Слёзы - не поцелуи

      Рик плакал редко. Слишком редко, даже для детей, пусть и из мафиозной семьи. И чем старше он становился, тем реже можно было заметить блестящие капли в его глазах, тем реже из него вырывались громкие всхлипы. И тем реже Морти мог приблизиться к нему, такому неприступному обычно, но в момент слабости становящемуся таким близким, таким досягаемым, что Морти никак не мог удержаться от того, чтобы утешить плачущего деда.       Когда испуг от вида слёз в глазах обычно сдержанного Рика проходил, Морти осторожно подходил поближе, то замирая, то снова делая шаг, и обнимал, сначала аккуратно, как бы спрашивая, а потом уже сгребал в охапку так, что дышать становилось сложно. Обычно злой по натуре Морти не позволял себе такие слабости, но видеть, как близкий человек страдает — абсурд.       Но это зачастую оказывалось недостаточным для прекращения плача, и поэтому, беря пример с других Морти, злой Морти начинал шептать просьбы успокоиться на ухо. Когда же слова заканчивались, он громко целовал Рика в щёку, заставляя того ёжиться, стараясь ладонью вытереть след от поцелуя. Правда, Морти сам почти сразу же это делал, захватывая и капли в уголках глаз, и дорожки слёз на лице.       Но, взрослея, Морти всё меньше проявлял малозаметную нежность и взаимопонимание к деду, царившую между ними в его раннем возрасте. Хотя бы потому, что сочуствуют только девочки и маленькие дети. Злыдни, даже совсем юные, не плачут. Воины, даже не брившиеся ни разу, не плачут. Они не обращают внимания на невзгоды, с достоинством преодолевают несчастья, мстят обидчикам.       Они точно не нуждаются в утешении, в объятиях, в глупых успокаивающих словах и, уж тем более, в поцелуях. Единственным исключением может быть поцелуй прекрасной девы, которым она одаривает достойного воина после победы. Но точно не из жалости к проигравшему, нет, такие поцелуи только опозорят гордого воина. Морти был воином. Может, ещё не участвующем ни в одной битве, но воином.       Наконец, и Морти, и Рик повзрослели настолько, что совершенно перестали плакать. Конечно, они ведь уже готовы править своей собственной Цитаделью, они уже проявили себя в многих сражениях. Пусть эти сражения обычно проходили между такими же подростками, победы не становились от этого менее значительными. А они оба не получали право на глупые слезы после неудач. Не получали право на поддержку, на бессмысленное утешение, на глупое сочувствие и на безысходное участие.       И на фоне такой отчужденности, которая, казалось, всё возрастала, были до предела неожиданными внезапные чувства, что вспыхнули между двумя. И настолько же сильным было притяжение, настолько же сильной была далеко не дружеская любовь, насколько быстро все это закончилось. За несколько дней до коронации, когда каждый из них осознал всю невозможность продолжения, когда Рик тихо предложил, а Морти также тихо согласился, каждый почувствовал острый укол в сердце, но никто ничего не сказал. А зачем разговоры, когда и так всё ясно. Воин действует, а не чешет языком.       И поэтому они действовали. Так по-разному, так долго по разные стороны баррикад, что та недолгосрочная любовь казалось сном, игрой воображения двух психопатов. И, как всякий сон, она уходила из памяти очень быстро. Наверное, даже быстрее, чем должно.       И кажется, хорошие сны не должны повторятся, и вроде бы даже самый маленький шанс вернуть всё, как было, канул в небытие вместе с Риком, но Санчез остался жив вместе с отблеском прошлых чувств в душе.       И, наверное, именно из-за этого отблеска, что возродил задушенную любовь, сейчас, даже после всего пережитого, они бороздят космос на одном корабле, а что главное, на одной стороне. На одной стороне в битвах, на одной стороне кровати, лишь бы быть еще ближе. Да им бы и койки сбоку хватило, так даже удобнее чувствовать друг друга каждым сантиметром кожи. Но как царь и его внук они имеют немного больше привилегий, чем обычные Рики или Морти, во многом по инициативе этих обычных.       У них есть совсем немного времени, чтобы прийти в себя, только Морти этого никак не может сделать. Не веря своему счастью, он всё лежит, не двигаясь, на боку и смотрит на Рика, перебирая его потные седые волосы, и словно ждёт, когда же эта иллюзия растворится, оставив после себя только пустоту и новую скорбь. Тихую скорбь у всех на виду, какую положено испытывать человеку, потерявшему семью, и невыносимую тоску, что чувствует влюбленный, наедине с самим собой.       — Так и будешь смотреть? — разрушает тишину тихий, но грубый голос.       Морти, словно опомнившись, дёргается и случайно тянет деда за волосы, на что Рик возмущенно шипит и щипает обнаглевшего мальчишку за руку.       — Когда я спрашивал, я имел в виду другие действия, пёс, — утыкается он в плечо к внуку.       Морти осторожно приобнимает его, все сильнее сжимая руки, словно боясь упустить, боясь, что Рик встанет сейчас и уйдет, или того хуже, совсем испарится, будто его и не было. Морти крепко прижимает Рика к себе и шепчет что-то ему на ухо. Мужчина только усмехается:       — Может, мне ещё и заплакать, чтобы ты меня поцеловал, м?       Морти наконец приходит в себя и смеется, смазано целуя деда в щёку. Забирается руками под лёгкую рубашку, цепляясь пальцами за соски, проходится руками по спине и, смотря в глаза Рику, которые почему-то всё ещё остались холодными, непроницаемыми, примыкает губами к губам. Прикрывает веки, углубляя поцелуй.       Рик вздрагивает в его руках, а через мгновение Морти чувствует, что из глаз деда на него, впервые за столько лет, льются горячие слезы.