Войнушка с татушками

0. Соулмейты переоценены. Они повсюду – в журналах, по телевизору, в фильмах. Сонгю своего еще не встретил и в ближайшее время не планирует. Ему плевать, если остаток своих дней он проведет в одиночестве. Ему все равно, если у всех его друзей появятся пары, а он останется один. Все, в чем нуждается, − это теплая постель, сытный завтрак по утрам и горячий ужин по вечерам. Давайте еда станет его соулмейтом, и спасибо вам на этом. Что бы ни случилось с твоей родственной душой, то же самое случится и с тобой. Куча людей живет в постоянном страхе из-за того, что их соулмейт может сдохнуть к чертовой матери в автомобильной катастрофе, потому что то же произойдет и с ними. Однажды Сонгю стал свидетелем того, как его одноклассник вспыхнул огнем прямо посреди лекции. Его родители похоронили его рядом с девушкой, которую стукнуло током, когда она пыталась починить телевизор. В тот день, когда одноклассник Сонгю сгорел заживо. Откуда его родители знали, что эти двое хотели быть похоронены рядом друг с другом? Откуда они знали, что они вообще бы понравились друг другу, если бы встретились при жизни? Все это было глупо. Они дураки. Когда их соулмейт травмируется (и они, в свою очередь, тоже получают эту травму), они говорят: «Все в порядке, мы должны пройти через это вместе». Тысячи сюжетных линий в фильмах и дорамах вертятся вокруг заблуждения, что родственным душам суждено пройти вместе через огонь и воду, и неважно, желают этого обе половинки или нет. Сонгю считает, что все это отравляет разум, однако его друзья думают, что он слишком остро реагирует. Если ты просто несильно порежешься и этот порез со временем заживет, тогда у твоей родственной души этот порез не отобразится. Это случается только тогда, когда твое тело получает долговременное физическое повреждение или изменение, вроде отсутствующей конечности или сильных шрамов. У друзей Сонгю очень осторожные соулмейты, которые никогда не попадали в опасные для жизни ситуации. У Сонгю же ногти уже лет как десять не вырастают дальше кончиков пальцев, видимо, потому что его так называемая родственная душа грызет их на нервной почве. У него пятнадцать шрамов, которых ему удалось насчитать, − и сильных, и тонких. Еще у него постоянно ноет поясница. Хотя он и не уверен, его это недуг или нет, все равно предпочитает винить в этом своего соулмейта, просто потому что может. Однажды Сонгю все же получил от всего этого удовлетворение, когда напился настолько, что поскользнулся и рассек голову. Кровь струилась по всему лицу, заливая его любимую рубашку, и больно было просто пиздец как. Уже лежа на больничной койке, пока ему накладывали швы, он подумал: это тебе месть. (естественно, на следующий день его тупица-соулмейт умудрился наступить на что-то, и у него (и, в свою очередь, у Сонгю) в ступне образовалась дырка.) i. Самая первая появляется, когда Сонгю в одиннадцать вечера чистит зубы. Острая боль пронзает левый локоть, рука дергается, и он роняет щетку в раковину. Кровь сочится из руки, и во рту у него все еще полно пены от зубной пасты. Он облокачивается всем телом о раковину, зажимает рану другой рукой и быстро поворачивает кран. Его громкие ругательства привлекают внимание Сонёля и Дону. − Что случилось? – спрашивает Дону, начиная паниковать при виде красной от крови воды и потеющего Сонгю. – Сонёль, принеси аптечку! − У нас нет аптечки, − кричит Сонёль. − Да принеси хоть что-нибудь, − орет в ответ Дону, помогая Сонгю усесться на туалет, и в итоге орет все это тому на ухо. − Например? − Подумай, блин, немного! − Эй… − Заткнитесь к чертовой матери! − рычит Сонгю. – На кухне есть прозрачная коробка, второй ящик слева от холодильника. Тащите сейчас же. Одному бы отправиться за коробкой со средствами для оказания первой помощи, а второму − проследить за тем, что Сонгю не вырубится и не поранится еще больше, но все равно с места подрываются оба. И даже так на то, чтобы вернуться с аптечкой, уходит пятнадцать минут. У них красные от напряжения рожи, и пот льется ручьем, пока они дерутся за право открыть коробку. Боль к этому времени немного отступает, так что Сонгю набирается храбрости и смотрит на рану. Крик Сонгю вынуждает Дону и Сонёля выронить коробку, и все содержимое находится на мокром полу ванной комнаты. − Я. Убью. Его. К. Чертовой. Матери, − от Сонгю исходит убийственная аура, он скрежещет зубами и сверлит свою руку взглядом. Он встает и бьет стену, обделанную плиткой, плитка исходит трещинами, и у него кровоточат костяшки. Дону трясет, когда он берет в свои руки руку Сонгю. Он бледнеет, сжимает губы и показывает руку Сонёлю, которому не хватает тактичности сдержать смех. Он заражает своим примером Дону, и обоим приходится облокотиться о стену, потому что с таким диким ржачем устоять на ногах не представляется возможным. − Ну-ка рот закрыли! – кричит Сонгю, краснея. Дону пытается, честно пытается перестать. Он вытирает слезы, хихикает и бессвязно бормочет: − Но это же тату… − он делает глубокий вздох, хихикает и выдыхает: − с членом. ii. Сонгю игнорирует первую татуировку, и вторая появляется неделей позже. Та же острая боль пронзает его в восемь утра во вторник. Больно так же, как и в первый раз, но он уже не настолько шокирован. Хотя и роняет полную ложку кукурузных хлопьев и молоко на пол. Вода из-под крана не особо помогает облегчить боль. Вторая татуировка находится на той же руке, что и первая, но на этот раз ближе к запястью, а не к локтю. Когда боль отступает, Сонгю с опаской выключает воду и исследует новое тату. Прости:( У Сонгю лишь дергается глаз. Нахер все, будто он и правда собирается принять извинение посредством еще одной тату. Он работает в офисе. У офисных работников не может быть татуировок, видных, по крайней мере, а уж про тату в форме члена и говорить нечего. Он начинает беситься при одной только мысли о той пошлой татуировке, которую он умело перевязал бинтами. Свое запястье он тоже перевязывает, а еще застегивает рукава рубашки. Сонгю оставляет тарелку с недоеденными хлопьями в раковине − Дону вымоет. И при выходе из дома едва не хлопает дверью, однако его совесть настоятельно просит его хорошо обращаться с Дону и Сонёлем, которые все еще спокойно себе спят; они же ни в чем не виноваты. Он пишет смс-ку Дону, у меня появилась вторая татуировка, объяснив таким образом немытую тарелку, и отключает телефон. iii. Третья появляется три недели спустя, как раз когда Сонгю почти уже и не помнит о существовании на его руке тату в виде члена. Вторник, час дня, Сонгю находится на работе, ссутулился над клавиатурой. Боль несет в себе скорее шок от неожиданности, чем действительно боль. Он хватается за колено и чувствует сочащуюся сквозь легкую ткань брюк кровь. Прикусив нижнюю губу, дабы не закричать от боли, он кладет голову на стол, дышит через нос и желает, чтобы боль скорее ушла. Ему кажется, что кто-то спрашивает, в порядке ли он, и он в ответ показывает большие пальцы рук. Никто бы в жизни не поверил, что человек, скорчившийся на столе, держащийся за колено и обливающийся потом может быть в порядке, однако офисные работники равнодушные настолько, насколько Сонгю себе и представляет, так что следующие десять минут его никто не беспокоит. Он поднимается на дрожащих ногах и хромает до туалета, пойдя при этом длинным путем, чтобы не столкнуться с коллегами. Очутившись в кабинке, он снимает штаны и вытирает кровь с колена скомканной в кучу туалетной бумагой. Прямо над коленом написано: ты в норме? Что это, мать его, за общение такое? Он серьезно использует их тела в качестве какаотока? Эти сообщения же нельзя удалить. По крайней мере, избавиться от них будет стоить пиздец как дорого. Сонгю надеется, что никогда не встретит этого парня. Он надеется, что чувак упадет в какую-нибудь канаву, сломает ногу и не сможет вставать с кровати как минимум месяца три. Сонгю изнурен, но сейчас действительно ненавидит своего соулмейта. Он не может представить себя связанным с кем-то, кто не уважает свое собственное тело, не говоря уже о чужом. Сонгю рычит, надевая штаны, застегивает ремень и дергается, когда мокрая ткань касается колена. Но раз уж соулмейт Сонгю такой кретин, каким образом это характеризует самого Сонгю? iv. Сонгю держится рукой за дверной косяк, и кто-то со всей дури захлопывает дверь. Отчетливо слышится хруст, пальцы немедленно наливаются фиолетовым, и кому-то приходится вызвать скорую. Он мертвецки пьян, едва стоит на ногах, кружится голова. По крайней мере, в его состоянии он не настолько чувствует боль, как это было бы, будь он трезв. Когда Сонгю просыпается, он на больничной койке, потолок перед глазами плывет. Затем наступает боль. Его безымянный палец и мизинец перевязаны разом, отделенные от других пальцев. Выглядит так, будто он делает вулканский салют*, и если бы он сейчас засмеялся и не почувствовал боли, то непременно удивился бы. Он закрывает глаза и снова проваливается в сон. В шесть вечера Сонгю приходит в себя из-за колющего ощущения на своем колене. Он сбрасывает с себя одеяло, шумно дыша от боли. Кровь сочится сквозь пижамные штаны на том же самом колене. Он зовет медсестру, и она резко вздыхает от вида крови. − Мой соулмейт только что сделал татуировку, − объясняет Сонгю сквозь зубы. Медсестра закатывает мешковатые штаны и помогает продезинфицировать татуировку. На колене по-прежнему написано ты в норме?, однако черная полоса, подчеркивающая три слова снизу, выглядит свежо: ты в норме? Медсестра посмеивается, занимаясь татуировкой: − А на локте твоем он тоже решил вот эту татуировку сделать? v. Сонёль знает кого-то, кто знает кого-то, кто знает кого-то, кто знает тату-мастера. Он говорит Сонгю, что тот может сделать ему скидку, если он хочет. У этого парня, которого знает Сонёль, даже лицензии нет, так что Сонгю просто одаривает его вялым взглядом и резво выметается за дверь. Сонёль держит его сзади и смущенно извиняется перед своим другом, когда Сонгю начинает сопротивляться, словно загнанный в лисью ловушку кролик. − Мне нужно убрать татуировку, а не сделать себе новую, − наконец сдается Сонгю, отпихивая от себя руки Сонёля. Не имеющий лицензии татуировщик – милый парнишка с большими глазами, длинными ресницами, слегка придурковатой прической и яркими губами. Он абсолютно во вкусе Сонёля, и когда до Сонгю неожиданно доходит, что этот парень является сонёлевым соулмейтом, снова пытается слинять. − Да ты буквально приносишь меня в жертву своему соулмейту, Сонёль, и это нифига не круто, − трясет головой Сонгю, скрещивая руки. – Это же жесть. У парнишки, Мёнсу, очаровательная улыбка, а еще у него ровные белоснежные зубы. Походит он куда больше на модель, чем на тату-мастера. Он говорит: − Для тебя могу изменить этот член, − Сонгю стонет, когда с губ Мёнсу срывается такое грубое слово, как член. Он слишком милый, чтобы произносить слова вроде член. − Не то чтобы я тебе не доверяю, − произносит Сонгю, − просто с этой татуировкой уже ничего не поделаешь. Мёнсу гримасничает, изучая глазами безвкусную татуировку. − Почему бы тебе не ответить этому парню, Сонгю? – влезает Сонёль, втискиваясь в то же место, на котором сидит Мёнсу. Они еще больше тонут в подушках. – Скажи ему остановиться. − А разве то, что я его игнорирую, не значит, что я хочу, чтобы он остановился? − Может, ему нужно четко об этом сказать. Сонгю хмурится. Он переводит взгляд от Сонёля к Мёнсу, а затем снова смотрит на Сонёля. Он тычет в Сонёля своим сломанным безымянным пальцем. После того происшествия с дверью мизинец Сонгю пришел в норму, а вот безымянный палец – нет. Он теперь навсегда скрючен под небольшим углом. Когда Сонгю пытается его выпрямить, становится больно. Смотрится еще пошлее, чем было до этого. − Ладно, − сдается Сонгю, вытягивая руку. – Знаешь уличные стоп-сигналы? – Мёнсу с энтузиазмом кивает. – Сделай такую сюда, − он протягивает правую руку и указывает на место посередине между запястьем и локтем. – Маленькую, размером примерно с крышку от банки. Сонгю, должно быть, сошел с ума, ну или же это просто у Мёнсу взгляд самого затравленного щеночка в мире. Они ведь даже не в нормальном тату-салоне. Они в квартире Мёнсу. Квартира у него чистая и довольно просторная, подушки разбросаны по полу. Единственная мебель в гостиной – раскладывающийся диван и телевизор с плоским экраном на стене напротив дивана. Здесь спокойно, мирно, и Сонгю даже становится все равно, что они не в тату-салоне…Ровно до тех пор, пока свет не начинает мигать, когда Мёнсу включает аппарат. Мёнсу уверено ему ухмыляется, но в качестве утешения ничего не говорит. Он держит аппарат наготове, игла прямо на переведенных на влажную кожу Сонгю линиях. − Знаешь, я тут подумал… − но игла уже впивается в кожу. vi. Шестая татуировка Сонгю – знак «движение разрешено», выкрашенный зеленым, который соединяется со знаком «движение запрещено» (бесцветным) через нижнюю линию восьмиугольника. Его локоть теперь похож на соревновательный матч. И воспринимается как объявление войны. Очевидно ясно, что соулмейт Сонгю не собирается перестать покрывать татуировками их тела. Он, конечно, мог подумать, что Сонгю просто прикалывается. Но ведь нельзя же быть настолько тупым, правда же? Сонгю снова задается вопросом, каким образом поведение его родственной души влияет на его собственное психическое состояние. Сонгю достает телефон и набирает номер Мёнсу. − Мёнсу, мне нужна татушка в виде самой пидорской клубники, которую только можно придумать. Буду через десять минут. vii. Сонгю в жизни не признается, что татуировка с надписью поцелуй, выполненная печатным шрифтом на завитке правого уха, пиздецки жжется. Еще он в жизни не признается, что это куда пидорастее, чем та розовая клубничка, смотрящая влюбленным слюнявым взглядом, которую нанес ему Мёнсу на левое плечо. Но что важнее всего – он в жизни не признается, что слегка впечатлен. − Да я прибью тебя, − закипает Сонгю, набирая Мёнсу сообщение мне нужна надпись “влюбись” печатным шрифтом на левом ухе. Буду через пятнадцать минут. viii. Естественно, ублюдок понимает, что это была отсылка к аниме*. Сонгю проводит пальцами по изображению мишки Тедди без лица, что покоится у него на грудной клетке. Это тупо, позорно и по-детски. Он взрослый человек, который работает в офисе с девяти до пяти, получает за свою работу приличную заработную плату и живет в приличном районе с двумя более или менее приличными соседями. Однако на данный момент он застрял в войнушке “Кто выдумает тату тупее” с парнем, которого не хочет признавать своей родственной душой, потому что тому, судя по всему, лет десять или около того. Татуировки всегда болят и всегда кровоточат, и иногда появляются, когда Сонгю находится на работе. Кровь и чернила пропитывают одежду, одна татуировка получила заражение, а в домашней аптечке слишком быстро заканчиваются бинты. Кажется, пора поднять белый флаг, думает Сонгю. Пора с этим заканчивать. Тем временем он уже отправляет Мёнсу дерьмовенькую картинку с кроличьей головой. ix. Татуировка с волком явно должна была получиться куда круче, чем та, что сейчас изображена на правом бедре Сонгю. Она даже не мелкая, как та татушка с кроликом, которую Сонгю набил тремя неделями ранее. Она огромная, покрывает почти половину его бедра. Изображена лишь волчья голова, у волка странное выражение морды, высунут язык, и закрыты глаза. Линии кривые и гуляют, художник даже не соизволил нарисовать хоть какую-то видимость шерсти, а еще уши разные по размеру. Она ужасная. Сонгю понимает, что изображена голова волка, а не кого бы то ни было еще, только благодаря надписи волчонок, что находится рядом в качестве, видимо, подписи. Мёнсу не спит с ним до четырех утра, набивая ему паршивую тушку оленя с бородой, как у Санта Клауса. x. К концу второго года их войны на теле каждого из них красуется двадцать две татуировки, которых удачно скрывают рубашки с длинными рукавами. Каждый раз, когда Сонгю надевают безрукавку или футболку, как минимум один прохожий обязательно начинает над ним ржать. Его родители не одобряли его дерьмовые татуировки до тех пор, пока он не сказал им, что таким образом он поддерживает связь со своим – его начинает тошнить на этом слове – соулмейтом. Не то чтобы Сонгю изменил свои анти-соулмейтовские убеждения, он до сих пор считает нечестным то, что родственные души вынуждены разделять боль. Он не будет лицемером и прямо скажет, что терпеть не может все свои татуировки, потому что ему совсем не в кайф просыпаться посреди ночи из-за внезапной боли и крови, что вечно впитывается в одежду и простыни. Все это похоже на игру, вроде камень-ножницы-бумаги, и каждый раз они показывают одно и то же движение. Никто не выигрывает, никто не проигрывает, а награда обоим – пиздецки страшные татуировки. Но Сонгю проигрывать ненавидит, и соулмейт его, судя по всему, тоже, так что Сонгю думает, что тату в виде пляжного зонтика, под которым лежит человек, а в пузыре для речи, в котором, как в (гребаных) комиксах, выведено гротесковым шрифтом хочу тебя рядом, имеет куда большее значение, чем просто шутка. xi. − Итак, что напишем? − Эм, “я рядом”, − Сонгю указывает на левую сторону груди, туда, где находится сердце. Тату-мастер (не Мёнсу, на этот раз профессиональный) улыбается, и Сонгю задается вопросом, все ли тату-художники должны так хорошо выглядеть. Этот не настолько красивый, как Мёнсу, но по-своему милый. У него не так много татуировок − видимых, по крайней мере. Волосы выкрашены в белый, челка уложена гелем так, что не спадает на глаза, кожа приятного золотистого оттенка. Челюсть немного выпирает, но это делает его улыбку еще шире и демонстрирует белоснежные зубы. Он красивый, напоминает Сонгю одуванчик. Он замечает, что художник пялится на его локоть, забитый татуировками, закорючками слов и детскими рисунками. Прямо посреди локтя находится мерзкий, криво нарисованный член, удалить который Сонгю так и не хватило духу. − Это моя первая татуировка, − объясняет он. – Думаю, это была шутка. − Хорошо, если так, − соглашается мастер. – А может, скорее вызов? − Вызов… − Сонгю пожимает плечами. – Похоже на правду. Художник смеется. − На самом деле, думаю, что знаю мастера, − он закатывает рукава и надевает перчатки. – Сам ее набил. На его локте красуется мерзкий, криво нарисованный член.