All that I am All that I ever was Is here in your perfect eyes They’re all I can see
Зимний Дворец Халамширала предстал перед ними во всем своем великолепии. Нечетким пятном он выскользнул из-за деревьев, мазнул светлым мрамором, отражаясь трепещущим призрачным бликом в озере — казалось, если моргнуть, острые пики башен снова утонут в лиловом мраке. Страж-командор дернул поводья серебристого коня, тот фыркнул, с клацаньем закусывая удила, и резко остановился, взрывая копытами землю. Пар из ноздрей, поднимаясь вверх в сумрак вечера, смешивался с паром изо рта наездника. Он нахмурился, копаясь в памяти, по привычке наклоняясь то в один бок, то в другой, удерживая равновесие на пляшущем коне. Flamboyant, осенило его, и Страж удовлетворенно кивнул самому себе, пришпоривая норовистое животное. Проведенные с лучшими учителями Ферелдена двадцать лет не прошли даром, и он никогда не устанет в этом убеждаться. — Туда не пускают с оружием, ты ведь в курсе, командор? Младший Хоук, как всегда, уважительно держался чуть сзади. — Когда меня это останавливало. Они спешились в небольшой ложбинке на границе с лесом, перед этим убедившись, что с бойниц дворца их не разглядеть. Командор снял из-за спины два длинных меча, расстегнул привычный синий с серебром доспех Серых Стражей, и надел всегда имеющийся для такого случая черный дорогой камзол. Он был слегка мятый, отчего тот поморщился — годы, проведенные в грязи и крови так и не отбили у него врожденной чистоплотности. Чистоплюйства, как сказал бы один его хороший друг, такими глупостями совершенно не заморачивающийся, оставшийся сейчас в Амарантайне за старшего. Страж сунул за голенище нож, а под ремешок камзола спрятал кинжал — жизнь давно приучила его не оставаться безоружным. — Я возьму твою лошадь. Сними с нее все ненужное, оставь только сбрую и седло, — приказал он, и Карвер, как обычно, исподлобья глянул в ответ, но огрызнуться не посмел — командор лично научил его манерам. — Мне не нужно лишнее внимание, — пояснил тот, заметив недовольство, и, легко запрыгнув на кобылу, насмешливо добавил: — Верну в целости и сохранности. Как и дарил.***
— ...Наследник тейрнира Хайевер, эрл Амарантайна — Эйдан Кусланд! Морриган вскинула голову. Так все-таки это правда. Он здесь. Как же легко было забыть, что всю свою жизнь он рос дворянином, с пеленок вращаясь в высших кругах, и все это было знакомо ему как воздух. Эйдан Кусланд, ее Страж, гордо подняв волевой подбородок, спускался по широкой лестнице в зал, делая идеально выдержанную паузу на каждой ступеньке. Она привстала из-за стола, не вполне отдавая отчет своим действиям (никогда в жизни еще это не заканчивалось для нее ничем хорошим). Жадно всматриваясь в такое знакомое, но вместе с тем слегка забытое лицо — золотистые, вьющиеся волосы, прямой нос, немного квадратный подбородок, покрытый не обычной небрежной щетиной, а вполне себе бородой — и глаза, холодные синие глаза, так сдержанно сейчас переползающие с лица на затылок, с платья на мундир, ищущие... Ее. Морриган делает шаг вниз по ступеням. Когда его взгляд останавливается на ней, ее обдает волной жара. Морриган уверена, что щеки покраснели — но прямо сейчас она ничего не может с этим поделать. Они спускаются по лестнице с удивительной грацией для людей, утонувших друг в друге — они боятся моргнуть, ведь тогда оба рассеются, как утренняя дымка. Эйдану кажется, что он испытывает это чувство не первый раз за этот день, но не может (да и не хочет) вспомнить, когда был первый. Он видит лишь растопленное золото, она — цвет зимнего неба над бескрайними просторами. Лелиана бесшумно идет по балкону, так же не в состоянии оторвать глаз от единственного мужчины, который будоражил ее сны, был ее лучшим другом, и тем, кому она могла бы доверить свою жизнь. Она не видела его больше десяти лет. И не увидит больше никогда, если сейчас он не прекратит вести себя как влюбленный мальчишка, напрочь забывший о том, что весь двор Халамширала затаил дыхание от этой картины. Как он умудрился быть объявленным титулами тейрна и эрла, когда все прекрасно знают, что Стражи не наследуют земель, она и представить себе не могла. Будто бы он совершенно любого был способен убедить в том, что ему нужно. Лелиана вздыхает, неслышно подбираясь к оркестру, и этот звук кажется ей неестественно громким в гробовой тишине. Он-то был таким всегда, когда дело касалось этой ведьмы, но вот советница императрицы вела себя крайне неосмотрительно. Сестра Соловей наклоняется к дирижеру и говорит несколько слов, щекоча холодным дыханием ушную раковину. Старик бледнеет и взмахивает дрогнувшей рукой. Музыка обрушивается на залу, от чего золотые подсвечники жалобно звенят. Как по команде, дворяне складываются в пары и вальс закруживает их в танце; словно по щелчку пальцев чародея безмолвие спадает, и пространство наполняется разговорами и смехом. Лелиана облегченно теряет Эйдана из виду — это значит, что они потерялись в толпе и для всех остальных, а сама она не вынесет картины воссоединения Стража и его ведьмы. Она отыскивает в толпе Жозефину и, ухватив за тонкое запястье, тянет за собой. Морриган усилием воли заставляет себя не вздрогнуть, услышав звуки вальса. И так сегодняшняя ночь несет в себе слишком много неожиданностей, с которыми она не слишком-то хорошо справляется. Она все же вздрагивает, когда перед ней вырастает высокая фигура Эйдана. Дыхание сбивается, когда он делает шаг ближе, подходя вплотную, и жадно исследует ее лицо одними глазами. Кончики пальцев жжет, потому что Морриган не уверена, такие же ли мягкие его кудри на ощупь, как она запомнила, и она медленно проводит языком по губам — борода наверняка колется. Он зеркально повторяет ее движение, и ни один из них не знает, живет ли мир вокруг до сих пор или давно уже канул в небытие. Они оба вовсе не такие слабаки, чтобы умереть друг без друга от одиночества, да, но настолько ли они сильны, чтобы быть рядом, едва прикасаясь друг к другу, и выжить?.. Эйдан откашливается и, улыбаясь, склоняется в поклоне, протягивая ей правую руку — на безымянном пальце сверкает кольцо, и Морриган уверена, что оно раскалилось так же сильно, как и ее собственное. В голове мелькает картинка, где она маленьким лохматым волчонком наблюдает за тем, как глубоко за полночь разъезжаются гости после бала какого-то местного эрла — и зоркие желтые глаза, которым не мешает темнота, выхватывают в ночи две фигуры. Рыцарь кланяется и, мягко удерживая ладонь спутницы в своей, прикладывает ее к губам. Волчонку это кажется самым красивым, что может связывать мужчину и женщину. Морриган протягивает ему руку, тяжелую от количества колец, и каждое из них — его подарок; Эйдан невыносимо медленно тянет ее вверх. Когда она чувствует его губы на хрупких костяшках, ее пронизывает ток — ноги подгибаются, и Морриган, наконец, чувствует его сильные руки на своей талии; он подхватывает ее и тянет ближе, прижимаясь всем телом, хрипло выдыхая ей на ухо: — Потанцуем, миледи? Морриган оплетает руками его шею, зарываясь тонкими пальцами в золотые кудри, и поднимает на него глаза. Эйдан покачивает ее, крепко прижимая к себе, и когда он проводит кончиками пальцев по ее щеке, она говорит: — Ты идиот. Быть Серым Стражем здесь, сейчас — номер один в списке вещей, которые сделал бы только круглый дурак. — Я знаю, — посмеивается он ей в ответ, и наклоняет голову, ласково касаясь колючей щекой виска. Ведьма отклоняется назад и берет его лицо в свои руки — она обладает такой кучей драгоценностей, что могла бы купить небольшой замок, но Морриган не помнит, когда держала в руках что-то более дорогое. Эйдан смотрит на нее своими глазами цвета неба после грозы, и она думает, что вовсе не Скайхолд tarasyl'an te'las. — Почему ты просто не можешь придерживаться моего плана? — бормочет она, теряясь от теплых шершавых прикосновений на своей спине и шее. — Потому что я никогда не вхожу в твои планы, любовь моя, и как твой муж... Морриган фыркает и резко сдергивает его широкую ладонь с щеки, прижимая к своей груди (в который раз убеждаясь, что кольцо на месте). — Я так и знала, что позволь я тебе сыграть в эту игру, ты так и будешь донимать меня этой чепухой, — язвительно цедит она, а Эйдан гладит подушечкой большого пальца ее острую скулу, словно загипнотизированный. — ...как твой муж, — невозмутимо продолжает он, криво улыбаясь, — я считаю своим долгом навещать жену хотя бы раз в несколько лет. Они смеются, и от его рокочущего голоса руки щекочут мурашки; а ее ладонь бездумно тянется к его короткой бороде. Другой рукой Морриган все еще удерживает его руку, и они оба чувствуют, как быстро стучит ее сердце. — Как Киран? — тихо спрашивает Эйдан, наклоняясь к ней и прижимаясь лбом к ее лбу. — У него твой нос, — еле слышно отвечает Морриган, и последнее, что она видит, перед тем как их губы соприкасаются — как Эйдан умиротворенно прикрывает глаза.***
Он исчезает на рассвете, и Морриган долго смотрит ему вслед, пока точка на горизонте внезапно не исчезает. Эйдан был пьян ею всю ночь, очарован пышным, падающим на пол платьем и водопадом черных блестящих волос; а она не могла оторваться от его губ, словно пытаясь надышаться его дыханием перед расставанием, которое принесет взошедшее солнце. То, что он шептал ей на ухо в темноте дворца, не даст ей заснуть еще очень долго. Морриган встряхнула головой. Теперь их разлука будет чувствоваться в тысячу раз острее. Но сколько бы раз ей не пришлось снова прожить эту ночь... она бы ничего не сделала по-другому. Возможно, объяснила ему, как непозволительно много времени он потратил, чтобы добраться до нее сюда и обратно, когда у него есть такая важная миссия. Но за то она его и любила, что он был просто невыносим, когда желал чего-то больше всего на свете. Морриган усмехнулась, опираясь на посох, и направилась к выходу из дворца. Она хотела верить, что небо над Скайхолдом будет напоминать ей о ее Сером Страже, и кольцо на правой руке, медленно остывающее от того, как они удалялись друг от друга все дальше и дальше, не будет вспыхивать болью их одиночества так часто.