В 3.10 на Юму. Или нет

*** "Он никогда не будет таким, как ты". Бен думает об этих словах, да. Перекати-поле принес их совсем из другой жизни. Жизни, где люди иначе расставляют приоритеты. Где боятся не только за свою жизнь. Где боятся за жизнь вообще. Там, в той жизни, есть дети. И людей из той жизни заботит, кем они вырастут. "Их вообще слишком много всего заботит", с досадой думает Бен, и перекидывает спичку из одного угла рта в другой. Но вполне успевает ощутить укол зависти. И ревности. Завидует Бен, когда думает. Ревнует - когда смотрит. Как Эванс стреножит лошадь, как привязывает к ее морде мешок с кормом, как делает все прочие ден-эвансовские вещи. Эванс принадлежит той жизни, из которой иногда приносит перекати-поле. Вот к той жизни Уэйд его и ревнует. Ден Эванс ровен, как линия горизонта, и монолитен как памятник адмиралу Нельсону. Принципиальность и убежденность Эванса ввергают Бена в уныние, но каждый раз, прежде чем впасть в уныние, Бен Уэйд восхищенно вздыхает. *** "Брать то, что нравится - в природе человека". И Ден думает об этих словах, да. Он не шибко силен в размышлениях о смысле жизни и судьбе, уже очень давно вопросы мироздания не посещали его голову - слишком быстро и напористо вертелась вокруг жизнь. Последние годы Эванс не принимал ее, а только отбивался, чтобы не снесло в овраг. Поэтому когда он думает о словах Бена, ему вдруг кажется, что повеяло истиной. Но Ден лишь встряхивает головой, отгоняя слепня и эту глупость. Такие вещи как "правда", "справедливость" никогда не сдвинутся со своих постаментов в душе Дена Эванса. Он знает это. Но почему же всё чаще от этого делается так..скучно? И почему оказывается, что "честь" у Бена Уэйда тоже крепко стоит на своем постаменте? Это слегка вышибает Дена из колеи. Он не ждал, что Уэйд будет последним отморозком, который плюется через щель в зубах и костерит матерь божью - для этого Уэйд был слишком умным. Но Ден видит, как на Уэйда смотрит его собственный сын. Его сообразительный мальчишка, который отличает зерна от плевел. И каким бы романтизированным в его глазах не был Уэйд, Ден соглашается - вынужден согласиться - Бен Уэйд ему по-настоящему симпатичен. **** - Послушай, Ден. Бен лежит на слишком мягкой кровати в номере гостиницы, расслабленно забросив руки за голову. В комнате давно висит молчание - Эванс неподвижно сидит в кресле, только пальцы иной раз проскальзывают по прикладу. Как будто проверяет реальность, пока задумчивость утаскивает его далеко отсюда. Тикают часы. На голос Бена он молча поворачивает голову. И когда Бен видит его глаза, он понимает, что зря собирается сказать то, что собирается. Глаза Эванса серьёзные и уставшие. В глазах Эванса виден гнёт жёсткого характера. И глазами Эванс говорит ему: "Нет, Бен. Я не отпущу тебя даже за тысячу долларов". Бен чувствует бесконечную тоску, душное возбуждение и свербящую у сердца панику. Он садится повыше, опираясь спиной о скрипучее изголовье. Ему срочно надо что-то предпринять. Потому что сейчас он слишком сильно понимает, что они оба обречены. И никуда не деть этот страх, обыкновенный страх смерти. Ден смотрит, как Бен встаёт и идёт к комоду у двери. Дуло ковбойского карабина Дена смотрит на Бена так же вопросительно, как и он сам. Но Бен всего лишь хочет найти что-нибудь горючее. И он находит - бутылку зелёного стекла. *** Конечно, Эванс не будет пить. Уэйд усмехается, усаживаясь обратно на кровать со стаканом в руке. Конечно, не будет. Ден Эванс знает, что умрёт, но сначала он сделает, что должен. И джин ему в этом не помощник. Убедившись, что Уэйд не выкинет чего не следует, Ден снова переводит взгляд на часы. Четверть третьего. "Представь напоследок свою сладкую жёнушку", с непонятной злостью вдруг думает Уэйд. И в следующий момент его губы кривятся от непомерной жалости. Ему жаль Дена Эванса. Жаль так, что першит в горле. Бен тихо ставит стакан на пол, поднимается и подходит к Дену. Перехватить карабин за дуло он успевает раньше, чем Ден направит его в нужную сторону. Он же Уэйд, он чертовски быстрый. Удивлённые глаза Эванса оказываются на уровне лица Бена - он поднялся, крепко прижимая к себе карабин. Не попытался вырвать его у Бена из рук, нет. Они просто стоят, сверля друг друга глазами, и держатся за один карабин. Бен отпускает первым. Потом он медленно поднимает руки и кладёт их Эвансу на плечи. И Ден вдруг опускает карабин. Он опускает его как атлант - небеса, как символ своего дурацкого героического долга. Карабин повисает в руке и печально смотрит на истёртые доски пола. Помедлив пару мгновений, Бен обнимает Эванса. Крепко, вжимаясь кулаками в кожу его куртки. Утыкаясь лицом во влажную шею. Чувствуя запахи всего сразу - степной пыли, лошадиного пота, мускуса и полыни. Эванс пахнет прошлым, которое стыдно вспомнить. Так почему-то думает Бен. И чтобы не оставаться в плену своих странных аналогий, Бен, повернув голову, прижимается губами к твёрдой челюсти Эванса. *** Ден не шевелится, не двигает даже пальцем. Он только сосредоточенно дышит, как опытный пловец. Мотивы поступка Бена ясны ему очень смутно, да вот только разбираться Дену сейчас некогда. - Уэйд, сядь на кровать и пей свой джин. "Как много слов за раз", думает Бен. Голос у Дена сиплый, как будто ему вырезали гланды и говорить всё ещё больно. Бен берёт Дена за отвороты куртки - основательно берёт, долго устраивает пальцы, как будто ждёт, что Ден его остановит. Но Ден не останавливает. Потом они встречаются глазами. А потом Бен - не с первой попытки, приоткрывая рот и несколько раз подаваясь вперед, чай, не каждый день такое делаешь - целует Дена в сжатые губы. А ещё мгновение спустя ощущает сухие ладони Эванса на своих небритых щеках. Дальше идёт как-то со скрипом - они всё только стукаются зубами и прикусывают друг другу языки. "Какая странная пляска смерти", пугаясь такого пафоса, думает Бен. И принимается вытаскивать рубашку Эванса из штанов. "Элис я никогда не поцелую вот так", стыдливо думает Ден. И путается в пуговицах рубашки Бена ставшими вдруг непомерно огромными пальцами. *** Пахнущие чем-то кислым влажные простыни почти липнут к ладоням Дена - номер-люкс для новобрачных, наверно, давно стоит без дела. А может, это его собственные ладони взмокают так быстро? От тяжести тела Уэйда на нём и его кусачих поцелуев? Они молчат, только загнанное дыхание говорит сейчас яснее ясного. Половина третьего. Бен держится одной рукой за шею Дена, а вторую никак не может убрать со стоящей дыбом ширинки Эванса, всё гладит и мнёт, вжимается бёдрами и прикусывает Дена за колючий подбородок. Ден вскидывает голову, напарываясь на рот Уэйда и падает обратно, разводит колени и подставляется. Сердце Уэйда стучит как туго набитый золотом мешок, привязанный к седлу. Такому сердцу стучать тяжело и больно. Бен не сводит глаз с лица Эванса. Смотрит и целует. Смотрит и ведёт Дена наверх. Туда, откуда брякнутся они оба. Ден резко вдыхает, как будто увидел на потолке звёзды, и его руки на шее Бена начинают дрожать. А Бен чувствует, как в его живот резонируют мелкие судороги, расползающиеся по телу Эванса. Он смотрит в светлые, серьёзные глаза Дена - даже сейчас, черт тебя дери, даже сейчас - и в последний раз его топит в жалости. А потом - солёная влага на груди Дена и темнота. *** Они сидят на кровати, соприкасаясь коленями. И Бену противно от мысли, что если сейчас Ден отодвинет ногу, ему будет ещё противнее. Ден не отодвигает. На полу между ними лежит карабин. Ден наклоняется, поднимает его и кладёт на кровать рядом с собой. Потом поворачивается и смотрит на Бена, смотрит, как из окна уходящего поезда. Бен кладёт руку на приклад. Ден подаётся вперёд. Бен целует его - тепло, очень тепло. Так тепло, что и через много лет будет вспоминать - то со стыдом, то со злостью, как у Бена Уэйда защипало в глазах. Потом Бен поднимает карабин, встаёт и коротко и резко бьёт Дена Эванса прикладом в левую бровь. Он знает, что ударил в меру, но всё равно пугается, когда, даже не взмахнув руками, Ден падает на кровать. Но после трёх дней бессонницы, свалиться в обморок для него сейчас, пожалуй, почти благо. Бен укладывает Дена поудобнее, оглядывается в поисках его шляпы. Видит её на полу у кресла, но, поразмыслив, решает взять её с собой. Когда стрелки на часах указали на три, Ден Эванс очнулся. Левая бровь болела. На груди его лежала шляпа Бена Уэйда, а на покрывале рядом были рассыпаны купюры. Ден сел и пересчитал. Ровно две тысячи.