Эгрегор

Наш путь познается в вечном. Пройти его и не потерять ничего - пустая трата времени. Теоретический идеал, не находящий практического применения. Мы будем с тобой навечно. Мы станем едины с каждым мгновением жизни, пока она не взорвется в краснеющем закате. Воссозданные во времена понятий о плоской земле, мы не забылись, как не забыто все то архаичное. Ничего не изменилось. Люди верили в то, что их прибежище - диск мироздания, на нем зиждется плоть, а он утвержден на мифологических животных, обреченных извечно стоять на месте. И люди верят в это и теперь. Фигурально, но сознание никогда не способно вырасти из плоского в объемное. Они то, что видят. И знают они только то, что могут осязать. И если даже человеческое естество может окружать себя мыслями, то шарообразная вселенная никогда не достигнет их осознания. И в этом пребываем мы. Пока не отомрут последние корни плоти. Родственные узы ползут из прошлого в будущее, безуспешно пребывая в гладком настоящем, пока мы творили и будем творить вашими руками страхи. Огромные клетки с капканами, намертво зажавшими конечности каждого пойманного в эти ловушки путника. Брыкаясь, люди стремятся вверх, забывая о том, что рожденные ползать не имеют возможности летать. Очарованный мир, прикрывающий их безумие, разрастается, но не увеличивается. Один пласт покрывает другой, более древний, высится, углубляется, но неизменно вся сущность окружающего остается нетленным, но загубленным градом из удушающих рамок. Сансара бесконечна, но зациклена, и в этом конечна, так как все повторяется сейчас. И вырваться можно только взглянув страху в глаза, великие и огромные, заглядывающие в душу на фоне цепей, парализующих каждое человеческое хилое тельце. Посылая импульс своих надежд ввысь, засыпая, чтобы не проснуться, но постоянно убеждая себя в обратном, они создают нас, объединяясь в круговерти сущего, используя свои же кишки как тросы, по которым, превозмогая угасаюшие силы, они стремятся подтянуться на ступень выше, забывая о том, что все их начало зарождается внизу, в чреслах почвы, которая, хоть и питается жертвами, способна принять их без доли страданий. Катарсис неизбежен, воют они, нанося себе бесчисленное количество покрывающихся гнилой коркой рубцов, отказываясь от любых легких путей, открытых в визуально-подсознательных откровениях. Обратив внимание на хтоническую макабрию окружения, постигая ее, они могли бы снова по привычке взглянуть вверх и узрели бы эгрегор своего неутешного плача, что и есть мы. Отталкиваясь от пустоты, они бегут, пытаясь спастись от бесчисленных проблем, оставляемых человеческой агонией, обращающих свой голод на собственных отцов и матерей, набивающих утробы здоровьем каждой дышащей твари. Как и мы. Для прыжка нужна твердая поверхность под ногами, но люди хотят двигаться от повешенного состояния, безуспешно силясь достичь хоть чего-то достойного в этой ловушке. Но можно очнуться. Обратить взоры вниз, к омывающим колени потокам отвратительно пахнущих субстанций и постичь собственные выделения, как бесконечный цикл существующего. Сосредоточиться на себе и ощутить пробитые ноги и руки, в скором будущем потеряющие связь с телом. И это будет осознание оков, убивающих начало. Посмотреть в стороны, и в облезающей коже облупленных стен из тел пожранных зверей, узреть конечность и голод, возвещающий о новой жизни, требующей жертвы. И, наконец, остолбенеть от ослепительного отражения собственной эксгумации в глазах судьи, навеки плененного надеждой колоссального монстра, который не проронит ни слова до того момента. И этим шагом постичь совесть, она никогда не скажет прямо о том, что хочет, и мало кому удавалось излечить ее, потому что каждый предпочтет скорее снять симптомы, чем копать глубже. И после этой пытки, но несоизмеримо меньшей, нежели путь бесплодной жизни, возможно постичь все тонны эгрегора, воссозданного людьми, забрать свою по праву часть и сделать реальную картину сущего, посеять зерно не надежды, а последствий, пожинаемых в действии. Но мир не так прост. Ведь мы не просты. Всего лишь из-за маленького человека, возомнившего себя сквозь череду сомнительных поступков чем-то большим, запутав попытки и усложнив итоги каждой маленькой истории, в которых он обретает себя. Он многое может, позабыв, что в первую очередь нужно знать, на что неспособен. Тогда гравитация не раздавит его тело в мессиво падальной пищи, похоронив каждый вздох в садистской клетке, а мир вокруг не станет давить, а начнет, наконец, расширяться, подкидывая новые моменты бесконечной череды конечностей, но значительно менее неприятных. Восстановится воля выбора и свобода действий, а безучастность превратится в участие в собственном “Я”, независимо от инерции каждого безразличного отпрыска “божественных” материй. От возрождения родится возможность, и контакт превратится в дверь на смену капкану, а мы… мы уже не вернемся в твоих ночных кошмарах, коим не будет места и радушия. Всегда можно заснуть. Но можно и не проснуться. Остаться там, наедине с нами. А уж мы воплотимся. Эгрегор станет горем. Он уже им стал. И это мы. Тебя же просто нет. На этом дверь, что всегда была открыта, закрывается. И теперь нужен ключ. И жертва. Мы голодны. И мы не уснем.

Рваный след нужды.