***
Солнечный зайчик прокрался сквозь тяжелые, неплотно задвинутые шторы и скользнул на широкую, смуглую спину лежащего на кровати парня. Пуховое одеяло едва ли прикрывало задницу, а кожа светилась золотом в солнечных лучах и на фоне белоснежных простыней. Парень практически лежал на мужчине рядом, закинув на него ногу и руку, сплетаясь с ним конечностями, уткнувшись носом в шею и довольно посапывая. Солнечный зайчик соскользнул со спины и поднялся выше, остановившись прямиком на лице бледного блондина. Он хмурится, морщится и приоткрывает глаз, выглядя крайне недовольно, но как только его взгляд падает на лежащего рядом парня, мягкая улыбка словно подсвечивает его изнутри, заставляя светиться счастьем и нежностью. Он крепче обнимает парня, и тот что-то ворчит ему в шею, на что блондин улыбается и только целует вихрастую макушку. Солнечный зайчик стыдливо скрылся из вида. То, что происходит в этой комнате только для них двоих.Часть 1
1 марта 2018 г. в 19:16
Я слышу тихий смех себе на ухо, шумное дыхание и твёрдое, горячее плечо, то ли поддерживающее, то ли ищущее поддержки. Я так доволен, я никогда не был так доволен своей жизнью, как сейчас, и я никогда не был более живым, чувствуя такой знакомый запах Стива. Мы шумно вваливаемся в нашу квартирку, и знаете, вы даже не представляете, сколько шума могут наделать два вампира, когда они выпили пару пинт чистой, молодой крови прекрасных девушек, естественно (!), без смертельных исходов, Стив слишком правильный, чтобы причинить кому-то вред. Он хихикает мне в ухо, и его голос совсем-совсем пьяный, когда он говорит, и, наверное, я выгляжу не лучше.
— Тони, мне кажется, или тут должно было быть больше люстр?
И я смеюсь тоже, потому что в нашей маленькой квартирке в центре Парижа висел один-единственный светильник на потолке, но, по правде говоря, невероятно красивый, большой, увешанный тонким горным хрусталём, и свет иногда так красиво отражался от него, бросая на стены яркие холодные блики, и они были совсем как глаза Стива, который теряет равновесие и падает, утягивая меня за собой на толстый ворсистый ковёр. И я с удовольствием следую за ним, и теперь рука Роджерса, которая лежала у меня на плече, так удобно под моей головой, и между нами так мало места, что я чувствую тепло, исходящее от него. Я поворачиваю голову и вижу, что он тоже смотрит на меня и улыбается так тепло, что где-то под солнечным сплетением возникает непозволительно горячий шар, и именно он заставляет меня так же глупо улыбаться в ответ. На Стиве белая накрахмаленая рубашка и угольно-чёрный бархатный пиджак. На уголке воротника темнеет пятнышко крови, и Стив доверчиво откидывает голову, когда я тянусь, чтобы попытаться растереть его между большим и указательным пальцами, открывая горло, белоснежное, покрытое переплетением голубых вен, и вопреки всем инстинктам мне хочется приникнуть к нему не для того, чтобы попробовать его кровь.
— Тони, — зовёт Стив, и я отрываю взгляд от его шеи и вижу, что Роджерс больше не улыбается, и мне становится иррационально страшно, что он что-то заметил. Но он смотрит, не отрываясь, своими голубыми глазами, которые, если вглядеться, на самом деле совсем прозрачные, как свет в ясный зимний день. — Тони, — снова зовёт Стив, — как я выгляжу?
Я в растерянности.
— Ты... выглядишь отлично... — Я не знаю, то ли это, что хотел услышать Стив, но по тому, как он трясёт головой и каким разочарованным становится его взгляд, это не то.
— Нет, я не об этом. Расскажи... Расскажи, как ты меня видишь. Какой я. Просто понимаешь... — Роджерс глубоко вздыхает и прикрывает глаза, и мне кажется, что я наконец узнаю, что его гложет уже многие месяцы этих зимы и осени. — Понимаешь, я столько лет не видел себя. Ни в малейшем отражении, ни в зеркале, луже, столовых приборах. Я не вижу себя нигде, и иногда я долго смотрю на свои руки, тело, просто чтобы убедиться, что я действительно есть... — Стив хмурится с закрытыми глазами, так что я не могу удержаться и провожу большим пальцем по лбу, разглаживая морщинку. От прикосновения он вздрагивает и открывает глаза, и я не могу не улыбнуться ему. Роджерс мягко улыбается в ответ, но в его глазах сквозит тоска. На самом деле он, Стив, очень старый. Я точно не знаю, когда он родился, но когда мы встретились впервые в маленькой деревушке в Германии, он сказал, что он в разы старше меня, а тогда мне было больше ста лет. С тех пор мы путешествуем вместе, а мне уже 167. И мне кажется, когда живёшь так долго, то в конце концов хочешь умереть, как все, кого ты знал. Или хотя бы видеть себя в зеркале.
— Хорошо, — я улыбнулся, глядя, как посветлело лицо Стива, и прикрыл глаза, не зная с чего начать. — У тебя невероятные глаза. Они светло-голубые, холодные, как лёд на реке в апреле, а у самого края темная каемка, — я так и не открыл глаза, боясь, что он увидит больше, чем показал мой болтливый рот. — И волосы. Некоторые скажут, что они русые, но они не видели тебя в июльский полдень на лугу, счастливого, насквозь пропахшего полевыми цветами, и то, как тебя освещает солнце. Тогда бы они согласились, что твои волосы - чистое золото. Да и сам ты, Стив, чистое золото, — я усмехаюсь, говоря это тихо, я понимаю, что мы оба пьяны в стельку, только вот назавтра он забудет и свою просьбу, и мой бред, а я не забуду ничего. — А ещё у тебя горбинка на носу, небольшая, и по ней иногда очень хочется провести кончиками пальцев. А потом по твоим губам, они, знаешь ли, тоже требуют внимания, — я вдруг осознал, что сказал, и испуганно уставился на Стива, встречая такой же ошарашенный взгляд. Эффект от крови за это время заметно ослабел, и я резко вскочил и замер, глядя на Роджерса, который выглядел таким же ошарашенным, словно олень, попавший в свет фар. Он сидит на полу, опираясь на руки, и смотрит на меня, шокировано, обеспокоено, словно опасается за мой рассудок. Стив тянет руку и тихо, едва слышно зовёт: «Тони», и он все еще безумно красивый, слегка растрёпанный и такой растерянный, что мне хочется упасть на колени и обнять его, но я не могу и только стою, не отрывая от него испуганного взгляда. Он зовёт ещё раз и смотрит просяще, и я не могу сопротивляться ему, не могу сказать что-то против, только опускаюсь на колени, медленно и беззвучно соскальзываю на пол, в какой-то степени даже элегантно. Но оказавшись на одном уровне со Стивом, я понимаю, что не могу смотреть ему в глаза, не могу даже посмотреть на него, так что я цепляюсь взглядом за ярко-голубой блик от нашей люстры на стене и так и не двигаюсь, пока не чувствую на своей щеке прохладную ладонь, и когда я поворачиваю голову, мои губы накрывают чужие. Я замираю, мне кажется, что это какая-то магия, что так просто не бывает. Я боюсь двигаться, боюсь ответить, и когда Стив отстранился, его взгляд был полон такой... печали, такого разочарования, словно я только что разрушил всю его жизнь; он улыбнулся мне с невыразимой тоской и отстранился. Я не мог позволить этому случиться, так что сам притянул его к себе за шею, впечатываясь губами в чужие, тёплые, чуть влажноватые и такие сладкие, что сводило все внутри. Мне кажется, это длится годы и секунды, и я даже не заметил, как оказался на чужих коленях, крепко обнимая Стива за шею, не в силах оторваться от него. В конце концов он отстраняется, светясь тёплой улыбкой в глубине глаз и уголках губ.
— Позволь теперь мне рассказать, как я вижу тебя, — я заинтересованно выгибаю бровь, не переставая улыбаться. — У тебя прекрасные глаза, — он кладёт ладонь мне на щеку и проводит большим пальцем по скуле, и я поддаюсь к движению, словно голодный до ласки кот, — они настолько тёплые, что даже в самый ужасный день, заглянув тебе в глаза у меня на душе становится теплее. У тебя невероятно красивые руки, и я могу часами смотреть, как что-то чинишь или мастеришь, чтобы обеспечить нам эту квартиру. Я могу тратить все своё время, просто не переставая наблюдать, как двигаются твои пальцы. И я могу годами смотреть на то, как ты улыбаешься. Это словно закат над летним морем, когда все вокруг заливает светом, и даже самые одинокие люди чувствуют себя на своем месте. Мне хочется вечно прикасаться к твоим волосам, гладить, перебирать их, растрёпывать и приглаживать их. Мне хочется держать тебя за руку и никогда не переставать касаться тебя. Вот так я вижу тебя, Энтони Эдвард Старк.
Я слушал эту... исповедь и просто пытался осознать, что происходит. То, что слышал я, казалось сном, нереальным, прекрасным сном, кошмаром, который превратился в мечту. Я сидел и чувствовал, как трясутся мои руки, и я запрокинул голову, желая проморгаться, размышляя, что если расплачусь сейчас, это будет отвратительно. Но в этот миг к моей шее приник Стив, оставляя сначала легкий, почти невесомый поцелуй, а потом касаясь кожи горячим и влажным языком. И тут из моего рта вырывается звук, который я вовсе не планировал издавать — всхлип. И тут же я почувствовал крепкие руки вокруг своей талии, тёплого и надежного Стива, то, как он успокаивающе поглаживает меня по спине, его лёгкие поцелуи и понимаю, что я в надежных руках. Сейчас и навсегда.