But I will be yours, and Serault's

Когда правители отправляются на охоту, об этом знает даже последний крестьянин: шумные процессии с гиканьем несутся по дорогам, сопровождаемые звонким лаем гончих и смехом придворных, а лесничии с удвоенным рвением прочесывают лес, подыскивая зверя, разгоняя браконьеров, да и любых людей — никто не должен помешать правителю наслаждаться, загоняя упитанного кабана или оленя. Когда правители отправляются на охоту, их всегда ждет чистая постель и теплый камин в охотничьем домике, вино и приятная компания, чтобы обсудить размеры пойманной — или упущенной — добычи. В любом краю будет одно и то же: охота для высшего света — лишь развлечение. Везде, кроме Серо. Маркиза никогда не берет с собой свиту — только телохранитель и единственная гончая, наученная рвать добычу, а не лаем тревожить лесную чащу. Она не прогоняет людей, осмелившихся зайти в леса Серо, потому что охотится глубоко в чаще, где густые туманы и непролазные заросли укрывают зверей, схожих с чудовищами: кровь благородного оленя, текущая в ее жилах, не позволяла довольствоваться меньшим. У Маркизы нет охотничьего домика — она до последнего преследует зверя, возвращаясь в шато с добычей в руках либо, обескровленная, на руках телохранителя. Она охотится, чтобы доказать свое право вести Серо за собой. Право на ее любовь, и любовь каждого ее жителя. * * * Охотник прекрасно помнил вечер, когда согласился стать телохранителем Маркизы. В сумерках, когда последние лучи закатного солнца уже почти погасли, он стоял у кромки леса, пуская стрелу за стрелой в импровизированную мишень — камень, формой походивший на грузного лося. Наконечники глухо ударялись о выбоины, символизировавшие глаза. Отскочившие стрелы валялись неровной кучей чуть поодаль. Когда Охотник натянул тетиву в последний раз, кусты за его спиной затрещали — и он резко развернулся, целясь того, кто осмелился подойти так близко... но из-за кустов вышла Маркиза. От нее веяло яростью, азартом погони и усталым торжеством победителя. Взъерошенная и грязная, в потемневшем от крови доспехе, она гордо выпрямилась, держа в руке голову берсеркана, чья туша виднелась чуть поодаль ее ног, под кустом. И когда Маркиза бросила свою добычу к ногам Охотника, он был готов поклясться, что не видел женщины прекраснее. Она не сказала ни слова, когда он принял ее трофей и жестом позвал за собой в чащу. В тишине они подошли к темному озеру, с противоположного берега которого на них выжидающе смотрела статуя Андрасте-в-Маске. А когда Охотник швырнул трофей в пруд, Маркиза вместе с ним склонила голову в молчаливой молитве, и стояла так, пока Охотник первый не пошевелился. Только тогда, в сгустившейся тьме вечера, Маркиза обратилась к нему — тихо, но властно: — Ты будешь моим телохранителем. И Охотник, после продолжительного молчания, все же решил склонить голову. Впервые за долгое время он ответил, произнося единственное, что имело значение: — Оставив Вал Руайо, я поклялся никогда больше не быть чьей-то Тенью. Но я буду твоей... и Серо. Заметила ли Маркиза, как дрогнул его голос на последних словах, Охотник не знал. Догадывался, но не смел верить в свои догадки. С тех пор он всегда был подле Маркизы: на приемах стоял по левую руку, в шаге от ее плеча, хмуро наблюдая за просителями и внимательно слушая ее ответы; на прогулках держался в тенях, предоставляя окружающим верить, что Маркиза идет в одиночестве — или бояться неизвестности; ночами чутко дремал у ее дверей, опасаясь не столько того, что в коридорах шато появится чужой, сколько того, что Маркиза, проснувшись, обнаружит его. В конце концов, она не просила охранять ее сон. Но над Серо сгущались сумерки, и туман, ползущий из леса, день ото дня становился плотнее, и Охотник лучше других знал, что это означает. Время от времени они уходили на полуночную охоту: Охотник показывал Маркизе самые потаенные части леса, сумеречные берега ручьев и кольца высоких голубых камней, нетронутых смертными. Они выслеживали дриад и наблюдали танцы лесных духов, находили растения столь же редкие, сколь и прекрасные. Двумя тенями скользили вдоль звериных троп, читая следы. Охотник видел, как силуэт Маркизы растворяется среди деревьев; слышал, как, крадясь по подлеску, она почти перестает дышать. Она могла быть почти такой же незаметной, как и он сам. Охотник любовался едва различимым силуэтом, раз за разом убеждаясь, что женщина перед ним не имеет равных. И в такие моменты он, помимо воли, чувствовал азарт, словно он преследовал не зверя, но саму Маркизу... Но каждый раз ловил только зверя. Маркиза ускользала, оставаясь лишь тенью в зыбких снах. И причина была совсем не в скромности одного из них. Находясь всегда рядом, он не мог не чувствовать силу Маркизы. Не только силу ее тела. Ни пираты, ни шпионы, ни дикие обезумевшие долийцы не могли смутить ее, заставить хоть на секунду потерять контроль над собой — и происходящим. В ее спокойных глазах Охотник видел железную уверенность правителя, и что бы она ни делала, какой бы приказ ни отдала, невозможно было ни на секунду усомниться в том, что все это — во имя ее маркизата. Временами Охотнику казалось, что в груди Маркизы бьется не сердце одного человека, но сердце всей Серо. Сила народа и правителя — едина. Охотник восхищался этой силой... и человеком, способным ее вынести. У Маркизы было право на любовь Серо, и любовь каждого ее жителя. Она доказывала это раз за разом, упорно стараясь смыть с Серо позор. Но было ли у Охотника право на любовь Маркизы? Любовь большую, чем она дарила своему народу? Он не знал. Догадывался, но... не хотел верить своим догадкам. И продолжал охранять ее, любуясь и восхищаясь женщиной, к которой, не смотря на все слухи, не решился бы подойти даже он. * * * Ночи в Серо стали длиннее, и туман перестал рассеиваться поутру, когда в шато пришел новый, никем не узнанный проситель. Он стоял перед Маркизой, не снимая рогатого шлема, и обвиняюще указывал на дрожащего человека: — Он убил моего сына. — Я убил оленя! — голос человека срывался. — Оленя! Охотник чувствовал, как напряглась Маркиза на этих словах. Она не охотилась на оленей, — по причинам, которых Охотник не знал, — и не приветствовала охоты на них. — Вот именно, — глухо ответил проситель. — Нет преступления страшнее, чем убийство сына, — медленно ответила Маркиза, и Охотник почувствовал, как встали дыбом волосы на загривке от ее голоса: настолько он был мрачен. — Но это только олень! Маркиза ничего не ответила на отчаянный выкрик обвиняемого. Только кивнула страже, и в считанные мгновения его увели из залы. — Есть ли компенсация, достойная твоей утраты? — обратилась она к просителю. — Сегодня мне достаточно видеть, что хозяйка дорог и полей понимает мое горе, — рогатый шлем качнулся, когда тот слегка склонил голову. — Благодарю Вас. — "Дорог и полей", говоришь? — в вопросе Маркизы звенела сталь. — Не всей Серо, не ее лесов и рек? — Со всем уважением, — проситель выпрямился, и Охотнику показалось, будто он стал выше. — Хозяин Леса стоит перед Вами. И я надеюсь, Вы будете достаточно мудры, чтобы понимать это. Маркиза не ответила ничего, и проситель ушел, но никто не видел, куда он направился, выйдя из залы. Охотник, по приказу Маркизы, безуспешно искал свидетелей после. Он знал, что мог бы и не тратить время: над Серо сгустились сумерки, и странный проситель не был человеком. Днями позже к Маркизе зашла Аббатиса. Разглаживая чуть смявшийся рукав одеяний, она тепло улыбалась Маркизе: — Я предлагаю Вам проект дороги от Серо до плодородных долин. Полагаю, вы представляете, в каком выигрыше мы окажемся, проложив прямой путь? Достаточно просто продлить дорогу, ведущую к Аббатству Запретов, через леса... — Звучит достаточно интересно, если ущерб для леса будет минимален, — Маркиза хмурилась. — Разумеется. Однако... — улыбка сошла с лица Аббатисы. — Я посылала людей, проверить, как лучше пустить дорогу. Ни один из них не вернулся. Из тех, кого послали на поиски, вернулся лишь один — до смерти перепуганный. Он рассказывал про... Хозяина леса. Будто бы его отпустили передать послание: Хозяин леса недоволен тем, как мы нарушаем границы его владений, и... — Пошлите больше солдат. — Хорошо... Аббатиса ушла, чтобы вернуться тем же вечером. Солдатам удалось отвоевать лишь небольшой участок рядом с кромкой леса, и если так пойдет и дальше, дорога окажется дороже, чем выгода от ее наличия. Грудь Охотника сдавило от боли, когда он посмотрел на мрачную Маркизу. Он видел — что-то надломилось в ней. Бившееся в унисон с Серо сердце пропустило удар, и ритм сбился. Он понимал: Серо, ее Серо, оказалась разделена чем-то, что нельзя просто заставить исчезнуть, как бунтовщиков, нельзя выследить, как дикого зверя. Охотник не мог видеть Маркизу такой. Но он молчал. — Я отправлюсь на переговоры, — тяжело произнесла она. И, бросив быстрый взгляд на Охотника, добавила: — Одна. Он возмущенно нахмурился, но она подняла ладонь, будто ожидала от него неодобрительную речь, и Охотник вновь придал лицу бесстрастное выражение. Аббатиса ушла. Маркиза, больше ни сказав ни слова, отправилась собираться на переговоры. А Охотник с мрачной решимостью отправился следом, как и всегда, скрываясь в тенях. Но на этот раз — от Маркизы. * * * Окутанный туманом лес казался враждебным и холодным. Маркиза шла по нему, не таясь и не выслеживая тени, открыто, как и подобает гостю. Но Охотник, идущий рядом, незамеченный на расстоянии вытянутой руки, видел, как тяжела ее обычно легкая поступь — и каждый шаг отдавался в нем тоской. Именно сейчас он, умевший справиться с убийцами и дикими тварями, был только бессильной тенью. Неожиданно Охотник понял, что следовать за Маркизой становится все труднее: кусты появлялись там, где их не должно было быть, корни упрямо лезли под ноги, вместе с сухими, трещащими от малейшего прикосновения ветвями. И чем дальше они шли, тем сложнее ему было оставаться незамеченным. Наконец, Маркиза обернулась сама, заставив Охотника застыть: — Я знаю, что ты здесь, — она улыбнулась невыносимо-грустно, — но все еще не вижу тебя. Однако, чую, как почуяла бы подошедшего слишком близко зверя. Охотник стоял молча, не шевелясь и почти не дыша. — Я знаю, почему ты пришел, — его сердце пропустило удар, но на следующей фразе бессильно ухнуло вниз: — Ты лучший телохранитель, какого можно пожелать. Но сейчас ты должен быть где угодно, только не здесь. Молча сжав челюсть, Охотник продолжал стоять неподвижно. Он пойдет за ней. Когда над Серо сгущаются сумерки — приходят враги, неподвластные смертным, силы, с которыми невозможно договориться, не предложив что-то весомое взамен. Он знал это из разговоров и шуток, легенд и детских песенок жителей Серо. Должна была знать и Маркиза. Но она отпрыгнула в сторону — быстро и неслышно, — и чаща поглотила ее, укрыла раньше, чем Охотник успел сделать шаг. Сколько бы он ни бродил по лесу, до самого рассвета пробираясь сквозь чащу, ища путь вглубь, вновь найти ее след он так и не смог, и вернулся в шато мрачный, как никогда прежде. * * * Маркиза вернулась ближе к полудню. Она выглядела усталой и совершенно разбитой, заперлась в покоях и не показывалась несколько дней — только послала к Аббатисе с известиями, что сделка заключена и дорога может быть проложена через лес. Охотник все это время стоял у дверей покоев, смотря сквозь проходящих мимо слуг. Он догадывался, что Маркиза должна была что-то отдать — или пообещать — Хозяину леса, но что именно, он не знал. И не хотел знать. Его прекрасная Маркиза страдала, и это страдание рано или поздно отразится на всей Серо... как уже отразилась на Охотнике. В день, когда Маркиза все-таки вернулась к своим обязанностям, Охотник понял, что должен сделать. Он не сможет ничего исправить, просто стоя рядом, наблюдая за просителями, у которых пал скот или разбойники отобрали кошель. Он должен вернуться в чащу — и охотиться, как прежде охотился с Маркизой, до последнего, чтобы вернуться с трофеем или не вернуться вовсе. Здесь, в шато, она была частью Серо. Она была в безопасности, и Охотник мог оставить ее здесь до своего возвращения. Когда последний проситель ушел, Охотник, глубоко вздохнув, склонился к сидящей Маркизе, но не смог выразить всего, что должен был. Произнес лишь одну, действительно важную фразу: — Что бы ни случилось — я буду твоим... и Серо. Маркиза вскинула голову, и на мгновение он увидел искреннюю тревогу в ее глазах. Но своего решения менять не стал. Прежде, чем она ответила, он скользнул в вечерние тени — и растворился в них, отправляясь на свою самую грандиозную охоту. Не ради тренировки или развлечения, но чтобы доказать свое право на любовь, исправив все и для Маркизы, и для Серо. * * * — Верховная Жрица скоро прибудет! — Рыцарь взволнованно измерял шагами комнату. — В свете текущей ситуации, прошу, подумайте еще раз о том, чтобы найти нового телохранителя! Ох, Андрасте, это такое важное событие, а мы... Маркиза покачала головой, не отрывая взгляда от окна. Ей не нужен был телохранитель — по крайней мере, не такой, какого могли найти для нее советники. Самый подходящий, тот, кто действительно мог ее от чего-то защитить, был... — Еще и этот Хозяина леса, — Рыцарь продолжал ходить из угла в угол. — Не представляю, как Вы согласились допустить его на пир... и что он может устроить. Ох, Андрасте! Я надеюсь, Ваше упрямство окупится, и Ваш телохранитель все же изволит вернуться... Маркиза молча кивнула. Она прекрасно представляла, что именно случится на пиру: бесконечно вежливый Хозяин леса постарается поддержать беседу, а затем... затем вручит Верховной жрице подарок, после которого она ни за что не согласится простить Серо. Маркиза знала это, ибо недавно сама получила такой дар. "Возвращаю то, что принадлежит Вам", — передала дриада, вручая его. Именно потому, что Маркиза приняла дар, она знала — ее телохранитель, ее Охотник больше не вернется так, как надеялся Рыцарь. Она оставила его на границе леса, между двумя половинами Серо, у камня, схожего очертаниями с большим лосем. Оставила, с болью осознавая смысл его последних слов и горькую иронию, в них заключенных. Оставила, как символ. Символ того, что Серо вновь будет целой, не взирая на цену, которую Маркиза за это заплатит. Она сделала все ради Серо. Ради гордой, свободной Серо. Ради ее целостности и единства. Как и всегда было, и как всегда будет. Но отчего именно теперь ей было так больно думать об этом?..