oblivion

Рома тащит парня за руку прочь из бара: в ушах стучит кровь и какие-то пустые дерьмовые биты с прямыми бочками в основе, а пальцы крепко сжимают чужую ладонь. Карма что-то пьяно бормочет сквозь смех и салютует практически каждому, кто встречается им на выходе — общительный парень, знающий всю тусовку поименно, он снова пил лонг айленды и выслушивал нотации от каких-то парней с гор за пидорский вид Конада, когда подлетел Локи и разрулил это дело как обычно; переговорил с парнями за блестки на всем лице Васи, который и вправду был совершенно гетеросексуален, и, чтобы уж точно выбить из голов брутальных мужиков стереотипы о внешнем виде и поступках пьяных людей, Рома тут же повернулся к Степе: моментально понял, что тот за любой движ. Подошел к нему и, коротко шепнув на ухо «подыграй», провел языком от линии челюсти до виска, не скрывая даже довольной ухмылки. Но вообще вряд ли кто-то понимал, что сделать так ему хотелось уже давно. Они были знакомы уже довольно долго, и так долго обычные друзья знакомы не бывают. Ярлыками обвешивать друг друга парни тоже не привыкли, поэтому, кроме как лучшими собутыльниками, они не имели привычки друг друга кличить — никто, собственно, и не был против. Пить вместе и правда было в разы веселее — Локи так не хохотал даже в компании Рощева, а Карма… а Карма просто кайфовал по полной только когда рядом был Рома, и это было уже абсолютно закономерно. Он без того был заядлым тусовщиком, так что ему было привычно полупьяное состояние сознания, когда ты уже достаточно веселый, чтобы откровенное чудачить и пить еще, но недостаточно пьяный, чтобы вытворять совсем уж ненормальные штуки — но, когда приходил Худяков, веселье меняло вектор, и пьянелось как-то сразу быстрее. Неопределенные быстрые касания, которые конечно останутся незамеченными всеми, кроме адресата, извечные шуточки и чрезмерная толерастия ко всему, что их окружает — таким становится Рома под градусом, когда снова сидит за барной стойкой, или на диване, или на подоконнике, или на полу, а в его руках бокал вина, или высокий стакан, до краев наполненный пивом, или чертова рюмка водки, или какой-то шот. Иногда натянутая извечная улыбка, нарочито громкий смех, всегда отличные шутки, тоже повышенный градус толерантности и невероятный уровень общительности — таков пьяный Карма, когда он «по приколу» мешает алкоголь, или рисует водостойкой подводкой самые кривые аналоги татуировок, или обнаруживает себя всего в перстнях и чьей-то шубе, стоящим на столе и поющим какой-то очередной бэнгер. Но каждый раз, как эти двое находятся в одной тусовке — она превращается в ад комнатного масштаба. Всегда на грани, всегда предельно откровенно и честно, всегда рядом и на полном серьезе. Они пьют на спор на спор, они агитируют людей на самые безбашенные поступки, они медленно убивают себя и ловят кайф, будто бы этот день — последний в жизни каждого. А потом, когда остаются наедине, сидят долго уже без всего этого напускного: в речи Степы проскакивает английский, потому что внутренний переводчик не вывозит превосходное знание нескольких языков, и сознание дает сбой, и он говорит честно и много. И о том, что для него важно, и говорит об этом /так/ только с Локи. Рома подолгу слушает, молча кивая, когда особенно согласен со сказанным, и потом начинает говорить тоже. Прямо, долго, о больном и том, что тревожит. Каждый раз они смотрят друг на друга подолгу, глаза в глаза, практически не моргая. Им хватает ночи, им всегда хватает одной ограниченной временем ночи, чтобы обсудить неисчисляемое количество волнующих обоих проблем. На утро оба снова веселые, словно ночью их личности исписываются, изговариваются и исчезают до следующей пьянки. Именно по этой причине пьют вместе они нечасто. Поэтому иногда срывает — и кто-нибудь обязательно не сдерживается. Карма наигранно удивленно посмотрел на парней, прикрыв рот рукой — и конфликт был разрешен на месте без пиздиловок и прочего. Все продолжили пить, а на языке Локи все еще горчил аромат одеколона Степы, и это было пиздец непривычно, но, вроде бы, круто. Роме нравилось. Но вернемся в настоящее время: Роме наконец удается вытащить парня из душного помещения на улицу, где обоих обдает морозным ночным воздухом, но кажется им плевать совершенно, потому что Степа все еще прощается с кем-то, а Худяков уже выглядит как настоящий хищник, который наблюдает за своей ничего не подозревающей жертвой с расстояния пары шагов. Карма в последний раз дружелюбно бросает в дверной проем что-то типа «да, до встречи, мэн» и наконец разворачивается к Локи: — Да, ты что-то хотел, Ром..? — Худяков хватает его за плечи и впечатывает в стену в паре метров от входа в бар. Степа все еще пьяно улыбается и кладет руки ему на плечи, склоняя голову набок, и хочет было что-то еще сказать, но Рома резко подается вперед, целуя, кажется, в первый раз и настойчиво сминая чужие губы. И он надеется, искренне надеется, что его сейчас не оттолкнут. Карма сперва замирает, опешивая, и даже на секунду упирается ладонями в плечи чужие, а потом сдается, признавая собственное поражение, и обвивает чужую шею рукой, пока пальцы второй зарываются в волосы Ромины, непослушные и жесткие. Тянет на себя даже, и от этого Локи ведет, и крышу сносит тотально: он обхватывает парня за талию, прижимая к себе и не оставляя шанса даже отстраниться, и удивляется, когда слышит отзвук тихого рычания — потому что не сразу понимает, что это он. Пальцы словно по привычке, словно Рома делает это не впервые, проходятся по чужой пояснице, чуть было не царапая, и Карма сам выгибается, оказываясь еще ближе, и сдавленно стонет в губы парня — дыхание перехватывает от переизбытка алкоголя, эмоционального шторма и тактильной перегрузки, кажется это — наиболее подходящее определение всему происходящему сейчас. Рома ухмыляется, прикусывая нижнюю губу парня и оттягивая вниз, а потом отстраняется, и Степа подается ему навстречу, по инерции стремясь продолжить поцелуй. Это еще больше подстегивает творить что-нибудь кардинальное, и неправильное, и непривычное. — Я хотел тебя поцеловать, — Локи тихо смеется, еле сдерживаясь, чтобы не сделать этого вновь, и ловит чужой недовольный взгляд — кажется, парень даже обиделся, что он остановился сейчас. — Я поцеловал. Какие-то возражения? — Никаких, — тихо выдыхает Степа, кусая губу и смотря на него так, как может только Степан Карма. — За исключением, думаю, того, что ты только что прервал этот процесс, — он чуть хмурит брови, опускает голову и его глаза выражают абсолютную невинность с ноткой обиды. И внутри у Ромы что-то снова ломается. Целоваться с Кармой пиздец непривычно, но, наверное, этого и ожидал Рома: полной отдачи, и даже больше, потому что потом он все же признает, что Степа целуется даже лучше Маши. Наверное, на утро оба будут молчать и привычно похлопают друг друга по спине дружески, и где-то на задворках сознания Кармы это прикосновение отдастся триггером, который активирует воспоминание в мозгу, и он усмехнется тихо. Наверное, Локи тоже усмехнется ему в ответ, потому что все прекрасно поймет. Но никто ничего не скажет по этому поводу, и оба пойдут спокойно пить, чтобы потом, возможно, заполнить очередную холодную ночь теплыми воспоминаниями.