Ночь в Уайтчепеле

      Прекрасная августовская ночь. Даже слишком прекрасная для такого мерзкого райончика, как Уайтчепел. Хотелось бы мне сказать, что наконец-то наступили тишина и покой, вот только о каком покое может идти речь, если даже днём здесь творятся самые отвратительные вещи? Отвратительный запах. Хотя, нет, это даже не запах. Стоит смрад. Заводы, фабрики, домашний скот, поезда и железная дорога. Он чувствуется повсюду.       Кладбища переполнены гниющими телами. Трупы уже некуда складывать, трупы некому складывать, трупы лежат везде. В своих постелях на жестких матрасах с клопами, в подворотнях и сточных канавах. Люди протягивают ноги прямо на мостовой. И никому абсолютно нет дела до этого.       Грязь под ногами. Я даже не хочу знать, из каких отходов человеческой жизнедеятельности она состоит. Мерзкие и вонючие тараканы и крысы, разносящие целый пакет разнообразных болезней. А ведь некоторые и их готовы сожрать за милую душу, лишь бы успокоить свой воющий от голода желудок.       Ист-Энд — самая настоящая «преисподняя»: скопище отвратительных тайн, мерзких заговоров и тёмных устремлений. Безнравственность, порочность, дикость. Вся грязь Лондона в одном месте. И я говорю не столько о крысах и тараканах, сколько о людях, проживающих здесь. Мерзкие бедняки в обносках, убийцы, которые не гнушаются запачкать собственные руки чужой кровью ради нескольких жалких монет, и проклятые шлюхи, торгующие своим телом от безысходности или, просто, потому что ничего другого они не умеют.       Здесь уже нет людей, здесь только одни отбросы общества. Жизнь выкинула их на обочину и промчалась мимо в золочёном экипаже нашей благороднейшей и великой Королевы Виктории. Славься и процветай наша славная Британия! А вот про это мы все забудем. Будем смотреть сквозь пальцы, как эта «рана на лице нашей прекрасной столицы» растет и гноится, как обвисает струпьями мертвая серая кожа вокруг неё.       Оборотная сторона Англии. Лондонские трущобы. По этим узким улочкам время течёт так медленно, что даже невозможно понять, а какой вообще на дворе год. Раньше со всем этим пытались бороться, но все как было в прошлом, так же там оно и осталось. Властям всё равно на это, им наплевать. Наплевать и мне.       Лабиринты грязных переулков. Вечно закрытые ставни на окнах обшарпанных и грязных домов. Пожалуй, ночью тут всё же лучше, чем днём. Хотя бы не видно всего этого кошмара, ведь даже обычные газовые фонари здесь не горят. От этого и опаснее. Но сегодня ночью я сам представляю опасность для тех подзаборных леди, что вышли на охоту в своём новеньком капоте, который «новеньким» назвать язык не повернётся. «Падшие женщины» — слишком красивое название для обычных шлюх. Бляди они и есть бляди, как бы их не называли, стараясь завуалировать гнилую суть. Они пусты внутри, и головы их тоже пусты. Заработанные деньги на продаже своего тела уходят на дурную выпивку: на гнусное пиво, которое напоминает по вкусу ссанину, или вонючий джин. Вся их жизнь это круговорот порочности и множества грехов.       Мне нужно спешить. У меня не так много времени, чтобы растрачивать его попусту. Философские рассуждения о жизни и о Лондоне лучше оставить на потом: для мягкого кресла и чашечки замечательного чая, который этим крысам из трущоб даже во сне не приснится.       Голод. Холод. Страх. Смерть. Жуткий коктейль, приправленный этим сизым туманом, что стелется по всему Лондону. Увидеть что-то дальше тридцати метров всё равно не получится. Но я двигаюсь уверенно. Вперёд и только вперёд. Где-то вдали проносится экипаж (Я слышу стук колёс по брусчатке). Недалеко Уайтчепел-роуд. Там даже ночью бывают люди, только вот их не так много, чтобы помочь. Да и кто будет помогать грязной шлюхе. Ей скорее плюнут в лицо. А в нашем случае вообще закроют глаза на происходящее.       Иду вперёд. Вода и грязь хлюпают под моими ногами, но я стараюсь двигаться как можно бесшумнее. Зловещие чёрные тени и сизый туман играют мне на руку. Мои молчаливые союзники. Они скроют меня ото всех. Они скроют меня от моей же совести.       Мне приходится щуриться, чтобы разглядеть время на наручных часах. Три часа ночи. Я выхожу на Уайтчепел-роуд. Мой выбор не случаен, так же как и не случайна моя жертва. Она сегодня пьяна. Она пропила всё, что только могла пропить. И сейчас идёт сюда, пошатываясь. Она распрощалась со своей знакомой, такой же продажной шлюхой, и сейчас намерена пройти по улице и подцепить кого-нибудь ещё, чтобы перекантоваться у этого кого-то хотя бы до утра. Я составлю ей компанию. Тем более, я более чем прилично одет. Только вот кто обращает внимание на одежду, если у тебя есть деньги? Деньги — это счастье и наказание. Они решают любые наши проблемы, но в другой миг они их и создают. Всё покупается и продаётся в этом мире. Люди тоже покупаются и продаются. Кто-то дешевле, а кто-то дороже. Какая разница, если всех можно купить. И молчание тоже можно купить… О, мысли! Вы не даёте мне покоя и не даёте возможности сосредоточиться, погрузиться с головой в эту ночь. В её ледяную и сумрачную романтику.       Нож. Он лежит у меня в кармане. Я бы чувствовал его обжигающий холод, если бы мои руки не были облачены в кожаные перчатки. Я ощупываю лезвие. Плоское, длинное лезвие. Восемь дюймов. Превосходная удобная рукоять. Я представляю, как лезвие вспорет кожу, пронзит плоть. Кровь потечёт по моим рукам. Я умоюсь этой кровью. Напьюсь ей сполна. Всё будет так, как я сказал. Сегодня ночью Смерть заключит со мной договор. Мы распишемся остриём ножа на теле жертвы. На теле мерзкой продажной бляди. Остриём моего ножа.       Но думать сейчас об этом действительно не время. Уайтчепел-роуд. Я уже здесь, дорогая моя. Тебе осталось совсем недолго. Тусклый больной свет газового фонаря освещает лишь жалкий клочок земли, немного развеивает туман. Но глазам всё равно больно. Они привыкли к темноте. Я поднимаю голову, щурюсь и смотрю на небо, затянутое тучами. Будет ли дождь? Возможно, будет. Тогда он тоже станет моим союзником. Смоет кровь. Кровавые ручейки понесутся по мостовой, смешаются с грязью. Никто ничего не узнает. Никто не заметит моих следов.       Я вижу тебя. Вот ты выходишь из переулка и оказываешься прямо под соседним фонарём, теперь ты залита его светом. Твоё лицо мне нисколько не интересно. Хотя оно прекрасно в этом больном свете. Но мне важнее твоё тело. Хрупкое и нежное тело. Ты держишь подол платья, не хочешь запачкать его. Но вот только ты не сможешь уберечь его от крови. Мои губы расползаются в ухмылке. Нет-нет, это скорее оскал. Я — охотник. Сегодня ночью прольётся первая кровь.       Мне уже не терпится скрасить твоё одиночество. Тебе же нужны деньги, моя дорогая? Готова отдаться за жалкие гроши, лишь бы оплатить себе ночлег, лишь бы напиться и убить свою печень окончательно. Устраивает ли тебя подобная жизнь? Конечно нет, иначе бы ты не напивалась в усмерть. Но будем честны, ты же сама виновата. Ты сама выбрала такой путь. Тогда зачем же страдать? Тем более что конец твоего пути всё ближе и ближе. Никто меня не остановит. Никто не поможет тебе. И, может, я несправедливо сужу тебя, да только на разбирательства у нас нет времени. Оно и без того медленно утекает, словно песок сквозь пальцы.       Я подхожу к тебе. Тягуче ступаю по мостовой, каждый мой шаг отдаётся гулом в моей же голове. Мне не страшно показаться сейчас на свету. Я же прилично выгляжу. Самый настоящий джентльмен — изящный человек в цилиндре, правда без трости. Не высший свет, но тебе и этого будет много. А ты не заслужила такого, шваль. Гордишься ли ты и твои вшивые подружки своими похождениями? Да уж точно гордишься и перемываешь вместе с ними кости некоторым своим состоятельным клиентам.       Ты видишь меня. Сейчас самое время насторожиться, но ты слишком пьяна, чтобы хоть что-то тебя сейчас пугало. Привыкла ко всему этому, для тебя подобное стало обыденным занятием. Из всего этого сложилась твоя обычная жизнь. Но, моя милая шлюха, сегодня тебе конец, твоей кровью я напишу послание для всех. Пусть всё это будет в назидание, пусть это будет предостережением, пусть всё это наводит на людей ужас. Ха-ха-ха!       Не буду спрашивать, сколько всё стоит. Мне абсолютно наплевать на это. Всё равно мне не суждено сегодня расплатиться, а тебе не суждено получить эти вшивые деньги. Тебе даже не суждено толком поработать. Какая жалость!       Я беру тебя под руку. Идём, ты сама знаешь, куда нам нужно идти. Мы проёдемся немного вперед по Бакс-Роу, я же знаю, что недалеко отсюда будет твоя жалкая ночлежка за которую ты всё никак не можешь расплатиться. Подобное вызывает исключительно омерзение. Мне тебя не жаль, мне просто мерзко и противно от осознания того, что подобные люди проживают на улицах нашей столицы. Да что тут столица! По всей нашей стране распространилась зараза! Содом и Гоморра! Я не верю этой ереси, но сравнение хорошее. Не зря я читал эти гнусные книги. Бога нет. Иначе, допустил бы подобное всесильный Отец наш?       Мы чинно направляемся вперёд. Никто не проронит ни единого слова. Коварный план в моей голове, а в твоей, вероятно, пустота. От тебя так несёт тошнотворным пойлом. Идти рядом неприятно, не то что ложиться в одну постель.       Нужно избавляться от всего этого, но как? Я знаю ответ. И он предельно прост. Лишь кровь очистит этот больной город. Он погряз во лжи и лицемерии, да и во многих других людских страстях. А я — лекарство и спасение. Твоё спасение, дорогая моя.       Ах, сколько мыслей в моей голове. Они уже свили в ней свой большой улей, я слышу их гул, нарастающий всё быстрее и быстрее. А ведь на убийства нужно идти с максимально пустой головой и холодным рассудком. Убийцы обычно беспринципные и хладнокровные… В том-то и дело, что «обычно». Их всех подгоняют под такой большой стандартный шаблон, но всё это не имеет абсолютно никакого смысла. Сами же себя и запутывают эти глупые детективы, лучше бы поучились у хвалёного Шерлока Холмса.       — Только не кричи, — эти слова стелятся по земле, как злосчастный лондонский туман. Одна моя рука опускается на твоё плечо, а другая сжимает ручку ножа в кармане. Ты не успеваешь это осознать, ты ничего не успеваешь сделать, душа моя. Моему ножу пора вкусить человеческой крови. Пусть это будет кровь гнусной шлюхи из Уайтчепела, но он отведает её.       Я достаю нож. Самое время кричать, моя милая шлюха. Пора бить по рукам, стараться как-то высвободиться, пока не стало слишком поздно, но я крепко сдавливаю твоё плечо. Вцепился мёртвой хваткой. Так иногда говорят люди, да? И я тебя не отпущу. Это твой последний день. Твоя последняя ночь. Секунды складываются в минуты и утекают сквозь пальцы, как песок. В моих руках твоя жизнь, мне ничего не стоит перерезать тонкую ниточку, соединяющую тебя с этой грязной помойкой, именуемой миром. Боже храни Королеву и славную Британию!       Лезвие у твоей шеи. Вот сейчас ты, наконец, задергалась, ожила. Раньше не поверила, дурочка, что твой конец близок? А зря. Уже поздно предпринимать попытки высвободиться. Никуда ты не уйдёшь отсюда. Я тебя не отпущу. Нет-нет, я слишком близко к исполнению своего жестокого плана. Нельзя сейчас отменять всё то, что мне довелось спланировать в порыве безумной злости и ярости.       Ты вырываешься, начинаешь кричать. Крик пронзает тишину, словно острие шпаги. Нам не нужны лишние уши и лишние глаза, а ты орёшь, как свинья, которую режут, но я ведь даже не коснулся твоей кожи острием моего ножа. Мне не стоит тянуть. Моя рука не дрогнет. Лезвие блестит в бледно жёлтом дрожащем свете фонаря. Это конец твоей бесполезной жизни, которая не стоит даже пенни. Мои рассуждения мешают мне же самому. Удар локтём приходится в солнечное сплетение. Он слишком слабый, им не вывести человека из строя, но я задыхаюсь. Воздух из меня ты выбить смогла, руку я разжал. Извернулась, гадина. Беги, шлюха, пока ты можешь это делать. Беги.       Подхватив подол своего грязного платья, ты пятишься от меня. Ну же, давай, убегай. Зови к себе на помощь полицейских, которые вместо патрулирования улиц прозябают в барах. У тебя есть все шансы. Или уже нет. Я втягиваю носом воздух. Боль тупая, неприятная, но меня это мало волнует. Может, будет красивый кровоподтёк.       Беги, дура, беги. А потом подай донос. Только вот что ты скажешь, если даже не смогла разглядеть моего лица? Бедная шлюшка Полли Николз. На неё напали тёмной ночью. А нечего шарахаться по переулкам в полной темноте. Сама же знаешь, что Уайтчепел опасен особенно для таких как ты.       Я всё ближе к тебе. Мне даже не нужно бежать, а вот тебе стоило бы сделать это раньше. Ты спотыкаешься, наступаешь на подол собственного платья. Проклинаешь ли ты его в своей голове? Не знаю. Да и мне абсолютно плевать. Шаг, ещё шаг. Твой крик ударяет по барабанным перепонкам. «Помогите! Кто-нибудь! Помогите бедной шлюхе, которая напилась в дрызг!» Самой-то не противно? Я ударяю тебя кулаком по лицу. Заткнись, дура. Лучше молчи. Не порть ночь мне и не трать напрасно свои силы.       Твоя жизнь в моей власти. Никуда от этого не денешься. Я усмехаюсь, когда ты валишься на землю, сраженная одним ударом кулака по лицу. Изваляйся в дорожной грязи, тебе не страшно это. Грязнее твоего нутра уже больше ничего не будет. Внешняя же оболочка не важна.       Даже сейчас ты умудряешься ползти от меня. Будто это поможет, моя милая шлюха. Но нет… Всё абсолютно бесполезно. Ты никуда не денешься от меня. Оставь свои жалкие попытки хоть как-то сопротивляться. Ты не можешь больше держаться, падаешь на землю. Вот и наступил твой конец. Даже не думай, что у тебя ещё есть шанс. Его нет. Не надо молить о пощаде. Я очень близко. Моя рука оказывается на твоей шее. Придушу тебя, заткну навсегда. Ты забудешься этим вечным сном.       Ну же, где же твой последний вдох? Ты не оттолкнёшь меня от себя. Я перекрываю тебе кислород. Вижу, как у тебя выпучились глаза, как вывалился язык. Что ты чувствуешь сейчас, задыхаясь? Надеюсь страх, а не просто ужасную боль. Я слышу твои хрипы. Ты покидаешь этот мир, оставляешь его навсегда. Куда дальше будет вести тебя дорога — это уже не моего ума дела. Своё я уже сделал.       Но мне всего этого мало.       Сдохни, милая. Умри же окончательно! Нож впивается в кожу на шее холодным поцелуем. Он вгрызается в плоть. Веду от уха до уха. Твоя жизнь ничего не стоит. Никто не забеспокоится. Люди даже вздохнут с облегчением. Мне жаль тебя, шваль. Провожу ножом дважды, чтобы уж наверняка быть уверенным в твоей смерти.       Из раны сочится кровь на грязную мостовую, стекается в лужу под твоей шеей. Вот так вот окончила свою жалкую жизнь ты, моя милая шлюха.       Больше ты никогда не сможешь торговать своим телом, тебе просто не суждено. Оно больше никому и никогда не пригодится, особенно тебе самой, милая моя шлюха. Мои губы расплываются в улыбке. Я смотрю на твоё бездыханное тело. Ты медленно остываешь в тенях Уайтчепела. Но ты такая красивая с этой нитью кровавых бус на шее, ты такая прекрасная, моя маленькая потаскушка. Лежишь здесь на земле вся открытая и предоставленная только мне.       Я достаю платок из кармана и вытираю кровь с твоей шеи. Мёртвой ты мне нравишься гораздо больше. Ты избавлена от всех своих пороков, чиста и свободна. Никакого алкоголя, никаких проблем и попыток саморазрушения. Молчалива, холодна, но так доступна. Будь я ненормальным, то с особым бы удовольствием впился в твои посиневшие губы. Сделал бы всё то, что с тобой делали мужчины при жизни, на что ты шла добровольно и легко. Вот только у меня другие планы.       Мне нельзя раскидываться временем, у меня его очень мало. Но мне нужно успеть оставить послание для людей. Для всех тех, кто примется расследовать дело о смерти чёртовой проститутки в Уайтчепеле, в этом бедном и гнилом райончике. Пусть все они увидят. Пусть они содрогнутся от ужаса, и по их телам пробегут мурашки.       Я укладываю тебя поудобнее и задираю подол твоего платья. Оно тебе больше никогда не пригодится, но я не буду варварски сдирать его, рвать, как это любят делать некоторые насильники. Я ведь таковым не являюсь. В одном моём мизинце порядочности больше, чем во всех тех людях, что проживают здесь. Вытираю лезвие ножа все тем же платком. Хочу быть аккуратным для тебя. Ты уже больше не почувствуешь, но я буду максимально нежен с тобой, с любовью я оставлю следы на твоем теле. Я извлеку все органы из твоего тела и заберу их с собой.       Будут трофеями покоиться в банках на полке у меня в комнате. Я буду любоваться ими и вспоминать, как же прекрасно было разделывать твоё нежное бездыханное тело. Мне доставляет особое удовольствие наносить тебе увечия. Я даже специально делаю несколько лишних разрезов, лишь бы насладиться тем, как острое лезвие моего ножа легко вспарывает кожу, режет плоть и выпускает кровь, что ещё не успела полностью застыть в твоих венах. Я обмакиваю два пальца и пробую кровь на вкус. Она солёная с медным привкусом. Нет, я не безумен, мне просто хочется быть ближе к тебе, наслаждаться тобой. Мёртвые люди — прекрасные люди.       С упоением протыкаю твоё тело, чтобы сделать разрез внизу живота и, наконец, добраться до заветных органов, до своих маленьких наград за проделанную работу. Каждому своё. Офицерам ордена на грудь, а мне части чужого тела.       Где-то недалеко раздаются голоса. Тени замысловато шевелятся, а фонарь мигает, готовый в любой момент погаснуть. Голоса всё ближе и ближе. Проклятье! Мне нужно убираться, если я не хочу, чтобы меня увидели. А скрытность в моей работе — самое главное. У меня же столько планов впереди! Столько жертв! По улицам Уайтчепела потекут реки из чужой крови!       Я вынужден резко рвануть нож. Рана на твоем теле теперь выглядит неаккуратно, но мне некогда исправлять последствия и как-то переделывать содеянное. Я больше не могу тут оставаться. Не мог оставить на месте преступления свои следы, а уж тем более вещи, которые могли бы вывести на меня. Оружие преступления нужно уносить с собой, а потом уничтожать, если ты не можешь избавиться от следов крови на нем.       Впереди слышен стук колёс по мостовой. И какому придурку понадобилось тащиться в экипаже ночью по загнивающему Уайтчепелу? Неужели нельзя дать мне спокойно спасти город, не раскрывая собственную личность? Я прячу нож в карман, предварительно обернув лезвие уже далеко не белым платком. Нужно скрыться с места преступления как можно скорее, но нельзя привлекать к себе лишнее внимание.       Я выпрямляюсь, поправляю цилиндр на собственной голове и торопливо перехожу на другую сторону дороги, ещё дальше от фонарей и освещённых участков. Прохожу немного и сворачиваю в узкий переулок, как будто меня здесь не было. Я растворяюсь в этом сизом лондонском тумане. В этих тенях. Тенях Уайтчепела.