Все хорошо

Я навсегда запомню этот вечер, Когда мне явился ты другой. Протяни же руку мне навстречу — Ты сегодня будешь только мой. Мисаки со всех ног спешила домой. Обычно в большинстве семей было так: жена возвращается раньше мужа и готовит вкусный ужин, чтобы супруг не умер с голода. А у Кирихары было наоборот: когда она приходила в свою квартиру после работы, там уже у плиты колдовал Хэй. Правда, он не был ее мужем. И они вовсе не были семьей. Со дня катастрофы во Вратах Ада прошло уже чуть более двух лет. Из которых первые полгода Хэй, уничтожив Идзанами внутри Инь и забрав ее с собой, целую и невредимую, пытается жить как обычный человек. Затем следующие кошмарные полгода, когда их находят спецслужбы, Инь убивают как существо, потенциально опасное для общества, а Хэя, разъяренного и обезумевшего от собственного горя, сажают в камеру, находящуюся в здании, которое напоминает нечто среднее между психбольницей и тюрьмой для преступников национального масштаба. И только лишь по истечении тех ужасных шести месяцев Мисаки наконец находит его и забирает себе, пытаясь привести в чувство и сделать из него того человека, которым он был хотя бы до Токийской катастрофы. Он пришел к ней в квартиру совершенно бесчувственным и молчаливым. Были времена, когда он не произносил ни единого слова в течение нескольких дней. Мисаки пыталась поднять его дух, говорила с ним, держала за руку, но он лишь отдергивал ладонь и отворачивался к стенке, совершенно не благодарный за то, что практически чужая женщина приютила его у себя, наплевав на протесты консервативного отца и непонимающих коллег. Кирихара не знала, плакал он или нет, однако то, как он звал во сне ту единственную родную для него девочку, говорило, как же ему было плохо и больно. Всю свою жизнь Хэй терял близких, но потеря Инь была невозместима, казалось, ничем. Он бы, наверное, снова начал пить, если бы не обещание, данное Суо, что он больше ни капли в рот не возьмет. Со временем он стал приходить в себя и даже пошел на работу. Точнее, на подработки. Ему не хотелось привязываться даже к рабочему месту. Заработал денег на месяц вперед — и исчез, ушел искать другое. Но одно было неизменным: какими бы напряженными ни были отношения у него с Мисаки, Хэй каждый вечер после работы приходил в ее дом. Потому что своего не было. И потому что просто нигде его больше не ждут. Мисаки уже с порога почуяла дивный аромат какого-то китайского блюда. По запаху всегда было сложно определить, что же парилось-жарилось-тушилось во всех кастрюлях Хэя — то ли свинина с лапшой под кисло-сладким соусом, то ли карп с овощами и рисом, то ли еще что-то необыкновенное. Он так щедро награждал каждое свое кулинарное творение специями и травами, — причем очень удачно, — что узнать список ингредиентов было невозможно, хотя бы до тех пор, пока не попробуешь. Живот предательски заурчал, сообщив о приходе Мисаки раньше нее самой. С выражением лица, будто ее застигли врасплох, Кирихара мило улыбнулась и поприветствовала своих мужчин. Точнее, мужчину и половину такового. — Ли, Мао, я дома! — И как мы слышим, очень голодна, — в свойственной ему меланхоличной манере промямлил кот. — Безу-у-умно, — протянула девушка, стягивая с себя жмущие ботинки. — Сегодня весь день какой-то сумасшедший. Только булочкой перекусила, — наконец-таки переобувшись в мягкие домашние тапочки, Мисаки заглядывает в лицо Хэю, который стоит к ней спиной, и пытается рассмотреть, что же он так старательно нарезает. — А что сегодня на ужин? — как можно веселее проворковала Кирихара, заметив, что ее любимый повар жестоко терзает ножом ее не менее любимую пекинскую капусту. — Ты же знаешь, — спокойно ответил мужчина, — не скажу, — и, смахнув нарезанные овощи в пластмассовую миску, добавил: — Ты пока в душ сходи, тут еще нескоро. Мисаки решила отмолчаться и лишь согласно кивнула. Хэй как всегда немногословен. Но спасибо, что не молчит, как это было раньше. С такими мыслями девушка покинула кухню и направилась в ванную комнату. Стоя под струями прохладной воды, Кирихара думала о своей, казалось бы, неудачной жизни. Все было замечательно — учеба, работа, гордость отца, но как только в ее жизнь ворвался контрактор под Мессье-кодом БК-201, все покатилось кувырком. Работа, на изучение которой были потрачены лучшие годы юности, была потеряна, отец злился и не желал с ней общаться. А в личной жизни как была пустота, так и осталась до сих пор. С единственной поправкой — теперь кольцо пустоты окружал равнодушный образ Хэя, который никак не хотел заполнить его. Но Мисаки была рада и этому: раз уж судьба не приготовила для нее большего подарка, то она будет счастлива просто потому, что находится рядом с ним. Мисаки увеличила напор, и теперь капельки воды немного больно ударялись о ее кожу. Хрустальные маленькие сферы оседали на руки, плечи и живот и стремительно скатывались вниз, оставляя после себя приятные ощущения. Кирихара именно так всегда и представляла себе поцелуи Хэя: легкие и колкие одновременно, быстрые и горячие. Выйдя из душа, Мисаки пошла в свою комнату, где переоделась в свободный топик и коротенькие шорты, а потом снова посетила кухню. Мокрые волосы завязывать не стала, и они тяжелой волной падали ей на спину. Хэй сердился, когда Мисаки с распущенными волосами являлась в его святая святых, ибо была большая опасность, что какая-то часть ее каштанового великолепия окажется в супе или рисе. — Кирихара, волосы, — все так же холодно сказал Хэй, бросив на девушку мимолетный взгляд. — Сейчас подберу, не ворчи, — наигранно-обиженно отозвалась Мисаки. Оглядевшись вокруг, она поняла, что провела в душе слишком много времени: основные блюда уже были готовы и стояли, накрытые крышками, на столе, а Хэй, держащий в руках противень, пытался поместить его в духовке на правильном уровне. До того как духовка закрылась, Кирихара успела разглядеть то, что было на нем уложено: ровными рядами там сидели какие-то круглые фигурки, обернутые лентами из теста в несколько слоев и сверху покрытые белоснежным безе – блюдо явно не из китайской кухни. — Это пирожные? — робко спросила Мисаки, боясь, что Хэй и сейчас не ответит. Он обернулся и пристально посмотрел на нее. — Да, розочки. — Розочки? — Угу. Это из русской кухни. Суо мне рассказывала про него, а я нашел рецепт и решил приготовить. Посмотрим, что получится. Брови Мисаки выгнулись дугой. Экспериментировать Хэй, конечно, любил, но чтоб со сладким… Такое с ним впервые. — И сколько они должны потеть в духовке? — Сорок минут, — деловито ответил мужчина, убирая оставшиеся продукты в холодильник и шкаф. Мисаки тут же принялась сгребать грязную посуду в раковину. — А этот сварливый мешок с шерстью тебе не помогал? — усмехаясь, спросила девушка, заметив, что Мао нигде не наблюдалось. — Гулять ушел. Он же кот. — Но беднягу везде там подстерегают обезумевшие от любви кошки, ему не страшно? — хохотала Мисаки. — Думаю, он тоже не железный — пора бы уже сдаться, — как-то недвусмысленно произнес Хэй, бросив на Мисаки взгляд исподтишка, который она все же успела заметить. Растерявшись, она схватила первое, что попалось под руку, что оказалось пакетом с мукой. — Я сам, — сказал Хэй и потянул пакет на себя. Мисаки от неожиданности резко выпустила его из рук, отчего все содержимое пыхнуло белесым облаком и окутало собой парня чуть ли не с ног до головы. — Ох! — Кирихара раскрыла рот и испуганно посмотрела на Хэя, будто того только что облили грязью или помоями. Парень откашлялся и сверху вниз обсмотрел себя. Оценив ситуацию, он выдал: — Посуду придется мыть тебе самой. А сейчас, кажется, моя очередь идти в душ. Стараясь сильно не сорить, Хэй пошел в ванную. Мисаки взглянула на безобразие, царившее на кухне, и развернулась в сторону гостиной. Там она без сил упала на диван и смотрела на какую-то невидимую точку прямо перед собой. Убирать весь этот бардак на кухне самой вовсе не хотелось, уж лучше подождать Хэя. Мисаки прислушалась к происходящему в ванной. Вот зазвенела молния на джинсах, футболка с шумом упала на пол, заскрипели краны, и с грохотом полилась прозрачная вода. Наверняка, он сейчас стоит полностью обнаженный, и горячие струйки обрисовывают его натренированное тело, бесстыдно забираясь в самые укромные уголки, а потом, насладившись им, будто пьяные падают на кафель и стекают в отверстие в полу. Мисаки зажала рот рукой. Каждый раз, когда он был в душе, она представляла его там, но не одного, а с ней. Ее щеки стыдливо горели, а разум отчетливо видел картинку, как Хэй очерчивает пальцами изгибы ее влажного тела, прижимая ее к горячему кафелю и шепча что-нибудь пошлое на ухо. Или наоборот — что-нибудь настолько романтично-сладкое, чтобы хотелось рыдать от счастья. Спрятавшись в собственных мыслях, Мисаки и не заметила, как шум воды в ванной прекратился, а сам Хэй уже стоял в дверях гостиной. — Что с тобой? — с ноткой беспокойства в голосе спросил парень, увидев, что Мисаки сидела на диване с закрытыми глазами и обхватила себя руками за плечи. Она вздрогнула от неожиданности и обернулась на его голос. Он стоял в одном полотенце темно-синего цвета. Больше ничего на нем не было. Обычно Хэй не любил красоваться перед ней в полуобнаженном виде и после душа всегда быстро проскальзывал в свою комнату, где тут же переодевался в домашнюю одежду. А сейчас он не просто не ушел к себе, он стоял, опершись рукой о косяк двери, и пристально глядел на нее, будто пытаясь угадать, что же с ней сейчас происходит. — Все хорошо, — слабым голосом ответила Мисаки, чувствуя, как начинают дрожать коленки. Они задрожали еще больше, когда Хэй начал неспешно сокращать расстояние между ними, пока не опустился на низкий журнальный столик напротив нее. Он протянул руку и легко погладил ее по щеке, а потом осторожным движением снял очки с ее переносицы и положил их рядом с собой, вызвав взгляд удивления со стороны Мисаки. — Ли… — нерешительно начала она, но сразу же осеклась, так как парень не дал ей произнести и слова, прикрыв ее губы пальцами. — Не говори ничего. Иногда молчать гораздо полезнее, — как-то философично заметил Хэй. Он приоткрыл рот, и Мисаки напряглась в ожидании того, что он сейчас скажет, но вместо этого он потянулся к ней и мягко поцеловал. Кирихара шумно втянула в себя воздух; от неожиданности она раскрыла глаза и хаотично начала оглядывать все вокруг, пытаясь сообразить, снится ей это или нет. Но внезапно к ней в голову пришла мысль, что она думает вовсе не о том, о чем нужно думать в таких ситуациях. Мисаки обхватила его голову руками, одновременно углубляя поцелуй. Хэй не сопротивлялся. Видимо, этот момент тоже входил в его сегодняшний план действий, в который Кирихару не посвятили. Девушка не хотела вдаваться в подробности, почему Хэй вдруг решил изменить свое отношение к ней. Нет, не это было важно. Она не будет об этом думать сейчас. Если он захочет, то сам все потом скажет. Оторвавшись от ее губ, Хэй одним резким толчком пересел со столика на диван, прижимая теперь Мисаки к плюшевой спинке предмета мебели. Цепкими пальцами он ухватился за край ее топика и потянул вверх, но лицезреть полуобнаженную девушку помешали наполовину высохшие волосы, которые упали на ее грудь. Хэй собрал всю копну в одной ладони и забросил ее за спину Мисаки. Дразнящим движением он очертил пальцами ее шею и плечи, а затем опустил ладони на ее грудь, а губы — на шею. Девушка тяжело дышала. Не только от нарастающего внизу живота возбуждения, но и от того, что мысли в ее голове метались из угла в угол. Правильней было бы оттолкнуть его сейчас, возмутиться, сказать что-то вроде: «Мы даже не встречаемся!», но разве когда любишь уже не первый год и ждешь этого порыва сотни дней, будешь обращать внимание на нелепые возгласы совести? Может, потом ей и будет стыдно, может, после она подумает, что нельзя было позволять себе подобного, но сейчас эти мысли были глупыми и мешали испытать как можно больше эмоций от происходящего. Мисаки запрокинула голову назад, давая губам Хэя больший простор для действий. Выписывая неровную дорожку из поцелуев от подбородка до ключиц, он провел влажную линию языком до правой груди, где и остановился, обхватив губами сжавшийся от напряжения сосок. Медленными, ласкающими движениями Хэй то легко касался его кончиком языка, то вбирал полностью в себя. От дразнящих движений Мисаки начала бессознательно царапать кожу на спине парня, и когда стало уже совсем больно, Хэй резко приподнялся, схватив запястья девушки. Он поцеловал ее левую ладонь и мягко опустил обе ее руки себе на грудь, давая понять, что и она должна принимать участие в процессе, предназначенном для двоих. Мисаки плавно подалась вперед и, обняв его за шею, начала вырисовывать своими губами витиеватые узоры из поцелуев на его груди и торсе. Прогнув спину, Хэй дотянулся до полотенца и скинул его со своих бедер, отбросив куда-то в сторону ненужный теперь кусок махровой ткани. Мисаки раскрыла глаза и оглядела представшую перед ней картину обнаженного мужчины своей мечты. Она подумала, что ее разум уже окончательно отказал ей служить, потому что Хэй казался ей сейчас выточенным из какого-то дорогого камня — настолько совершенными были черты его тела. Видимо, любовь делала идеал даже из самого простого мужчины в глазах влюбленной женщины. Горя желанием дотронуться до каждого уголка его тела, она, затаив дыхание, провела рукой по его животу и опустила ладонь на его уже напряженный и твердый член. Положительно оценив это решительное действие, Хэй улыбнулся краем губ и мягким, но настойчивым движением руки подсказал ей нужный ему ритм, с которым она начала нежно водить ладонью по его плоти. Парень сжал ее волосы на затылке, заставляя ее поднять лицо и посмотреть на него, жадно поцеловал, другой рукой проводя по всему ее телу и сжимая кожу в особо чувствительных местах. Выдохнув, он опустил руку ей на живот и проскользнул под тонкую ткань белья. Мисаки выпрямила спину и прервала свою самодеятельность, ощутив его пальцы внутри себя, которые достаточно быстро добрались до нужной точки, касание к которой вызывало бурю неконтролируемых эмоций. Через несколько мгновений Хэй высвободил руку и провел пальцами по правому бедру девушки, оставив влажный след на коже, который давал явно понять, что уже и ей хотелось гораздо большего. — Ли, — вдруг нерешительно начала Кирихара, — у меня уже давно никого не было… Поэтому я… — Я знаю, — прервал ее парень, целуя ее плечи, — постараюсь быть нежнее. Хэй приподнял ее одной рукой и ловко стянул шортики вместе с бельем, бросив все туда же, где отдыхали топик и полотенце. Он легко толкнул ее назад, чтобы она оперлась спиной о диван, и, устраиваясь между ее ног, полушепотом сказал: — Если будет больно, кричи. Если нет — тоже. Не дав сказать ей и слова, он плавно вошел в нее, стараясь сдерживать себя, ибо ему уже хотелось взять ее грубо и быстро, чтобы организм наконец получил необходимую разрядку. Но приходилось держать себя в руках: Хэй, конечно, не был идеальным в отношениях с женщинами, если было нужно, он мог и ударить и нагрубить, но что касалось постели — тут он был настоящим джентльменом. Удовольствие было для двоих, и это не оспаривалось. Поэтому превозмогая собственные желания, он позволил ей задать нужный темп и постарался думать о чем-нибудь другом. Но ее протяжный стон вывел его из равновесия, он тут же почувствовал, что колени больно упираются о спинку дивана, и перевернулся на спину, так что девушка оказалась сверху. — Ли, я… - Мисаки почти по-детски захлопала ресницами, — я не умею так. — И не надо, — на выдохе сказал Хэй и, потянув ее за руки, заставил ее почти лечь на него, упираясь ладонями в его рельефные плечи. Он сжал руками ее ягодицы и начал сам двигаться так, как считал нужным, обращая внимание на ее реакцию. И уже через пару минут она эхом отзывалась на каждый его толчок, бессильно выдыхая его настоящее имя. Хэй зажмурился, ощущая, как кровь приливает к возбужденному органу, а удовлетворенный стон Мисаки заставил его кончить через минуту после нее. Тяжело дыша, он прижал ее к себе, неуверенно поглаживая ее спину. Мисаки не думала ни о чем. Больше всего она боялась сейчас что-нибудь услышать от него. Но еще больнее было бы молчание. А он молчал. — Твои пирожные… — решилась сказать Кирихара, учуяв сладкий запах со стороны кухни. — Угу, — кивнул парень и, собравшись с силами, выскользнул из-под нее и направился на кухню, по пути подбирая полотенце и завязывая его на бедрах. Мисаки съежилась. Почувствовав собственную наготу, она вдруг ощутила холод. Девушка потянулась за пледом, лежавшим на другом конце дивана, и укрылась им, погодя прокручивая в своей голове сотни раз то, что только что произошло. — Мисаки… Мисаки, просыпайся. Она, наверное, отключилась на несколько минут, потому что когда она открыла глаза, перед ней на коленях сидел Хэй, а на журнальном столике стояли чашки, блюдца и прочая атрибутика, необходимая для чаепития, а в центре всего этого — хрустальная вазочка с печеными розочками, от которых исходил чудный аромат ванили. Стоп. Мисаки. Хэй никогда не звал ее по имени, только по фамилии, так же как и она упорно не хотела называть его по прозвищу, данному еще в Синдикате. Она села, плотно обернувшись в плед, и посмотрела на него круглыми от удивления глазами. Воспользовавшись моментом, Хэй сел на освободившееся место на диване, придвинул столик и принялся разливать чай. Мисаки вдруг заметила, что он все еще в одном полотенце, да и она, можно сказать, была почти голая. Кирихара подавила невольный смешок. — Что такое? — поинтересовался Хэй, обернувшись к девушке. — Ничего, все хорошо, — улыбнулась она и обняла его за спину. Ее радости не было границ, когда она заметила на его лице легкую улыбку. — Теперь все будет хорошо. Хэй накрыл ладонями ее руки и заботливо произнес: — Пей чай, а то остынет. А за диваном в узком пространстве, куда не доходил ни солнечный, ни электрический свет, сидел Мао, взирая на темноту впереди себя шокированными кошачьими глазами. Он думал о том, что в следующий раз, когда вернется с прогулки, он обязательно сообщит этим двоим о своем приходе. Чтобы никто не думал, что его нет дома.