Черный Цвет Ночи

Слова Нино услышала не только его девушка. На этот раз Агрест-младший попросту не смог сдержаться. Всё тело пронзила агония. Зверь рвался наружу. Адриан имел два варианта на выбор — выпустить его и уничтожить всё, что причиняло боль или же заточить его внутри себя, удержав хаос разрушения. Юноша не замечал, что чем больнее реальность бьёт по его душе — тем чаще случались эти приступы. Или же это были только совпадения? Агрест-младший, всем своим существованием пытавшийся сжаться в точку, сгибаемый болью в три погибели, сейчас об этом не думал. Ему бы просто пережить этот ад, а о причинах гадать было бессмысленно. Он не заметил, как удивлённо вскинулись брови Арманда д’Аржакура, который непонимающе замер рядом. Не видел он и того, как в ужасе отпрянули от него школьные друзья. Габриэль Агрест, бросившийся к выходу сквозь толпу подростков, раскидывая их в стороны, поскольку ради своей цели он готов был идти по головам. Феллон, рванувший, по какой-то причине наперерез модельеру. На самом деле он пытался добраться до больничной койки, к санитарскому пульту, чтобы вызвать помощь. Не увидел Адриан и то, что дверь распахнулась. На пороге замерла мертвенно бледная Натали. Она получила очень странное сообщение. Над расшифровкой которой пришлось поломать голову. И только сейчас, войдя в палату — она всё поняла. Габриэль Агрест, который ничего ей не говорил, но велел собирать лучших врачей со всего мира. Шофер Адриана, который своей молчаливостью уже сумевший стать своего рода легендой, при её приближении отведший взгляд. Сын человека, в которого Натали была влюблена, словно кошка, откашливающий кровавые сгустки. И то сообщение. Всё вместе сложилось в правду. Чудовищную правду, в которую не хотелось верить. Натали, почувствовала, как подгибаются ноги. Но не дала себе этой вольности. Вместо этого она принялась командовать, полагаясь на свой холодный рассудок. Она ведь профессионал. И, кажется, единственная, кто может не паниковать. — Бюстье! Дети! Уведите детей! — перекрывая гвалт, девушка шагнула вперёд. — Д’Аржакур, не стойте столбом, нажмите на кнопку вызова санитара! Месье Агрест… расчистите медперсоналу путь. Строгий голос мадмуазель Санкёр прошёлся по переполненной комнате. И всё пришло в движение. Кто-то старательно встряхнувший банку с газировкой и тут же открывший её, мог бы представить, что началось. Каким-то чудом удалось всё организовать. Подростки, мало что понимавшие в происходящем, были вытолканы в коридор. Их классный руководитель последовала за ними. Учитель физкультуры попробовал остаться, но его выпроводили. Мужчина пообещал прийти на следующий день, отказываясь верить, что это просто кашель. Доктор Феллон, так и не понявший, кто был истинным виновником этого ухудшения состояния блондина, отправился к другим пациентам, ворча про себя, что с Агрестами всё слишком сложно и запутанно. Этим ворчанием он заглушал страхи и уныние от своей неудачи. Попытка помочь обернулась катастрофой. С другими пациентам всё было с точностью наоборот. Все слова оказывались к месту, а все решения — оказывались удачными. Только с этим блондином всё шло кувырком. В итоге в палате остались только юноша и медперсонал. Адриан потерял сознание прежде чем все покинули комнату, при этом не прекращая корчится в конвульсиях. Натали с трудом удалось увести Габриэля из палаты. В отличие от санитаров она знала, что Агрест-старший испытывал сейчас. Потому что она видела его настоящего, за любой маской, какую бы модельер не сотворил для себя. И она была единственной, на кого Габриэль реагировал не отчаянным рычанием, невнятно выкрикивая слова, а чем-то чуть более похожим на человеческую речь. Врачи тридцать минут пытались стабилизировать состояние пациента, прежде чем им это удалось. Примечательным был тот факт, что по сравнению с прошлым разом, когда этого пациента только сюда доставили, в схожем состоянии, докторам приблизившимся к юноше, потребовалось три взрослых санитара, чтобы удержать брыкавшегося и отбивающегося юношу на месте, теперь кое-что изменилось. Сегодня потребовалось уже пятеро. Потому что первую троицу Адриан, будучи без сознания, раскидал, впечатывая их тела в стены мощными и хлесткими ударами. Один из медработников заметил, что блондин в этом состоянии действовал невероятно. Тело Агреста-младшего, всё переломанное и состоящее исключительно из болезненных ран, скручивало здоровых мужиков в бараний рог с ювелирной точностью. Будто Адриан всю свою жизнь прожил среди каких-то шаолиньских монахов или если бы ему приходилось бы выживать день за днём, постоянно сражаясь с противниками, что были сильнее юноши. Непонятным было лишь то, что во время обоих случаев, серьёзно никто не пострадал. Как если бы что-то запрещало бы ему вредить другим. Один вывих, ссадины, синяки и царапины. Вот царапался паренёк зверски… Доктор Феллон, узнавший позднее об этом стечении обстоятельств, выдвинул предположение, что рассказавший привирает. Но решил, на всякий случай, уточнить у школьного учителя физкультуры, не занимался ли Адриан единоборствами и что тот вообще об этом думает. Д’Аржакур смерил психолога взглядом и подтвердил догадку санитара. Его лучший ученик явно сдерживался. Даже в бессознательном состоянии юный Агрест был слишком правильным, добрым и человечным. Ему просто не хватало эгоизма, чтобы перестать думать о других и поддаться сжигающим его изнутри инстинктам. Так учитель сказал врачу. — Если бы Адриан сбросил с себя оковы своего окружения — ему было бы куда легче. От него ждут, что он будет правильным, светлым, добрым и улыбчивым мальчиком-звездой. Если бы вы видели хотя бы пару его схваток, то знали бы, какой неиссякаемый источник энергии живёт в этом парне. И как ему тесно в заданных ему рамках. Проблема лишь в том, что он действительно добрый. Как бы я не пытался научить его жестокости — он лишь смеялся в ответ. — Вы странный человек, Д’Аржакур. Зачем учить детей жестокости? Арманд не ответил врачу, посчитав этот вопрос риторическим. В случае с Агрестом-младшим у фехтовальщика было несколько причин. И одной из них было то, что блондин слишком уж хорошо был знаком с болью. Из-за своей натуры, парнишка ненавидел её причинять. Кому бы то ни было. Даже врагам. Зная, что такое настоящая боль, живя в беспросветном омуте отчаяния, Адриан никому и никогда не желал испытывать чего-то схожего. Д’Аржакур даже думал, раньше, по крайней мере, что этот юноша просто не способен ненавидеть. Но всё изменилось. И потому фехтовальщику и было страшно.