Сорок кошек

      Под старыми каменными сводами не первую сотню лет кипела работа.       Согласно старому преданию, как только все имена Бога будут найдены, история Вселенной станет завершена, окончательно определив путь своего развития. Всевозможные комбинации знаков выписывались в огромную книгу, попутно отсеивая явно лишние. Ее плотная пергаментная обложка была богато украшена, возвещая о скором завершении сего кропотливого труда.       Кормить ораву бездомных, бесконтрольно плодящихся кошек было некому, и они выли, катаясь по на корню уничтоженному ими газону у заднего выхода, становясь, в свою очередь, добычей бродячих собак. Деймоса послали к ним с ведром старой каши. Тому минуло уже двадцать семь - возраст, столь любимый ласковой смертью, что щедро раскрывала свои объятия для несовершенных земных созданий. Дурная слава царедворца, мужеложца и предателя не позволяла живым людям приближаться к немому — своя шкура дороже — потому грязные злобные кошки были его единственными собеседниками, ведь не обязательно изрекать слова, чтобы вести беседу.       — Я бы хотел остановиться на ночлег, — раздался внизу хриплый голос всадника, одетого в черное. Кудрявые, неизменно темные волосы и голос показались Деймосу смутно знакомыми, он поднял голову и, узнавая бывшего князя Вильхельма, простер к нему руки.       Тот же, узнав лицо и глаза (хотя от игривых светлых локонов не осталось и воспоминания), преобразился в лице от страха и ненависти к человеку, так долго делавшему его несчастным, так уязвившем его гордость своей холодностью, посчитав, что видит привидение. Мужчина выхватил громоздкий пистолет и выпалил в белокожую фигуру, целя в сердце, но попадая в ногу. Прочь, быстрей прочь, пока искушение не захватило с головою и не лишило разума!       Вильхельм мчался галопом прочь, уже не видя, как на раненого набросилась стая голодных животных (кто бы сказал им о посте!), как те повалили и вмиг истерзали, точно сотня острых ножей, лакая благородную кровь, отдирая мелкими зубками кожу и сладкую, терпкую плоть от костей. Немой не мог позвать на помощь, и урчащие обагренные мордочки спустя четверть часа оставили под крыльцом груду беспорядочно валяющихся костей, лишь местами чудом удерживаемыми вместе редкими остатками сухожилий и связок.       Вильхельм гнал лошадь, сотрясаясь грудью от беззвучных, задавленных рыданий, пока не заметил, как быстро стемнело среди дня. Даже звезды гасли одна за другой, предвещая окончание бессмысленных телодвижений, горделиво называемых людьми жизнью.