О сиреневой комнате и шиповнике

      Под конец зима в который раз развредничалась и напоследок решила заявить о себе. Раздраженно топнув изящной, хрупкой, как льдинка, ножкой в каблуке, она вздернула свой нос и унеслась метелью вслед за северным ветром. В первый день весны нас заносит морозной стихией и засыпает снежинками. По началу немного обидно, и Майя жмурится, трет красный нос. Как же это несправедливо!       Мальчик с флейтой лишь улыбается и, покачивая ногой, смотрит в пол. Будто бы так все и должно быть. Хитрые лучики около его карих глаз напоминают о том какая же она глупышка, и девочка возмущается пуще прежнего. Злится, дуется так, что цветы под ее босыми ногами вмиг разрастаются, угрожая оплести такие же босые ноги обидчика. Нахальный мальчуган легко перепрыгивает с места на место, уворачиваясь от колючих стебельков шиповника, и смеется, так непринужденно и искренне, что комната заполняется невероятным теплом. По ребрам скачут солнечные зайчики, так трепетно и нежно, что в груди распирает от непонятного чувства спокойствия и уюта, аж дурно становится. Хочется в тот же миг сорваться в пляс, кружась в такт мелодии, что так ненавязчиво занимает мысли, и никогда больше не раскрывать глаз. Ну, лишь изредка, чтобы взглянуть на кучерявого мальчишку и просто искренне засмеяться.       Вы знакомы только несколько дней, а кажется, целую вечность провели в комнате с нежно сиреневыми стенами. Теперь нельзя было представить жизни без запаха шиповника, что трепетно заплетался вокруг ног, и звуков флейты, таких веселых и игривых. – Все равно же знаешь, не получится! –мальчишка продолжает смеяться и Майя прекрасно знает, борется с гордостью, но знает, что он прав. Цветы больше не расползаются по полу, и ноги мальчика остаются целы и невредимы. Он по турецки усаживается на пол и деловито подпирает голову об ладони, продолжив смотреть на вредную девчонку.       Зима, видимо, была жутко оскорблена и теперь отыгрывается на погоде как только может. Ветер свистит и несет за собой стаю белых хлопьев, а мороз вырисовывает на окнах замысловатые узоры. Майя лишь фыркает и прикасается тонкими пальчиками к стеклу. Цветы разрастаются по хрупкой поверхности, создавая душистую занавесь: где-то лиловую, где-то розовую, а в некоторых местах даже голубоватую. Теперь улицы невидно совершенно. Флейтист хмыкает и закатывает глаза: «Какая же она привереда!»       Они оба дожидаются прихода весны. Той самой, что разольется тоненькими ручьями, запахнет влажным черноземом и цветами. Она всегда приходит, когда ребята спят, тихо открывая двери и беззвучно проскальзывая внутрь со свежим воздухом: нежно гладит по голове, тормошит и так растрепанные кудри и комната с сиреневыми стенами пустеет, оставляя лишь шлейф абрикосового цвета. Флейтист приносит дуновения свежего ветра, приманивая его музыкой, и Майя ступает по земле покрывая ее ковром зелени. С каждым днем они становятся все прозрачнее, эфирнее и в последний вечер мая бесследно растворяются, будто и не было никаких ребят. И сиреневая комната будет весь год пуста, дожидаясь новых гостей.       Но это будет потом, а в настоящем каждый день начинается с заливного смеха и заканчивается танцами под озорную мелодию, и им обоим определенно кажется, что так было всегда, ведь иначе быть уже не может.