***
Арсений медленно бредет в сторону парка. Серега укатил на очередную встречу по поводу обмена, так что сегодня он добирается домой на своих двоих. Никаких безумных вечерних, плавно перетекающих в ночные, трансляций из машины, где они будут отвечать на тонну дебильных и не очень вопросов, горланить песни, проводить совместные эфиры с разными, порой стремными личностями, и расслабляться после тяжелого дня, хохоча на пару. Ладно бы всего один день страдать в одиночестве, он бы вытерпел, и так сколько времени терпит, сцепив зубы. Нет, еще целых три дня как минимум лезть на стенку от боли и волком выть от того, что он скоро потеряет его навсегда. Пора взглянуть правде в глаза. Он никогда не был твоим, Попов, чтобы его потерять. Не был и уже не станет. А где-то там, в мечтах, в прекрасных сновидениях, в параллельной реальности или же утопичной действительности, Арсений и Антон были вместе. Первый не страдал от «неправильности» и не взаимности своих чувств, и счастливо проводил со вторым каждую свободную секунду чуда под названием жизнь. Готовил завтраки по утрам, баловал вкусняшками без повода, украдкой целовал в губы в неприметных уголках Главкино, снимал тонны селфи, фото и видео, словно бы доказывая каждый раз самому себе, что Антон выбрал его, и это навсегда, в общем, пьянел и одурманивался головокружительным любовным зельем, что столько лет текло по его венам. Сигнал проезжающей мимо машины возвращает мужчину в черно-белую сумрачную реальность, и он с тоской вспоминает, что на этот раз данное Антону обещание буквально связало ему руки и рот заодно, а значит, никаких изливаний души лучшему другу под аккомпанемент чего-нибудь крепкоградусного и увеселительного, а на деле лишь приглушающего боль. «Печень целее будет», — думает мужчина, со свойственным ему оптимизмом пытаясь найти крупицу позитива в затягивающейся вокруг шеи петле безысходности, одной рукой набирая номер первого попавшегося такси.***
Следующий день на первый взгляд ничем не отличается от предыдущего. 12 часов почти непрерывных съёмок, смеющиеся и рукоплескающие зрители, сменяющие друг друга звездные гости и декорации для шокеров, шум, гам, заводная драйвовая музыка и прочие бессменные атрибуты шоу. Но, если приглядеться чуть внимательнее, недоверчивым прищуром окинуть актерский состав проекта, то волей-неволей лицо исказится хмурой гримасой. Что собственно не укрылось от внимания ни верного друга Сергея, ни не менее верного и внимательного Позова. Что-то было определенно не так. Конечно, можно было все списать на эксцентричность актера, на то, что он отдается сцене без остатка и порой ведет себя и правда безбашенно, но здесь было замешано нечто иное. Обычный зритель, пожалуй, и правда не обратил бы внимание на то, как Арсения колбасило не на шутку, штормило, метало между двумя полюсами. Вот он всю душу вкладывает в каждое слово, движение, жест, мимику, работает на износ, не жалея себя, но от каждого его действия за километр веет отчаянием, будто оно последнее, будто это прощальное выступление, будто скоро все исчезнет, растворится, лопнет как мыльный пузырь, исчезнув в пространстве. А в последующей сцене все так же блистательно, великолепно, шикарно, только вот в глазах застыла беспросветная тоска и вселенская грусть. А одна пара прозорливых зеленых омутов неотрывно за ним наблюдает, ловит малейшее изменение, колебание, поглощает все без остатка, мысленно составляет какие-то умозаключения, ни на секунду не отводя взгляд. «Надо будет поговорить с ним во время перерыва», — ставит в уме галочку Позов и вновь обращает внимание на сцену. Сережа, недолго думая, так и делает, в лоб спрашивая, что на Арса нашло сегодня, и получает от ворот поворот в лице краткого, не терпящего дальнейших расспросов «всё в порядке, просто устал». И отстает, временно, естественно, зная, что друг сам расскажет, когда будет готов. Диму также постигает неудача: Шаст, нервно засмеявшись в ответ на заданные другом вопросы, с напускным равнодушием отмахивается от него, как от назойливой мухи, и уходит восвояси. В такой атмосфере и проходит весь день, а за ним и следующий. Все это напоминает адскую смесь из игр в молчанку, гляделки и партизанов, с той лишь разницей, что никому из участников не весело. Однако все волей-неволей играют по правилам. На третий день Арсений напоминает безумного шляпника, сбежавшего в реальный мир из кэролловской «Алисы». Взаимодействие с Антоном превышает все допустимые пределы, разносит к чертям все стоп-краны и возведенные границы, фонтаном чувств окатывает всех смотрящих и находящихся на одной площадке с ним людей. Он смотрит, нет, пожирает взглядом парня на «А», касается, трогает, воздействует там, где надо и не надо, не отходит ни на шаг, как тень, только отнюдь не безмолвная. Нет, прорвавший плотину поток эмоций, искусно выраженный в словах, намеках, отсылках, двусмысленных фразах и оборотах, не в силах остановить даже бессменный модератор всего, что происходит на площадке. Нет, не шляпник он вовсе, а скорее волк, загнанный в угол. Беспокойно мечущийся в поисках выхода, шанса вырваться на волю, цепляющийся за ускользающую реальность, которой вот-вот не станет. Волк, которому остались считанные часы до заката, на котором его казнят. И он не тратит ни одной секунды драгоценного времени попусту, упиваясь отведенными ему минутами на максимум.***
Солнце уже давно отправилось на покой, скрывшись за горизонтом, и съемочный день плавно подошел к концу. За своими душевными метаниями Арсений и не заметил, как гримерку покинул спешащий на встречу-свидание-нужное подчеркнуть Матвиенко, а за ним и пожелавший всем хорошего вечера и отчего-то окинувший его беспокойным взглядом Позов. Рациональная сторона мужчины подсказывала ему поскорее ретироваться вслед за коллегами, чтобы не натворить глупостей, а вечно торжествующая эмоциональная жаждала выкинуть какой-нибудь фортель напоследок. Однако решать, к какой именно из них прислушаться, не пришлось, так как Антон сам попросил мужчину задержаться. «Сейчас начнет советоваться, как лучше сделать предложение», — с горечью подумал брюнет, весь подобрался и натянул на лицо максимально нейтральную маску. — Ты что-то хотел, Антон? — с напускным равнодушием поинтересовался мужчина. В подтверждение своим мыслям он заметил, что Шастун теребит кольца и браслеты, а значит нервничает. — Да, хотел предложение репетнуть, а то руки трясутся, не хочется облажаться. Побудешь моей невестой? — неловко пошутил шатен, пытаясь успокоиться. «Вот черт, этого еще не хватало! Знал бы ты, Шастун, что ты разбиваешь мне сердце всем этим», — хотелось прокричать актеру, но он лишь попытался оттянуть неизбежное. -А ты в ресторан не опоздаешь, жених? — как бы между прочим поинтересовался он. Но Антон лишь заверил, что времени у него с запасом, успеет все прорепетировать, а также отметил, что пока без кольца, так как заберет его по дороге на торжество. — «Хоть так», — обреченно принявший свою судьбу Попов приготовился, насколько это возможно, к последующей сцене, предварительно закрыв дверь на ключ. Антон, как и полагается, встал на одно колено и начал, немного запинаясь и сбиваясь, с чувством вещать о том, какой Ира прекрасный человек, как сильно он любит в ней каждую черточку, как он благодарен судьбе за их встречу и как сделает ее самым счастливым человеком на свете, стоит ей только согласиться. Правда, говорил он все эти высокопарности, обращаясь к Арсению, и почему-то ни разу в своей речи не назвал псевдоИрину по имени, но в своем состоянии Арсений подобных мелочей не замечал. Наконец поток чувственного признания подошел к концу и прозвучал тот самый вопрос, которого ждет каждая девушка. На что Арсений, видимо что-то для себя решив, ответил лаконичное да, и, не давая опомниться ни себе, ни Антону, с фразой: «А теперь невеста может поцеловать жениха» на мгновение прикоснулся к его губам. И тут же отстранился и отвернулся, ожидая увидеть в любимых глазах разочарование, гнев, даже ярость и приготовившись к удару. Он направился в сторону двери, даже не надеясь на то, что удастся избежать объяснений или разборок, понимая, что заслужил, поэтому послушно остановился, услышав лаконичное: «Стой!». Антон в два шага преодолел разделяющее их расстояние и развернул мужчину к себе лицом, заставив посмотреть на него. Взглянувший на него брюнет ожидал увидеть что угодно, только не безграничную радость и счастье, поэтому застыл в недоумении. — Арс, прости меня. — Попов поперхнулся вдыхаемым воздухом и уставился на Антона. -Прости меня, пожалуйста, за эти 3 дня, за то, что заставил тебя страдать и мучиться, за то, что устроил этот цирк с предложением, за то, что соврал, но только так я мог убедиться, что мне не мерещатся твои чувства, что я не пытаюсь выдавать желаемое за действительное. — Антон, я не понимаю, — перебил его мужчина, не веря услышанному. В голове царил хаос, каждое последующее слово лишь наводило там еще больший бардак и раздрай. Опустив одну из рук, покоившихся на плечах брюнета, в карман, его собеседник достал видимо то самое кольцо и протянул его Арсению. На внутреннем ободке виднелась гравировка «Я. Тебя. Очень. Сильно. Люблю». — Помнишь тот концерт? — Арс едва заметно кивнул. — Тогда я впервые признался тебе в любви, а ты решил, что это — лишь часть сценки. С тех пор я всячески пытался тебе намекнуть о своих чувствах, но у меня ничего не получалось. Я внимал каждому твоему слову, жесту, фразе, но боялся, что для тебя все это — лишь игра. Что происходит на сцене, там и остается, так ведь? Поэтому я решился на этот отчаянный и жестокий по отношению к тебе поступок. Я знаю, что не имел никакого права на это, я просто надеялся, что на этот раз ты как-то отреагируешь, сделаешь что-нибудь эдакое, докажешь мне, что мои чувства взаимны. — На этих словах Антон обхватил лицо Арсения ладонями и, глядя тому в глаза, признался: — Я люблю тебя. Прости за всё. В душе у Арсения бушевал ураган чувств, сметающий все на своем пути. Он все еще не мог поверить, что Антон не собирается жениться, а уж тем более, что он его любит. Миллион эмоций переполнял его и, зная, что словами он не выразит и сотую долю того, что испытывает, брюнет просто вовлек Шастуна в огненный вихрь и шквал страстей, именуемый поцелуем. Они целовались отчаянно, цеплялись друг за друга пальцами, соревновались за первенство, стремились выплеснуть все, что с годами накопилось на сердце. Лишь ощутив критическую нехватку воздуха, парни отстранились друг от друга, тяжело дыша. Антон, с немого позволения Арсения, надел ему на палец кольцо, предназначенное лишь для него, с предложением встречаться, на что последний, выдохнув тихое согласие прямо в припухшие губы шатена, вновь прильнул к ним.