Восхищение

Океанские волны жадно шумели за его спиной, воспевая словно Венеру, когда он ступил на берег — идеальный, мокрый и обласканный закатным солнцем. С длинных светлых прядей вода капала на широкие плечи, бежала по шее и груди ручейками, и отчаянно жалелось, что он сам не может стать этой каплей, провести, оставить след и затеряться среди проработанных, рельефных мышц. Песок мягко шуршал под его шагами, кружимый легким ветерком, старался достать как можно выше, жадно льнул, не желая отпускать, и песком хотелось стать тоже. Крис встряхнул волосами, потянулся, прогибаясь в спине, довольно щурясь на солнце и вздергивая уголки губ в мягкой кошачьей усмешке, а затем в развороте его плеч почудилось напряжение, и он обернулся на жадный взгляд, настолько тот был осязаемым. Нахмурил брови, продолжая выжигать глазами на лице узоры цвета берлинской лазури — его цвета, выискивать опасность, но спокойная поза и отрытая улыбка расслабили его, заставив откинуть всякие опасения. Кинув еще один взгляд, Крис машинально облизнулся, и во рту явственно привиделся вкус соли. Хотелось смять его губы, прикусить, осязать языком арку — прихотливо изогнутую и чувственную, ворваться в жаркий рот и ловить языком прерывистые выдохи и редкие стоны. О, заставить Криса застонать, подать голос хотелось неимоверно. Хотелось узнать, как будет звучать этот низкий, глубокий и спокойный голос, когда мышцы дрожат от нетерпения, когда в мозгу пусто, и когда возбуждение скручивается в тугой узел, лишая рассудка, человечности и всяческих преград. Подождав немного, пока обсохнут шорты, Крис уселся прямо на песок, больше не обращая на него внимания, и тут же в груди вспыхнуло собственническое чувство и желание это бесценное внимание себе вернуть. Он поднялся на ноги, подождав, пока нервная дрожь уляжется в теле, и двинулся в его сторону, на ходу продумывая диалог. Не слов, ох не слов хотелось в данный момент, но… — Мы знакомы? Крис начал первый — с наскока, уверенно и требовательно, и старательно подавляемая дрожь вырвалась наружу, заставив яростно раздувать ноздри. Он отрицательно мотнул головой, пока голубые глаза оценивающе скользили по телу, останавливались, делая пометки, а затем вновь продолжали свое путешествие, что-то определяя для себя. Терпение покинуло его окончательно, когда Крис мягко откинулся на локти, подставляя торс последним за сегодня солнечным лучам. Наступал вечер, а за вечером приходила ночь, принося с собой вседозволенность. Он упал на колени и жадно, но мягко прикоснулся к животу — под пупком, там, где под загоревшей кожей перекатывались накаченные мышцы, заставив Криса судорожно вздохнуть, вздрогнуть, но… Но остаться на месте и завороженно наблюдать, как чужие губы мягко ласкают плоский живот, слизывают соль с чуть обветренной, но все равно нежной кожи — теплой, скрывающей за собой жизнь и жар. Губами он прошелся выше, к кубикам, к подреберной впадине, к груди и соскам, заставляя Криса откинуться еще сильнее, вытянуть задрожавшие руки вдоль тела и теряться в удивлении и удовольствии. Целовать нежно и заботливо так приятно — Крис сомкнул веки и силится выдохнуть что-то через приоткрытые губы, но десна буквально зудят от желания прихватить немного плоти, сжать ее зубами, что он и делает, наслаждаясь первым за этот вечер хриплым стоном. Сильная рука впутывается в волосы, тянет, поглаживает, и он кусает еще и еще, а затем зацеловывает пострадавшие места — жадно, благоговейно, сглатывая набежавшую слюну и упиваясь вкусом соли, солнца и ветра. На шее этот вкус особенно четок — он взрывает рецепторы и кружит голову, но даже так — мало. Хочется больше, сильнее, четче, и руки скользят по телу, гладят, сжимают, прихватывают. Руки скользят по стройным, сильным бедрам — под шортами, на внутренней стороне, и в горле зарождается довольное рокотание, когда Крис податливо раскрывается, обнимает в ответ и дает доступ. Вот так, шире, чтобы было удобнее, чтобы можно было свободно гладить паховую складку — нежную, чувствительную, вести пальцами по мышце или связке — не важно. Важно лишь вслушиваться в учащенное дыхание и наблюдать, как от последних солнечных лучей загорелая кожа светится расплавленным золотом. Крис позволяет это все — и в мозгу наступает звенящая тишина от такой доверчивости. Его хочется заласкать и заставить поверить в рай на земле, хочется искусать и сжать посильнее, заявляя свое право на владение. Он отстраняется, с удовольствием наблюдая за порозовевшими скулами и сбитым дыханием. Вжимается сильнее, трется, ощущая ответное возбуждение — и так тепло становится в груди, за ребрами, там, где нет права на любовь. Только на бесконечное восхищение. Зрачки расширены, но даже за ними видно лазурь — потемневшую, полную желания, и они стонут в унисон, когда соприкасаются членами, трутся друг об друга, переплетясь ногами. Руки не знают, где остановиться — то ли на прессе — рельефном и созданном для влажных касаний языком, то ли на тонкой талии, которую хочется обхватывать ладонями, то ли на длинных, стройных ногах, которые гладить бы и гладить, ощущая пальцами сильные мышцы, закидывать себе на плечи и целовать под коленкой. Крис откидывает голову сильнее, елозит макушкой по песку, когда он останавливается у паха, массируя вставший член сквозь ткань шорт. Смотрит потерянным, подернутым поволокой и жадным ожиданием взглядом, а затем кивает и приподнимает бедра, позволяя стянуть с себя лишнюю сейчас одежду. Налитый кровью, твердый член покачивается, избавляясь от давления все еще влажной тряпки, оттеняется так выгодно на фоне загоревшей кожи, и независимо от мозга рот сам обхватывает это великолепие, позволяет скользнут в самую глотку, проследить языком выпирающую вену и приласкать головку, наслаждаясь судорожными, стонущими вздохами. Растягивать его — неземное удовольствие. Сильные мышцы мягко поддаются напору, раскрываясь, принимая в себя пальцы, и Крис жадно вскидывается, выискивая наилучшее положение, ожидая максимальной отдачи и наслаждения. Невыносимо перестать касаться его везде, где хочется, но сейчас лучше сосредоточиться и на горячем, гладком нутре, и на увеличившейся простате, чтобы раз за разом ловить с губ задушенные, неясные стоны, хрипы и поскуливания. Входить в это сильное, пышущее здоровьем тело — запредельное удовольствие. Как и наблюдать, как Крис дрожит вслед за этими движениями, сжимается, хмурится, старясь скрыть боль в изломе бровей. И возвращать ему утраченное возбуждение тоже — удовольствие, как и мягко ласкать губами соски или прослеживать языком жилку на горле. Обветренная, соленая кожа — все еще лучшее лакомство на этой планете, отрываться не хочется, как ни старайся, и двигаться немного неудобно, пока припадаешь к шее и целуешь мягко под линией челюсти. Но стоны… О, стоны Криса этого достойны. Он перестает сдерживать себя, он обхватывает ногами талию и выгибается навстречу, он гладит ладонями спину — открытый, доверчивый и покорный. Сильный, но и сломленный одновременно, отдающийся с таким воодушевлением, что становится трудно дышать. Хочется брать и брать его силой раз за разом, вслушиваться в тихие проклятья и в то, как солнце играет на его коже забытую аборигенскую мелодию, полную первобытного ритма и жажды.