Ноты грусти

Ночь. Маленькая комнатушка, наполненная ароматом только что сваренного кофе и разбросанными по всей площади мятыми листами с нотами. В углу возле окна, открывающего вид на широкую улицу, освещённую лишь тремя-четырьмя тусклыми фонарями, располагается старенькое фортепиано. Несмотря на свой возраст, выглядит оно достаточно новым, поскольку его хозяин с особым трепетом относится к нему. Чонгук сидит на углу небольшой кровати и трясущейся рукой набирает в шприц очередную дозу. Вот уже несколько лет он не может справиться со своей зависимостью. Да и желания, к слову, не проявлял никогда. Его губы дрожат и слёзы обиды медленно скатываются по пылающим щекам. ーПочему? Почему ты ушёл от меня?.. ー Уже который раз спрашивает Чонгук. Вопрос, конечно, никогда не дойдёт до адресата, поэтому он звучал скорее к самому себе. Вокруг никого. Он совершенно один. Один, никому не нужный, терзаемый собственными мыслями и иглами шприцов. ーТы же обещал, что не оставишь меня одного… Мин, мне одиноко. Хочу снова увидеть тебя. Парень берёт с тумбочки фотографию, подклеенную местами скотчем. Уже который раз он безжалостно рвал это фото на мелкие части. А потом со слезами на глазах снова склеивал все кусочки воедино. Так было всегда, но только не сегодня. Он просто смотрит на этих двух людей, таких счастливых, беззаботных и водит пальцами по глянцевой поверхности бумаги. Юнги не смог сдержать своё обещание. В глубине души Чон всё ещё злится на него, хоть и понимает, что тот не виноват. Ведь это неправильно ー если бы не болезнь, Мин никогда бы не оставил его. ーЗнаешь, а я ведь думал, что мы всегда будем такими счастливыми. Почему всё закончилось так быстро? Отложив фотографию в сторону, Чонгук поднимает крышку фортепиано и легко нажимает на несколько клавиш подряд. Короткая мелодия постепенно заполняет собой комнату, отдаваясь тихим эхом. Свет полной луны просачивается сквозь тонкие занавески, лёгкий ветерок, несущий с собой прохладу ночи, врывается в помещение, создавая своеобразную атмосферу уединения и покоя. Один миг, и мелодия прекращается. Тишина. Такая пугающая и жестокая. Не известно, что она таит в себе. Чон берет из тумбочки, стоявшей вплотную к кровати, тонкое лезвие и, сжав дрожащие губы, медленно ведёт им вдоль запястья. Слёзы душат, но он, несмотря на это, не останавливается. Алая кровь, точно атласная лента, не спеша стекает по руке, а темноволосый лишь улыбается, глядя на рваное фото, и шепчет тихое «прости».