I will always love you

Четыре минуты. Дар от ведьмы, больше похожий на проклятье. Четыре минуты, пока длится дурацкая песня. Уитни Хьюстон, Элайджа знал её лично, и довольно тесно. Не могла она писать песни подлиннее? Жаль, что Давина могла сделать якорем лишь ту песню, с которой у Элайджи связаны некоторые воспоминания. Сейчас, стоя на краю маленькой деревушки, первородный слышит слова песни в своей голове. Отвлекает. Приносит ненужную меланхолию, дурацкие чувства, которые так давно стоило отпустить. «Я всегда буду любить тебя», — поёт голос Уитни в самом центре сознания. Там, где прикрытое многовековым слоем тайн и кровавых расправ, таится его сердце. Деревушка погружена во мрак, но вампир видит всё так же ясно, как днём. Щербатые створки ставен, вытоптанные дорожки с грядой розовых кустов по обе стороны от них, перекошенную калитку сарая, от которого веет теплом. Элайджа помнит всё это как вчера, хоть подошло бесконечно много веков. Помнит трёх коров в стойле с их глупыми именами: Ромашка, Фиалка и Василёк. Татья назвала их так. Светлая девушка, всегда искала в этом мире прекрасное, всегда мечтала о чём-то неземном. Примерно три минуты, столько времени осталось, а Элайджа пока ещё не решился хотя бы на первый шаг. Увидеть её вновь… Живую. Зная, что в его времени это давно не так. Это пытка, самая изощренная из всех. Но ведь он сам попросил Давину об этом. Сегодня у Татьи день рождения. Последний. Где-то там, за несколько домов отсюда, прежняя версия его готовит подарок для возлюбленной, выжидая момента, когда мать с отцом отойдут на покой, чтобы стремглав примчаться сюда, к этому забору, к этой калитке, в этот проклятый сарай, где именно этой ночью молодая вдова Татья Петрова сделает свой выбор между двумя братьями. Именно здесь и именно сегодня Элайджа даст ей клятву вечной любви. Первородный вздыхает. Многие столетия спустя эта любовь по-прежнему живёт в нём, отодвигая прочие романы далеко на дно, превращая их в ничто. Калитка скрипит, и Элайджа делает шаг в темноту. Татья так близко, такая реальная, её запах и биение её сердца достигают первородного. Так сладко и так больно. Он убил её. Теперь он это знает, и тем мучительнее находиться здесь сейчас. Он убил её, потому что под элегантным костюмом скрывается кровожадный монстр. Тогда, сейчас, всегда. Татья проходит мимо, к дому, к маленькой дочке, которая давно спит в своей колыбели. К девочке, которая даже не догадывается, что скоро её привычный комфорт и материнская любовь оборвется под напором его клыков. Элайджа ненавидит себя. Ненавидит, потому что до безумия, бесконечно любит её. Он стоит, провожая девушку взглядом. Голос Уитни напоминает, что осталась всего минута. Чтобы коснуться, чтобы хоть что-то сказать, чтобы один единственный миг любить опять. Но вампир стоит, делая глубокие вдохи. Он бледен, как сама смерть, губы плотно сжаты в тонкую линию. Никлаус бы сразу понял, как сильно тот страдает, если бы увидел сейчас. Но брата здесь нет, и это, пожалуй, хорошо. Татья входит в дом, на миг озарив крыльцо и белоснежные розы светом, но вот всё вновь тонет во тьме, словно отрезая тот мир от этого. Свет и тепло для Татьи, холод и мрак — для него. Мир вокруг становится немного прозрачным, словно кто-то убрал резкость и цвета. Элайджа слышит голос старой знакомой, уносящий мелодию, подводящий пребывание здесь к концу. Он не готов, не готов. Вампир срывается с места и бросается к окну. Ещё хоть один миг! Татья склоняется к колыбели — это последнее, что он видит; его окрик теряется в водовороте столетий, которые снова разделяют их. Вместо старенького домика — склеп на кладбище, вместо желанной женщины — Давина. Ведьма молчит, но во взгляде её сквозит беспокойство. Элайджа не знает, как он выглядит, но догадывается — он полностью разбит. Давина Клэр не может не замечать этого. — Я подожду снаружи, — в голосе понимание и участие. Ведьма выходит, оставляя вампира напару с граммофоном. Запись закончилась, теперь лишь шорох иглы по винилу. Элайджа делает вдох-другой, стараясь привести мысли в порядок. Но сердце его все ещё там — в маленькой деревушке на краю леса. Его сердце всегда будет там. — Я всегда буду любить тебя, — проговаривает первородный, сам не понимая — повторяет ли он просто слова песни, либо обращается к той, что безвозвратно утеряна? В конце концов, это ведь одно и то же, ведь именно после того, как он рассказал свою историю Уитни, она создала эту песню. Его песню, которая, как и его чувства, будет жить вечно.