не

Это глупо, но Драко теперь глядит на Гарри с нежностью. Он заставляет себя задуматься об этимологии слова, но застревает на корне. — Не-, — произносит вслух он; вспоминает темный ворох коротких волос, дурацкие круглые очки, ритмично стучащее сердце, — жность. Если произносить это слово достаточно быстро и тихо, легко можно перепутать с «ненавистью». От ненависти до нежности – пара букв, один шаг. — Не, — он думает о том, как провёл бы пальцами по ровному носу Гарри, едва коснулся губами смуглого виска, пошкрябал бы ногтем по отшелушивающейся и повреждённой от подростковых гормональных перебоев коже. И не решается. — Не…т. Нет, нет, нет. Он хватается за голову и сводит брови. Звенящая тишина мэнора, как мячик, отскакивает от стен, через уши влетает в его черепную коробку и стучит: бом, бом; а потом Драко пытается ее целиком проглотить. Всю тишину: с недосказанностями, пустыми приветствиями и прощаниями — всю ту тишину, которой они с Поттером поделились, хотя могли бы делить слова. Делить на два, три, четыре слога; бросаться словами, откусывать от них куски и сплёвывать их друг другу в рот. Драко ухмыляется. Какое-то филологическое порно. — Малфой, ты трус, — качает головой Блейз, когда они возвращаются в Хогвартс после мучительно муторного Рождества. — Я знаю, — кивает Драко, глядя себе под ноги. А куда ещё смотреть трусу? Когда-нибудь Дамблдор с портрета скажет ему, что признание своей вины — первый шаг к ее искуплению. Также, признание своей слабости — первый признак зрелости. Но признание своей трусости — всего лишь признание. Забини почему-то не удивляется, только хватает Драко за руку, а потом стискивает в объятиях. — И это не плохо, — шепчет он ободряюще, но выходит горько. Драко думает — «нежность». Слизеринцы не часто обнимаются так публично — обычно только если хотят потрахаться, и Драко однажды за собственным столом услышал, что объятия — это секс в одежде. Он быстро отпускает Блейза, мимолетно вытирая нос, в котором подозрительно опасно защипало. Слизеринцы не часто синтементальничают. Гарри однажды подходит к нему за обедом и улыбается. Шёпот злых языков раздаётся по всему Большому Залу, как шипение сотни змей. — Поговорим? Драко не отказывает, но смотрит все равно только в пол. Он не роняет ни слова всю дорогу до гостиной Гриффиндора, и Поттер ему вторит. Нужно было предлагать помолчать, не поговорить. В конце концов, когда никого поблизости не остаётся, Гарри глядит Драко в лицо. Его взгляд настойчивый, упертый, но все ещё запредельно нежный. — Скажи что-нибудь. — Не… Гарри замирает в предвкушении — в ожидании худшего. Приставка «не», частица «не», обе не предвещают ничего хорошего. Драко вздыхает и выдаёт одно единственное слово, в которое вкладывает столько смысла, что моментально ощущает эйфорию и легкость, теперь, когда оно больше не колотится о стенки черепа. — …жность. Это оказывается «не» в самом корне, и это в корне меняет дело. Они целуются, и в этот раз Драко не кричит, не отталкивает, не ставит точек. Только растворяется в ворохе мантий, подстраивается под чужие телодвижения, и вот оно, это слово, которое им теперь почти что в буквальном смысле пришлось поделить ртами. — Мне жаль, — бормочет Драко, прижимаясь носом к горячей шее. — М, не жаль, — Гарри улыбается. Драко тоже. Он думает, что стал совсем немного храбрее, и это не плохо.