Задира

«Обжёгшись на молоке, станешь дуть и на воду», — гласит старая пословица. И это, безусловно, правда. Нон-нон прекрасный тому пример. Жизнь этого парня оказалась той ещё задирой, не было и дня, чтобы она его не била, подкарауливая Чэня на дороге к спокойному и счастливому будущему. Но парень оказался упёртым, подстать своей задире, и продолжал идти вперёд, принимая и терпя все удары. Но стоит ли? «Стоит!», — говорил он сам себе. Ровно до тех пор, пока маленький и чертовски красивый ураган не заставил усомниться в своих словах. Цай Сюйкунь — личный кошмар и счастье в одном флаконе. Чёртик и ангелок на плечах Линона. Гримаса боли на счастливом лице Чэня. Нон-нон всегда был известен как «вечно улыбающееся солнце», но стоило Цаю появиться в поле зрения Чэня, как это звание перестало оправдывать себя. Линон пытался не думать, забыть, но эти глаза, они говорили об обратном. Надменный взгляд в сторону любого, закусанная губа во время тяжёлых тренировок и усмешка — всё это било по Нон-Нону больнее, в тысячу раз больнее, чем его собственная жизнь, его задира. Сюйкунь пытается милашничать на камеру, а потом бесится из-за того, что ничего не выходит. От этих нехитрых действий сердце Линона начинает отбивать бешеный бит, переходя на сверхзвуковую скорость, а ведь Чэнь пытался уйти, не смотреть, обойти, но эта улыбка, что предназначенная кому угодно — зрителям, фанатам, но не Нон-Нону. Не Чэнь Линону, который, наконец-то, признал, что влюбился впервые и сразу навсегда, в этом он бесконечно уверен. Сюйкунь тоже влюблён, это сразу видно, эти его искорки в глазах при виде любимого и глупая улыбка, касающаяся его губ. Но между Цаем и Чэнем существует большая разница: Сюйкунь влюблён взаимно, а Линон-нет… Нон-Нону больно, он не хочет признавать, что не нужен. До последнего хватается за каждый незначимый жест, но реальность накрывает с головой, когда он замечает Цая зажатым между стеной и Исином. А Сюйкунь, Сюйкунь и не против. Но Чэнь против всеми фибрами души. «Против! Против! Против!» — Нон кричит в себя, ведь он сильный, он вечная улыбашка. Он пережил все удары жизни. Пережил всё. Но это, видимо, не сможет… Всё перевернулось в жизни Чэня. Улыбаться он стал только на камеры, из шоу-то не ушёл только потому, что «надо дальше жить, как-нибудь, но жить», ночь стала подругой и злейшим врагом. Ночью не видно слёз и страданий, которые Чэнь прячет глубоко в себе, зато ночью просыпаются все страхи, воспоминания накрывают с головой, а Линон, к сожалению, не умеет плавать. Глаза вечно красные, улыбка натянутая, а сердце разбитое. Больше Чэнь никому не верит и не будет. Не замечает взгляды, что на него всё время кто-то бросает. Предпочитает игнорировать помощь и подсказки от Джексона, который будто единственный заметил бледность на лице младшего и безжизненность в его некогда ярких глазах. Нон-нон стал шарахаться от людей, никого не подпускал, терпел мелькающего перед глазами Сюйкуня и привык. Привык быть снова один, скрываясь за улыбкой, уже не такой яркой, как раньше. Ночь. Комната для практики. Чэнь Линон. Слёзы. Камеры выключены и убраны, все ребята давно спят, как и наставники, Нон-нон один в тёмной комнате — темнота давно перестала пугать, становясь единственным другом. Давящая на уши тишина убаюкивает, но Чэнь не спит, он уже пару недель не спит, не может. В комнату пробивается лучик света, когда дверь со скрипом открывается, и в зале появляется наставник Ван. — Что ты здесь делаешь так поздно? Ещё и в темноте? — Джексон говорит серьёзно, в его голосе нет и намёка на присущее ему задорство. Он снова рядом, Нон-Нон уже и не знает, кто мелькает перед ним чаще — Кунь или Джексон. Правда, оба варианта как-то совсем не радуют. — Забываю. Вернее, забываюсь, — Чэнь говорит правду, он устал лгать, улыбаться на камеры, а потом всю ночь плакать в подушку, устал прятаться от надоедливого наставника, что всё время что-то спрашивает, касается и разговаривает. Сейчас младшему это не нужно… или нужно? Линон запутался. Надоело. Хватит! — уйдите, пожалуйста. — Обжёгшись на молоке, станешь дуть и на воду, — как будто между делом добавляет Ван. Он всё знает, он всегда всё знает. Он видел. Он понимает. В ответ усмешка со стороны младшего. Кажется, теперь и Нон-нон кое-что понимает. Джексон давно странно на него смотрит, теперь Чэнь понял, чей взгляд он всё время чувствовал на себе. И этот взгляд, он такой… Такой заботливый, под ним хочется греться, завернуться в него, как в плед холодной зимой. Такого Нон-Нон не чувствовал даже рядом с Кунем, так может его «любовь» и не навсегда, и не любовь совсем? Но, может, и Ван не тот человек? — Я прошу Вас, не трогайте меня, не говорите со мной! — голос начинает срываться. Джексон мягко улыбается, подавая руку, чтобы Чэнь не сидел на грязном и холодном полу, и игнорирует слова в свой адрес. — Нон-нон, но я ведь не молоко? Какой-то разряд проходит по телу Чэня. Именно этого сейчас так не хватало ему — поддержки, искренней помощи. Линон встаёт, попадая в объятия старшего, и, наконец, даёт волю эмоциям: плачет, тихо всхлипывая. А Джексон, Джексон всё понимает и просто по спине гладит. Чэню хорошо, уютно, не страшно, впервые за долгое время… Кажется, он счастлив. И, кажется, он всё-таки сможет забыть. Он попытается. Ван ему поможет, и Нон полюбит, больше жизни, полюбит. — Не молоко… — Сюйкуня так просто не выкинуть, он, как червь, засел глубоко. Но Линон справится, он выкинет, он не будет вспоминать и привыкнет. Ведь, быть может, Джексон именно тот. — Теперь Вы моя задира. Джексон станет его жизнью, теперь Нон-Нон уж точно бесконечно в этом уверен. Он никогда не ошибается дважды.