Aegri somnia

Ухён остановился. «Наму…» Он сжал в руках пачку сигарет, царапая ногтями картонку, и шумно выдохнул, вглядываясь в глубину тёмной комнаты. В углах ему мерещились скользящие по стенам тени, сами по себе ещё куда более мрачные, чем чернота вокруг. Парень не мог понять значения тех взглядов, которыми его одаривали ночные гости, но сам он, как ни странно, испытывал чувство редкостного омерзения. Ухён щёлкнул зажигалкой, на пару мгновений позволяя неясным силуэтам взять верх и подобраться ближе, скривил губы в какой-то болезненной усмешке и привычно коснулся ими фильтра. Густой дым неспешно окутал его, и тогда Нам плавно опустился в кресло, откинулся на обвешенную кофтами спинку и расслабился. Он потянулся рукой к ютившемуся на краю стола ноутбуку и провёл пальцами по клавиатуре, позволяя экрану осветить комнату ярким светом. Последний неприятно резанул по глазам — Ухён сощурился и перевёл взгляд на разбросанные перед ним бумаги. Прижавшись губами к тыльной стороне ладони и поморщившись от ощущения горечи во рту, парень сконцентрировал всё внимание на документах, даже не обращая внимания на мелькающий перед лицом и дотлевающий кончик сигареты. Одни распечатки были смятые и где-то надорванные, другие же бережно хранились в файлах. Только в каком бы они ни находились состоянии, у них имелось нечто общее — почти на каждом листе виднелись метки в виде печатей различных медицинских центров. Устоявшуюся тишину нарушил звук оповещения очередного приложения-мессенджера. Ухён нервно дёрнулся и вытянул из кармана подранных джинсов телефон, наскоро прошёлся по диалогам и открыл нужный. Он несколько раз перечитал новые сообщения и резко поднялся, глубоко вдыхая неприятный запах и осознавая, что от него лучше поскорее избавиться — тот слишком явно намекал на наличие у парня претившей ему самому привычки. Закинув помятую пачку куда-то в шкаф, Ухён обошёл свою небольшую квартиру, поочерёдно включая везде свет и открывая окна. Свежий воздух всё больше заполнял собой пространство, и Наму заметно подрагивал, сгребая в охапку бумажки со стола и отправляя их к сигаретам. Ухён дрожал, но вовсе не из-за ледяных порывов ветра. Он волновался перед встречей и жаждал её, боялся что-то упустить и предвкушал. Нетерпение буквально зашкаливало, когда сквозь звуки ночного города Ухён расслышал, как в дверь негромко постучали. — Для тебя звонка не существует? — с едва различимым возмущением в голосе выдал парень сразу после того, как распахнул дверь и пропустил своего гостя внутрь. Молодой мужчина усмехнулся, услышав претензию, и скинул с себя верхнюю одежду вместе с обувью, никак не реагируя на направленный ему куда-то в спину пронзительный взгляд. Он пробежался пальцами по пуговицам на рубашке и почти что взялся за галстук, но его руки перехватили чужие похолодевшие ладони. Наму медленно ослабил галстук, вслушиваясь в тихий шорох ткани, а затем полностью стянул тонкую чёрную ленту, небрежно откидывая её на одну из маленьких полочек. Верхние пуговицы выскользнули из петель, ещё больше оголяя красивую шею, и Ухён не отказал себе в удовольствии прикоснуться к ней губами. Он поднялся чуть выше, покрывая светлую кожу невесомыми поцелуями, провёл по ней кончиком носа и улыбнулся, чувствуя смешанный с одеколоном аромат тела мужчины. Ухён отстранился, когда его плечи осторожно сжали, и потянул гостя на кухню. Он по обычаю заварил и подал ему горячий кофе, а сам спрятался за кружкой с терпким напитком, наблюдая, как мутная жидкость равномерно оббивает стенки. Минуты, проведённые в напряжённом молчании, тянулись как-то слишком медленно, поэтому Наму удивлённо охнул, когда его подняли на ноги и привлекли к себе, настойчиво проводя руками вниз по спине и бёдрам. Тонкие пальцы забрались под футболку, будто бы на пробу царапнули поясницу и прокрались под плотную ткань джинсов, собственнически сжимая упругие ягодицы. Ухён инстинктивно выгнулся, теснее прижимаясь к крепкой груди, и, наконец, на выдохе произнёс: «Ким Сонгю». Влюблённый в это имя, Ухён буквально задыхался от дозволения шептать его в чужие губы при редких встречах и невозможности наслаждаться им при любых других обстоятельствах. Сонгю был старше всего на несколько лет, но, в отличие от студента, работал в крупной компании и занимал далеко не самую низкую должность. Единственная причина, по которой они однажды встретились, — это роман Кима с молоденькой преподавательницей в университете Ухёна. Он не помешал Сонгю заполучить любовника в лице Нама, но стал преградой к спокойствию в этих весьма нездоровых отношениях. — Почему ты решил приехать? Ухён оставил последний влажный поцелуй у кромки зауженных брюк и нехотя оторвался от горячей кожи, когда руки Сонгю заскользили по его телу, остановились на плечах и заставили подняться выше. Почти что нежное соприкосновение губ, а после резкая смена позиций — Ухён зашипел, ведь его буквально вытряхнули из остатков одежды и вжали в кровать. — Почему? Он простонал сквозь зубы, когда Сонгю чуть ли не до крови прикусил кожу у него под ключицей и с нажимом провёл руками по бёдрам, заставляя Наму раздвинуть ноги шире. Ладони прижались к груди, поглаживая кожу и плавно перебираясь ниже, и Ухён вздрогнул, потому что под пристальным взглядом хитро сощуренных глаз эти касания показались ему донельзя обжигающими. Зажмурившись, он вцепился в предплечья Сонгю и бездумно сжал коленями его бока, когда почувствовал, как чужие пальцы задвигались между ягодиц, дразня и проникая внутрь не сразу. — Ты курил? Ухён мотнул головой и сильнее прогнулся в спине, по-прежнему не открывая глаз и с жаром отвечая на поцелуй буквально сразу же прильнувшего к его губам старшего. На поцелуй пошлый, умелый и несколько подавляющий. Ухён неловко провёл рукой между их телами и одними только кончиками пальцев проник под ткань брюк, но его остановили. Наму уже сталкивался с подобным настроем Сонгю, а потому едва ли удивился, почувствовав сильную хватку. Мужчина в последний раз коснулся припухших губ Ухёна и отстранился, при этом ни на секунду не сводя полного уверенности взгляда с подтянутого тела под собой. Ухён, всё-таки переборов отягощающее желание, приподнялся на локтях и проследил за действиями Сонгю. Тот заметил, с каким вожделением на него начали смотреть, и оттого нарочито медленно стянул с себя мешающие обоим брюки. Отбросив их в сторону, он всё же поспешил вернуться к разгорячённому парню — Ухён порывисто обнял его и утянул за собой, падая обратно на подушки. Они вновь целовались жадно, дышали прерывисто и неосторожно цеплялись друг за друга, не желая отпускать. Сонгю полюбовно огладил колени Нама, просунул под них руки и дёрнул на себя, заставляя Ухёна сползти ниже, сбив простыни. Он навалился на младшего и прижал его к кровати, заглянул в глаза и прошептал в самые губы: — Ты соврал. Ухён простонал громко, протяжно. Сонгю не стал церемониться, одним толчком входя на всю длину и чуть ли не в ту же секунду начиная двигаться. Ухён не сдерживался и отзывался на каждое движение мужчины ещё более глубоким стоном со спрятанной в нём просьбой продолжать, тянулся к нему и выгибался до слабого хруста в спине, в то время как старший вбивался в Наму быстро, грубо, отрывисто. При этом в скорых прикосновениях его губ к груди и шее студента сам Ухён угадывал толику необходимой обоим заботы с примесью нежности. Сонгю курил. Всякий раз, как становилось уже не так жарко, он, слегка отдышавшись и поцеловав младшего в висок, выбирался из постели и подходил к окну, на ходу укутываясь в плед и подбирая с пола свой пиджак, в кармане которого неизменно хранилась пачка дорогих сигарет. — У тебя снова проблемы с ней? — Нет. Вопрос Ухёна прозвучал недостаточно тихо для того, чтобы Сонгю смог его проигнорировать, и последний уже привычно солгал, впуская в душную комнату прохладный воздух с улицы. Он взглянул на ничем не прикрытого Ухёна сквозь лёгкую пелену дыма — тот быстро оказался рядом и отвёл руку Гю с сигаретой в сторону, чтобы затем забраться под его плед и прижаться к чужим губам в болезненном поцелуе. Щурясь сильно, боязно, вдыхая никотин и еле сдерживая мелкую дрожь во всём теле. Сонгю всегда засыпал быстрее. Он обнимал Ухёна поперёк живота и прижимал его к себе чересчур крепко, так что Наму давил в себе хриплые стоны, пока пытался избавиться от этой хватки и подняться на ноги. Ухён буквально сразу же приваливался к стене и старался побороть ненавистные симптомы, только подобное ему никогда не удавалось. Путь до ванной комнаты в такие моменты являлся пыткой, но спустя несколько минут парень уже склонялся над туалетом, задыхаясь от злых слёз и отчаянно царапая кафель короткими ногтями. Его сковывал страх, но он подолгу стоял перед зеркалом, с силой сжимая края раковины, взлохмачивал влажную чёлку и прижимался к стеклу лбом. Отражение отвечало ему тем же безумным взглядом, и Наму доставал из глубин шкафчика лекарства, уже не разбирая того, что написано на этикетках. Он успокаивался, а после возвращался в кровать и смотрел на Сонгю, забываясь. Ким редко когда оставался дольше, чем на одну ночь, поэтому Ухён к плите почти не подходил — для себя он готовить не спешил, Сонгю рядом не было, зато лучший друг порой обволакивал его в фартук и ждал хоть какой-нибудь стряпни в честь своего прихода. — Завязывай с этим, тебе нельзя. Дону поморщился, когда Ухён закурил, даже не притронувшись к еде. Наму неоднозначно повёл плечами, подтянул одну ногу к груди и в очередной раз затянулся, но на выдохе не сдержал горькой усмешки. — Как же я это всё ненавижу. Ухёну не нравился запах сигарет, да и сама мысль о них вызывала непонятное отвращение. Он не видел смысла в таких привычках и считал, что если уж губить себя, то губить хорошим алкоголем, а подобное не трогать. Только Сонгю курил — в нём Ухён видел смысл всегда. Его любовь давилась никотином, и, насколько бы сильно Сонгю ни злился, в какой-то момент Нам начал добивать себя именно им. — Тебе нужно вернуться в университет. По крайней мере, если не хочешь оказаться за бортом, — напомнил Дону, и его тон явно намекал на то, что друг уже готов к очередной нравоучительной речи. — Соберись, пока есть возможность. — Я приду, — с лёгкостью ответил Ухён и придвинул к себе кружку, собираясь закрыть на этом тему, но под недовольным взглядом Чана вздохнул и добавил: — Завтра. Завтра я буду там. И можешь оставить конспекты на столе, я видел торчащую из твоей сумки кучку блокнотов. Дону засмеялся, довольно щурясь, и Ухён не смог сдержать улыбки. Его друг заботился о нём, даже когда Наму упрямился и наотрез отказывался слушать окружающих. Он заботился, но не возился, как с маленьким, а предельно чётко и ясно доносил свои мысли, так что иногда Ухён всё-таки уступал, прислушивался к словам Чана и вникал в то, что тот пытался до него донести. Со сколькими бы Ухён ни знался, он мог позволить увидеть себя немного с другой стороны и дать заметить надломленность с растерянностью только ему. — А что насчёт… — Ничего, — поспешил заверить догадавшийся о продолжении Ухён. Он потянулся к коробочке какого-то нового лекарства и нехотя смешал порошок из пары пакетиков с горячим напитком. — Абсолютно ничего нового. Вздохнув, Дону неуверенно кивнул и облокотился на стол, подпирая руками голову и наблюдая за действиями Нама. — Допустим. Мне стоит поехать туда вместе с тобой? Ухён отрицательно помотал головой и скривился, когда рискнул попробовать получившуюся смесь. Ещё день назад он просматривал выписки из клиник и думал, что ни за что не притворится ни к чему из назначенного до той поры, пока не придёт время отказаться от других препаратов, но произошедшее ночью слегка переменило его отношение к рекомендациям врача. — Он ведь ничего не знает? — Дону смотрел настолько пристально, что казалось, будто ответ и вовсе не требовался. — И не узнает. Ухён поймал на себе понимающий взгляд и прикрыл глаза, подпирая плечом стену и прижимая к губам кончик сигареты. Он не был в курсе того, как мог отреагировать на его проблемы Сонгю, поэтому держал их при себе, пускай подобное желание не подпускать мужчину к какой-то части своей жизни кто-то бы точно назвал неправильным. Входная дверь за спиной солнечного Чана захлопнулась слишком быстро, и Ухён ещё долго стоял в коридоре, вслушиваясь в губительную тишину. «Наму…» То, что возвращало его в пасмурный, но стоящий того, чтобы о нём помнили, день. То, что возвращало его к мыслям о Ким Сонгю, человеке, на которого Ухён возлагал некоторые надежды. Удушье, тошнота и туман в голове, сквозь который пробирался лишь один голос. Наму хотелось следовать за ним, оставлять позади все страхи и бежать, но он только сильнее сжимал влажные простыни и путался в одеяле, резко вскакивая и смутно припоминая, как оказался в постели. «Сновидения больного.» Он беззвучно проговорил слова, небрежно выведенные ярким фломастером на одной из висящих у кровати табличек. Если бы кто-то догадался спросить, зачем он когда-то сделал это, парень, наверное, вряд ли бы смог вспомнить. Ухён не был один — это чувствовалось в колебаниях воздуха, странной прохладе и перемещению теней, разгонять которые Наму устал. В том, какую опасность они источали на этот раз, чувствовалась такая неизбежность, что даже собственное тяжёлое дыхание загоняло Ухёна в тупик. Глаза никак не могли привыкнуть к кромешной тьме, в которую погрузилась комната, но Ухён продолжал взволнованно вглядываться в каждый уголок, боясь упустить малейшее изменение. Ему казалось, что ни одна деталь не останется незамеченной, если он не будет поддаваться страху, но в самый последний момент Наму уже жмурился, хватаясь пальцами за свои волосы и ничего не желая видеть. Если бы Ухёну пришлось сравнивать, он бы сказал, что будильник — это та самая ручка, которой с нажимом проводят по исчерканному непонятными рисунками листу и разрывают его на части. Листом он бы обозначил свой неспокойный сон, а рисунками — все те образы, что после него оставались. От резкого и несколько пронзительного звона будильника парень пришёл в сознание быстро, только мысленно по-прежнему находился в другом месте. Он лежал, прижимая руку к груди, и ощущал под ладонью бешеный стук сердца, пока контроль не возвращался к нему окончательно. Тёмные, едва закрывавшие широкие окна шторы не спасали, и лучи утреннего солнца свободно проникали в комнату. Ухён думал о том, что, когда они касались Сонгю, его ресницы подрагивали, а затем Ким переворачивался на другой бок и натягивал одеяло повыше, чтобы хоть как-то скрыться от света и пролежать чуточку дольше положенного. Когда они касались Дону, окружающие наверняка считали, будто свет исходил от него самого. Ухён думал, что раньше кто-то мог сказать про него точно так же, но он сам буквально опустил себя, и лучи просто скользили по давно побледневшей коже, иногда выделяя тонкие линии шрамов. Нетронутые конспекты полетели в сумку, когда Ухён выбрался из растянутой футболки и свободных штанов ради более презентабельных, но по стилю не особо отличных от этих вещей. Наму честно следил за временем и отвечал на все звонки друга, только всё равно умудрился опоздать на пару, хотя, по его мнению, то, что та начиналась с обеда, не являлось причиной для косых неодобрительных взглядов со стороны Чана. — Ты прочитал? — прошептал Дону, обернувшись и заметив пару своих блокнотов в руках Нама. — Да. — Ухён ответил легко, кивнул уверенно и сделал вид, что увлечен занятием, а когда друг отвернулся, бросился читать его записи, стараясь не шелестеть страницами на всю аудиторию. Он вчитывался в отличающиеся аккуратным почерком тексты и тщетно пытался уловить смысл — громкий женский голос постоянно отвлекал, мешал сконцентрироваться. Ухён хмурился и склонялся над разложенными перед ним листами и тогда, когда из-за собственных мыслей не мог различать слова. Он не хотел отрываться от своего занятия и смотреть на девушку, бодро беседовавшую со студентами. Не хотел представлять, как Ким целовал её мягкую улыбку и осторожно опускал руки на её талию, касался не слишком невинно и прижимал к себе перед сном или расставанием. Ухёна привлекали мысли о Сонгю, пока рядом с образом мужчины не вырисовывался образ девушки. Ухёна привлекали мысли о том, что Ким мог любить только его и никого больше. Он складывал руки на столе, опускал на них голову и, находясь на грани того, чтобы провалиться в сон, отдавался своим фантазиям без остатка. Вокруг больше никого. Только он, Сонгю и рассвет, мелькающий за мрачноватыми шторами на кухне, а ещё любимое кофе Кима. Ухён подавал Гю кружку и утыкался носом в его плечо, пока на ухо шёпотом проговаривали: «Доброе утро, Наму». — Нам Ухён. — Знакомый голос добрался до студента сначала в виде какого-то фонового шума, но после резко приобрёл большую силу и значимость. — Ухён? Ты меня слышишь? Наму встрепенулся, вскинул голову и сразу заприметил слегка обеспокоенный взгляд врача. В клинике он оказался намного раньше, чем следовало, и в ожидании пришлось провести не меньше часа. Ухён успел привыкнуть к нервно слонявшимся по коридорам людям, едва уловимому запаху лекарств, уставшим лицам врачей и самой атмосфере этого места, так что он был готов заснуть, оказавшись на диване в пустующем детском уголке. Свет горел ярко, на широком экране телевизора цветастые картинки быстро сменяли друг друга, и под конец Ухён уже клевал носом, осознавая, насколько же сильно он нуждался в нормальном сне — сне, в котором его бы никто не побеспокоил. — Вы в порядке? Когда доктор отреагировал на весьма ожидаемый вопрос искренним смехом, Наму подумал, что для этого улыбчивого перфекциониста появления студента действительно были какими-то предсказуемыми. Каждый приём начинался с того, что Ухён спрашивал о состоянии своего лечащего врача, и он отвечал без всякого лукавства, а затем требовал от подопечного той же честности. Ухён поначалу молчал, подбирал слова и запоздало размышлял над собственным состоянием. Мужчина внимательно смотрел на Наму, делал какие-то выводы и вновь привлекал его внимание к себе: — Начинай. Ухён кивал, на этот раз уже более натянуто улыбался и говорил. Он держал в руках очередное направление и список рекомендаций, хотя даже не помнил, к чему это всё делалось. Пил невкусный кофе и курил дешёвые сигареты, потому что их любил Сонгю, забивал на учёбу и поднимался с постели ближе к вечеру. Он испытывал стыд за происходящее, поэтому пропускал половину входящих от взволнованных родителей, но не пытался оправдать своё поведение перед кем-то другим. Ухён видел ситуацию яснее, чем кто бы то ни был, и вполне осознавал, что в первую очередь он должен надеяться на себя. Он должен был вернуться. Парень думал об этом ночами, когда навязчивые образы не нарушали его одиночества, и обещал своему усталому отражению, что вскоре покончит со всеми вредными привычками. Со всеми без исключения. Спустя две недели он лежал под одним одеялом с Кимом и расцарапывал его предплечье, мысленно подмечая, что это ему месть за долгую, как Наму показалось, разлуку. Сонгю наблюдал за происходящим без какого-либо интереса, но умиротворённо прикрывал глаза, когда Ухён убирал руки и касался его покрасневшей кожи губами. Он жмурился и медленно покрывал её чувственными поцелуями, вкладывая в этот жест даже больший, понятный только ему одному смысл. — Ты сделал татуировку? Ухён устроился удобнее, что-то невнятно пробубнил и утвердительно кивнул, когда тот потянул его за руку и пригляделся к словам поверх венок на запястье. Приятный шрифт и выражение на латыни. Сонгю сомневался, но в этом ему виделось что-то о любви и болезни — как бы человек ни старался, подобное долго скрывать ему не удавалось. Гю крепко сжал чужую ладонь и нервно рассмеялся, пытаясь скрыть внезапно возникшую неловкость. — Что это значит, Наму? Парень не ответил, лишь щурясь от проникавших в комнату первых и слишком ярких солнечных лучей. Им так редко удавалось побыть вместе, что от вида заспанного Сонгю с взлохмаченными волосами на голове у Ухёна в области груди начинало щемить. Оторвавшись от подушки, Наму навис над Гю, улыбаясь вовсе не радостно, и осторожно прислонился к его лбу своим. Взгляд сверху-вниз из-под полуприкрытых век, тихий ответ и невесомые поцелуи в уголки губ, по линии подбородка, очертанию скулы и кончик носа. Ухён вернулся к губам и блаженно прикрыл глаза, когда Сонгю принялся оглаживать его бока, лаская и успокаивая. Нам Ухён не планировал превращать последние совместные мгновения в прощание, но на удивление нежные прикосновения и теплота во взгляде любимого человека напоминали ему лишь о нём. Ким Сонгю не планировал наткнуться на Ухёна у стойки регистратуры в одной из клиник спустя месяц, точно так же как и не планировал смотреть на его подрагивающие губы, в то время как девушка Кима буквально искрилась от счастья и делилась результатами анализов. — Что ты здесь делаешь? Ненадолго оставшись в одиночестве, Сонгю без труда нашёл Наму, откинувшегося на спинку мягкого дивана и неотрывно следившего за хаотичным передвижением рыбок в большом угловом аквариуме. Он поджимал губы и нервно сминал одну из игрушек, упорно не замечая присутствия опустившегося перед ним на корточки Кима. — Ухён? — Сонгю еле сдерживался от того, чтобы не вцепиться в плечи Нама и не встряхнуть его. Хотелось расспросить о многом, но тот, кто мог дать нужные ответы, вызывал сплошное беспокойство. — Почему ты здесь, Наму? — А ты? Ухён, наконец, отвлёкся от бессмысленного разглядывания всего подряд и взглянул на Сонгю, особо не пытаясь скрыть того, что огорчён. — Почему ты здесь, Сонгю? Старший молча смотрел на Ухёна и не понимал, что именно ему следовало сказать или сделать, ведь всё казалось настолько очевидным. Заговорить первым решился всё-таки Наму, но женский голос прервал его на полуслове. Парень по-прежнему не испытывал желания светиться перед не заметившим его преподавателем, поэтому через силу кивнул в сторону коридора, призывая Кима идти. Сонгю помотал головой из стороны в сторону, потому как оставлять Нама не хотелось, но спустя десяток секунд пересилил себя и ушёл. Он ни разу не поддался сожалениям и не обернулся — Ухён принял это, моментально забывая обо всей своей уверенности, но в очередной раз обещая себе справиться. Иногда Наму, как и раньше, пил кофе и с немалым удивлением осознавал, что с уходом человека, приучившего его к этому напитку, он стал им наслаждаться. Студент взялся за долги по учёбе, наверстал всё упущенное и отправился на пару недель отдохнуть в родительский дом, а по возвращении почувствовал себя полностью готовым к чему-то новому. Дону косился недовольно, когда друг соглашался пойти куда-нибудь выпить, и выглядел невероятно удовлетворённым, когда Ухён встречал его рано утром и разгонял весь кислый настрой громким смехом. Ухён думал о Сонгю. Он больше ни за что не цеплялся и позволял всему идти своим чередом, при этом сохраняя в глубине души те благодарность с преданностью, что зародились в нём ещё с впервые произнесённого Кимом «Наму-я». Когда они скрывались от дождя под каким-то мостиком, целовались и сильнее прижимались друг к другу, несмотря на промокшую насквозь одежду. Ухён бережно хранил в памяти воспоминания о только-только зарождавшихся чувствах, и больше не было никакой грусти — отчасти именно эти самые воспоминания помогали Ухёну двигаться дальше, хотя порой они, подкрепляемые старыми привычками, возвращали его к Сонгю. — Уверен, что не хочешь остаться? Щёлкая зажигалкой, Наму наблюдал за попытками Дону влезть в кроссовки и смеялся над каждым его небольшим провалом. Впрочем, в своём деле он долгое время так же не преуспевал, а когда всё же добился своего и затянулся, друг вывалился за дверь, набирая сообщение и пытаясь не выронить телефон из рук. — Нет, нет. Ты же знаешь, он меня ждёт. Дону многозначительно смотрел на Ухёна и видел, как тот усмехался. Верно, он знал, и именно поэтому спустя несколько минут находился в квартире уже один. Часы, мерно тикающие где-то на кухне, не вызывали лишнего раздражения, и Наму абсолютно спокойно отдавался потихоньку уходящей на задний план привычке. Он потянулся за второй сигаретой, когда негромкий стук в дверь нарушил некую идиллию. Ухён замер, подошёл к ней медленно, открыл слишком быстро и отступил назад. Ухён остановился. Он выронил из рук пачку сигарет. — Наму…