Никогда

Зум помнит тот страшный вечер до мельчайших подробностей. Те зеленые глаза, виновато но в тоже время счастливо смотрящие на черную молнию на груди бегуна, на лицо спидстера. Помнит собственный крик, когда они оступаются и летят вниз спинами на машины и людей, на заборчик и дорогу. Помнит, как тряслись его руки, как глухой болью отозвались коленки от соприкосновения с асфальтом, как чужая кровь расползалась огромным пятном, как в груди билось сердце. Медленно, редко ухало, делало больно. Словно это его выдирают мучительными уверенными движениями. В тот вечер ему не хватило скорости спасти самое дорогое, самого близкого человека. Повелитель Холода встает рядом, соприкасаясь своим плечом с чужим. Внутри пустота, они молчат. - Я хочу попробовать, - собственный голос звучит глухо, но друг кивает, - может, получиться. - Не может, а получится, - поправляет Снарт, усмехаясь снимает очки и смотрит своими невозможными голубыми глазами, - ты Зум, и, черт возьми, самый быстрый и самоуверенный спидстер. В общем - то, это почти правда. Только если бы действительно было бы так, в голове бы не всплывали картины любимых до боли мертвых зеленых глаз, окровавленного темного костюма, остывающего тела, прижимаемого к собственному и своего крика до сорванного голоса.

***

И вот, он стоит напротив, смотрит на точно такие же зеленые глаза и видит в них ненависть и усталость. Дежавю? Зум горько засмеется вам в лицо и скажет "да". Невозможный человек, его загадка и головная боль, здесь такой же спидстер как и он сам. Вот только какой - то гад здесь уже попользовался доверием этого невероятного существа; на свое честно произнесенное прозвище и имя, он получает лишь неприкрытую злобу со словами "мою силу ты не получишь, змей подколотый". Темный спидстер рычит от злости и срывается в спидсфоре под удивленным взглядом ярких глаз. Он находит этого психопата, не сдерживая себя, сам ломает с удовольствием ему позвоночник и за шкирку приносит предателя, бросает его к ногам помощников красного бегуна и его самого. Смотрит внимательно, снимая маску. С одной стороны он безумно счастлив, что здесь самый потрясающий человек, которого он знал, жив. С другой ему очень больно натыкаться на штыки, но Зум готов идти снова босиком по терням, снова привязываться к яркому свету, который, возможно, однажды его погубит. Он как - то неожиданно для самого себя пропускает момент, когда ледяные стены, воздвигнутые после чужого предательства тают по отношению к нему, когда эти зеленые глаза снова искрятся радостью, а тонкие пальцы так правильно хватают за запястье, когда его не отталкивают, а наоборот, тянут к остальным. Мужчине, на самом деле, и этого достаточно. Пришедший из другого времени и мира бегун старается особо не показывать своих эмоций, хотя когда в один момент здешний защитник исчезает, щит дает трещину. Он нервничает, снова возвращается к старой привычке курить. Защита легла пока на него, но каждую ночь он прочесывает окрестности. Он просто потом отвешивает подзатыльник парню и крепко обнимает, затем оставляет его веселиться с компанией. На крыше прохладно, скоро зима, но Зуму не нужна куртка, он холода не чувствует, останавливаясь у края, огороженного высоким забором. Под ногами мегаполис живет, играет яркими красками. Со спины его неожиданно обнимают горячие руки, в плечо утыкается чужой лоб. Самый невероятный человек с своими невозможными зелеными глазами быстро но тихо рассказывает, что видел, пересказывает с ужасающей точностью тот вечер. По их телам проносится общая дрожь - темный бегун вздрагивает от страшного, почти истеричного спокойствия парня, а тот - от слез, сдавивших горло. Они обнимаются, стоя у самого края. Вместе тепло, хорошо, уютно, теплые ладони гладят по голове, успокаивая. Неожиданно красный спидстер сжимает в пальцах его темный свитер и заглядывает в глаза, быстро смаргивая влагу. - Хантер, пожалуйста, не оставляй меня, - тихо, почти одними губами произносит он, мужчина вздрагивает, что - то щелкает в нем, он медленно и нежно целует в лоб защитника города, по - крепче обнимает его и тихо отвечает: - Никогда, Барри, никогда. Мир снова обретает краски в тот момент, когда Флэш, по - детски зажмурившись, целуется с ним на крыше лаборатории. Снова можно дышать, рядом смеется Барри. Его уже не страшно называть по имени. В этот момент именно Хантер, не Зум, оживает. Он дарит улыбку своему потрясающему парню, почти лихорадочно осыпая поцелуями его лицо и шепчет как молитву "никогда, Барри, никогда". Грудь не сдавливается железными тисками боли, осыпавшемся под теплыми прикосновениями, сердце впервые не причиняет боли своим стуком.