Стартрек. Зарисовки

На вопрос, как они вообще умудряются летать после таких масштабных повреждений, команда Энтерпрайз обычно предпочитала либо отмалчиваться, либо отшучиваться, что у них завелся гениальный инженер. И в этом была какая-то доля правды. Джим до сих пор помнил, как смеялся над отчетом из инженерного, в котором черным по белому было написано что-то вроде «мы не знаем, что происходит, но, кажется, у нас завелся призрак». Когда в личной беседе — в медотсеке и при Боунсе, так, на всякий случай, мало ли что — с офицером, принесшим отчет, выяснилось, что этот призрак, помимо невнятной ругани из самых темных углов машинного отсека и распугивания энсинов злобным ворчанием, еще и чинит то, что было единогласно признано безнадежным, Кирк был готов лично замолвить за него словечко перед Звездным флотом. Появившиеся в меню репликаторов странные блюда тоже никому не мешали. Смущали разве что их труднопроизносимые названия, но виной этому скорее всего был какой-то сбой: не могут же быть в человеческом — или призрачном, ладно — языке такие сочетания звуков. Когда они все-таки решились выяснить, что там за разнообразие внесли в их жизнь, вышло новое распоряжение по кораблю: отныне запрещалось реплицировать любой из этих пунктов в рабочую смену. Добрая двадцатка сортов виски — это, конечно, приятно, но не тогда, когда продегустировавшие все двадцать разом пытаются работать. Зато Боунс наверняка был бы счастлив, если бы помимо скотча там был хотя бы один сорт бурбона. И только Ухура задумчиво бурчала себе под нос что-то про оттенки вкуса и запаха, по ночам распивая заказанное в своей каюте. Немного сложнее было с посторонними звуками, иногда раздававшимися в инженерном отделе. Когда что-то стучало металлом о металл, все было более или менее понятно — призрак что-то чинит. Когда жужжало — сканирует на предмет повреждений. Даже высокочастотные звуки, от которых у инженеров закладывало уши, наверняка имели какое-то практическое применение, поэтому их было легче терпеть. Но те жуткие завывания, которые было слышно в моменты наиболее тяжелых поломок, не имели никакого логичного объяснения. И только Ухура слышала, что помимо гудения волынки, скорее всего помогающего сосредоточиться и проигрываемого с какого-то самодельного устройства — такого чистого звука не давала ни одна из систем Энтерпрайз, но это определенно была запись — там есть еще и довольно мелодичное мурлыканье на шотландском английском.  — А может его задобрить чем-нибудь? Ну, прикормить и выманить. А потом может даже поговорить сможем. К идее капитана с энтузиазмом отнесся только непосредственный Чехов. Спок исключительно говоряще вскинул бровь, а Боунс в открытую покрутил пальцем у виска. Остальным сделать то же самое не позволяла видимость субординации, процветавшая на Энтерпрайз. Спустя неделю стало ясно: плевать хотел призрак на ритуальные жертвоприношения двоих экспериментаторов. Его не прельщали ни оладушки по рецепту бабушки Чехова, ни мятный джулеп, конфискованный у Боунса во имя благой цели. Даже гайки, скорее в качестве шутки щедро политые машинным маслом и рассыпанные по полу машинного отсека, не заставили его переполниться счастьем и показаться. Пересчитывать их призрак, к сожалению, тоже не торопился. И только Ухура знала, что если ровно в полночь принести на порог машинного сломанный накануне коммуникатор и поставить рядом чашку со свежесваренным — ни в коем случае не реплицированным — кофе со сливками, то на следующее утро работающий прибор, аккуратно перевязанный бантиком из ценных, разноцветных огрызков проводов, обнаружится у двери ее каюты.