И никогда не умирай

Как-то так вышло, что однажды за обедом они стали в шутку обсуждать собственные похороны. - Пообещай, что если я не останусь молодым и прекрасным до самой смерти, ты не дашь похоронить меня в открытом гробу, - сказал Брайан. – А лучше вообще кремируешь. - А что, если первым умру я? – рассмеялся Джастин. - Ну нет, ты первым не умрешь. Попробуй только, и я тебя... я... – тут Брайан осекся, потому что никак не мог придумать страшную кару на случай, если Джастин вздумает умереть первым. А тот, заметив его замешательство, заржал еще громче. – Вообще, знаешь, у меня однажды был уже подобный разговор. В пятнадцать я решил, что не желаю доживать до тридцати, и подробно объяснил Майки, как он должен будет все устроить на моих похоронах. - И почему меня это не удивляет? – отозвался Джастин. – Ну, я, наверное, в случае чего поручу Майклу заняться музыкой. Пускай выберет самые значимые в твоей жизни песни. У него это, наверное, лучше получится, ведь он-то с тобой куда дольше знаком. И, как и всякий раз, когда Джастин заговаривал о том, что Майкл и Линдси знают Брайана лучше него, тому послышалось в этом что-то неправильное. Черт его знает что. Просто гнездилось где-то внутри смутное подозрение, что тот Брайан, которого так хорошо знали Майкл и Линдси, был другим человеком. И будь Брайан, в принципе, способен произносить вслух такие вещи, он бы сейчас объяснил Джастину, что это был какой-то другой Брайан, не тот, что сидит сейчас напротив него. Потому что этот вроде как появился на свет в ту ночь, когда нашел его под фонарем. В те времена, когда Брайан уверен был, что не желает дотягивать до старости, он считал, что живет куда более полной жизнью, чем кто бы то ни было из его знакомых. Делает только то, что хочет сам, не забивает себе голову размышлениями об ответственности за свои поступки и о последствиях, к которым они могут привести. Средний срок человеческой жизни составляет восемьдесят лет, а он-то рассчитывал уложиться в куда более короткий отрезок. Где уж тут было тратить время на других, да на мысли о будущем – даже если этим будущим был всего лишь завтрашний день. Потому Брайан и не приводил ни разу домой человека, которого не прочь был бы увидеть там и завтра. И понятия не имел, каково это – позволить кому-то остаться и посмотреть, что из этого получится. Наверное, в те годы он, в каком-то смысле, находился во чреве жизни, в тесном, темном, со всех сторон защищенном месте, где было тепло и спокойно, куда не проникали свет и шум окружающего мира. И продолжалось это до тех пор, пока однажды утром он не проснулся и не обнаружил рядом человека, который не пожелал уходить. В окно тогда ломилось солнце, пронизывая обыкновенно темный лофт золотыми лучами. И Брайан растерянно огляделся по сторонам, не до конца понимая, где он и как сюда попал. А, точно. Его нашел парень, стоявший под фонарем, – да-да, вполне возможно, что это именно Джастин его нашел, а не наоборот – и каким-то образом умудрился вытащить на свет божий. Дело, видите ли, в том, что стоит тебе однажды родиться - и выродиться обратно уже не получится. И вот ты выскакиваешь в мир – и он огромный, открытый всем ветрам и такой яркий и светлый, что тебе делается страшно. Но постепенно ты привыкаешь к свету, и вот тогда вдруг начинаешь ощущать по утрам тепло солнечных лучей, которое до сих пор никогда не чувствовал. Джастин прилетел из Нью-Йорка два дня назад, когда в Питтсбурге только-только запахло весной. Он притащил с собой пальто и ужасно обрадовался, обнаружив, что оно ему не понадобится. Стояли как раз те первые весенние дни, когда тепло еще кажется чем-то новым, непривычным и удивительным. Когда выходишь на улицу – и сразу хочется пуститься бегом. И даже сам воздух кажется другим – сочным и свежим. И потому вчера ночью они не стали трахаться в задней комнате «Вавилона», а сделали это в переулке, под звездным небом, на холодившем обнаженную кожу весеннем ветре. А потом они ехали домой, опустив в машине все стекла. И Джастин высунул в окно руку и сжимал пальцы, будто бы ловя в ладонь ветер. Именно ту руку – заметил искоса поглядывавший на него Брайан. А еще он обратил внимание, как хороши были фонари и разноцветные вывески на Либерти-авеню, мимо которых они мчались в Корвете. Как они мерцали в темноте размытыми пятнами – оранжевыми, сиреневыми, малиновыми, как выплывали из черноты, будто коралловые рифы в ночном море. Сам не отдавая себе в этом отчета, он всегда подмечал такие вещи, когда все было хорошо, и Джастин был рядом. В такие моменты цвета всегда были насыщеннее, ощущения ярче, и все кругом становилось более значимым. Потом они доели свой обед и вышли из кафе. И солнце шпарило с неба так яростно, что казалось, будто они движутся сквозь расплавленное золото. - Вообще, знаешь что, - сказал Джастин, - я, конечно, могу пообещать, что кремирую тебя, если ты не останешься до самой смерти молодым и прекрасным. Но особого смысла в этом нет. Потому что я ничего такого все равно не замечу. И Брайан ничего на это не ответил, потому что они просто прикалывались, а всерьез он не стал бы о таком говорить. Потому что тогда пришлось бы сказать слишком многое, а не просто выдать какой-нибудь грязный каламбур, который Джастин непременно должен написать на его надгробном камне. Потому что тогда пришлось бы объяснить, что первым обязательно должен быть он. И не только потому, что Джастин моложе, нет. Но потому, что Джастин и до встречи с ним был Джастином, он был собой с самого начала. И мог оставаться собой без него. А Брайана без Джастина больше не было. Это Джастин сделал его тем, кто он есть. Вот почему вместо ответа он просто буркнул: «Заткнись!» и ткнул Джастина пальцем в бок, щекоча. И Джастин засмеялся, и отпихнул его руку, и рванул вперед, но на бегу оглянулся. И все это Брайан увидел как в замедленной съемке. Как взметнулись на ветру его волосы, словно впитавшие в себя солнечный свет, и как ослепительно сверкнула его улыбка, будто пойманный зеркалом солнечный луч. А руку его Джастин так и не выпустил. И Брайан дал ему вырваться чуть вперед, а потом резко дернул на себя, обхватил за плечи и поцеловал. И, целуясь, они не переставали улыбаться. И даже сквозь сомкнутые веки Брайан видел бьющий в глаза солнечный свет. Брайан, в общем-то, никогда не задавался вопросами, есть ли что-то там, после смерти. Но сейчас вдруг подумал отчего-то, как жутко было бы однажды снова оказаться в той же тьме, в которой он пребывал до рождения. И если бы он, в принципе, был способен произносить вслух такие вещи... И если бы они говорили сейчас серьезно, а не просто прикалывались... Тогда он сказал бы: - Я подожду, сколько будет нужно. Пообещай только, что там снова меня найдешь.