Поддаться тьме

Темнота надвигалась на Камелот. Солнце заходило в ослепительных всполохах красного и фиолетового, чтобы уступить место неумолимо приближающейся ночи, которая вскоре поглотила замок – так же, как и сердце Вортигерна когда-то. По Камелоту, подобно эху, распространялась давящая тишина. Безмолвие всегда нравилось Вортигерну, оно успокаивало, утешало. Но теперь оно стало зловещим напоминанием о том, что он сделал и кем стал. Вортигерн всё время чувствовал себя опустошённым, но по ночам было хуже всего. Дневные заботы, связанные с управлением государством, отступали, и Вортигерн тут же вспоминал об отвратительном отражении, которое так настойчиво показывал ему его новый меч. Гладкая сталь стала зеркалом, вечно напоминающим королю о том, чем он пожертвовал. Ещё в детстве он мечтал стать королём – вместо брата, который не мог заслуживать титул только потому, что ему повезло родиться на несколько лет раньше. Вортигерн всегда считал себя идеальным кандидатом – тем королём, в котором нуждалась Англия. Всю свою жизнь он искал способ превзойти Утера и изменить свою судьбу. И наконец нашёл. Это было больно и трудно, но он был готов пожертвовать чем угодно ради власти, получить которую он так страстно желал. Его подданные ненавидели его, возможно, даже боялись, но Вортигерн был королём, и только это имело значение. Чувство опустошённости поселилось в нём после того, как не стало его красивой и любящей жены, которая всегда поддерживала его и, по правде говоря, была единственной, кто всегда оставался на его стороне. Может быть, с этим сжигающим изнутри чувством вины можно было бы справиться, может быть, пустоту можно было бы заполнить этим новым сильным чувством, этим новым ощущением, возникающим, когда он появлялся перед огромной толпой и прекрасно знал, что она исполнит любой его приказ. Но власть внезапно утрачивала своё значение, стоило Вортигерну вспомнить, как плакала, оставшись без матери, убитая горем Катия. Он напоминал себе, что делал это и ради дочери. Чтобы она жила лучшей жизнью – как дочь короля, а не всего лишь его племянница. Он сделал всё, что мог, чтобы Катия была счастлива: он покупал ей всех экзотических птиц, каких только мог найти, всегда пытался развеселить её, даже если ему удавалось вызвать у неё лишь слабую улыбку – если вообще удавалось добиться чего-либо – и каждый день говорил ей, что очень сильно её любит. Но она так и не смогла полностью оправиться от потери, которая произошла по вине её отца. Он сам не до конца оправился от содеянного и пережитого. Вортигерн поклялся самому себе, что больше не причинит боли дочери. Он никогда не был слишком строг к ней, никогда не повышал на неё голос, но в итоге все его усилия пошли прахом, когда появилась угроза его власти. Вортигерн не мог рисковать своей короной и потерять её, чтобы после всего его жертва оказалась напрасной. Бессчётное число ночей, подобных этой, он провёл, пытаясь найти решение. Но иного выхода у него не было. На этот раз всё было ещё мучительнее. Так больно, как после убийства дочери, его маленькой милой девочки, чей смех он не слышал уже так давно, ему не было никогда. Как будто кинжал пронзил его сердце, а не её. Вортигерн кричал и рыдал, осознавая всю тщетность своих усилий, он смотрел на мёртвое тело в своих руках, и всё просил простить. Простить за всё. Корона стоит всего этого. Она стоит всей боли, которую он причинил другим и испытал сам. Корона стоит всего этого? Нет. Он посмотрел ещё раз на Экскалибур и корону – символы своей власти и своих чудовищных деяний. Вортигерн думал, что будет горд обладать легендарным мечом и носить корону предков, но теперь ему хотелось, чтобы обе реликвии исчезли из его жизни навсегда. Они превратились в постоянное издевательство и насмешку над его горем и болью. Он знал, что заслуживал только этого, когда сбросил их с моста, ведущего в замок, его замок, чьего величия всегда было недостаточно. Теперь Камелот казался слишком маленьким и в то же время подавляющим. Вортигерн не стал дожидаться, когда выброшенные символы власти ударятся о воду, и продолжил свой путь, пока не достиг нужного места. Места, куда он пообещал себе не возвращаться. Места, куда он дважды пообещал себе не возвращаться. И теперь он снова нарушил своё обещание. Снова он открыл тяжёлую железную дверь, которая одним своим видом намекала на то, что она прячет от непрошеных гостей. Снова спустился по бесконечной лестнице. Снова очутился перед тёмным озером, вода в котором казалась густой, как масло. Снова ударил в колокол. Тягучий звук разнёсся по всей пещере и каждому дюйму его тела, а он смотрел на воду, которая приветствовала его его же отражением – отвратительным видом, как нельзя лучше подходящим к моменту. Они оба, он и его отражение, хорошо скрывали чудовищ, прячущихся внутри их. Вортигерн вглядывался в своё отражение, как будто всё ещё надеялся найти что-то от себя прежнего. Вода медленно отступила, и из неё показалось чудовище – отвратительное и, несомненно, уродливое, но не более, чем отражение стоящего на берегу человека, и вытянуло свои щупальца в полную длину прямо перед ним. Чудовище сопровождали две миловидные морские девы. Они неизменно пытались соблазнить Вортигерна, заставить его сдаться и последовать за ними в море, а он всякий раз почти поддавался соблазну. Его сердце оставалось равнодушным к сиренам и их обещаниям, оно всегда принадлежало и будет принадлежать его любимой жене, но его разум хотел последовать за ними. Стать единым целым с морем. Покончить со всем. Вортигерн шагнул вперёд, уверенно, но в то же время беспомощно, почти отчаянно. В пещере, которая словно высасывала из людей жизненные силы, эхом отдавался его голос, уверенный и требовательный. Звук, который казался странным и чужеродным, как будто ему не было здесь места. Но он раздавался именно здесь. – Верни их. После недолгого молчания чудовище сначала зловеще ухмыльнулось, а потом издевательски рассмеялось ему в ответ. Так же, как смеялся меч. – Мы заключили сделку, мой милый король. – Я более не считаю себя связанным ею, – Вортигерн продолжал стоять на своём. – Забери мою силу. Верни мне семью. – Но сделка на то и сделка, что её условия нужно соблюдать, милорд. Упор на обращение стал для Вортигерна жестоким напоминанием о том, кем и чем он стал. – Верни их! – он уже не требовал, но умолял, когда делал шаг вперёд. – Ты король. Ты всегда хотел им стать. Длинные щупальца чудовища медленно скользили к нему. Вортигерн заметил их и невольно отступил на шаг, уговаривая себя не сдаваться. Ещё не время сдаваться. – Верни мне семью, пожалуйста. Я умоляю тебя, хотя бы Кати-, – его голос оборвался, он не смог закончить фразу, не смог полностью произнести имя дочери вслух. Он снова подался вперёд и остановился только у самой кромки берега. Небольшие волны разбивались об его сапоги, шепча ему, чтобы подошёл ближе, ещё чуть ближе, но он сопротивлялся. – Как наивно с вашей стороны, ваше величество. А зачем вы им? Эта фраза причинила боль Вортигерну. Не такую сильную, как ожидало чудовище, потому что он задавал себе этот вопрос каждую ночь. Но всё равно было больно. Потому что он знал, что у них нет ни одной причины снова желать встречи с ним. И даже если бы они вдруг захотели увидеться с ним, он не заслужил бы этого. Когда-то он чувствовал, что достоин власти, достоин трона, но теперь считал, что не достоин продолжать жить. Он думал так с самой их смерти. Они приняли смерть ради него, из-за него, от его руки. Он не заслуживал того, чтобы они вернулись к жизни, но не мог не просить об этом. – Пожалуйста, мне нужна моя семья. Две сирены отплыли от чудовища и тихо подобрались к Вортигерну, игриво касаясь его ног, заставляя его снова отступить на шаг. – Но ты нам не нужен. Лицо одной из сирен превратилось в знакомое, любимое лицо его мёртвой жены, всё такой же красивой и нежной, какой он её помнил. Лицо другой превратилось в лицо его дочери, каким оно было, когда девочке едва исполнилось восемь лет и она с обожанием смотрела на отца. Вортигерн упал на колени, он зарыдал, от боли стало трудно дышать. Слёзы струились по его лицу, и, прежде чем он смог выговорить, что просит прощения за всё, сирена с лицом его жены закричала, по её лицу потекла кровь. Она медленно тонула в тёмном озере, отдаляясь от Вортигерна. Он едва не последовал за ней в последней отчаянной попытке спасти её, но удержался. У него оставалась дочь, о которой он должен заботиться. Он не мог сдаться. Ещё не время сдаваться. Пряча страх за маской спокойствия, он повернулся к другой сирене, опасаясь, что с ней могло произойти то же самое, но лицо ребёнка не изменилось, только теперь по нему текли слёзы. Смотреть на это было ещё хуже, чем то, что он видел до этого. На четвереньках он подполз к ней, моля её о прощении, повторяя, что он очень любит её и её мать. Вортигерн протянул к ней руку, желая лишь обнять её. Обнять её ещё один последний раз. – Где мама? Он застыл, не смея сдвинуться с места, снова вспоминая ту ночь, когда его жизнь превратилась в ад. Когда он превратил свою жизнь в ад – и утащил дочь за собой. Несколько мгновений он просто сидел, не в силах вымолвить ни слова, и смотрел на неё. В ответ он медленно произнёс: «Её убили». Так больно было говорить это, как будто он только что осознал, что он сделал. Что его жена исчезла навсегда. Чудовище внимательно следило за происходящим. Его щупальца плотно обвились вокруг Вортигерна, но ему было всё равно. За долгое время это были первые объятия, в которых он оказался. Катия расплакалась ещё сильнее. – Кто это сделал? Кто? Ответь мне, отец! – Чудовище, – он ответил правдиво, так же, как той ночью, но в этот раз он решил открыть ей всю правду. – Я. Сирена исчезла, или, может, он просто больше не мог её видеть, всё было как в тумане: ступени, колокол – всё казалось размытым. Не сразу он смог понять, что его глаза застилают не слёзы, а вода в озере, куда его медленно утягивали щупальца. В первый раз за много лет он почувствовал облегчение, когда наконец сдался.