Были

      У Джека была неплохая жизнь. Почему была? Потому что как только в его жизни появляется Марк — все летит к ебеням.       У Марка удивительная склонность к игре на музыкальных инструментах и его, Джека, нервах; неоспоримые аргументы на все, что бы он не задумал, и пара косяков во внутреннем кармане его любимой джинсовой куртки; упрямо вскинутый средний палец в лицо всем уебкам, которые его не понимают, и кособокая ухмылка одними губами только для Джека.       Джек думает, что не сделал, в общем-то, ничего плохого, чтобы заслужить Марка себе в наказание; Джеку интересно, чем он заслужил Марка себе в награду.       Марк чаще всего язвит и насмехается, но иногда прислоняется виском к его плечу и замолкает, прикрыв глаза (Джек в такие моменты боится дышать). Марк может болтать о чем угодно, но всегда затыкается, когда Джек включает свою Нирвану (он поджигает самокрутку и отдается музыке, позволяя пальцам Джека вплестись в его волосы — оттянуть, поскрести шершавыми подушечками кожу головы, почти с нежностью пригладить). Легкие Марка всегда наполовину заполнены воздухом/наполовину забиты той дрянью, которую они курят.       Воздух Марка — марихуана (воздухом Джека, наверное, уже давно стал Марк).       Марк часто накуривается; Джек тоже, но его ведет больше от близости Марка, чем от горько-сладкого запаха травки. Джек, наверное, с ума сошел, если думает, что с Марком ему что-то светит, но Марк, кажется, с ума сошел еще до него, потому что целует его так, словно это последнее, что ему осталось. Возможно, так и есть. Целоваться с Марком кажется так же правильно, как ходить в церковь по воскресеньям (ни того, ни другого Джек прежде не делал).       Джек причащается губами Марка и исповедуется ему в шею, когда он засыпает. С этого момента все у них идет по пизде.       Марк никогда не думает о последствиях; Джек заставляет себя не думать вообще. Марк совершенно не умеет драться, но всегда лезет в драку. Ему удивительно идут синяки;       Джеку, оказывается, идут платья.       Марка в его жизни больше нет. Жизни у него, пожалуй, больше нет тоже.