. Порядок — это, конечно, красиво, но по-настоящему красива душа Чуи, пропитанная искренними и чистыми эмоциями, и самое обидное, что он пытается спрятать её. Хотя, ничего удивительно в этом нет, учитывая его работу и то, что скрытность там поощряется и даже требуется, иначе всё закончится не совсем хорошо.
Честно говоря, в более юном возрасте Дазай смотрел на Чую, позволяющему брать эмоциям верх над собой, с долей презрения и непонимания. Как и говорилось ранее, в их работе требовалась скрытность, и Дазай следовал этому важному пункту, не показывая свои эмоции, держа всё в себе и подавляя собственные чувства, рвущиеся на свободу. То, что Чуя так легко разбрасывался эмоциями, было довольно странным для Дазая явлением, пока он не понял, что каждому требуется хоть иногда выплёскивать всё, что скопилось на душе, чтобы позже не обнаружить себя в ванной, наполненной собственной кровью. Дазай не выплёскивал и был тем, кто резко приходит в себя на больничной койке и не понимает, что происходит. Но времена меняются, а вместе с этим и люди, и Дазай уже давно не был тем парнем, который претендует на место босса в столь раннем возрасте. Это изменение пошло ему на пользу, что он успел заметить за несколько лет работы в агентстве, ведь попытки суицида стали не таким частым явлением, пусть мысли об этом и не оставили его, и столь яркое событие не могло не радовать Дазая. Постепенно он стал давать волю эмоциям, но для него это до сих пор довольно трудно — привычка быть скрытным и осторожным во всём ещё присутствовала. Нельзя вытравить из него привычки, старательно заложенные мафией, и он смирился с мыслью, что ему никогда не стать по-настоящему свободным от этой организации человеком. И, будучи членом агентства, Дазай понял, что называть Чую рабом эмоций было ошибкой. Он не был чересчур скрытным, как бывший напарник, когда тот был исполнителем, зато сейчас уровень их закрытости и скрытности от всего внешнего мира вполне равен. Они выглядят открытыми людьми, впускающими эмоции в свою жизнь, но это ни капли не правда — им никогда не избавиться от уроков, данных в детстве, которые буквально вбили в голову, но попытаться стоило.
Было довольно непривычно находиться в компании Чуи спустя столько лет, как и признать, что теперь они друг другу абсолютно чужие люди. В это было тяжело поверить и осознание приходило довольно долго, и только сейчас, глядя на слегка потрёпанного и сонного Чую, сидящего напротив, Дазай смог поверить в то, что этот человек теперь ничего не значит для него, разве что представляет угрозу — малую, благодаря своеобразному сочетанию их способностей, но угрозу. Теперь Дазай был на «светлой» стороне, которую раньше недолюбливал из-за нужды находиться в постоянном движении: чтобы поймать преступника нужно приложить намного больше усилий, чем просто быть преступником, который совершает зло и, будучи гордым собой, скрывается, скидывая остальные заботы на других людей. Правда, он был преступником с более широким списком обязанностей, после которых можно было уходить в закат, и это приносило ему странное удовольствием из-за присутствующего всегда азарта. Это присутствовало в его работе и сейчас, но притуплялось нуждой кого-то выслеживать, сидеть в засаде и пытаться предсказать действия преступника. Дазай на это не жаловался, лишь иногда опускаясь в какую-то ностальгию по прежним временам, когда пули со свистом пролетали рядом, когда спиной к спине против целых отрядов врагов и когда приходит эйфория после завершённого с блеском задания, а как ему нравилось видеть этот самый блеск в глазах Чуи — не передать словами. Сейчас не было этой химии, да и как о ней может идти речь, когда задания — сплошное напряжение, потому что на кону жизни невинных людей, нуждающихся в твоей помощи. Злодеям проще в какой-то мере, но и им завидовать не стоит.
Работа детективом вначале заставляла вспомнить романы великого Артура Конана Дойла про гениального Шерлока Холмса, и это забавляло, а всплывающие воспоминания о том, как Дазай зачитывался романами английского писателя, вызывали теплоту внутри души. Правда, работа быстро начала надоедать из-за большой нагрузки с бумагами и простой физической нагрузки — вместо тебя никто не поедет на другой конец города, чтобы поругаться с полицией лишь для одного взгляда на место преступления. Никакого волшебства в этой работе, как оказалось, не было, точно так же как и Дазай не был Шерлоком, который бы давно разгадал загадку тех попыток взлома. И Дазай не был сверхчеловеком, из-за чего, видимо, и были все его проблемы, ведь решить их по щелчку пальцев было невозможно. Если бы у Дазая были такие же способности, как у Холмса, то он бы давно нашёл тех, кто упорно пытается копать под агентство и мафию.
— Свяжешься со мной? — интересуется Дазай, наблюдая за Чуей, стоящим перед зеркалом и поправляющим шляпу и портупею, приготавливаясь к выходу на улицу. Чуя любит себя, возможно, слишком сильно, но это не является минусом — кого ему ещё любить, если не себя? Он трепетно относится к своему внешнему виду и окружает себя комфортом, потому что лучше заботиться о себе, чем о ком-то, кого придётся скрывать от мафии и бояться лишиться всего в один момент. Горький опыт наставницы дал понять ему, да и Дазаю тоже, что не стоит идти на такой риск, как любовь. Правда, для Дазая это уже давно не риск, но он не торопится испытать судьбу, словно в душе ещё сидел страх. Возможно, такие люди, как он, никогда не смогут испытать на себе тот самый риск, и, наверное, хорошо, что Дазай не особо горел желанием познать то самое чувство, о котором написано столько стихов и книг, снято столько фильмов. Он может только шептать о любви симпатичным девушкам — партнёршам для самоубийства, — на ухо, но это будет ложь чистой воды — Дазай не знает, что такое любовь.
— Это будет последнее, что я сделаю, — фыркает Чуя и кидает острый, словно бритва, взгляд на детектива, который осматривал его с ног до головы и пришёл к выводу, что мафиози длинные волосы совсем не идут и раньше было лучше. Хотя, у Дазая же, по словам Чуи, совсем нет вкуса и он может ошибаться. И что за привычка носить это подобие ошейника? — Прощай, придурок.
Вот чего точно нельзя отнять у Чуи — это его алкоголизм и излишний пафос. Каждую их встречу он прощается с Дазаем, надеясь, что навсегда, но через какое-то время они снова встречаются, и детектив обязательно довольно улыбается, глядя на раздражённого Чую. Видимо, сама Вселенная желает позлить и так настрадавшегося мафиози, чтобы посмотреть, как тот снова будет скрипеть зубами в присутствии бывшего напарника, а последний будет улыбаться «от уха до уха» и вбрасывать раздражающие фразы, чтобы Чуя уж точно сорвался и захотел перерезать ему глотку. Это уже является закономерностью, и Дазай привык к ненависти Чуи в свою сторону. Он был предателем и оставил мафиози наедине с заданием, что они должны были выполнить вместе, и если бы Чуя не ненавидел его после этого — Дазай бы и правда удивился. Предательство касалось не только работы, но и их отношений в принципе, ведь они были дуэтом, и сочетание их способностей нельзя было объяснить нечем, кроме как тем, что они созданы друг для друга — способности, а не двое идиотов, которые придумывали дурацкие кодовые названия для своих уловок. Удар, который Дазай нанёс Чуе из-за спины несколько лет назад, был слишком сильным. Мафиози не мог избавиться от чувства обиды и возникшей по вполне понятной причине ненависти. Они с самого начала были вместе, и вдруг Дазай решил оставить Чую в гордом одиночестве — это и правда удар исподтишка. Дазай не знает, как перенёс его уход Чуя, да и не хотел знать, чтобы не чувствовать себя виноватым. Он надеялся, что тот с облегчением вздохнул и выпил вина из своей коллекции, думая о том, что вот теперь жизнь наладится. В его жизни ведь и правда всё наладилось: он занял новую должность, съехал с той злополучной квартиры в собственный дом, где наверняка есть винный погреб, и он ни в чём себе не отказывает, как было раньше. Дазай был рад за него и надеялся, что Чуя продержится на должности главы Исполнительного Комитета достаточно долго и не заполучит порез на горле от Мори просто за то, что стал некомпетентным.
Дазай до сих пор волнуется за Чую.
Заблуждение состоит в том, что люди не меняются. Сделать такой вывод может только отъявленный глупец, которого окружают люди с таким же интеллектом, как у него, и которые не учатся на своих поступках и полученном опыте. Года идут, вокруг меняется абсолютно всё: начиная обычной модой и заканчивая культурой. Время меняет всех и вся, и никто не сможет убежать от его течения, разве что смочь спрятать от него какие-то отголоски прошлого или просто-напросто быть человеком, которого не изменит ничто и ни при каких условиях — таким людям живётся очень тяжело, ведь они не открывают для себя что-то новое и придерживаются одного и того же мнения годами, надоедая всем вокруг своей чёрствостью. Люди должны быть подвластны времени и его течению, иначе они никогда не познают все прелести жизни, гарантируя себе, что та будет состоять из сплошного негатива и споров. И Дазай не был человеком-кремнем, не подвластным никому и ничему, чему был несказанно рад. Он, возможно, и гонится за стабильностью, но когда-то спонтанное решение изменило всю его жизнь к лучшему, чем он был обязан Одасаку, чья смерть склонила его к тому, что Дазай изменил мнение о мафии. Мори решил провернуть плёвое дело — с помощью смерти человека низшего чина, коих у организации невероятное множество, убить сразу двух зайцев, — и лишил себя ценного сотрудника. Он утверждал, что понятия не имел о тесной связи Одасаку и Дазая, но последний был уверен в обратном и уже не мог находиться в мафии. Организация стала ему омерзительна, а последние слова друга сподвигли на предательство. И, если бы не они, Дазай бы, возможно, и с места не сдвинулся, стараясь утопить боль и обиду в алкоголе. Он рад тому, что не поступил, как последний идиот, оставшись в Портовой Мафии, держась за статус, комфорт и привязанность к некоторым людям, да и к самой организации. Дазай благодарен за то, что в детстве его приютил Мори, но это было давно. Сейчас он питает к боссу мафии не самые тёплые чувства, пусть до сих пор и благодарен ему. Со времени вступления в агентство Дазай изменился — немного и совсем незаметно для коллег, но изменился. Правда, он ничего не может сделать с привычками, заложенными в него с самого детства, и скрипит зубами каждый раз, когда понимает, что всех людей вокруг он воспринимает, как врагов. Этому учил в детстве Мори, зато мешает и приносит неудобства в данный момент времени. Все отношения держатся на доверии, а как Дазай может кому-либо доверять с таким мировоззрением? Он пытается доверять окружающим так же, как когда-то доверял Одасаку, но получается не очень хорошо. Возможно, со временем он научится и избавится от отвратительных привычек, вроде держать пистолет на расстоянии вытянутой руки во время сна. Хотя, эта привычка скорее полезна для предателя серьёзной организации… Измениться возможно, пусть это даётся не самым простым способом.
Каждую весну — точнее в начале апреля, — Дазай, ещё состоя в мафии, отправлялся в ближайший парк, будучи схвачен Одасаку и не оказывая особого сопротивления, и сначала с непониманием относясь к тому, что его друг был любителем посмотреть на цветение сакуры. Мафия вытравила из Дазая не только совесть, но и чувство прекрасного, из-за чего он не особо понимал смысл любования цветущими деревьями. Он смотрел, не видя в этом никакой красоты, и получал щелчок по носу и слова о том, что у него из-за отчётов глаз замылился. Почему тогда сейчас, прогуливаясь в гордом одиночестве и любуясь сакурой, Дазай испытывал странное удовольствие и понимал, что это непозволительно красиво? Он делает комплименты десятку девушек за день, но даже они не сравнятся с красотой цветения этого дерева. Возможно, любовь к подобным прогулкам привил ему Одасаку. Сейчас это было не особо важно, в отличие от того, что Дазай наконец избавился от колючего шарфа и тёплого пальто, которое ограничивало его в движениях и было на грани того, чтобы разойтись по швам, каждый раз, когда детектив бегал за несчастным подозреваемым по всей Йокогаме, запыхаясь и наблюдая за тем, как до безумия сосредоточенный Ацуши мелькает где-то на горизонте — удобно, наверное, иметь способность, что всегда выручит в подобной ситуации. Дазай вернулся к своему любимому и, главное, лёгкому пальто, повесив на шею капроновый шарф, найденный после долговременной разлуки. Йосано говорила, что у детектива нет вкуса и этот шарф подойдёт лишь для того, чтобы использовать его вместо петли, а Дазай лишь улыбался и говорил, что данный элемент гардероба нужен ему именно для этого. Тогда врач довольно улыбнулась, но умыкнула шарф после того, как Дазай заболтался с ней, пока та обрабатывала ему порез на лице — преступник был пойман, но слишком уж дорогой ценой. Как можно было заметить, Дазай шарф себе вернул, причём достаточно быстро — тем же вечером, поняв, что чего-то, вечно лезущего в лицо из-за ветра, не хватает у него на шее. Без этого элемента он чувствовал себя не совсем уютно, и всему виной была привычка носить шарф, оставшаяся с зимы и дождливой осени. Благо, сейчас было достаточно тепло и не приходилось кутаться в свитер, а сверху надевать надоевшее пальто. И, главное, не было жарко.
Дазай ненавидел жару.
К сожалению, из душного офиса его вытащило далеко не желание полюбоваться сакурой после работы, а неожиданный звонок с подозрительно знакомого номера. Детектив имел привычку терять или топить сотовые после года пользования и телефонная книжка была практически пустой, зато этот номер он отлично помнил, не посчитав нужным внести его в список. Он звонил по нему в декабре, в день, когда выпал первый снег, и сердце больно ударило по рёбрам из-за неожиданно возникшего волнения. В конце концов, подозрительной активности Дазай не наблюдал с самой осени. Но сейчас была весна —
сезон охоты, когда любой охотник желает поймать столь желанного зайца, навязывая это желание и своей гончей, а та и рада лишний раз побегать по лесу, принюхиваясь к слабому запаху, пытаясь поймать след. И Дазай надеялся, что Чуя сделал это, желая принести ему кролика на блюдечке с золотой каёмочкой. Его взволнованный голос привёл детектива к выводу, что эта надежда оправдается. Да и перспектива провести вечер не в душном офисе в компании Ацуши, который пытался написать отчёт и подгонял наставника с написанием такого же, а в парке и в занятной компании Чуи радовала куда больше. Прошлая их встреча была довольно приятной и пропитанной ностальгией, и Дазай надеялся, что мафиози снова сбросит все свои колючки и отбросит в сторону личную неприязнь. Для ссоры не было никаких сил, ведь был конец рабочего дня.
Парк постепенно заполняли люди, которые, только зайдя за ворота, на всех парах мчали к пледу, постеленному на траве чуть ли не ранним утром, а некоторые только начинали искать место для любования цветением. Привычная тишина, сопровождающая Дазая во время обычных прогулок по этому парку — на самом деле, через него было довольно удобно срезать путь до общежития, — сменилась на гул голосов, немного раздражающих слух из-за усталости. На каждом шагу можно было встретить абсолютно счастливого человека, который наслаждался прекрасным пейзажем и приятным времяпрепровождением, и это вызывало некую зависть у Дазая. Он здесь не для того, чтобы отдохнуть после работы, а чтобы продолжить работу в попытке защитить коллег и город в принципе, ведь вряд ли русские желают навредить лишь организации. Они любят брать более широкий масштаб, что и заставляло Дазая насторожиться и ожидать удара в любое время — кто знает, что у этих людей на уме. Может, Чуя немного прояснит намерения возможных врагов. Дазай знает, что мафиози не стал бы дёргать его по пустякам, и ждал больного удара и разрушения надежды на то, что весна пройдёт спокойно. У города и без этого проблем хватало — взять хотя бы недавно объявившуюся Гильдию. Дазай знал об их существовании, но и предположить не мог, что они заявятся к ним в агентство, пожелав заполучить их разрешение на деятельность эсперов. Его голова, отдыхающая от проблем с Гильдией, переключилась на Россию и эсперов оттуда, которым не сидится на месте.
— Это у меня с моим синим пальто нет вкуса? — усмехается Чуя и выбрасывает окурок в урну, повторно окидывая детектива взглядом. — Что за отвратительный шарф?
— Что за отвратительный ошейник? — бросает Дазай в ответ и замечает, как Чуя закатывает глаза, вспоминая, сколько раз говорил, что это не ошейник, а сам детектив — придурок. Ему никогда не понять любовь Чуи к этой ленте, украшающей его шею уже достаточное количество времени — начиная, возможно, лет с шестнадцати. Вначале это вызывало у Дазая недоумение, а чуть позже — желание шутить об этом при каждом удобном случае. А на восемнадцатый день рождения Чуи, когда напарник подарил ему очередной «ошейник», можно закрыть глаза. Дазай мог подарить то же вино, не особо раздумывая над подарком, но Коё стукнула его веером, сказав, что алкоголь дарят коллеги, когда хотят отмазаться и одновременно создать видимость симпатии. Как будто Дазай не хотел отмазаться от Чуи.
На фоне остальных людей Чуя очень выделяется — строгая тёмная одежда и слишком уж хмурый вид выдаёт в нём далеко не офисного работника, особенно если обратить внимание на портупею, предательски выглядывающую из-под жилетки. Жители Йокогамы давно научились отличать обычных людей от грозных мафиози, а у Чуи ещё и слишком тяжёлый взгляд, который он может кинуть на случайного прохожего, а тот тихо ойкнет и прибавит шаг, надеясь побыстрее скрыться за поворотом, пока сердце стучит в ушах. Буквально всё выдаёт в Чуе мафиози, который на хорошем счету у Портовой Мафии, потому что пешки так не одеваются — Дазай невольно вспоминает не очень дорогой костюм Одасаку и тот, который носил Анго — не самый дешёвый, но и не самый дорогой, а по одежде Чуи сразу видно её высокую стоимость, — и не имеют настолько уставшего взгляда. Не удивительно, что люди, минуту назад беззаботно наблюдающие за цветением, замирали, а потом и вовсе либо меняли направление своего пути, либо старались побыстрее обойти странных людей, стоящих посреди дороги. Это довольно привычное явление для этих двоих, но Дазай начал чувствовать себя не комфортно — отвык за несколько лет, — и, прежде, чем Чуя успевает хоть что-то сказать, тянет того вглубь парка, желая сбежать от взглядов и столь резкой реакции прохожих. Не хотелось лишний раз травмировать мирных жителей, которым и так не хило достаётся из-за вечных конфликтов агентства и мафии, а теперь ещё и эти чёртовы американцы. Дай Бог гражданским крепкие нервы или резиновый кошелёк, из которого всегда можно оплатить сеанс у психотерапевта.
— Ну что, птичка, принесла мне какие-нибудь новости на хвосте? — расплывается в улыбке Дазай как только они отходят достаточно далеко от скоплений людей. Видно, что Чуя не особо рад тому, что его утащили в какие-то дебри, да и раздражён немного из-за дурацкого поведения детектива, но по-другому было нельзя — люди, желающие отдохнуть, могут схватить сердечный приступ, если каждый раз, оглядываясь вокруг, будут натыкаться взглядом на грозного мафиози. Было бы неплохо, если бы Чуя переоделся перед их встречей, ведь не на какую-то особо важную встречу идёт. Хотя, вряд ли у него было время на это, учитывая, что у глав в принципе мало свободного времени, и Чуя, скорее всего, приехал сразу после работы — он же ещё и невозможный трудяга. В памяти Дазая он остался тем парнем, разъезжающим на мотоцикле по стене, выглядя до омерзения пафосно, и этот образ никак не вязался с нынешним — слишком строго и даже солидно, как и подобает одному из пяти боссов. Но эта строгость и солидность явно радовали глаз.
Переведя дыхание после бега по всему парку, Чуя поднимает взгляд, пропитанный холодом, на Дазая, и начинает свой короткий и такой интересующий детектива рассказ:
— После того, как произошла утечка информации и твоего сообщения насчёт России, Мори отправил туда несколько наших людей, — слышно, как скрипит кожа перчатки, говоря о том, что Чуя нервничает и слишком сильно сжимает руку в кулак. — Первые новости появились несколько дней назад…
— Так долго? — прерывает Дазай, удивляясь такой медленной работе ищеек. В голове — всего на мгновение, — мелькнула мысль, что он справился бы быстрее, желая вернуться в родной порт и завалиться в ту проклятую квартиру, где, возможно, были клопы, а, возможно, это была паранойя Чуи.
— Они не особо любят кричать о своём существовании, учитывая, как в России относятся к эсперам, — поясняет Чуя с ноткой раздражения из-за того, что его прервали. — Ищейки заверили, что русские и правда владеют информацией, но не планируют распространять её. «Это для личного пользования.» — как они посмели выразиться. Выйти на организацию было трудно, но они, судя по всему, давно следили за нашими ищейками и тихо посмеивались. Но это не суть дела, — Чуя делает глубокий вдох и кусает губы — нервничает. — Ищейки еле ушли живыми и в бегах направляются сюда, раздобыв лишь название организации. Говорят, что члены организации сильны, пусть они и не многочисленны, а глава — демон из преисподней.
Сердце перестаёт биться, а сам Дазай забывает, как дышать, подавившись кислородом и вцепившись в собственное предплечье — не особо хотелось принимать тот факт, что на Йокогаму имеет виды организация, способная удалённо взломать базу данных мафии и подловить их ищеек, являющихся профессионалами своего дела. Ему хватало таких сильных противников, как Гильдия, и тут появляется угроза, имеющая лицо русских эсперов, которые готовятся нанести удар. Раньше Дазай думал, что время, когда он сидел на месте главы, было самым трудным для него, но сейчас он понимает, что очень сильно ошибался. Он не успевает перевести дыхание, как появляется новая нешуточная угроза, и будет неудивительно, если его желание умереть скоро будет подпитываться дикой эмоциональной усталостью. И Чуя, видимо, чувствует то же самое — огромные синяки под глазами выдают, как и лёгкий мандраж, определяемый по дрожи кончиков пальцев и нервозностью. По идее, это не должно сильно касаться его, благодаря Исполнительному Комитету, за который он отвечает, но чрезмерное чувство ответственности всегда душило Чую, а он никогда не справлялся, пытаясь утопить его в алкоголе, что может привести к зависимости, если уже не привело — Дазаю непозволительно знать такие детали личной жизни одного из пяти глав Портовой Мафии. У них не железные нервы, несмотря на то, что в них воспитывали стойкость, ведь методы были не совсем те — мафия впервые работала с такими маленькими претендентами на места исполнителей и стоило сказать им «спасибо» хотя бы за то, что Двойной Чёрный не погибли, как многие другие дети. Они видели детские трупы — никогда не забудут это ужасное зрелище, — и не хотели оказаться на их месте, что и было мотивацией стараться на тренировках, соглашаться лишний раз использовать Порчу и пострелять из оружия, которое даже держать было тяжело. Нежелание умереть — лучший стимул, даже для Дазая, жаждущего умереть от собственных рук, а не от трёх пуль в грудь, потому что он оказался бесполезным. И как после этого заиметь железные нервы и способность работать без остановки?
— И имя главы, — произносит Чуя после минуты молчания, выдёргивая Дазая из не самых хороших воспоминаний. И он даже благодарен мафиози. —
Фёдор Достоевский. Тебе не знакомо? Не слышал нигде, когда нас отправляли в Россию?
Детектив вздрагивает всем телом, сам того не желая, и понимает, что это выдаёт его с потрохами и заставляет Чую нервничать ещё больше, а у него и так работа нервная — последние волосы скоро выпадут, и даже шляпа не поможет, чтобы скрыть факт их отсутствия. Сердце бешено стучит и не хочет успокаиваться, пока Чуя бегает взглядом по лицу Дазая, понимая, что если этот идиот взволнован, то время поднимать панику.
— Что ты знаешь? — интересуется Чуя и хмурится, замечая, как Дазай меняется в лице — пытается натянуть маску инфантильного дебила. Нет, у него это не получится. — Не играй со мной в театр, Осаму! — резко повышает тон Чуя и сжимает запястье Дазая, слыша еле различимый хруст и замечая, как детектив морщится. — Если
Крысы собираются нанести удар сейчас, когда мы все озабочены Гильдией, то нам нужно знать о них хоть что-то!
— Тебе это всё равно не поможет, — Дазай расплывается в лёгкой улыбке и тут же жалеет об этом — Чуя помогает его спине резко встретиться с ближайшим деревом, и сейчас он рад тому, что утащил мафиози подальше от людей.
— Думаешь утаить информацию, чтобы Портовая Мафия проиграла русским? Конечно, у агентства же станет меньше проблем, — шипит Чуя и сжимает запястье Дазая сильнее, и тот скрипит зубами от боли, замечая, что мафиози стал сильнее, но не торопится дать отпор. Пусть Чуя выпустит пар — ему это сейчас необходимо.
— Я не могу сказать тебе ничего более полезного, чем то, что раздобыли ваши ищейки.
Чуя до безумия зол, что не удивительно, и ему стоит больших усилий, чтобы не врезать Дазаю, а отпустить его руку и сделать шаг назад. Какое-то время Дазай не рискует даже дышать, боясь словить удар прямо по больному из-за лапши быстрого приготовления желудку. Он настороженно наблюдает за Чуей, пока тот, видимо, раздумывает: ударить или забить на этого придурка? Можно забить придурка до смерти, но Мори позже проделает то же самое с Чуей, узнав, что его драгоценный Дазай, являющийся предателем, погиб от руки своего бывшего напарника и главы Исполнительного Комитета. Даже больше не имея к мафии никакого отношения, Дазай был интересен им сильнее какого-либо другого эспера, ведь его способность была исключением из правил. Он был не по годам умен, за что Мори его и любил, сделав своей правой рукой, и пожалел, узнав о «неожиданном» предательстве. Только факт его полезности сдерживает Чую от убийства этого скользкого паразита.
— Иди к чёрту, Дазай, — бросает Чуя через плечо. — Чтобы я ещё раз тебе что-то рассказал, ублюдок.
Последнее слово всегда должно быть за Чуей, иначе он не успокоится и ссора будет продолжаться долгую и нудную вечность. Промолчав, Дазай позволяет Чуе уйти, оставив его наедине с знанием того, что Достоевский готовит удар по Йокогаме, пытаясь воплотить в жизнь свой план. С годами идея превратилась в настоящую одержимость, и Достоевский сможет дойти до конца, учитывая его способность и возможности. Его нужно пометить ярлыком «чрезвычайно опасен» и обходить стороной, чтобы не закончить как все ему неугодные — в сырой и промёрзлой земле. Можно было бы начать готовиться к тому самому удару уже сейчас, если бы не прекрасное стечение обстоятельств — Достоевский похож на Дазая, как две капли воды, словно они росли вместе и имеют одинаковый склад ума. Он, скорее всего, знает, что ему придётся иметь дело с Дазаем, и рассчитал всё до последней секунды, понимая, что детектив попытается обрубить все его планы на корню. Бесполезно пытаться предугадать его действия. Это самое противное и раздражающее, ведь Дазаю придётся позволить ему сеять хаос какое-то время, пока он не сможет найти оплошность в его плане или лазейку. Вероятность, что это произойдёт, крайне мала, поэтому Дазаю проще рассчитывать на помощь извне. Один раз агентство было практически уничтожено после столкновения с Достоевским, и Дазаю не хотелось повторять это вновь, но, видимо, придётся. Другого выхода нет, кроме как ждать первых действий Достоевского, решая проблемы с Гильдией, которые уже не казались такими глобальными, как час назад. Дазай надеется, что ему удастся остановить Достоевского прежде, чем тот сделает достаточно много шагов для того, чтобы обездвижить агентство и мафию.
Это похоже на просто отвратительную шутку вселенной. Не так уж и давно Дазай думал о том, что было бы не плохо заполучить дедукцию Шерлока, а вместо этого получает врага, похожего на него и играющего на «тёмной» стороне, словно чёртов Мориарти. От этого смешно и одновременно тошно, и Дазаю хочется удавиться шарфом, висящем на его шее, потому что недавно Ацуши заглянул к нему в квартиру и, увидев петлю, висящую под потолком, поторопился её снять и выбросить всю имеющуюся верёвку в квартире наставника, оправдывая это переживаниями. Но если Дазай очень сильно захочет умереть в какой-то определённый день, то он справится и без верёвки. Ему будет достаточно тех же бинтов или простого газа, который можно открыть на всех конфорках и беззаботно лечь спать. Способов для суицида, на самом деле, очень много, и Дазай обязательно сможет выбрать хоть один из своего руководства, когда весь этот цирк с мафией, агентством и Гильдией надоест. Да, в принципе, уже изрядно надоел, но Дазай не посмеет уйти в мир иной, пока не избавит родной город от столь крупных опасностей, как Гильдия и Крысы, — мафию можно отбросить в сторону, ведь они так же защищают город, как могут. Йокогама — родной город и для членов агентства, и для Портовой Мафии, и чтобы не случилось — они будут защищать его ценой своих жизней, закрывая грудью от нависшей над ним угрозы.
Решить вопрос с Гильдией было достаточно сложно — они заявились весной, когда Дазай должен заниматься совсем другим, а не пытаться отвоевать у каких-то шавок изначально свою территорию. Он злился, видя, как те творят всё, что им вздумается, и наслаждаются своим превосходством перед организациями. Мафия, наверное, тоже злится — их город упорно терроризируют иностранцы, возомнившие, будто им можно всё из-за огромного состояния Фрэнсиса. Он думал, что с лёгкостью сможет купить агентство, но проиграл «какой-то маленькой организации» и не мог успокоиться, следуя своей неизвестной для остальных цели. Этот конфликт может принести много разрушений, и Дазай это чувствует и знает, что нужно что-то делать, пока не стало совсем поздно. Но агентство не может пойти против Гильдии в одиночку, и это стало ясно с самого начала — примерно сразу после того, как Фрэнсис удалился из офиса, прихватив с собой бедного Кенджи. Нужна помощь извне, поэтому Дазай собирается в самое ближайшее время встретиться с Анго — нужно поговорить о Гильдии и заодно разузнать что-нибудь о Крысах, если информация о них доступна министерству. Возможно, их цели совпадают, но Дазай не мог говорить об этом с уверенностью, пока никто из них не объявил о своих намерениях.
Вечером на улицах города особенно много людей, мешающих пройти и толкающих в плечо, откидывая немного назад и заставив сбавить ход. Приближалась ночь, а людей не убавлялось — некоторые спешили в ближайший парк, желая полюбоваться сакурой и хорошо провести вечер четверга, а кто-то сломя голову бежал домой, сгорая от тоски по семье или боясь пропустить любимое шоу по ТВ. В большом городе всегда кипит жизнь и никогда не затихает, даже по ночам, когда, казалось бы, хотелось отдохнуть от гула цивилизации, немного расслабиться после работы. Жизнь в таких городах, как Йокогама, затихнет лишь при условии, что город совсем опустеет. Но пока тут есть вода, пропитание и более-менее чистый воздух — здесь будут жить люди, притом последний пункт едва ли что-то решает. И это был портовый город, куда всегда будут тянуться люди с целью наживы или банально более пригодных условий для жизни. Хотя, если посмотреть на трущобы, откуда Дазай когда-то вытащил Акутагаву, пожалев мелкого парнишку и его сестру, отчаянно цепляющуюся за брата, создаётся впечатление, что Йокогама только с виду такой хороший и продвинутый город, а на самом деле не может справиться с проблемой бедности. Люди, находящиеся за чертой бедности, жили в прогнивших трущобах, где каждый квартал насквозь пропах тухлой рыбой и водорослями, и всем было наплевать на них, даже тем, кто твердил по ТВ об обратном. Как бы то ни было, Йокогама был родным городом для Дазая, для членов агентства, даже для мафиози, которые, если брать довольно поверхностные доводы, любят только себя, будучи последними эгоистами. Йокогама приютила их всех, терпит конфликты местных организаций и выдерживает нападения иностранцев, и за всё это каждый местный житель благодарен этому городу. Гуляя по его улицам, каждый чувствует себя дома. Дазай, не так давно желавший сбежать отсюда, с удовольствием срезал путь через переулки и строил план того, как защитить родной город и избавить от американцев и всяких крыс раз и навсегда, чтобы тот был спокоен, да и обеспечив спокойствием себя самого. Конфликты изводили всех: членов организаций, министерство, полицию и обычных мирных жителей, и с этим нужно было что-то делать. Поэтому Дазай взвалил на себя решение этой проблемы, даже не думая о том, чтобы попросить кого-нибудь помочь ему. Он переступил через себя, попросив Катая помочь ему, но это было исключением из правил. Больше нельзя было позволять себе подобную слабость.
Человек, который больше всех хочет защитить этот город, — это чересчур гордый Накахара Чуя. У него кроме самого себя, коллекции вина, кучи одежды и родного города нет ничего, за что он смог бы зацепиться и сказать, что эта вещь ему действительно дорога. Он будет защищать Йокогаму ценой собственной жизни, как и организацию, подарившую ему шанс на более-менее нормальную жизнь с такой-то способностью. Дазай всегда удивлялся ему и просил поубавить нагрузки на себя, ведь постоянное использование Порчи серьёзно ослабляло тело Чуи, а тот ещё и работой себя нагружает. Он работал больше, чем Дазай, являющийся правой рукой босса, и детектив уверен, что Чуя, занимая сейчас эту должность, не может выкроить пару часов на сон и лёгкую передышку. Иногда Дазай думал о том, что Чуя пытается переплюнуть его, показать Мори, что уход его воспитанника ничего не изменит в организации, и он будет достойной заменой. И это ведь вполне могло оказаться правдой, учитывая дух соперничества, которым были пропитаны все их отношения, и вечные слова Мори о том, что «посмотри на Дазая и повторяй за ним, у него получается лучше». Единственное, где уже Чую ставили в пример Дазаю, — это рукопашный бой, в котором мафиози не было равных до сих пор. Чуя всегда был в тени своего напарника — будущего босса Портовой Мафии, — и Дазай прекрасно это видел, выслушивал пьяные жалобы и возмущения в свою сторону и решил, что Чуя с облегчением выдохнет, узнав, что «надоедливая скумбрия» предала их. Правда, всё вышло не так, как он предполагал, лишний раз убедившись, что человеческая натура — настоящая загадка для него.
Дазаю не понять, почему Ацуши так сильно цепляется за эту девчушку — одну из исполнителей Портовой Мафии, подопечную Акутагавы. Её душу давно поглотила тьма, и старания Ацуши показать ей свет не приведут ни к чему хорошему — бедняжка ослепнет, обвинив в этом тигра и крича о том, что лучше бы она слушалась Акутагаву, который управлял ей, словно тряпичной куклой. Дазай знает, каким ярким может быть свет, когда ты выбираешь из тьмы и ищешь что-то, что спасёт от тянущихся из темноты рук, желающих забрать назад, задушить одиночеством и пустотой окончательно, подчинить своей воле. У Дазая получилось сбежать лишь из-за того, что он знал лазейки и был готов ко всему, потому что возвращаться в объятия тьмы не хотелось от слова «совсем». Мафия осталась в прошлом и уже не имеет никакого отношения к тому, кем он стал сейчас. Он долго шёл к тому, чтобы избавиться от ненужных теперь привычек и рефлексов, но иногда прошлое давало о себе знать — рука скользила за спину, ища пистолет, пока взгляд упёрся в чересчур подозрительного человека, идущего прямо на него, и Дазай одёргивал себя прежде, чем успевал выхватить оружие, так и не услышав вежливую просьбу подсказать дорогу до станции метро. Но Кёке слишком мало лет — она не сможет вытащить себя из тьмы самостоятельно, поддаваясь её уловкам, и Дазай смотрит на неё со скорбью в глазах, надеясь, что добродушный Ацуши поможет бедной девочке. Дазаю было восемнадцать, когда он бежал, и железная выдержка, подаренная мафией, помогла ему не вернуться туда. Кёке всего лишь четырнадцать и она запуталась, наверняка мучаясь из-за ночных кошмаров, в которых её преследует злополучная цифра. Это прекрасно знакомо Дазаю, ведь он до сих пор вспоминает число убитых им людей, тяжело вздыхая и надеясь, что ему больше не придётся этого делать. Ненормально, когда такие юные взводят курок или служат марионеткой в руках кровавой организации. Мафия ищет отчаявшихся эсперов, у которых нет выбора, и забирает тех под своё крыло, делая их своими должниками — такой долг придётся отдавать по гроб жизни. За Дазаем до сих пор считался долг, но ему было наплевать, потому что мафия не спасла его, а погубила, как и всех остальных мафиози, принятых в организацию в раннем возрасте. В их числе была и Кёка, получившая шанс спастись, и Дазай будет искренне рад, если она не ослепнет от света, который пытается показать ей Ацуши, а пойдёт ему навстречу, почувствовав непривычное тепло. Да и Ацуши рядом с девчонкой выглядел более счастливым, хоть и жаловался на то, сколько денег спускает на разнообразные сладости. Они делают друг друга капельку счастливей. И, может, Дазай не понимает столь сильной привязанности Ацуши к юной исполнительнице —
он рад видеть улыбку воспитанника, когда тот покупает очередную сладость.
Взяв Ацуши под своё крыло, Дазай даже не представлял, что этот оборванец с набережной сделает его чуточку счастливее. Какое-то время детектив неосознанно сравнивал тигра с Акутагавой, но быстро отделался от мыслей об этом — эти двое были совершенно не похожи, разве что оба имели израненную до неприличия душу. С каждым днём Ацуши становился всё сильнее и смышлёнее, но прошлое не отпускало его, и Дазай не мог ничего сделать, понимая, что избавить себя от кошмаров прошлого сможет только сам Ацуши, осознав, что он уже совсем другой человек и не имеет никакого отношения к приюту. Самому Дазаю пришлось довольно тяжело, когда он пытался отпустить мафию, держащую его на месте, словно якорь, и двинуться дальше, взяв курс на более благополучную пристань, где ему обязательно повезёт. Поэтому он не торопил Ацуши, дал ему время и молча наблюдал, встревая лишь иногда, когда ситуация становилось критической. С появлением Кёки ему стало легче — она помогала Ацуши отвлечься от своих демонов, нуждаясь в помощи в драке с собственными. И Ацуши бескорыстно помогал ей, не понимая, что медленно, но верно, освобождает от теней прошлого и себя самого. Он в принципе редко задумывается о себе — лишь в моменты, когда не удаётся убежать от воспоминаний о приюте, — и ещё множество раз выручит агентство, в чём Дазай уверен на все сто процентов, как и в том, что в предстоящей схватке с Гильдией Ацуши сыграет чуть ли не главную роль. Неизвестно, что будет дальше и как будет действовать Достоевский, но, скорее всего, Ацуши снова придётся приложить все усилия для того, чтобы защитить родной город, как и всем остальным членам агентства и той же мафии. С каждой битвой тигр внутри Ацуши крепнет и всё больше поддаётся дрессировке. С каждой битвой сам Ацуши становится сильнее и готовым ко всему. И Дазай ещё ни разу не пожалел о том, что подобрал тигра на той набережной.
— Дазай-сан, — слышится крик за спиной, после чего Дазая хватают за руку и резко разворачивают. Пошатнувшись, детектив облегчённо выдыхает, радуясь тому, что не рухнул на пол, и приветливо улыбается Ацуши, который уже успел покраснеть до самых кончиков ушей, осознав, что чуть не уронил наставника. Ему бы немного поубавить пыл и начать рассчитывать силу, и будет вообще замечательно.
— Я тебя слушаю, Ацуши, — произносит Дазай и поправляет шарф на шее, вспоминая слова Чуи о том, что он совершенно безвкусный, не подозревая, что вся его собственная одежда была безвкусной и какой-то пошлятиной.
Последние несколько дней было заметно, что Ацуши что-то мучает. Он кружил около наставника, но никак не мог набраться смелости и задать волнующий вопрос, вызывая интригу. Дазай и правда был заинтригован, поэтому не поспешил скрыться за дверью своей квартиры, как делал в последнее время, будучи загруженным размышлениями насчёт Гильдии и тогда ещё таинственной русской организации. Не было сил держать на лице привычную маску слишком долго, из-за чего он избегал лишних разговоров с коллегами, улыбаясь им на грани своих возможностей. Сейчас, после того, что ему сообщил Чуя, стало немного легче.
— Вы ведёте себя странно, — неуверенно начал Ацуши, не решаясь поднять взгляд и заглянуть в глаза наставника. Но Дазай и без этого уверен в том, что в глазах тигра читается беспокойство. — Последние несколько месяцев вы не похожи на себя. И… — Ацуши замялся, интригуя Дазая ещё сильнее. Он переступил с ноги на ноги, после чего всё-таки решился посмотреть прямо в глаза Дазая, будучи полным уверенности. — Я видел Накахару-сана у ваших дверей: вечером и ранним утром. Скажите честно, Дазай-сан, вы хотите вернуться в Портовую Мафию?
Несколько минут висит давящая тишина, во время которой Дазай пытается побороть желание рассмеяться. Слова Ацуши были таким невозможным абсурдом, что Дазаю и правда хотелось рассмеяться в голос и успокоиться лишь тогда, когда в уголках глаз появятся слёзы. И, собственно, он не смог подавить в себе смешок, а за ним и приступ смеха, вызвав у воспитанника лишь недоумение. Ацуши, нахмурив брови, наблюдал за тем, как его наставник не может успокоиться, и чувствовал себя неуютно, не понимая, что он сказал не так. Он наблюдал, как его и учили в агентстве, и сделал свои выводы, основываясь на своих наблюдениях. Дазай ведь и правда вёл себя слишком подозрительно, а визит его бывшего напарника к нему — это достаточно весомый повод для сомнений.
— Ацуши, — на выдохе произносит Дазай, успокаиваясь. Он тяжело дышит и боится вновь рассмеяться, но нужно было объяснить всё воспитаннику, иначе тот и дальше продолжит думать, что детектив решил предать ещё и агентство. — Я хвалю тебя за подобное наблюдение, но ты не прав.
У Ацуши хороший нюх, но он ещё совсем юн и иногда совершает ошибки, трактуя всё не так и перепутывая все собранные улики. Ему не хватает опыта, и Дазай уже намеренно сравнивает его с Акутагавой, который может спотыкнуться множество раз подряд и всё равно придти к желаемому результату, за что ему и прощали все косяки и тыкали носом Дазая, говоря, что его ученик приносит много проблем и его не наказывают лишь из-за пользы, которую тот приносит. Ацуши был не таким — он либо портит сразу всё и мечется из стороны в сторону, пока не подашь бедному запутавшемуся тигру руку помощи, либо идёт прямиком к цели, не сомневаясь в своей правоте. Ученики Дазая были разными, но у того не было никаких сомнений в том, что им придётся работать вместе, если он не сможет найти другое решение проблемы с Достоевским. Это будет необходимо, потому что из Двойного Чёрного уже ничего нельзя выжать, каким бы сильным не было желание. Они с Чуей были поистине сильным дуэтом, но это должно остаться прошлым — Дазай возьмётся за работу с бывшим напарником лишь при условии безвыходного положения. Такая деталь, как Двойной Чёрный, должна оставаться там, где ей и место — в прошлом обоих его составляющих. Вся надежда переносится на несчастных Ацуши и Акутагаву, которые, возможно, будут не совсем готовы к настолько сильному удару, как противостояние русской организации, а на всякий случай — Дазай всегда рядом, чтобы влепить освежающий подзатыльник и напомнить, ради чего они ведут сражение. Каждый детектив и мафиози сражаются за любимый город, и тигр с «псом Портовой Мафии» не являются исключениями. Вместе они составят новый идеальный дуэт.
— Займись проблемой с Гильдией и не засоряй голову ненужным мусором, вроде моих полуночных гостей, — усмехается Дазай и, подмигнув воспитаннику и похлопав того по плечу, продолжает путь к двери своей квартиры. Ему хотелось побыстрее постелить футон и заснуть, желательно, вечным сном, чтобы все его проблемы автоматически перелегли на кого-нибудь другого, у кого не будет кипеть голова от всех этих враждебных иностранных организаций, жаждущих что-то заполучить. Неизвестно, чего добивается Гильдия, а русские — тем более, и Дазай не может спать ночами, думая об этом и переворачиваясь с одного бока на другой, задумываясь о покупке снотворного, чтобы наутро не чувствовать себя еле живым овощем и иметь более-менее приличную работоспособность.
У Дазая всегда были проблемы со сном.
От Катая не было совершенно никаких новостей — лишь две недели назад он сказал, что русские перестали пытаться напасть на агентство и вытащить оттуда информацию, что не могло не радовать, но одновременно с этим и расстроить. Единственная зацепка о таинственной организации канула в бездну, не принеся совершенно никакой пользы. Информаторы Дазая тоже не приносили никаких хороших вестей, говоря, что ничего о русских организациях неизвестно — те были скрытными, как самые настоящие
крысы и не желали вылазить на свет, показать заждавшимся японцам свои лица. А новость от Чуи совсем не радовала, скорее заставляла впасть в уныние и опустить руки с пониманием, что против такого сильного врага у них нет ни единого шанса. Бороться с тем, кто думает так же, как и ты — настоящая пытка, и Дазаю не хотелось испытывать это на себе. Ему не особо понравилось вести обычный диалог с этим человеком, а уж о противостоянии и речи идти не могло — его голова просто-напросто взорвётся от попыток перехитрить самого себя. Хотелось зарыться этой самой головой в песок и тем самым изолировать себя от общества и прочих проблем, которые смеют хоть немного коснуться Дазая, которому уже и в детектива играть не хочется. Иногда он задумывается о том, как хорошо живётся обычным людям — они не беспокоятся о том, как предотвратить нападение на Йокогаму, и не вынуждены сутками размышлять над тем, каким способом избежать конфликта с Достоевским, который может стать больной занозой в заднице, если что-то не предпринять. Дазаю хотелось жить так — беззаботно, оставаться в неведении и гадать, что в этот раз творит эта мафия и агентство, что взрывы гремят по всему городу, а им дали лишний отгул, потому что на десять этажей выше взяли заложников. К сожалению, вселенная наградила его не особо полезной способностью и умом, который может помочь в решении многих проблем, и Дазай понял, что хочет использовать его для того, чтобы спасать тех самых невинных, а не для продумывания хитроумных планов для мафии и командования Исполнительным Комитетом, на который вешают так много грязных дел. Если он может помочь — он будет помогать, предотвращая множество смертей и обеспечивая безопасность любимому городу. Пока он может — он будет охотиться на ублюдков, которые смеют нарушить покой того самого любимого города.
Йокогама — жестокий город, обитание в котором закаляет каждого его жителя. Они остервенело цепляются за любой шанс выжить с самого детства, и никто не становится исключением. Все пытаются куда-то пробиться и не свалиться в прогнившие трущобы, между бараков которых шляются беспризорные дети, покинутые родными родителями и ненужные никому, даже, возможно, самим себе. Все жители города прекрасно знают о тех детях, но на помощь им не спешат — испытывают самый настоящий страх, наслушавшись рассказов об их необыкновенных способностях. Ни у кого не просыпается ни капли жалости к этим детям, ведь они — изгои общества и уроды, которым лучше будет сдохнуть в грязных трущобах, чем попасть на улицы города и устроить массовые беспорядки, что изредка случалось раньше. Дети питаются одной рыбой, украденной с рыболовных судов, и еле сбегают от разъярённых рыбаков, заметивших маленьких и неопрятных воришек. Эти жители трущоб не очень хорошо контролируют свои способности, из-за чего разъярённые рыбаки могут неожиданно даже для самих детей превратиться в мёртвых, после чего можно услышать отражающийся от бараков детский крик ужаса. Хорошо, что таких случаев становится всё меньше и меньше, как и детей, населяющих те места. За ними начали вести охоту противные и коварные мафиози, готовые, кажется, на всё ради достижения своей цели. Люди в дорогих костюмах вылавливают беспризорников и увозят с собой, и Дазай отчётливо помнит момент, как он сопротивлялся и кричал, а эти идиоты не поскупились, сломав ему ногу, пытаясь засунуть в машину. Хотя, в переломе виноват только Дазай — попытался вылезти, когда дверь неожиданно захлопнули. От боли он перестал соображать и вспомнил о рыжем недоразумении, за одежду которого так цеплялся, когда потащили в сторону автомобиля, только когда очнулся на больничной койке с наложенным на ногу гипсом и бинтами по всему телу — раны от уличных драк и последствия от столкновений с не совсем хорошими людьми, считающими, что можно использовать беззащитных детей, как рабов. Вежливый мужчина, призывающий к спокойствию, уверил Дазая, что его друг в порядке и лежит в соседней палате под строжайшим надзором — оказывал слишком бурное сопротивление и использовал способность.
«Удивительно, что никто не пострадал,» — сказал тогда Дазай и упал обратно на подушку, окончательно успокоившись, поняв, что Чуе ничего не угрожает. Как и было сказано, Йокогама — жестокий город, и Дазай выживал в нём любыми способами, имея при себе такого замечательного защитника, как Чуя. Только благодаря его способности они не погибли в тех трущобах, и они оба до сих пор безмерно благодарны Мори за то, что тот вытащил их оттуда, пусть и почти сразу погрузил в не менее ужасный преступный мир. Ненависть к родному городу, возникшая в детстве, в котором они оба твердили о несправедливости, сменилась на любовь и желание защищать это место ценой своей жизни. Им привили эту любовь, они уже никогда от неё не избавятся, как и от привычки спать с пистолетом под подушкой.
Один удар по корню дерева в парке предрешал всю дальнейшую судьбу человека. Он плохо относя к растению, получив за это неимоверно жестокое наказание, даже не подозревая, что обычный удар принёс ребёнку, запрятанному в хижине за городом, невозможную боль. Это было настолько невыносимо, что из его горла вырвался оглушающий крик, и Джону прошлось поморщиться, дотронувшись до уха, проверяя, не пошла ли кровь. Каждый житель этого чёртового города топтал корни деревьев, а бедный и без того настрадавшийся за свою короткую жизнью Кью не переставал кричать, периферией зрения замечая ухмылку довольного своей работой американца, подсчитывающего свой гонорар за это не пыльное дельце. Деньги капали на его счёт, и он мог вечность наблюдать за страданиями Кью, зная, что это поможет Гильдии в уничтожении этого жалкого города и достижения цели, за что организация заплатит ему приличную сумму денег. Возможно, Джон был жадным в плане денег, но его это не волновало — семье нужны были деньги, а он был единственным кормильцем. Он причиняет страдания во благо себе. Разве это плохо — заботиться о себе?
План был не особо хитрым: включал в себя лишь похищение Кью и способность Джона, которую все агенты успели оценить в действии и понять, что дела плохи. Гильдия была настолько страшна, что её сотрудники никак не реагировали на проклятье мальчишки, и это даже смущало Дазая, ведь он не брал в расчёт такое развитие событий — способность Кью действует на всех без исключения. Вероятность того, что эспер никак не среагирует на контроль разума, была невероятно мала, но, видимо, для Гильдии нет ничего невозможного. Они готовы были пойти на всё, лишь бы достичь цели и сжечь Йокогаму дотла, похоронить её под слоями пепла и кучей трупов мирных жителей, резко обезумевших из-за действия способности мальчишки. И у них это отлично получалось — Йокогама горела и утопала в безумии, и не спасали даже хлипкие ряды вооружённых мафиози — они пытались защитить город, который кормил их и терпел один конфликт эсперов за другим. Зрелище открывалось по-истине ужасное, заставляющее захотеть вцепиться руками в собственные плечи и, прижавшись к стене, съехать по ней на пол, желая раствориться и забыть о всех проблемах: о Гильдии, о Крысах, о том, что в холодильнике закончились продукты, а зарплата ещё не скоро — в авансе отказано. Хотелось забыть даже о голубых глазах, охваченных ужасом, словно те до сих пор видели перед собой образы, навязанные отвратительной способностью чересчур мстительного Кью, не понимающего, почему этим двоим позволяют чуть ли не всё, а его запирают за тяжёлой металлической дверью и никуда не выпускают.
Кью всегда заставлял Чую страдать больше всех. На Чуе отыграться куда проще, ведь на противного Дазая способность не действует. Это действовало как выстрел сразу по двум мишеням — страдания одного провоцируют страдания другого.
Дазай ненавидел эту формулу.
Всё, что Дазай так любил и оберегал, теперь разрушено — спасибо прекрасной Гильдии, всегда готовой придти на помощь человеку, который и без того разбит на тысячи осколков, старательно пытаясь собрать себя окровавленным пальцами, потому что пластыри уже даже закончились, да и не имели никакого смысла. На стороне добра оказалось не лучше, чем там, в темноте, когда ведёшь ночной образ жизни, потому что не спится из-за кошмаров и бессонницы, когда ворочаешься на скрипучем диване и слышишь из комнаты громкое ‚ты успокоишься или нет?! ‘ и когда не знаком с чувством страха и потери лично. Темнота может тебя сломать, как только ты потянешься к свету, и Дазай испытал это на себе, выдержал и, выпрямившись, пошёл дальше, гордо вознеся подбородок и оставив позади отвратительную подноготную. Но для темноты удар в спину — плевое дело. И она без остановки вонзала в спину Дазая нож, пока карие глаза с ужасом наблюдали за тем, как Йокогаму поглощает дым и пламя, как жители нападают друг на друга и как у Чуи не особо хорошо выходит сдерживать обезумевших. В какой-то момент показалось, что сердце детектива перестало биться, но тот резко выдохнул и выпрямился, поведя плечом, словно говоря темноте, что раны на спине совсем не болят и не приносят дискомфорта, и направился прочь из агентства — нужно было что-то сделать с творящимся на улице хаосом, с которым мог справиться лишь он. Шмыгнув носом, Дазай кинул взгляд на гипс и поддался воспоминаниям о множестве переломов, потому что Чуя был слишком резким и никогда не слышал команду ‚стоп‘. В прочем, это всего лишь сломанная рука — никак не помешает спасению Йокогамы от американских ублюдков, возомнивших о себе слишком много. Нельзя было ломаться сейчас, когда все рассчитывают на него, когда единственная надежда — это его бесполезная способность. Одасаку знал, что идёт на собственную смерть, и принял её с гордо поднятой головой, и Дазай опорочит его честь, если посмеет поджать хвост, как последний трус, словно и не было тренировок в мафии, когда из него выбивали эту трусливость кулаками.
Они оба были теми ещё трусишками.
Вся надежда была на бедного Ацуши, который и без того настрадался из-за Гильдии, а теперь и вовсе оказался на их базе. В своём ученике Дазай не сомневался ни на секунду, но чувствовал внутри неприятное и вязкое волнение — такое случается, когда человек, который тебе дорог, вляпывается в неприятности. За небольшой промежуток времени Ацуши стал дорог Дазаю, как бы тот не пытался это отрицать. Всю свою жизнь он избегал этой отвратительной привязанности, потому что для мафиози подобные чувства непозволительны, и только совсем недавно он сдался, признав, что дорожит всеми своими коллегами. Раньше он дорожил только Йокогамой, ведь у него не было никого, кого можно было защищать и оберегать от опасности. Теперь в его жизни появились необыкновенные люди, заслуживающие защиты. Подобрав Ацуши на набережной, Дазай и не подозревал, чем это может обернуться, но он ни разу не пожалел об этом — тигр изменил жизнь агентства, которая до его появления была безумно скучной и спокойной, чем Дазай поистине наслаждался первое время, а спустя год понял, что это спокойствие надоедает, что нужно что-то изменить и принести в офис немного перемен. Перемены стали радикальными, ведь именно после появления Ацуши жизнь агентства по-настоящему закипела. Он казался парнем с хрупкой психикой, разбитой вдребезги этим чёртовым приютом, но в скором времени он преобразился до неузнаваемости, и Дазая захлестнуло чувство гордости за своего ученика — тот постепенно выбирался из этого болота, носящего название ‚отчаянье‘. Ацуши не был Дазаем, который с упоением наслаждался своим отчаяньем и предпочитал шляться по второсортным барам, запивая своё горе алкоголем и пачкая белоснежные страницы ежедневника лаконичным
‚я хочу умереть‘. Тигр быстрее выходил из этого состояния, и наставник совсем немного завидовал ему. И невероятно гордился, оглядываясь на Акутагаву, который до сих пор не мог отпустить Дазая и смириться с его уходом, явно позаимствовав у Чуи привычку быть чересчур раздражительным двадцать четыре часа в сутки. Злость помогает скрыть твои настоящие чувства и выплеснуть накопившийся внутри негатив, ненависть к самому себе и всему окружающему. В какой-то мере это было даже полезно, но доставляло слишком много проблем окружающим, которые выслушивали чужие резкие выпады в свою сторону. Слава Богу, что Акутагава теперь был под крылом у Чуи, умеющего поставить на место страдающих подростковым максимализмом. Теперь Акутагава — проблема Чуи, за что тот ненавидит Дазая, который скинул на него проблемного ученика и обзавёлся новым, утверждая, что прошлый — полный мусор и ни на что не годится. Лицемерие чистой воды.
Перешагивая через трупы убитых людей, Дазай думал о том, что после этого Кью станет ещё более безумным и будет сгорать от желания убить не только детектива, но и всех жителей города, которые посмели принести ему нетерпимую боль, поплатившись за это. Для Кью не было никаких рамок — он будет мстить за свою боль до тех пор, пока его жертва не свалится без дыхания, доведя себя до смерти самостоятельно, будучи замучена галлюцинациями. Такую картину можно было наблюдать, когда Мори ещё не закрывал мальчишку, не подозревая, насколько тот бывает озлоблен на того, кто причинил ему боль, пусть даже и не подозревал об этом. На глазах совсем юного Дазая, Кью мучил множество людей, заставляя тех выпрыгнуть из окна или воткнуть ручку себе в горло, биться головой об стену, пока череп не превратится в кровавое месиво, внушая, что у них под кожей — миллионы жучков, которых жертвы галлюцинаций тут же пытались вытащить, сходя с ума и сдирая кожу ногтями. Было неизвестно, где Мори достал обладателя такой отвратительной способности, но одно было понятно точно — его нужно держать взаперти, иначе мафия будет нести огромные потери из-за безумия Кью. Его окончательно перестали выпускать в свет после одной из тренировок Двойного Чёрного, где он понадобился. Всё просто вышло из-под контроля, когда галлюцинации стали сильнее, давили на сознание, заставили Чую кричать, просить остановить это, и перед глазами Дазая до сих пор стоит картина того, как Чуя впервые потерял контроль над своей способностью, как витиеватые узоры впервые украсили его кожу, сработав, как защитный механизм. Тогда Мори поспешно подтолкнул Дазая к напарнику, не задумываясь, насколько тому страшно и как сильно дрожат его ноги, не способные удержать его. Стыдно признавать, но Дазай именно испугался, увидев Порчу впервые и Чую, который словно не управлял своим телом, предоставив эту возможность кому-то другому — кому-то, кто может разрушить целое здание по щелчку пальцев. Прикосновение к кукле Кью не подействовало, и Дазай дрожащей рукой потянулся к напарнику, лишь слегка прикоснувшись к нему, после чего всё и закончилось — Чуя рухнул без сознания, а потом и сам Дазай, испугавшись слишком сильно. Именно после этого случая Кью перестали выпускать и использовать его способность для тренировок, за что он ненавидел Двойной Чёрный ещё больше — он всего лишь хотел поиграть с ними, а те потеряли сознание, как последние слабаки. Дазай до сих пор помнит тот животный страх, который он испытывал, стоя перед Чуей и понимая, что тот не контролирует себя, что до него невозможно достучаться и его словно нет внутри тела — пустые глаза говорили сами за себя, пугая ещё больше. Они не виделись ещё неделю из-за того, что Чуя не мог встать с постели, а Дазай не торопился навестить его — страх никуда не делся, а ночные кошмары без конца мучили его, перерастая в бессонницу. Ноги подкашивались от одной мысли, что им придётся видеться и этого нельзя избежать. Кью разрушил их обоих, решив немного развлечься и отыграться, зайдя слишком далеко, и Дазай ненавидел его за это до сих пор. Из-за того случая он ещё долго не мог смотреть на Чую спокойно, без воспоминаний о том, что внутри его напарника сидит самый настоящий монстр. Потом это стало нормой, но ненависть к Кью никуда не делась — всё-таки он отыгрывался на Чуе слишком часто, а в тот раз и вовсе перегнул палку. Поэтому его закрыли — он слишком опасен, но, видимо, Мори готов закрыть глаза даже на это, желая победить агентство и проклятую Гильдию, которая оказалась хитрее и обвела босса мафии вокруг пальца, словно маленького ребёнка. Люди, умершие из-за Кью и хитрости Гильдии, не заслужили этого.
Ацуши имеет привычку оправдывать ожидания своего наставника и сваливаться тому на голову, словно дар небес. Этот раз не был исключением — Ацуши вовремя вытащил куклу с Моби Дика, а Дазай вовремя аннулировал способность Кью. Казалось, что крики боли мальчишки раздавались эхом на улицах Йокогамы, отражаясь от стен и сводя с ума тех, кто сохранил разум и не попал под действие способности. Сомнений в том, что нужно вытаскивать горе-эспера из плена не было никаких, разве что насчёт того, каким образом это провернуть так, чтобы Гильдия не осталась в выигрыше. Если Кью останется у них, то подобный хаос повторится вновь, а ни агентство, ни мафия этого не желали. Они желали побыстрее избавиться от проблемы в лице Гильдии, чтобы перейти к той, которая только начинает вырисовываться на горизонте, представляя собой чересчур хитрых русских, способных принести немало проблем. Но, судя по всему, план по вызволению пленника уже был — Ацуши сообщил об этом Дазаю сразу после того, как тот начал раздумывать как раз над этим планом. И, если честно, Ацуши был прав в том, что без мафии им не справиться, но в это мгновение по спине Дазая пробежали мурашки от осознания, что ему снова придётся связываться с Портовой Мафией. Он невольно вспоминает последнюю встречу Чуей и его глаза, переполненные желанием убить его, и решает, что тот позволит желанию превратиться в явь, если Дазай снова попытается связаться с ним, да ещё и о сотрудничестве попросит. Мафиози прикажет детективу закатать губу и пойти к черту. Но попытаться стоило.
Громкое ‚иди к чёрту! ‘ оглушило Дазая сразу после того, как Чуя принял вызов. Он поморщился и сделал глоток кофе, набирая номер снова, явно намереваясь добиться своего. Дазай знает бывшего напарника вдоль и поперёк, прекрасно понимая, что после нескольких звонков он уже сам заинтересуется в том, зачем вдруг понадобился детективу. Чрезмерное любопытство когда-нибудь погубит Чую — взять хотя бы случай, когда его покусала собака, а потом и Мори сгорал от желания укусить непослушного подопечного Коё, которая не уследила за ним, а боссу теперь приходилось ставить негоднику уколы от бешенства. Наверное, именно после этого Чуя начал учиться усмирять своё любопытство себе же во благо и поэтому редко совал свой нос, куда не нужно — в ежедневники Дазая, например. Дазай никогда не опасался оставлять столь личную вещь на виду, зная, что Чуя преодолеет соблазн, помня о мучительных шести уколах в живот. Да и было бы глупо не доверять собственному напарнику, ведь так? Они доверяли друг другу свои жизни, и у Дазая до сих пор сердце пропускает удар, когда перед глазами всплывает картина Чуи, использующего Порчу. Миссии, где требовалась вся мощь Смутной Печали, Дазай ненавидел больше чего, как и Чуя — это выматывало их обоих настолько сильно, что они еле добирались до базы. Точнее Дазай добирался, держа Чую на руках, ведь тот слишком часто терял сознание после использования Порчи. В эти моменты Чуя казался абсолютно беззащитным, и Дазай аккуратно укладывал того на сиденье машины, желая защитить от всего дерьма, происходящего с ними. Вот только с самого начала было наоборот — Чуя защищает Дазая с самого детства от любой угрозы, а тот может лишь вовремя спасать его от падения в пропасть, когда Порча захватывает его тело на слишком долгое время.
Мир полон войн, которые нужно решать, но политики бездействуют — им выгодны подобные конфликты, а смерти невинных людей ничего не значат, ведь они защищают свою родину ради никому ненужной медали, что могут вручить и посмертно — прибить к гробу или передать семье ‚павшего храброй смертью‘. Человечество гниёт с самой верхушки — сливки общества всегда были более настырными и требовательными, желающими заполучить всё и сразу. Эта гниль медленно распространялась на остальные классы населения, и к данному моменту времени нельзя было найти ни одного человека, у которого не было бы внутренней войны с самим собой — совершить отвратительный поступок, чтобы получить всё и сразу, пробившись к тем самым прогнившим сливкам, или добиваться своего, но более мирным и не способным навредить окружающим путём. Когда-то Дазай был настырным и требовательным, поэтому и потакал во всём Мори, рассказывающему сказки про жизнь, где у него не будет забот, где стоит лишь дать команду низшим чинам, которые в мгновение ока решат всё за тебя, а на твоих плечах лежит ответственность лишь за то, как ты этими чинами будешь распоряжаться. Грамотно отдавая приказы подчинённым, Дазай быстро занял место во главе Исполнительного Комитета, но, как оказалось, у него нет особых требований — его устраивал диван с упирающейся в поясницу пружиной, постоянный стресс, куча бумажной работы, которую он в последствии стал ненавидеть, и редкие встречи с друзьями в баре. Он не был человеком с идущей внутри войной, поэтому и спокойно сидел в своём кресле главы, расставляя подписи на документах, помогая Мори и отдавая грамотные приказы, иногда вылезая из своей конуры на миссии с ненавистным напарником, который пахал исполнителем до посинения и практически не жаловался — возникал лишь тогда, когда его требовали использовать Смутную Печаль на максимуме, косясь на Дазая с его вечным ‚прости, задумался и вовремя не аннулировал‘. И поэтому внутри Чуи на протяжении многих лет шла война, причиной которой являлся и до сих пор является Дазай, не дающий ему покоя даже после своего ухода. Это было самой главной войной, волнующей Чую, и все остальные отходили на второй план на её фоне, даже война с Гильдией, наблюдающей за ними, в буквальном смысле, свысока, насмехаясь над ‚глупыми портовыми крысами‘. Они недооценивают портовых, считая, что те скоро сдадутся, не в силах уладить свои внутренние конфликты, а портовые в это время собираются и затевают переворот против Гильдии, усевшейся на своё место не переживающей ни за что, думая, что хороший стратег их спасёт. Они даже не учитывают наличие не менее хорошего стратега у портовых — Дазая из игры нельзя выводить ни при каких условиях, ведь тот, несмотря на свою отвратительную и ‚бесполезную‘ способность, мог принести много проблем. А вот Гильдия даже не учитывала такого игрока, как Дазай Осаму, совершив роковую ошибку.
Идея воскресить то, что лучше было не трогать, иначе за последствия никто не отвечает, не нравилась Дазаю с самого начала. Он понимал, что воссоединение может вызвать внутри Чуи очередной взрыв атомной бомбы, и направлялся на задание на ватных ногах, норовящих подкоситься в любой момент. Эти самые ноги множество раз вели Дазая под колёса машин, и тот уже не доверял собственным конечностям. Хотелось верить, что всё пройдёт спокойно, но Двойной Чёрный и ‚спокойно‘ — понятия несовместимые, и Дазаю было достаточно одного взгляда на врага с чересчур странной способностью, чтобы понять как далеко им придётся зайти ради спасения города и своих организаций. Несколько лет назад они были лучшими и имели более-менее хорошие отношения, и Дазаю ничего не стоило сказать Чуе о том, что им нужна Порча, но никак не сейчас, когда мафиози ненавидит его лютой ненавистью и желает превратить бывшего напарника в пепел. Между ними не было ничего, кроме тех редких встреч, оканчивающихся ссорами и незначительными драками. Они уже не были напарниками со стопроцентным доверием, когда прикрываешь спину партнёру без единого сомнения в том, что тот делает то же самое, ведь на поле боя вы — одно целое. И только слепой не заметил бы промелькнувший в глазах Чуи страх, когда тот осознал, на что придётся пойти. Да после этого Дазай сам был готов отправиться на гильотину — позорная смерть для отвратительного человека, подобного ему. Он требовал от Чуи слишком многого, а Чуя…
Чуя ни на секунду не усомнился в нём.
Но Дазаю не хватило смелости донести Чую до базы. Он не может взять того на руки, как делал когда-то, и свалиться с ног, когда будет убеждён в том, что его напарник в полной безопасности и, главное, дышит, не заполучив серьёзных повреждений от своей способности. Внутри Дазая не было никаких войн и ему не требовалось ничего, кроме одного — Чуя должен быть в безопасности и полностью здоров, иначе он и правда полезет в петлю, поняв, что не спас напарника, рискующего жизнью ради него, защищающего его с самого детства и пытающегося огородить от всего дерьма на планете. И Чуя правда много раз спасал никудышного напарника, особенно из той самой петли, заявляясь домой слишком рано, и Дазай был обязан ему жизнью. Он уже давно решил, что если у него так и не получится убить себя, то он с удовольствием сдастся в руки одному определённому мафиози, который точит свой излюбленный нож и видит, как перерезает им глотку предателя. Это будет справедливо. Дазай предал и организацию, и Чую, и последней заслужил свою кровавую месть, как и прекращение внутренней войны. А вот Дазай не заслужил доверия Чуи и того взгляда, пропитанного верностью, которым мафиози одарил его прежде, чем рухнуть в беспамятство. Дазай ничего не заслужил, особенно своей нынешней жизни без бремени мафии, где были приветливые улыбки коллег, преданность Ацуши и отсутствие необходимости убивать. Уход из мафии сделал его более-менее свободным, освободил душу из тюрьмы под названием ‚тело‘ и позволил почувствовать себя обычным человеком. Такой человек, как Дазай, не заслужил подобного.
Писк будильника опережает настойчивый стук в дверь, который не предвещал ничего хорошего. Приоткрыв глаза, Дазай сразу же пожалел об этом и спрятался под одеялом, словно он снова оказался в детстве, когда самым надежным местом было пространство под мягким покрывалом. Последствия вчерашней драки дали о себе знать после попытки сесть — голова закружилась и вернулась тошнота, которая пришла с гордо поднятой головой вместе с сотрясением, заверенным Йосано. ‚Не стоило вести себя самонадеянно, ‘ — усмехнулась врач, осматривая руку коллеги, сомневаясь, что та в полном порядке и стоило так просто выкидывать гипс. Дазай был уверен, что с рукой всё в порядке, а вот от головной боли не спасало ни одно обезболивающее, кроме постельного режима, который детективу запретили нарушать, пока не станет лучше — Ацуши в мгновение ока доложит, если наставник попытается ускользнуть из квартиры и обещал зайти перед работой и приготовить завтрак, чтобы Дазаю не пришлось есть растворимый кофе — единственное съедобное в квартире. Вот только к голоду Дазаю не привыкать, а головокружения и боль его нервировали, как и писк пятого будильника — первого он никогда не слышит, как и второго, да и последующих. Ещё этот надоедливый стук в дверь, за которой наверняка стоял Ацуши и нервно топал ногой, смотря на дисплей телефона, говорящий о том, что на работу он вот-вот опоздает, а наставник может остаться без еды до самого позднего вечера, ведь в агентстве завал. Дазаю хотелось послать воспитанника куда подальше и проваляться голодным, но, пересилив себя и тошноту, он поднялся с футона и преодолел расстояние до двери в несколько шагов — квартира слишком маленькая. На поиск ключей ушло ещё какое-то время, и Дазай с каждой секундой всё больше убеждался в том, что скоро придётся делать уборку — тошнит слишком сильно, а ключи не планировали показываться хозяину. Но кто ищет, тот всегда найдёт — стоило всего лишь порыться в карманах пальто, особенно в том, где недавно порвалась подкладка и образовалась дыра, куда и завалилась связка.
Ключ неторопливо поворачивается в скважине, пока Дазай удивляется тому, что вообще закрыл дверь вчера, учитывая своё ‚прекрасное‘ состояние. Он цепляется взглядом за брелок, подаренный Рампо и напоминающий какое-то пирожное — сразу захотелось сладкого, — а потом из головы вылетает абсолютно все мысли и желания. Их вышибает Чуя, залетевший в квартиру и задевший Дазая плечом, который после такой тряски еле смог придержать содержимое желудка при себе. И пока Дазай соображал — достаточно медленно, стоит заметить, — мафиози уже захлопнул дверь и смотрел на детектива с желанием немедленно придушить того. Правда, внешний вид Дазая кричал о том, что он уже умирает, причём без посторонней помощи, и Чуя сжалился над ним, тяжело вздохнув и покачав головой. Всё-таки он помнит, как детектив отлетел в дерево не так уж и давно. Капля жалости у безжалостного главы Исполнительного Комитета всё же имелась. Хотя, Дазай в принципе вызывал у Чуи жалость, но речь не об этом.
— Я доверился тебе, — на выдохе произносит Чуя и пытается поймать взгляд Дазая, который смотрел куда угодно, но никак не на него, намеренно игнорируя угрызения совести. Он, конечно, тот ещё ублюдок, но совесть у него была на месте, пусть от неё и остались жалкие крупицы. Она всегда просыпалась не вовремя, включая и вчерашнюю ночь, когда Дазай оставил ослабевшего Чую на произвол судьбы на базе врагов.
— Я доложил о твоём местонахождении, — заявляется детектив и наконец заглядывает в глаза Чуе, у которого по телу тут же пробежал табун мурашек. Дазай смотрел не на него, а сквозь него, что не предвещало ничего хорошо и означало одно — ему плохо не только физически. По крайней мере, стало плохо сразу после того, как в поле зрения появился Чуя, напоминая о его слабости. У Дазая были слабости, точно как и совесть.
Чуя был его главной слабостью с самого начала.
— Это не отменяет того, что ты оставил меня там, — Чуя произносит это уже более спокойно и делая шаг от двери, явно намекая на то, что собирается оставаться здесь, мозолить глаза Дазая и вести с ним нудную и утомляющую беседу.
Головокружение никуда не делось, как и тошнота, и Дазаю хотелось побыстрее вернуться на футон, укрыться с головой одеялом и ждать прихода Ацуши, что приготовит еду, в которой его наставник совершенно не нуждается в данный момент. Появление Чуи в его ‚новой жизни‘ выбило из колеи и открыло старые раны, и Дазаю хотелось поскорее закончить разбираться как с Гильдией, так и с Крысами, чтобы продолжить спокойно жить и жалеть себя за бутылкой чего-нибудь крепкого вечером после работы. Жалость — не продуктивное чувство, и Дазай прекрасно это знает, но это никак не останавливает его, когда набрасывается грусть и воспоминания о былых временах, о той небольшой квартире рядом с портом, заходя в которую становилось легче дышать. В общежитии одиноко, а там всегда ждал раздражённый Чуя, готовый начать отчитывать напарника за то, что тот снова развёл бардак в гостиной и не прибрался. Они провели вместе много лет, поэтому Дазай чувствовал себя отвратительно, находясь в гордом одиночестве в течении последних четырёх лет, поэтому его грызла совесть, когда он сталкивался с Чуей, который одним своим видом напоминал о его слабостях. А Дазай ненавидит признавать наличие тех самых слабостей, веря в себя, как в сверхчеловека, которому не нужен никто и ничего, чтобы чувствовать себя просто отлично. Он верил, что ему не нужно такое ‚высокое‘ чувство, как любовь, и дружба тоже не нужна, особенно после смерти Одасаку — Дазай думал, что этого человека с огромным сердцем никто не сможет заменить, ведь он был особенным, не таким, как все, из-за чего они и поладили. Но коллеги и, по большей части, Ацуши дали ему понять, что в дружбе он всё-таки нуждается, за чем следовал очевидный вывод — всё, что Дазай так долго отгонял от себя, необходимо ему в той же степени, что и раньше, и это он просто валяет дурака и ведёт себя, как ублюдок.
— Мне плохо, — вздыхает Дазай и, запустив пальцы в свои непослушные волосы, направляется на кухню, намереваясь сделать себе кофе в надежде, что горечь хоть как-то поможет справиться с тошнотой, словно не было никакого сотрясения. — Если ты собираешься читать лекции про ‚я верил тебе, а ты поступил, как ублюдок‘, то заходи когда мне станет легче и я смогу умно острить. Мне сейчас немного не до этого, Чуя.
Отделаться от Чуи нельзя было так просто. Он проследовал за детективом на кухню и терпеливо наблюдал за тем, как тот наливает воду в электрический чайник, как ставит тот на базу и щелкает выключателем, как насыпает в чашку растворимый кофе и устало поворачивается к нему, окидывая мафиози взглядом, кричащим о том, что в данный момент его хозяин умереть хочет больше, чем жить, да и этот кофе ему тоже совсем не сдался. Дазай выглядит не просто устало — он выглядит так, словно прямо сейчас отправится в могилу, а эта болезненная бледность только придаёт правдоподобности. Он устал от всего происходящего, устал от самого себя и вечной лжи, устал улыбаться, когда внутри всё давно мертво и тянет на дно, когда в голове каждый день пробегает мысль о самоубийстве и о том, что всем, да и ему самому, станет лучше. Мори говорил, что это возрастное и пройдёт, мол у каждого подростка есть стадия, во время которой ему хочется умереть и пробуждение кажется возобновлением пытки под названием ‚жизнь‘, но Мори присуще ошибаться, особенно когда дело касается Дазая, которого он за столько лет так и не смог разгадать и понять. Позже босс Портовой Мафии поставил воспитаннику депрессию и вручил противные таблетки, что Чуя впихивал в напарника, и надеялся, что это не приведёт ни к чему серьёзному. Его надежды не оправдались, но Дазай ни чуть не жалеет о том, что не оправдал их.
— Поверь, то, что ты не можешь острить, — сплошной плюс, — Чуя следит за тем, как Дазай делает глоток кофе и ставит перед собой ещё одну кружку, куда кидает пакетик чая. Судя по упаковке, чай был с корицей и бергамотом. Чуя ни с чем упаковку любимого чая не спутает.
— А то, что ты до сих пор туго понимаешь намёки, — сплошной минус, — вздыхает Дазай и заливает в кружку кипяток, после чего запах не самого вкусного кофе смешивается с просто божественным запахом бергамота.
Дазай, кстати, терпеть не может бергамот.
Показательно закатив глаза, пусть Дазай этого и не увидел, Чуя принимает кружку чая и поспешно делает глоток, не обращая внимания на то, что это был абсолютный кипяток. В прочем, ничего удивительного в этом не было. Дазай отчётливо помнит, что Чуя моется в настолько горячей воде, что та чуть ли не кипит, и совершенно не переносит холод, поэтому даже весной может одеваться, словно капуста, да он так и делает, иначе зачем все эти ненужные слои одежды. Он одевается настолько официально, насколько это возможно, а ведь раньше кидал косые взгляды на напарника, пытающегося погладить свою рубашку для завтрашних переговоров, и открыто насмехался, при этом имея отвратительный вкус и одеваясь так, словно из трущоб их вытащили только вчера. С тех пор Чуя заимел чувство стиля, и Дазай, увидев его в первый раз, сначала удивился, а потом захотел присвистнуть и задать вопрос, где мафиози прикупил такие отличные туфли, которые ему на самом деле нравились и в недавнем подколе была доля правды. Чувство стиля пришло, а привычка пить настолько горячий чай, что кружка обжигала руки, осталась, и вот это Дазая ни чуть не удивляло. Он глядел на то, как мафиози парой больших глотков осушил половину кружки, и мог только покачать головой, чего, конечно же, не сделал, избегая только исчезнувшей тошноты. Лучше бы эта тошнота захватила и головокружение, а-то перед глазами плывёт и кружка норовит выскользнуть из рук, разбившись вдребезги, как и сердце бедного Танизаки, который подал эту прекрасную кружку на Новый Год, сказав, что тёплый чай из неё всегда сможет растопить ледяное сердце Дазая. Вот только он не пьёт чай, в отличие от Чуи, у которого была вторая подарочная кружка. Зачем две — непонятно, да и думать об этом сейчас не хотелось. Возможно, Танизаки просто услышал от Ацуши, что его наставник часто бьёт посуду.
— Так зачем ты всё-таки пришёл? — интересуется Дазай, облокотившись бёдрами на кухонную тумбу, поставив на неё несчастную кружку. Руки тряслись настолько сильно, что пришлось вцепиться в столешницу, чтобы не выдавать последствий недосыпа и стресса, но Чуя успел подметить эту деталь. Он сделал ещё один глоток чая и взглянул на наручные часы, понимая, что опаздывает. Ещё он понимал, что для главы Исполнительного Комитета это простительно, поэтому поставил кружку на стол и сделал один шаг навстречу еле стоящему на ногах Дазаю.
— Почему ты оставил меня там? — в лоб спрашивает Чуя, и Дазай спешит открыть рот, желая ответить, но не успевает — мафиози снова начинает говорить: — Не говори, что спешил или тебе было лень. Такие тупые отмазки прокатят только с твоим тигром. Можно было предположить, что хотел отдать меня Гильдии, но ты сообщил моё местонахождение, а, значит, переживал. Переживал и не отнёс на базу, зная, что со мной всё будет в порядке. И когда я отключался ты смотрел на меня таким противным и виноватым взглядом, словно ты убил тех пешек Гильдии, а не я. Ну и что мне теперь думать?
Казалось, что дрожь из рук перешла внутрь тела и под кожей пробегали небольшие электронные импульсы, заставляющие Дазая мелко дрожать и еле сдерживаться от того, чтобы не попросить Чую удалиться, оставить его наедине со своими мыслями. Он сам ещё ни черта не разобрался в том, что чувствует сейчас и что чувствовал вчера, оставляя Чую на месте сражения, понимая, что это может закончиться плохо, но будучи просто не в силах прикоснуться к нему ещё раз, донести до базы, как было раньше. Вчера Дазай испытал невероятный удар старых воспоминаний и не мог противостоять, испытывая необычайное чувство вины и желание ударить себя так, чтобы из носа ручьём хлынула кровь. Глядя на Чую без сознания, он думал о том, что бросил его одного в мафии, сбросив на него такую огромную ответственность, как Исполнительный Комитет, и тому пришлось сложнее всех, ведь он потерял единственного человека, которому доверял на протяжении всей своей жизни. Страдания Дазая после смерти Одасаку нельзя было сравнить с тем, что испытывал Чуя, а ведь Дазай даже не вспоминал о нём, будучи поглощённым совсем другим горем. За эти года он думал о бывшем напарнике, но не так часто, как о Одасаку, прокручивая в голове момент, где он появляется чуть раньше, где медики Портовой Мафии успевают спасти его лучшего друга и где Дазай перерезает глотку Мори за эту выходку. Лишь год назад он понял, что глупо жить прошлым и стоит идти дальше, окончательно включившись в работу агенства, и почти сразу появился Чуя и это ужасное чувство вины. Стоило помнить ещё и об Акутагаве, но уход наставника сделал его только сильнее, а Чуя получил резкий удар и еле оправился, удерживая на плечах комитет и стараясь не обращать внимания на свои раны. И прикасаться к Чуе после предательства — это неуважение, и Чуя это понимал. Он хотел услышать это из уст Дазая, чтобы понять, что тот ещё не утратил свою человечность.
— Думай, что я последний трус, — пожимает плечами Дазай, смотря в глаза Чуи и понимая, что тот и так это знает. Они оба всегда были трусами до мозга костей и боялись даже собственной тени. Не боялись, пожалуй, только друг друга, разве что до одного переломного момента, когда появилась Порча и Чуя стал выглядеть, как чёртов демон. — Трус, который чувствует себя виноватым. Ты же это пришёл услышать, не так ли?
Извинения Чуе не были нужны — он мог простить за то, что Дазай испытывает вину, о которой раньше понятия не имел. Да и глупо было извиняться за события четырехлетней давности, когда никакой обиды давно не было — Чуя понял Дазая и простил, зная, как тот любил Одасаку и что не мог пережить его смерть, засыпая на кухне за столом, уронив голову на сложенные перед собой руки, пока вокруг были раскинуты дела сбежавших предателей, удачно скрывающихся и которых не могут найти даже лучшие ищейки. Может, у них и убивали чувство вины и жалости, как у будущих исполнителей, но получилось у наставников не совсем удачно, если сейчас Дазай смотрит на бывшего напарника словно провинившийся щенок на злого хозяина, чьи тапочки можно было отправить в мусор, а Чуя тяжело вздыхает и вещает плащ на стул, понимая, что опоздает на час как минимум.
Взгляд Чуи торопливо пробегается по Дазаю, одетого в обычные домашние растянутые штаны и давно не белую футболку, и мафиози испытывает дежавю. Когда-то он видел такого домашнего и заспанного Дазая каждый день, а теперь ему приходится чуть ли не вламываться к нему в квартиру в каком-то Богом забытом общежитии, чтобы запечатлеть столь замечательную картину. Именно в таком виде Дазай не выглядел тем, кем пытается себя выставить — гением, который разгадает любую головоломку и который может сломать тебя по щелчку пальцев, если захочет. Он, конечно, и правда может всё это, но об этом в миг забываешь, увидев его с растрёпанными волосами и отпечатком от подушки на щеке. Наверное, из-за этого Чуя не торопился съезжать, хоть и накопил уже достаточно денег, — ему не хотелось отстраняться от Дазая и видеть его только на работе, где тот предстаёт тем самым гением. Когда Дазай скидывал плащ, то даже начинал вести себя менее раздражающе, и Чуя поистине наслаждался этим, ему это нравилось. Он делает ещё один шаг навстречу детективу, после чего приходится чуть откинуть голову назад, чтобы смотреть тому в глаза, а не в шею. Непозволительно близко, особенно для людей, которые ненавидят друг друга. Чуя заглядывал в бездну карих глаз, находя в них отголоски хоть каких-то чувств, и это подкупало, не то что та отталкивающая пустота, что была раньше. Подкупает настолько, что Чуя приподнимается и касается чужих губ, аккуратно и неторопливо сминая те, ощущая привкус отвратительного кофе и игнорируя возникающее в голове ‚стоп‘, прижимаясь к Дазаю, когда тот кладёт руку на его талию и отвечает на поцелуй, когда собственные пальцы, затянутые в кожу перчаток, сжимают застиранную футболку на спине. И оба не хотят прекращать это от слова ‚совсем‘, цепляясь друг за друга и тяжело выдыхая в чужие губы, кусая те и вызывая недовольство.
Дазай буквально физически ощущает, как внутри Чуи всё успокаивается, утихает многолетняя война, а на её место приходит спокойствие. Он сильнее прижимает мафиози к себе, слегка наклонившись, чтобы тому было удобнее, и слышит тихое ‚ненавижу‘, сказанное сразу после того, как Чуя прячет свою смущённую мордашку в изгибе шеи детектива. А последний и доволен, потому что сам чувствует неожиданный наплыв спокойствия, особенно когда у него в руках Чуя, не бушующий по поводу и без. Дазай доволен настолько, что позволяет себе поцеловать Чую в висок и зарыться пальцами в рыжие пряди, впервые замечая, что у мафиози, видимо, самый отвратительный парикмахер в Йокогаме. И он хочет пошутить на этот счёт, но не успевает, услышав хлопок дверью и почувствовав, как сердце с невероятной скоростью уносится куда-то в пятки, а Чуя резко дёргается и отлетает в сторону. Ох уж эти невоспитанные коты — всегда уничтожают любую идиллию!
— Дазай-сан, — Ацуши вихрем залетает на кухню и остервенело смотрит на Дазая, тяжело дыша. И как он успел заработать одышку, дойдя до двери соседней квартиры? Тигр уже хочет объяснить причину своей задержки, но его взгляд резко натыкается на фигуру, которой на кухне детектива точно быть не должно, после чего Ацуши выпрямляется и непонимающе смотрит на наставника, надеясь, что тот объяснит причину нахождения мафиози в его квартире, но надежды не оправдались — Дазай лишь пожал плечами, еле сдерживая улыбку. Уголок губ всё-таки дрогнул, что осталось без внимания Ацуши, который явно испытал слишком сильный всплеск эмоций за утро. Он поворачивается лицом к Чуе и скромно произносит: — Здравствуйте, Накахара-сан.
— Здравствуй, тигр, — спокойно отвечает Чуя и переводит взгляд на Дазая — единственного, кого не напрягало образовавшееся напряжение. Заметно, как в голубых глаза вспыхивает раздражение, тут же угасая, ведь у Чуи ещё были манеры, благодаря которым он не мог позволить себе убить Дазая за его довольную рожу прямо сейчас. Он может лишь кинуть немного раздражённый взгляд на Ацуши, который с надеждой на объяснение безотрывно смотрит на Дазая, желая испариться, лишь бы не чувствовать эту проклятую и осевшую на плечи тяжёлым грузом неловкость.
— Ацуши, — мягко улыбается ученику Дазай, пока Чуя сдерживает приступ тошноты и борется с желанием придушить детектива. — Иди в агентство, ты и так опаздываешь. Я сам справлюсь.
Заметно, как Ацуши хочет возразить, сказать, что ему велели позаботиться о наставнике, который вчера заполучил сотрясение на важном задании. Но он перебарывает в себе желание спорить и быстро прощается, напоследок извинившись ещё раз, чувствуя на себе строгий взгляд мафиози, вызывающий дрожь в кончиках пальцев и заставляющий прибавить шага, чтобы побыстрее убраться из квартиры Дазая, в этот раз не желая знать, что там забыл его бывший коллега. Подобное поведение ученика вызывает у детектива улыбку, и он усмехается, думая о том, что позже Ацуши снова будет расспрашивать его насчёт того, не хочет ли он вернуться в мафию, но ухмылку с лица Дазая стирает ледяной взгляд Чуи, с которым он встречается и тут же жалеет, что выпроводил Ацуши.
— Каждый раз, когда я прихожу, то натыкаюсь на него, — недовольно ворчит мафиози и наклоняется, доставая из кармана плаща пачку сигарет. Дазай терпеливо наблюдает за тем, как Чуя неторопливо прикуривает, выдыхает дым, слегка запрокинув голову, и зажимает сигарету между пальцев, от которых, благодаря перчаткам, никогда не пахнет табаком. Можно назвать Чую эстетом, но привычка носить перчатки появилась после того, как тот впервые использовал Порчу — крики о том, что на его руках кровь, не прекращались до тех пор, пока Мори не вручил ему перчатки, не понимая, в чём заключалась проблема. — У него нюх на меня?
— У него нюх на дымящих, как паровоз, карликов, — усмехается Дазай и открывает окно, чтобы в квартире не воняло табаком, от которого детектива начало тошнить ещё в семнадцать лет, когда он попробовал курить и понял, что это не снимает стресс, а только усиливает его. Он заглядывает в холодильник и понимает, что из съедобного у него лишь рис, сваренный несколько дней назад, и оборачивается на следящего за ним Чую, что вежливо одолжил у Дазая кружку с отколотой ручкой, спрятанную где-то в глубине ящика — ждёт своего часа после того вечера, когда они пили, — и стряхивал туда пепел, пожалев и без того еле живой паркет.
— Склонность тигра волноваться о тебе меня поражает, — на выдохе произносит Чуя, а Дазай невольно вспоминает бешеный взгляд голубых глаз, бегающий по нему и осматривающих на наличие серьёзных повреждений. И дрожащий голос Чуи он тоже замечательно помнит, поэтому не мафиози распинаться о бесполезном волнении тигра. — Они всегда так привязываются к тебе, думают, что что-то значат. Это такая глупость.
Хочется опровергнуть слова бывшего напарника, но Дазай запинается, молча сверлит того взглядом, пока Чуя расплывается в улыбке, потому что он прав. Дазай не всегда носил бежевое пальто и был ‚хорошим человеком‘, каким пытается казаться сейчас, и Чуя прекрасно помнит времена, когда напарник мог застрелить человека, не чувствуя после этого никаких угрызений совести, ведь так и нужно, ведь это их работа и они просто выполняют приказы, над которыми не нужно задумываться, которые нужно выполнять и о которых нужно тут же забывать. Мафиози так же относился и к людям, которые приходили в его жизнь и не задерживались в ней надолго, потому что в мафии всегда невозможная текучка, и Дазай привык к тому, что никто не останется с ним до конца, что рано или поздно этот человек покинет его, как случилось с Одасаку, чья смерть разбила ему сердце, ведь он был уверен, что этот человек не бросит его. Наверное, именно с тех пор Дазай носит все эти маски, чтобы уж точно не подпустить никого к себе и не позволить разбить его вдребезги вновь — Чуя точно не знает, когда это началось, он не видел этого, его не было рядом. В тяжёлых ситуациях Дазай всегда остаётся один и не подпускает к себе никого, будучи уверенным, что сам справится, что он справится с такой ‚незначительной‘ проблемой. Но он не справляется, поэтому кутается во все эти бинты, прячет от всего мира последствия своего бессилия.
— Ты ошибаешься, — парирует Дазай, смотря на Чую исподлобья, видя, как тот тушит сигарету и кидает на него взгляд, вскинув одну бровь. — Всё давно изменилось. Ты меня совсем не знаешь, Чуя.
— Да кто вообще, кроме меня, знает тебя, Осаму? — Чуя складывает руки на груди, но он совершенно расслаблен, на его лице не отражается ни капли раздражения. Ему не за чем злиться, потому что он знает, что прав, а Дазай всегда любил обманывать и себя, и людей вокруг себя. — Ты решил начать жизнь с нового листа, а начал её со лжи, потому что так было проще скрыть, откуда ты пришёл и насколько сгнил внутри. Никто из них не знает, кто ты на самом деле, что из себя представляешь, и этой лживой улыбкой ты не сделаешь себя счастливее.
Слова Чуи били по и без того израненной душе Дазая, потому что мафиози был, чёрт возьми, прав. Он был человеком, знакомым с Дазаем с самого начала, наблюдающим за тем, как тот менялся и как натягивал все эти маски, и был единственным, кто всё ещё был рядом, кто не бросил и не оставил Дазая. И тем самым он до невозможности раздражал детектива, ведь каждый раз, когда он пытался закрыться, скрыться под масками, появлялся Чуя, беспощадно разоблачающий любую его ложь и оставляя его безоружным. Он напоминал о том, что Дазаю будет трудно стать счастливым, и тот злился, не желая принимать жестокую данность — он обречен на страдания, даже если давно ушёл из мафии, даже если уверен в том, что скоро всё наладится. Дазай работал, получал от этого удовольствие и улыбался, но это было какое-то искусственное счастье, не такое, которого он так жаждет и за которым безрезультатно охотится вот уже на протяжении нескольких лет. Он может утверждать что угодно, притворяться кем угодно, но Чуе хватит одного лишь взгляда, чтобы понять, что Дазай притворяется и снова пытается выстроить вокруг себя иллюзию спокойной и счастливой жизни, которой ему никогда не сбежать от своего внутреннего мира, от той тьмы, которую в нём воспитала мафия и которую он никак не может заглушить, ровно как и пустоту. Бежать от самого себя бессмысленно, и Дазай это прекрасно знает, закрывая на это глаза и предпринимая обречённые на неудачу попытки.
Но когда-нибудь ему это надоест.
— Я прав, — произносит Чуя, заглянув в глаза Дазая, где прочитал то же самое. Его слова ударили детектива по кровоточащей ране, и тот даже не отрицает этого, прекрасно представляя, что с ним происходит на самом деле, что скрывается под лучезарной улыбкой и ‚беспричинными‘ прогулами, во время которых Дазай просто сверлит взглядом потолок, пытаясь собраться с силами и заставить себя подняться с футона, начать что-то делать. Он знает причины своей бессонницы, благодаря которой знает каждый миллиметр потолка у себя над головой, и знает, что никогда от неё не избавится без снотворного, с которым начинает плохо соображать. Это замкнутый круг, откуда Дазаю не вырваться, потому что он обречён быть несчастным, ведь стоило ему подступиться к счастью и спокойствию, как всё это разрушилось в тот же момент. Он может лишь с завистью смотреть на людей, у которых получается подступиться к этому, и снова и снова просыпаться в холодном поту из-за кошмаров, снова и снова сдерживать крики, рвущиеся из груди из-за собственного бессилия, снова и снова отказываться от снотворного, потому что это он уже проходил и результат был отвратителен, сам Дазай был отвратителен, потому что лучше он будет часами разглядывать потолок и разрываться из-за ненависти к себе, чем невозможно тормозить из-за таблеток, которые всего лишь помогают ему спать и чувствовать себя чуть лучше.
— Ты рад? — усмехается Дазай, но в его голосе ни капли насмешки. Его голос наполнен грустью, в точности как и его глаза, и на Чую набрасывается чувство дежавю. В памяти невольно всплывают отрывки их последнего диалога и сказанное со всей желчью, на которую Дазай только был способен, ‚
ненавижу‘, сумевшее ударить Чую в самое сердце и поедать его изнутри ещё несколько лет, потому что Дазаю было больно, потому что он посчитал нужным утащить в эту грусть и страдания ни в чём не виновного Чую, попавшего под горячую руку со своими речами, которые должны были вправить мозги Дазаю и заставить вернуть его на работу, ведь он волновался за напарника и пытался сделать хоть что-то. Карие глаза, смотрящие на Чую, ни чуть не изменились за несколько лет, поэтому он и прав.
— Нет, — отмахивается Чуя и делает глубокий вдох. — Потому что надеялся, что ты кардинально изменился и стал счастливее. Но почти ничего не изменилось, и поэтому я расстроен, Осаму.
Чёрствость, которую вложил Мори в своего воспитанника, всегда мешала тому принимать помощь со стороны, всегда заставляла его держать всё в себе и угрожающе рычать на любого, кто подходил слишком близко. Он не должен был поддаваться каким-либо чувствам, способным затуманить его разум и повлиять на принятия решений, поэтому Мори был только рад, заметив, что воспитанник отстраняется от Чуи, увидев истинную форму его способности, и постарался сделать всё, чтобы у Дазая не возникло ни одной мысли о том, чтобы подпустить к себе кого-либо. И Дазай ведь действительно не подпускал, понимая, что и Мори не позволит сделать этого, пойдя на всё, чтобы будущий глава был холоден и ничто не влияло на него, не делало его мягче. Он упорно отталкивал от себя напарника до тех пор, пока тот не перестал пытаться и смирился с тем, что до Дазая ему больше не достучаться, что он больше никогда не примет от него помощь, вспоминая слова наставника о том, что он должен справляться со всем в одиночку, иначе это выйдет ему боком чуть позже. Теперь Дазай не претендовал на место главы организации, но всё ещё боялся распрощаться со своей чёрствостью, показать, что он чувствует на самом деле. Поэтому он пытается разглядеть какой-то подвох в резких порывах Чуи, в том, что он снова тянется к нему и так по-детски и успокаивающе целует в щёку, обнимает и зарывается пальцами в непослушные каштановые волосы, которые не мешало бы подстричь. Всё это непривычно и одновременно настолько притягательно, что Дазай не может устоять, заставляя все свои предрассудки отойти на второй план, чтобы он мог спокойно обнять Чую в ответ и впервые за долгое время почувствовать себя по-настоящему живым. Чуя — это свет, который пытался ухватить Дазай уже давно, и он сам попал к нему в руки.
Дазая переполняет чувство дежавю, когда Чуя, ворча себе что-то под нос, стоит у плиты и готовит для него, получившего ранение и не способного сходить даже за банальной лапшой в ближайший супермаркет или заказать что-нибудь домой, потому что денег — кот наплакал. Раньше Чуя терпеть не мог просьбы напарника приготовить что-нибудь, а слышать новость о том, что у них ещё и в холодильнике ничего нет, — ненавидел лютой ненавистью. Он готов был придушить Дазая, который готовил очень редко, оправдывая это неумением, но Чуя знал, что напарник хорошо готовит и просто ленится и заставлять его будет бессмысленно, поэтому всегда поддавался, уходя в магазин за продуктами или оплачивая доставку из своего кошелька. Сейчас он оплатил продукты из того самого ближайшего супермаркета из своего кошелька и поставил Мори в известность о своём отсутствии, оправдывая это плохим самочувствием после миссии, получив в ответ понимание и отгул. И Чуя был бы рад провести этот день в гордом одиночестве, не вылезая из-под одеяла у себя дома, но судьба распорядилась по-другому, благодаря чему он стоит у плиты и терпит дурацкие шуточки бывшего напарника, который никогда не отличался хорошим чувством юмора. А Дазай чувствует себя необычайно спокойно и комфортно, делая глоток уже остывшего кофе и понимая, что все мысли, не позволяющие ему спать, выбило из головы сразу же после того, как Чуя прошептал успокаивающее ‚
всё в порядке‘ и не выпускал из своих объятий ещё какое-то время, словно они вновь окунулись в детство, где Дазая накачивали снотворным, чтобы не кричал по ночам, а Чуя пробирался к нему и с невероятной заботой в глазах проводил дрожащими пальцами по волосам, говорил, что всё будет хорошо. Пробраться в комнату Чуи для Дазая было непозволительной роскошью, потому что он не мог видеть того ослабленным, не таким сильным и чересчур дерзким, как обычно, но со временем пришлось привыкать и, словно заботливая сиделка, просиживать ночами около кровати Чуи и слушать уже его крики полные ужаса, отгонять людей, желающих накачать его всякой дрянью, ведь Дазай на собственной шкуре знал, как та отвратительно действует на организм. Дазай всё ещё слышит эти крики в своих ночных кошмарах и, проснувшись, вытирает холодный пот со лба, уверяя себя, что больше не подтолкнёт Чую к использованию Порчи, что не заставит его так страдать. Наверное, именно поэтому его переполняло чувство вины, мешающее заснуть ночью и шепчущее на ухо о том, что Дазай снова не смог защитить Чую, снова не смог найти другого решения. Теперь всё спокойно — Чуя в порядке и привычно ворчит, кидая раздражённые взгляды на бывшего напарника, а тот и рад получать эти взгляды, расплываясь в улыбке и совсем забыв о противном сотрясении. На нём, как когда-то выразился Чуя, всё как на собаке заживает.
Волнение насчёт русских немного отошло на второй план, потому что это спокойствие и комфорт одурманили Дазая, захватив его в свои сети и утверждая, что ему нужно немного отдохнуть, работа подождёт и даже противная русская организация отложит свои планы чуть в сторону. Выдавая очередную глупую шутку, которая привела Чую в бешенство, Дазай напоминает себе, что эта своеобразная идиллия не продлится долго и скоро разрушится, ведь, как бы ему не хотелось, а работа всё-таки не может подождать. Проблема с Гильдией окончательно ещё не решена, чем занимаются в данный момент его коллеги и мафия, и без него вряд ли решение будет найдено, поэтому Дазай уже настроен на то, что вылезет из своей уютной норы ближе к вечеру с целью завершить это дело. И после этого его поглотит новая более проблематичная задача, связанная с не самым приятным человеком на планете Земля, которого Дазай надеялся больше не встретить на своём жизненном пути. Мори учил его решать проблемы любого масштаба и не отступать, пока те не будут полностью искоренены, и Дазай не успокоится окончательно, пока не избавится от любой угрозы для Йокогамы. Он должен быть убеждён, что здание агентства не взлетит на воздух, пока он будет валяться на футоне и разглядывать уже успевший изрядно надоесть потолок, чтобы не чувствовать угрызения совести и полностью насладиться этой небольшой идиллией рядом с Чуей. Если он, конечно же, не сбежит, чтобы больше не вернуться, как он постоянно обещает. Но ведь всё равно бежит обратно, ворча и распинаясь о том, какой Дазай придурок, а тот и рад вновь слышать раздражённый голос бывшего напарника и видеть того перед собой, понимая, что он просто не в силах выполнить обещание. И неизвестно, хорошо это или плохо.
— Я ненавижу тебя, ты знаешь? — бормочет Чуя, накидывая плащ на плечи и поправляя шляпу. Он кидает взгляд на Дазая, который никак не может отлипнуть от зеркала в попытке сделать что-то со своими волосами, и раздражённо фыркает, подходя ближе к детективу и забирая у него расчёску, разворачивая того к себе лицом. — Ты когда в последний раз в парикмахерскую ходил?
— Я очень занятой человек, — оправдывается Дазай и, нахмурив брови, смотрит на сосредоточенное лицо Чуи, пока тот приглаживает завивающиеся каштановые пряди. — И меня полностью устраивает, как я выгляжу.
— Они тебе в глаза лезут, — Чуя откладывает в сторону расчёску и, осмотрев Дазая и убедившись, что тот больше не выглядит как бездомный, улыбается уголками губ. И он может поклясться, что в этот момент глаза Дазая загораются, как никогда ранее, после чего он наклоняется и оставляет смазанный поцелуй на губах мафиози, который сразу же морщится и проводит тыльной стороной ладони в перчатке по губам, пытаясь стереть чужое прикосновение. — А ты не лезь ко мне.
Наверное, Чуя выливает на себя весь флакончик одеколона, потому что, идя позади него, Дазай всё ещё чувствует этот одурманивающий запах и думает о том, что он до безумия ему знаком, словно он вдыхал его на протяжении многих дней до этого момента. У него не было подобного парфюма — слишком сладко для него, — но запах определённо был хорошо ему знаком. Дазай пытается вспомнить, где мог почувствовать его ранее, перебирая всех девушек, с которыми выпивал совсем недавно — безрезультатно, — и чуть не врезается в спину резко остановившегося мафиози, что в мгновение поворачивается к нему на каблуках дико дорогих ботинок, на которые даже наступить нельзя — их хозяин сразу оторвёт вам голову и скажет, что это вы виноваты и нечего портить его собственность. Он смотрит из-под своей шляпы испепеляющим взглядом, пока Дазай мягко улыбается ему и мысленно считает, сколько времени ему потребуется, чтобы как можно быстрее добраться до агентства.
— До встречи, — кидает Чуя и направляется к своей машине в ненужной спешке. Дазай провожает его взглядом, замечая, как мафиози роется в карманах, видимо, в поисках сигарет, но детектив точно помнит, как те покоились на столе у него на кухне, когда они уходили, и спешит удалиться в сторону агентства, потому что Чуя может опомниться. Офис находится недалеко от общежития, а Дазаю это расстояние кажется самой настоящей вечностью — ботинки, кажется, не дают ему поднимать ноги, пока он прокручивает в голове их с Чуей разговор, то, с какой нежностью в глазах он тянулся к нему, вспоминая тот же взгляд голубых глаз, когда несколько лет назад мафиози обрабатывал его раны после очередной миссии и не мог прекратить ворчать насчёт неосторожности и сильной зависимости от него. ‚
Я не всегда буду прикрывать тебе спину, Осаму,‘ — сказал тогда Чуя и закончил бинтовать предплечье напарника, удаляясь в свою комнату и оставляя Дазая одного наедине с его бессонницей и мыслями о том, что Чуя и правда не всегда будет спасать его от вовремя не замеченных пуль. Он и представить себе не мог, что это случится так скоро, что у него будет другой напарник, который так же, как и Чуя, может со спокойной душой ударить его с размаху по лицу, и тогда развал Двойного Чёрного казался чем-то нереальным. Сейчас Дазаю кажется нереальным его воссоединение, из-за чего он до сих пор не верит в произошедшее вчера.
В офисе настоящий хаос, в который Дазай быстро вливается и старается отмахнуться от прикованного к нему взгляда Ацуши, что наверняка позже задаст ему множество вопросов, а пока он спешит запомнить всё, что говорит ему Куникида — опять твердит что-то о том, что на Ацуши лежит огромная ответственность, заставляя того нервничать ещё больше. От этих самых нервов Ацуши, кажется, вот-вот взорвётся, ведь на него разом навалилось так много, что он просто не успевает усваивать всё происходящее. Он пытается решить всё, что навалилось, но у него, как обычно, ни черта не выходит, и Дазай может видеть, как его ученик устало вздыхает над отчётом и просит отгул, что наверняка потратит на простой сон, которого так не хватает с тех пор, как объявилась Гильдия. Хочется сказать, что скоро всё наладится, но ничего не наладится даже если Гильдия резко решит прекратить буйствовать, предпочитая отправиться в родную Америку. У Йокогамы есть ещё проблемы, которые не будут терпеть промедления.
— Всё будет хорошо, Ацуши, — успокаивает ученика Дазай и взъерошивает его волосы, мягко улыбаясь, видя, как Ацуши бьёт лёгкий мандраж и насколько сильно он волнуется. Но Дазай не способен на большее — Ацуши должен сам перешагнуть через свой страх провалиться и подвести агентство, должен понять, что на него не просто так возлагают надежды. В ответ Ацуши лишь отстранёно кивает, а Дазаю жаль, что он не может нормально поддержать его. Единственное, что он сможет сделать, если у Ацуши начнётся паника во время миссии, — это произнести какую-нибудь глупую речь тому в наушник, чтобы хоть немного привести тигра в чувства, чтобы тот не раскисал совсем, не в силах бороться с внутренними демонами.
Гильдия уже изрядно надоела, и все с облегчением понимают, что осталось сделать последний рывок, чтобы избавиться от резко нагрянувших врагов, сумевших принести городу слишком много проблем. У них будет совсем немного времени на отдых перед новой угрозой, перед которой даже Дазай чувствует мандраж. Достоевский сумел навести на него чувство тревоги во время единственной их встречи, во время которой Дазай и понял, что лучше не связываться с этим человеком, но у судьбы были совсем другие планы на него, как и у самого Достоевского, упорно пытающегося проникнуть в разгромленную и ослабленную после борьбы с американцами Йокогаму. Не будет сюрпризом, если вскоре вскроется, что он уже давно сделал этого, а ни агентство, ни мафия этого не заметили, будучи слишком занятыми Гильдией. Почему-то Дазай не сомневается в том, что именно так и будет, потому что ему хватило одной жалкой встречи, чтобы раскусить человека, стоящего напротив. По телу пробегали мурашки, когда детектив вспоминал взгляд тёмно-фиолетовых глаз, смотрящий на него из-под этой смешной шапки. Стоя перед русским эспером, Дазай хватался за плечи в попытке согреться, а тот ни разу не вздрогнул, сказав что-то про отсутствие устойчивости к морозам у
портовых крыс. Крысы бегут с тонущего корабля, но Дазай бежал подальше от спасательной шлюпки, не желая расставаться с родным судном, и он надеялся, что Достоевский видит его упорство, понимая, что ошибся, назвав его портовой крысой. После этих слов Дазаю хочется заставить самого русского сбежать из Йокогамы, которую у того так и не получится потопить.
Дазай не позволит ему.
Помнится, Достоевский был чересчур верующим человеком, но его взгляды сильно разнились с классическим представлением веры. Сначала это не вызвало никакого удивления у Дазая, ведь он знает, что в России сплошь и рядом одержимые религией люди, и ему потребовалось совсем немного времени, чтобы понять, что Достоевский отличается от всех остальных верующих. Он не тот, кто будет ходить в храм, переживая невзгоды, — он пройдёт по головам, чтобы избавиться от проблемы, да и их у него, кажется, совсем нет. У него нет никакого представления о Боге, потому что достаточно взглянуть в зеркало, чтобы увидеть его, и Дазай ни чуть не был удивлён тому, что Достоевский желает ‚очистить планету от всей этой скверны‘. Тогда у него не было никакой власти, но сейчас у него есть организация с сильными эсперами, и Дазаю страшно представить, на что Достоевский способен в данный момент, если он и в одиночку может справиться с теми задачами, которые иногда с трудом даются детективам. И стоит признать, что Достоевский был достойным соперником для Дазая — первым действительно серьёзным за долгое время. Дазаю хочется изучить его под микроскопом, узнать всё о его способности, о том, как он мыслит и что замышляет, и он будет рад встретиться с ним лично, пусть это и будет означать смерть.
Дазай любит сложные загадки.
И кого это он крысой назвал?
При любой попытке выглянуть в окно лучи солнца ударяли прямо в глаза, ослепляя и не давая увидеть ничего, что находится дальше собственного носа. Лето подкралось незаметно и выбило из колеи своей жарой, давая возможность сделать вдох лишь ранним утром, когда на улицах царила свежесть и спокойствие, когда город ещё спал и не шумел настолько сильно, что хотелось закрыть уши руками или не вынимать из них наушники. Это самое отвратительное время года для охоты, потому что солнце мешает выследить добычу, а жара сбивает со следа, вынуждая припадать всем телом к прохладной земле и носиться повсюду в поисках живительной влаги, ведь сил терпеть жажду больше не было. В это время года гончих выводят лишь на лёгкую тренировку по утрам или ранним вечером, чтобы гончую не сбивала с толку жара и жажда и не нужно было блуждать по темноте. У гончих, конечно, хорошее зрение, но шансы вернуться домой с добычей падают с наступлением сумерек.
Опытный охотник с первого взгляда сможет вычислить хорошую гончую. Он присматривается к ней, следит за тем, как та берёт след, и делает свои выводы насчёт этой охотницы, прикидывая, как быстро она сможет взять след и схватить кролика за его пушистый хвост, что так часто выдаёт его в укрытии. Хорошего охотника так же легко определить, потому что он излучает собой уверенность, которая может сбить с ног, и он смотрит слишком уж строго на гончую, не давая ей спуску, даже если та обеспечила ему удачную охоту не так давно. И взгляд охотника можно узнать из тысячи, особенно если ты — хорошая гончая, на которую тот смотрит с ухмылкой, понимая, что у тебя хорошая ориентация в пространстве и с нюхом всё в порядке, что ты поймаешь кролика быстрее, чем он успеет заскучать. Дазай множество раз чувствовал на себе взгляд опытного охотника и тогда, в юношеские годы, когда его отправили в Россию, он сразу понял, кем является Достоевский в абсолютно любой игре. Он охотник, у которого за спиной целая свора опытных охотничьих собак, и он точно знает, как распоряжаться этой сворой. Но у него не было цели принести домой добычу — он желал зачистить всё вокруг, избавить от паразитов, от которых его тошнит. Достоевский знал, что у Йокогамы точно есть одна отличная гончая и что она уже взяла след, завидев его белую шапку, привлекающую внимание больше всех среди серых зданий, и получил удовольствие, пытаясь обвести эту самую гончую вокруг пальца, удивляясь, что та пытается примерить на себя роль охотника. Эта гончая шла за ним по пятам и готова была наброситься, прокусив его сапог, но у неё хватало ума не делать этого, понимая, что охотник пнёт её под дых и тем самым тут же отгонит от себя, заставив убежать зализывать раны. Дазай не торопился бросаться на Достоевского, когда он столкнулся с ним. Он поспешил запомнить разъедающий лёгкие запах охотника, чтобы больше
никогда не терять его из вида.
Стянуть белоснежную шапку с головы русского оказалось довольно простой задачей, хоть Дазай и рассчитывал на обратное. Этот проклятый переулок с минуты на минуту должен осмотреть Рампо, но Дазай был гончей ни чуть не хуже, сорвавшись с места раньше коллеги, прекрасно зная, как мыслит охотник. Не было сомнений, что Рампо тоже имеет возможность примерять шкуру охотника, но его не интересовал Достоевский настолько сильно, как Дазая. У Рампо не горели глаза при одной мысли о русском эспере и пальцы нервно не стучали по столешнице, когда он вспоминал про встречу с Достоевским несколько лет назад. Дазай рванул в переулок потому что ему нужен был сам Достоевский, а не папка с раскрытым делом, где будет вписано его имя. Поэтому он сделал глубокий вдох, уткнувшись носом в мягкий ворс шапки, пытаясь запомнить запах, чтобы распознать его даже среди тысячной толпы. Руки дрожали от предвкушения встречи, и, поняв, что пора покинуть укрытые, Дазай вздрогнул всем телом, осознавая, что этот человек снова будет изучать его, осматривая с ног до головы, но теперь на улице не было настолько холодно, чтобы зуб на зуб не попадал. И шапку Дазай, конечно же, вернёт, ведь он теперь
хороший мальчик.
Никто не собирался бросаться на охотника и портить его прекрасный сапог, но удар под дых всё-таки был получен, как и ожидалось — пуля проходит насквозь, и Дазай прогоняет в голове весь курс анатомии, вбитый в голову Мори. И, что удивительно, не было никакого шока и паники — Дазай чувствовал ничем необъяснимое спокойствие, поднимаясь на ватные ноги и чувствуя, как силы медленно покидают его. Ему удалось удивить Достоевского, но все попытки Достоевского удивить Дазая канули в бездну, потому что он уже давно примерил на себя шкуру охотника и понимал того лучше, чем никто другой. Взгляд цепляется за белую накидку, мелькнувшую за поворотом, и Дазай, понимая, что сил совсем не осталось, падает на асфальт, пытаясь дышать и не терять сознание. Тело охватывает страх, когда он думает о том, что может вырубиться, и перед глазами мелькают голубые обеспокоенные глаза. ‚Я говорил тебе — не лезь на рожон, ‘ — эхом раздаётся в голове взволнованный голос, а Дазай лишь ухмыляется, понимая, что его привычка рисковать никуда не делась, в отличие от человека, который прикрывал его спину и спасал от таких отвратительных ранений. Куникида в этот раз припозднился и поддался панике, кидая взгляд на не менее шокированного Рампо, что было довольно редким явлением. Болтовня и паника вокруг привела лишь к головной боли, воспоминаниям о недавнем сотрясении и приятном сладковатом запахе на капроновом шарфе и рыжих волосах, обжигающем лёгкие не хуже, чем тот, что оставлял за собой охотник. Это был ещё один шрам в, кажется, бесконечную коллекцию детектива, предпочитающего пополнять её самостоятельно, но ради разговора с охотником он сделал исключение. Теперь ему не скрыться от гончей, которая в следующий раз обязательно вцепится мёртвой хваткой в сапог и не отпустит до тех пор, пока охотник не будет представлять никакой угрозы.
Охота гончей на охотника обещает быть интересным зрелищем.
