Живущие

      Наша безответственность послужила падением человеческой расы. Свет солнца, шепот ветра, шелест листьев, плеск морей… Оно продано за бесценок. Никто этого не просил, но мы получили по заслугам за жадность, желание получать все, не отдавая ничего. Жизнь по кодексу «после нас хоть потоп» подвела лицемеров, оставивших после себя лишь разрушения и страдания. Озоновая дыра поглотила мир на заре двадцать второго века, словно кара Божья, если вызвана, то больше не обращает внимания на мольбы грешников, пытающихся построить Ноев ковчег, когда вода уже начинает захлестывать с головой. Бункеры стали единственным убежищем невиновных людей, не заботящихся об интересах власти, постройке фабрик и заводов, поднятии экономики с колен.       Я родился уже здесь, спустя год после катастрофы. С тех пор прошло двадцать лет. По плану жилые отсеки не предназначались на более чем две сотни обычных людей, чиновников и операторов бункера, позднее ставших именоваться «сотрудниками» или «живущими». Но в растущей давке и панике еще около трех сотен человек прорвались внутрь, спасаясь от убийственного солнца, дававшего ранее жизнь. Сотрудники, обладая оружием, вытеснили лишних во вторую часть бункера, отделенную шлюзом, предварительно забрав оттуда большинство необходимых для жизни припасов. Моим предкам пришлось работать ради выживания, лишь изредка вступая в контакт с законными обитателями бункера, вмешивающихся в наш быт и желающих контролировать его для своих прихотей. Нас прозвали «рабочими». И мы работаем, как скот на пашне.       – Олег, долго в одну точку смотреть будешь? – Виктор с укором смотрел на меня серыми глазами, скрытыми под длинными бурыми волосами и отражающими слабый свет стеклянного фонаря. – Твоя смена началась.       Бледноватый парень довольно потянулся, отстраняясь от гранитного жернова, облепленного пыльной мукой, и обнажая напряженные мышцы из-под бесцветных рукавов футболки. Сколько себя помню, мы дружили с Виктором, приходящимся мне ровесником, и помогали друг другу выживать в неприветливом мире под землей. Как и сейчас, чтобы получать паек, нам приходится работать на ручных мельницах, перерабатывая выращенное здесь же зерно в муку.       Я встал с сырых досок, отряхивая налепившийся мусор с коленей бесформенных рабочих штанов и заправляя внутрь грязноватую рубашку с засученными рукавами. Виктор с явным облегчением тряс правой кистью, уступая место и начиная собирать нехитрые пожитки в кожаный рюкзак с рваными лямками. Нахмурившись, я сказал:       – Ты чего? Мы же планировали вместе сходить к Ирине и помочь с вязанием, ей сейчас туго приходится, ты же знаешь, что случилось с ее матерью.       Запрокидывая рюкзак через плечо за ручку, Виктор усмехнулся, разворачиваясь спиной:       – Сам навестишь ее, мне нужно быть с отцом. Ему становится хуже, – парень уверенным шагом направился из помещения сквозь узкую деревянную арку, через которую приходилось нагибаться всем выше ста семидесяти сантиметров, включая нас. – К тому же, твоему визиту она будет более рада, верно?       Я проводил глазами фигуру, зацепившуюся за торчащий из прохода острый сучок карманом облезших джинсов. Виктор не обратил внимания на сей казус, продолжив движение и оставив на арке клок ткани. Ладно, это его дело, и не мне решать, чем ему заниматься. Отец парня подвергся тому же заболеванию, что и подавляющее большинство старшего поколения – раку кожи, и теперь обречен на мучительное провождение остатка жизни. Не знаю, хорошо это или плохо, но мои родители погибли другой смертью – их расстреляли сотрудники за неповиновение. Тяжело даже вспомнить, из-за чего, но если пытаться назвать все причины казни, применяемые к нам, то уйдет целый день, и тебя тоже казнят за то, что бесполезно проводишь время, хотя мог работать.       Больше смутила реакция на упоминание Ирины. Наши отношения с ней, конечно, не секрет, но не может же он ревновать? Верно, она отличалась от девушек, родившихся под землей, обладала пышными рыжими волосами, была даже слегка румяная и имела тот самый взгляд, полный надежды, так привлекший меня. Старше нас на два года, Ирина успела насладиться поверхностью, сполна оценить настоящую, живую природу. Честно – я завидую. Завидовал и Виктор.       В темном проходе мелькнула тень человека, торопливо стремясь проскользнуть незамеченной. Ухмыльнувшись, я окликнул:       – Петр, опять отлыниваешь? Не думаешь, что тебе и брату потом влетит?       Шаги резко затихли, и вскоре меня навестил сухощавый мужчина в сером фартуке, недовольно держащий руки в карманах подвернутых брюк. Тонкие губы Петра оказались поджаты, а бурые глаза рыскали по комнате, стараясь найти меня в тусклых лучах лампы.       Позволив фермеру заняться поисками самостоятельно, я оценил его новую стрижку – похоже, кто-то полоснул кудрявую шевелюру бритвой, оставив с одной стороны лишь покрасневший кусок кожи. Поняв, что никто не собирается шантажировать его стукачеством, он, слегка нервничая, ответил:       – Какой смысл сажать пшеницу, когда воды едва хватает, чтобы не сдохнуть от жажды? Я шел к Евгению, сегодня утром он был очень взволнован, говорит, нашел какой-то способ докопаться до источника. Обещал позже рассказать, удастся ли план или нет.       Внимательно слушая рассказ двадцати четырехлетнего рабочего, я со скепсисом покачал головой, но оторвал руки от жернова, медленно поднимаясь на затекшие ноги. Смена действительно может подождать, ведь вопрос воды являлся критическим, и на его решение была затрачена большая часть силы.       – Ладно, пойдем посмотрим, какой очередной «чудесный» метод он нашел. Может, такими темпами протянем еще пару десятков лет.       Эти туннели были выкопаны уже после катастрофы. Страдая от нехватки места, рабочие стали расширять доставшуюся им половину бункера во все стороны, распределяя новые территории под пашни, позволившие кое-как избавиться от убийственного голода. Вялые деревья, служащие материалом, блеклая пшеница, немного картошки, кто-то даже попытался посадить чай. Скромный ассортимент, но его хватало, чтобы выжить.       Воздух здесь плохо циркулировался, а потому часто приходилось дышать смрадом и потом, но альтернативы, очевидно, не существовало, если вам, конечно, хватает ума не соваться в жилища сотрудников, представляющие из себя абсолютно другой мир. Деревянные балки, ранее приходившиеся мебелью, поддерживали неподъемную массу земли на своих плечах, скрипя под невероятным давлением и угрожая в один чудесный момент развалиться. Мрак едва ли разгонялся пухлыми лампочками накаливания, свисающими с потолка гнилыми грушами.       Я держал перед собой фонарь, не доверяя неустойчивому электричеству, способному вырубиться в любой момент (как-никак, сюда оно поставлялось уже не как часть системы бункера, а при помощи работающего топливного генератора). За мной неотступно следовал Петр, и, если бы не недовольное пыхтение при каждом шаге в особенно сырой участок грязи, я бы даже забыл о его существовании. Мы миновали несколько развилок – очередных площадок для производства пищи.       На очередном перекрестке в огнях подожженной лучины нам встретился молодой парень восемнадцати лет, с энтузиазмом листающий толстый мятый том, при этом вторая книга служила ему стулом, отделяющим задницу в плотных шортах от пыльного пола. Он то и дело протирал очки со сломанной переправой грязной землянистой курткой в цвет лица. Крепкая на вид глиняная лопата висела на кожаном ремешке за спиной.       Услышав шаги, Евгений подскочил, захлопывая энциклопедию и пытливо взирая в наши лица бесцветными глазами. Несмотря на щуплое тельце, паренек всегда был полон энергии, а потому работал на раскопках в попытках добраться до какого-нибудь подземного озера и обеспечить рабочих водой. Пока что за месяц труда они не достигли какого-либо прогресса, и ситуация в обществе накалялась, рискуя выйти из-под контроля.       – Петр! Ты принес? – Женя прищурился, словно наркоман, не доверяющий новому поставщику.       Фермер едва заметно кивнул, вытаскивая из кармана увесистый флакон с мутным стеклом. Глаза очкарика засветились; мне даже показалось, что мрак тоннелей стал давить меньше. Он тут же выхватил булькнувшую склянку и впихнул во внутренний карман куртки, довольно потирая руки. Я поинтересовался:       - Что это вообще сейчас было?       Оба парня слабо рассмеялись, понимая, на что похожи их действия. Старший, откашлявшись, пояснил:       – Азотная кислота. Нам ее сотрудники как удобрение раздают. Хрен знает, на кой она Женьку, но он попросил, и я принес.       В диалог вмешался сам Евгений, решив наконец-то пояснить нам его план:       – Теперь у меня есть все ингредиенты! Украл немного ракетного топлива, выделил необходимый пластификатор, из покрытия шлюзов выскоблил полиизобутилен, выведу гексоген и теперь уверенно заявляю! Вода! Будет!       Произнесенные парнем слова влетели в уши как китайская грамота. Нахмурив лоб, я попытался осмыслить сказанное, но шанс успеха равнялся попытке первоклассника понять высшую математику, что, впрочем, было не слишком далеко от правды. Видя наши потрясенные рожи, очкарик едва слышно вздохнул, поясняя:       – Я сделаю взрывчатку.       Ничуть не смутившись собственного незнания, Петр тут же выпалил:       – И что? Ты собрался подорвать туннель на пустом месте? Просто так?! Ты серьезно думаешь, что таким образом вода просто польется в котлован? Ты хотя бы уверен, что над ним есть озеро?!       – Да! Клянусь, я видел капли! Они падали на пол и тут же растворялись! Мы не успеем докопать, но при помощи взрывчатки все рабочие будут обеспечены водой до конца жизни! – Евгений оскалился, обхватив куртку руками, не давая взбесившемуся Петру отобрать принесенный им же флакон. – Поверь мне хоть раз, придурок!       Очевидно, если убежище не получит воду в ближайшие дни, мы тут все передохнем от жажды, и даже если сотрудники скинут подачку, то голод завершит начатое из-за увядших посевов. Но и план очень опасен – что, если взрыв обвалит туннели? Мы лишимся половины населения, работающей на фермах, что равносильно смерти. Очень трудный выбор, и третьего варианта нет, ведь стянуть еще больше людей на раскопки невозможно – там и так настолько душно, что люди просто падают от недостатка кислорода. Если существует только одна ситуация, требующая размышлений, то она касается разбазаривания людских жизней. Прикрыв глаза, я выдохнул, обращаясь к уже чуть ли не дерущимся братьям:       – Петр, Женя прав. Мы не можем позволить себе тратить еще больше времени на раскопки. Просто попробуем эвакуировать фермеров обратно в бункер; даже если все обвалится, запасов еды хватит, чтобы успеть наладить производство.       Фермер бросил на меня выразительный взгляд из-под густых бровей, отстраняясь от Евгения. Он привел в порядок слегка порванный во время перепалки фартук, после чего, фыркнув, удалился в обратном направлении, в глубь тоннелей. Наверное, решил продолжить растить пшеницу Божьим словом и деревянной мотыгой. Запыхавшийся Евгений прокричал ему вслед:       – Запомни, Петр! Птица не выберется из клетки смерти, пока не разгрызет замок! Но если она пытается, то все еще жива!       Оставшись наедине со мной, парень резкими движениями стряхнул землю с одежды, в очередной раз протерев очки. Хмыкнув, он подобрал с земли оба томика, но перед уходом решил сказать мне:       – А все же, мне кажется, они просто так здесь нас держат, не хотят делиться элитными припасами. Я читал, что озоновая дыра должна стянуться сама через какое-то время. Почему-то мне кажется, что это правда. Когда-нибудь мы точно увидим солнце.       Я лишь поправил рукава мятой рубашки, чувствуя, как холод пробирает кожу. Возможно, он прав, но тяжело мечтать, когда температура навевает мысли лишь о том, где бы найти относительно целое одеяло и выпить не слишком отвратительного чая. Но, если уж рассуждать честно, все молодое поколение хочет выйти на поверхность, несмотря на панику стариков, заставших последнюю агонию умирающего мира и не желающих отправлять детей на верную смерть.       Мягкие шаги Евгения удалились, и я продолжил идти вперед в одиночестве. Запах смрада постепенно сменялся на относительно свежий воздух бункера, становилось теплее, а свет горящих огней все сильнее бил в глаза. Вскоре меня встретила приветливая железная оболочка убежища, и я с облегчением вошел внутрь нашей всеобщей гробницы через неаккуратно вырезанный проход. Склад. Самое забавное, что здесь ничего не хранится с самой катастрофы – сотрудники забрали ценные припасы, которых хватило бы на сотню лет беззаботной жизни, при этом заняв место в жилых помещениях. Неплохо они устроились, оставив нас практически без ресурсов к выживанию на голом полу. Разве что еду раньше давали, судя по рассказам, пока не поняли, что в постапокалипсисе нет места гуманизму. Даже не совсем понимаю, почему они продолжают вести с нами контакт. Почему требуют сдавать им хлеб, просто чтобы позже выборочно раздать пайки обратно? Зачем нужны наши вязаные изделия и мебель, если у них есть сотни книг? Может быть, им просто скучно? Привыкшие играть людскими жизнями до катастрофы, после они решили заниматься тем же?       Несколько электриков возились у генератора, экономя топливо при помощи ручного труда. Благородное дело, ведь несколько лет назад сотрудники перестали проводить в Склад электричество из собственных запасов, узнав, что мы уже вполне нашли способ производить его сами. Мрази. Не собираются же они жрать свет, его на всех хватило бы.       Обширное стальное помещение в несколько сотен квадратных метров было вручную поделено на десятки рядов при помощи зданий, оставляющих между собой плотные проходы шириной в пару метров. Металлические полки разобрали, использовав в качестве стройматериала. Даже так архитектура домов сильно хромала, сильно сказывался недостаток квалифицированных строителей. Мусор, не нашедший применения, составлял большую часть стен косых хибар, крышей же часто служил рваный брезент, а вместо двери торчали тонкие горизонтальные балки, блокирующие проход лишь номинально.       Иногда даже жалею, что позаимствовал книги о поверхности у Евгения, сполна окунувшись в мир до катастрофы, изучив повадки и культуру свободных людей. Мне было бы просто не с чем сравнивать, но теперь остается лишь довольствоваться тем, на что хватило пытливого ума человечеству в критической ситуации. Так или иначе, здесь редко можно встретить здание длиной, превышающей лежанку, и высотой больше человеческого роста. По сути, первое время рабочие выживали за счет пожитков, собранных до катастрофы.       Я миновал парочку забытых развалюх, сделанных из подобия обожженной глины, смешанной с грязью, маневрируя по улочкам в сторону родного дома. Под ногами скрипел какой-то картон, от ботинок то и дело отлетали камешки и мелкий мусор, забиваясь под подошву. Тусклое освещение, разлетающееся с потолка, едва скрывало убогую картину. Ранее сверкающий металлический пол бункера оказался засран основательно и бесповоротно спустя всего лишь двадцать лет.       Жители, в основном пожилые и не способные работать, лениво сидели на земле или покосившихся скамейках. Каждый занимался, чем хотел: кто-то вязал теплый шарфик внуку, кто-то раскуривал самокрутку, берущую скорее эффектом плацебо, чем содержимым, кто-то поджаривал картошку и серый хлеб, прозванный «пыльным» в народе, распространяя сладкий аромат по всему Складу, от чего текли слюнки. Мало кто ходил в гости, предпочитая неактивный отдых после трудовой смены, но в отдельных очищенных квадратиках сновала ребятня, играя в импровизированную версию футбола при помощи консервных банок.       «Главная площадь». Относительно чистая и огороженная от домов часть Склада. Иногда сюда приходил кто-то из сотрудников или рабочих чтобы сообщить особо важную вещь, но чаще здесь лишь сплетничали на незначительные темы. Однако сегодня у небольшого костра собралась толпа из двадцати людей, преимущественно молодых парней. Мало кто мог похвастаться качественной одеждой: более везучие носили потрепанные свитера и рубашки, доставшиеся в наследство от отца, но чаще встречались лишь тонкие серые туники, сшитые уже под землей. Ноги редко выделялись от серой массы пола из-за грязных рваных штанов, заправленных в коричневые ботинки, чтобы не подметать пол. Прически все как на подбор напоминали только-только проросшую траву, поскольку выделываться на нормальную стрижку ни у кого не было ни средств, ни желания.       Люди окружили вещающего с плотной деревянной коробки с вогнутыми досками мужчину, активно размахивающего изрезанными руками в стороны. В ладонях он держал тонкий глянцевый журнал, но его единственным практическим применением была придача веса словам. Языки пламени разгоравшегося костра выгодно обрамляли его движения. Тусклые глаза выбритого налысо парня грозились вылезти из орбит по мере того, как он кричал, плюясь слюной в слушателей: <tab– ЭТО ВСЕ ЛОВУШКА! КАК ТОЛЬКО ЗАКОНЧИТСЯ ЕДА, ЖИВУЩИЕ ЗАРЕЖУТ НАС, КАК СКОТ! МЫ ЛИШЬ ЗВЕРИ В ПАСТБИЩЕ, ВЗРОЩЕННЫЕ С ОДНОЙ ЦЕЛЬЮ! НО МЫ НЕ ДОЛЖНЫ ТАК ПРОСТО СМИРИТЬСЯ С РОЛЬЮ СКОТИНЫ НА УБОЙ! НАС БОЛЬШЕ! МЫ СПЛОЧЕННЕЕ! МЫ ДОЛЖНЫ ПОВЕРНУТЬ СТОЛЫ В НАШУ СТОРОНУ!..       Я остановился, потирая подбородок и смотря на орущего сумасшедшего, который, скорее всего, даже не понимал, о чем говорит. Но народ почему-то не спешил расходиться, вслушиваясь в его слова. Краем глаза я заметил движение – три сотрудника, расталкивая толпу, прорвались внутрь и сорвали вещателя с ящика. Мужчины в голубой тканевой униформе тащили продолжающего кричать парня, отбрыкивающегося и пытающегося дать какой-то отпор при помощи голых рук, но скоро это надоело живущим. Один из них ударил фанатика продолговатой черной полой трубкой, связанной с правой рукой при помощи накрепко обмотанного провода.       Несмотря на невыразительный вид, эти палки служили как лазерное оружие, оставляющее аккуратные дырки диаметром с яблоко в теле. Дешево, эффективно и отлично запугивает народ. Бунтующий парень затих от удара, позволив сотрудникам подхватить его за подмышки и потащить в сторону шлюза, ведущего во вторую часть бункера. Выбор у него невелик, за расшатывание лодки люди чаще всего приговариваются к казни. Я молча кивнул, видя, как народ уже начал расходиться, словно здесь никогда не было ни сотрудников, ни орущего психа.       Журнал остался валяться на земле, смываясь с мусором. При виде такого кощунственного пренебрежения Евгений бы с диким визгом окунулся в помои, доставая бесценное сокровище и вытирая его о куртку. Пусть мой энтузиазм не так велик, как у очкастого друга, но я тоже считал, что книгам не место под ногами. Ладони, дрожа от отвращения, прошли через тонкий слой грязи и земли, вцепившись в мягкую обложку и вытаскивая журнал на свет. Липкими пальцами я стал переворачивать страницы.       От увиденного захватило дыхание. На тонкой бумаге оказалась изображена поверхность. Зеленые леса после дождя, чьи мокрые листья отражали свет солнца. На продолговатой ветке сидел милый пушистый зверек, кусающий коричневый камешек и умильно смотрящий в камеру. Густая трава обрамляла толстые стволы деревьев, нет, не похожих на те, что выращивались под землей. Кора не была гладкой; красуясь множественными неровностями по поверхности, они напоминали растрескавшиеся от удара кирки камни. От картины веяло уютом, я словно отгородился от бункера с его запахом нечистот, тусклым, фальшивым светом, апатичными людьми, заботящимися только о своей шкуре.       Прошло несколько минут до того, как мои глаза научились моргать заново. Я вздохнул, жалея о том, что мне некуда сложить столь ценное сокровище, а потому принял решение держать его в руках до того, как приду домой. Там, под пустым матрасом, хранятся вещи, напоминающие о наружном мире. Наверное, узнав о них, Евгений просто убил бы меня, но я все равно дарил что-то из этой коллекции ему на День Рождения. Он всегда радовался, как ребенок, а потому у меня ни разу не возникло мысли, что я что-то делаю неправильно.       У одного из редких металлических домиков в самодельном кресле-каталке сидел старик Ефим, явно довольный тем, что под закат жизни может насладиться спокойствием и уютом. Откинувшись на спинку, он держал в руке глиняный стаканчик с пошкваркивающим вонючим варевом, откуда с наслаждением попивал раз в минуту. Несмотря на седую бороду с застрявшими прутьями, скрывающую добродушное лицо и доходящую до майки безрукавки с какими-то полосатыми зелеными фруктами, дедок скрывал личность ветерана войны, что, впрочем, не было секретом ни для кого. Поговаривали, что он даже входил в те две сотни людей, которые заслужили место в бункере, но осознанно присоединился к рабочим.       Он любил рассказывать байки у костра, повествуя молодежи об ушедших временах. С его слов, никакой катастрофы не было бы, не начни две великих страны зверский процесс подготовки к войне. Тысячи заводов обеспечивали людей рабочими местами, экономика надувалась, словно на дрожжах, и теперь лопнула. Но не как шарик, а как ядерная бомба, унесшая за собой все. Но больше всего нам нравились повести о простой и мирной жизни, пикниках в лесу, загоранию у моря, прогулках по парку с семьей. Ведь практически все дети потеряли родителей из-за произвола сотрудников, но больше всего пострадало от рака.       Почувствовав мое приближение, Ефим слегка дернулся, раскрывая глаза. Его взгляд тут же уперся в журнал в моей руке. Он резко встал на ноги, одним видом приказывая оставаться на месте, скрываясь за металлической дверью. Старик вернулся через минуту, держа в кулаке полупрозрачный пакетик. Мой рот сразу же изошелся слюной от понимания того, что находится внутри. Понимающе улыбаясь из-под пушистых усов, Ефим проговорил:       – Три штуки за страницу.       Сжав губы, я начал со скоростью лопастей вертолета перелистывать журнал. Пятнадцать штук. А значит, сорок пять конфет. Не особо задумываясь, я вырвал первые три изображения, довольно протягивая их Ефиму. Тут же сунув их за пазуху, он высыпал содержимое пакета на мою ладонь. Убедившись, что здесь ровно девять, я удержался от желания облизнуться, смотря на небольшие кругляшки в выцветших фантиках. Они напоминали голубой бантик, что-то вроде того, который иногда надевала Ира, но только дома, поскольку сильно боялась потерять или испортить подарок прабабушки.       Я запихнул одну конфету в рот, чувствуя, как разгорается приторно-сладкое чувство, а ноздри прошибает приятный аромат. Вдруг вспомнился Виктор, спешащий к своему отцу так, словно он увидит его в последний раз. Решив подождать с походом домой, я завернул к другу, нагибаясь под стальной балкой, установленной между деревянных брусьев, и проходя в нутро узкого помещения, освещаемого жалким светом фонарика, подвешенного под потолком.        В одном из углов располагалась небольшая трехструнная гитара, рядом валялся полусъеденный батон и парочка пустых баночек с лекарствами. На противоположной стороне расположилось две фигуры: молодая держала за руку старую, старательно выискивая признаки жизни в прикрытых глазах. Грудь отца Виктора, сокрытая в темном балахоне, приходящемся одеялом, едва заметно вздымалась, символизируя о том, что старик пока еще борется. Его лицо, испещренное полупрозрачными чешуйками, выделяющимися на фоне морщинистой кожи, то и дело искажалось от боли. Желтеющие зубы, сдерживая стон, часто показывались из-под бледных губ; на лбу, скрытом редеющими волосами, выступило несколько капель пота. Мужчина постоянно корчился, словно уж на сковородке, но гордость не позволяла ему закричать во весь голос, выпуская звук страдания на волю… Пока что. Склонив голову, Виктор произнес:       – Пап… Прости, я не смог выторговать у сотрудников обезболивающее… – его ладони предательски дрожали, выдавая панику. – Мне очень, очень жаль, пап…       Старик сделал попытку улыбнуться, но выдал лишь искривленную агонией гримасу, плотно зажмурив глаза и оскалив зубы. По нему было видно, что каждое движение вызывало невероятную боль, но он просто не может прекратить дергаться, будто понимая, что стоит ему остановиться, как смерть, двадцать лет простоявшая за спиной, протянет костлявую руку. Я простоял еще некоторое время, наблюдая за безрадостной картиной, как из угла стали слышаться сдавленные крики. Те самые крики, издаваемые на смертном одре. Их было слышно через весь склад, и тогда абсолютно каждое живое существо замирало, внимательно вслушиваясь в симфонию конца. Последние вибрации угасающей души. С этого момента человека можно записывать в покойники.       Я покинул дом, дав старику провести последние минуты жизни с сыном. На сердце скребли кошки в течение всего времени, которое я потратил на то, чтобы добраться до шлюза, приходящегося местом раздачи пайка. Всю дорогу в ушах звенели предсмертные вопли, хотелось свернуться калачиком и лишиться всех чувств, лишь бы их не слышать. Рано или поздно, но они затихли. Я тяжело вздохнул, впутывая пальцы в волосы, но не остановился, присоединяясь к жидкой очереди, столпившейся у деревянного прилавка с припасами.       Заслуживший доверие у сотрудников пожилой рабочий, просиживая штаны с< подтяжками, в которые была неаккуратно заправлена рубаха, неохотно раздавал пищу. Я не ел с утра, а потому вид на серые кирпичики хлеба и мягкие шарики желтого картофеля заставили живот недовольно урчать.       Из очереди отделилась молодая девушка, в которой я тут же узнал Ирину. В руках, скрытых под коричневым материалом кожаной куртки, рыжеволосая веснушчатая рабочая держала худой батон и парочку картофелин, словно это было последнее сокровище мира. Я хотел помахать рукой, призывая ее к себе. Обычно мы могли вместе забрести куда-нибудь в отдаленную часть бункера, часами рассуждая о поверхности. Я часто был инициатором этих разговоров, но Ирина никогда не стеснялась повествовать о прошлом, несмотря на то, что ей было всего два года, когда озоновая дыра ознаменовала конец цивилизации. Ее память прекрасно сохранилась, и она могла часами говорить о солнце, ветре и море. Правда, после очередной сессии она резко грустнела, очевидно, скучая по верхнему миру, по отцу, который остался наверху… Но я все равно поднимал эту тему каждый раз, когда мы встречались, впитывая информацию, как губка.       Моя рука застыла в воздухе, когда к Ире подошел запаянный в голубую униформу с бронежилетом сотрудник, тщательно всматривающийся в ее голубые глаза. Белобрысый мужчина, из отличительных черт которого можно назвать разве что кирпичную форму лица да сгорбленный, словно спина шахтера, нос, слегка подергивающийся, как у свиньи.       Заметив приближение живущего, Ирина инстинктивно вжала голову в плечи, наполовину разворачиваясь и скрывая провизию в складках одежды. С хищной улыбкой ползущей змеи, сотрудник окликнул ее, слегка толкая трубкой. Я вздрогнул.       – Не многовато ли еды для такой миниатюрной девушки, скажи-ка? – солдат развернул испуганную рабочую лицом, чувствуя полное превосходство над ситуацией, несмотря на то, что его окружало полсотни человек. – Может быть, ты ее украла?       Ирина отступила на шаг по грязному полу, безмолвно озираясь на бездействующих людей, продолживших забирать паек, как ни в чем не бывало. Она попыталась пролепетать слова в свое оправдание:       – М-Моя мама... Надорвала спину на ферме и не может сходить за едой… Я просто взяла и ее порцию…       – Что за чушь ты несешь?! – лицо сотрудника покраснело, он отвесил мощную пощечину девушке, от чего та грохнулась на четвереньки, рассыпав припасы по полу. Толпа снова обратила внимание на происходящее, но лишь из-за покатившейся в ее сторону картошки.       Я сжал кулаки в ненависти, чувствуя, как бурлит кровь в жилах. Хотелось сорваться с места и разорвать этот биомусор на части, но здравый рассудок подсказывал, что за нападение на сотрудника нас накажут расстрелом пары десятков человек. Если не перетерпеть, то будет только хуже. Но ему лучше бы не трогать ее, иначе…       – Впрочем, я закрою глаза на это недоразумение, если ты кое-что сделаешь... – изогнув рот в отвратительной улыбке, сотрудник опустился на корточки, хватая девушку за покрасневшую щеку и поднося к себе. В его глазах горел нездоровый огонек. – Я даже дам тебе в два раза больше еды, чем ты потеряла.       Ирина, замерев, уставилась в отвратительное лицо живущего. Мои мускулы задрожали, но девушка нашла в себе силы выдохнуть:       – Нет…       Медленно кивнув, сотрудник рванул ее голову вниз, разжимая пальцы и вставая в полный рост. Заметив, что рабочая пытается сделать то же, он пнул ее в живот черным ботинком.       – На нет и суда нет, свинья.       Костяшки пальцев с удовольствием и приятным хрустом вонзились в мягкую кожу толстой щеки, заставив шею сотрудника развернуться на прямой угол из-за мощи удара. Я тяжело дышал, вставая перед Ириной и сжимая ладони в кулаки до дрожи мышц. Оправившийся сотрудник, отступив на несколько шагов, пилил меня взглядом лесоруба, остерегающегося щепок. С его лба скатилась капля пота, он приставил угольно-черный коммуникатор к торчащему уху, наставляя лазерган на меня:       – Два-три, подкрепление к шлюзу, скот взбушевался. Передаю фото.       Я не спускал полного ненависти взгляда с живущего, который, осознав, что некому чисто физически дать ему отпор, с довольной ухмылкой переводил ствол от меня к Ирине. Очередь наконец вырвалась из вялотекущего образа жизни, действительно заинтересовавшись происходящим. Все равно от них бесполезно чего-то ожидать - им не хватит смелости, чтобы в сотню рук дать отпор одному зарвавшемуся божку. С дебильной улыбкой сотрудник проговорил:       – Итак…       – Хуяк, мразь!       Второй раз за день лицо солдата впитало в себя твердый объект, на этот раз коричневый кирпич, с треском раскрошившийся о пустой череп и заставивший сотрудника упасть окровавленным лицом в землю. Виктор, запыхавшись, стряхивал с грубых ладоней остатки глины и, очевидно, планировал добить вырубленного живущего. В бесцветных глазах горел огонь ярости, и я невольно содрогнулся, когда он повернулся ко мне. Народ, прекрасно узревший произошедшее, быстро смекнул, что если не уберется отсюда сейчас же, сотрудники расстреляют всех собравшихся. Нарастала давка, но вокруг нас образовалось пустое пространство – никто не хотел вступать в соучастники атаки на живущего. Я помог Ире подняться и вдруг ощутил, что меня кто-то крепко схватил за руку, ведя по направлению толпы. При виде седого затылка я сразу осознал, что Ефим решил впервые вмешаться во взаимоотношения рабочих и живущих. Он также вел за собой брыкающегося Виктора:       – Отпусти! Я убью его!       – Нет, – в голове старика звучала сталь. – Хочешь сдохнуть? За смерть сотрудника – пятьдесят расстрелов, за атаку – десять.       Я молча согласился с Ефимом, хоть меня все еще трясло от того, что этот урод хотел сделать с Ириной. Сейчас она отделилась от нашей группы, скрываясь в плотной массе людей - наверняка бежала к матери. Не мне ее судить, потому что, если сотрудники выберут ее дом для расстрела, она сможет обменять себя на мать. Это было в ее стиле… К сожалению.       Старик забросил нас к себе домой, закрывая стальную дверь на задвижку. По сути, это здание являлось самым защищенным в Складе, что, впрочем, не давало особого преимущества перед сотрудниками. В кромешной темноте коморки без окон слабый свет распространился от зажженной сигары, деловито переходящей от одного уголка рта Ефима к другому. В крепких волосатых руках он держал двустволку, возводя ее наизготовку. В его глазах мелькало что-то не знакомое, но не ему, а нам. Подходя к двери, он прошептал:       – Не рыпайтесь. Может, выживете.       Я и Виктор тихо сидели в пустом уголке, вдыхая запах настоящей раритетной сигареты, как в дверь со звоном постучали. Черт, неужели кто-то выдал наше местоположение? Как там говорил фанатик? «Мы сплоченнее», да?       – Откройте! Нам поступили сведения, что вы храните у себя двух опасных преступников! Впустите нас, и вам ничего не будет!       Старик лишь ехидно ухмылялся, слушая сотрудника. Он с энтузиазмом водил стволом по двери, ориентируясь на звук голоса, после чего довольно сказал:       – Ага, так это и работает.       Мощный взрыв ознаменовал, что Ефим спустил курок, отправляя заряд дроби стоящему за дверью. Мы даже не услышали сдавленный крик, смерть наступила мгновенно, лишь безголовая тушка живущего шлепнулась на землю с характерным звуком, смываясь с грязью. Там ей и место.       Дед, улыбаясь во все двадцать желтых зубов, снял задвижку, позволяя уличному свету ворваться в дом узким квадратиком.       – Ну что, Ромчик, ты всегда хотел попробовать что-то новое. Как насчет дроби, приправленной порохом?       Небольшая вспышка, и корпус старика пробил едва заметный глазу импульс, припечатавший бедолагу к стене собственного жилища. Их было двое? Я прикусил губу от страха, понимая, что против вооруженного сотрудника у нас с Виктором нет шансов. Нам оставалось лишь отползти в темный угол, надеясь, что во мраке живущий ничего не различит. Настоящим удивлением было то, что Ефим, кряхтя, приподнялся на локтях, словно не обращая внимания на зияющую в груди дыру. Внутрь, печатая шаг, вошел пожилой мужчина, чье лицо оставалось скрытым из-за освещения. Он заинтересованно спросил:       – А ты ведь мог быть с нами, Ефим. Но решил, что с семьей тебе будет лучше, чем в армии с офицерами. И теперь посмотри, где ты, а где я. Да, я стою.       Сотрудник звучно рассмеялся, вводя нас в ужас. Казалось, что в этом отродье не осталось ничего человеческого, он словно упивался отрицательными эмоциями. Ефим, сплевывая кровь, улыбнулся.       – По крайней мере, я не забыл, что в двустволке два патрона.       Еще один взрыв, и тело сотрудника вылетело в дверной проем, растворяясь на улице. Запах пороха вновь проник в ноздри, из рук Ефима выкатилось ружье. Отчетливо слышалась распространяющаяся снаружи паника, впервые тихий Склад был полон голосами людей. Я тут же вспомнил, что живущий у шлюза вызвал подкрепление, но не обозначил размеры, ограничившись диапазоном в два-три человека. Также он отправил фотографию, на которую попала и Ирина, и, возможно, этот самый третий сейчас у нее дома… Я тут же подскочил, бросаясь к выходу, но тихий голос старика остановил меня:       – Олег… Подойди сюда…       Ефим истекал кровью, тень падала на его обессиленное лицо. Фруктовая футболка сияла огромной дырой с вываливающимися внутренностями, заменившими те, что оказались испепелены лазером. Стиснув зубы, он проскрежетал, вцепившись в меня угасающим взглядом:       – Журнал. За патроны.       До меня не сразу дошел смысл его слов, но когда он вывалил из кармана шесть красно-золотых пилюль, я опустился перед ним на корточки, ощущая его теплое прерывистое дыхание. Воспользоваться оружием сотрудников невозможно, оно завязано на ДНК владельца, а потому мне понадобится огнестрел. Тонкая книжка оказалась аккуратно вложена в окровавленную руку, обессилено лежащую на мокром полу. Он поднес ее к лицу, улыбаясь сквозь боль и безуспешно зажимая рану свободной ладонью. По его щеке скатилась слеза.       Я подобрал ружье, впихивая патроны внутрь. У меня раньше не было повода использовать оружие, но я интуитивно понимал, как это делается. Виктор смотрел на меня пустыми глазами, не похоже, что от него можно добиться какого-то толку. Он словно задумался над вопросом, от которого зависела жизнь всего человечества. Я вздохнул, крепче сжимая холодный металл в руках.       Добраться до дома Ирины оказалось проблематично из-за хаотично снующих по улицам паникующих людей, словно потерявших ключи и не имеющих возможности закрыться у себя. Меня постоянно толкали прохожие, и это наталкивало на мысль, что они все бежали откуда-то, но точно не от шлюза. В голове начали рыскать всевозможные мысли, пальцы хрустнули о деревянный приклад. Кровь кипела в жилах, холодная атмосфера бункера погасла перед разгорающимся внутренним адреналином, ботинки с чавканьем опускались в землю и вздымались снова, стремясь добраться до цели как можно быстрее.       Я ворвался в приземленное здание, половину места которого занимал тучный сотрудник, чья спина в бронежилете почти полностью загораживала лежащую на плоской подушке худую женщину, мирно посапывающую с закрытыми глазами, несмотря на царящий вокруг хаос. Ирина, рыдая в голос, повисла на рукаве живущего, оттягивая ладонь со сжатой в ней трубкой, скрепленной проводом с рукой где-то на плече. Никто из них не заметил меня. Почему-то сотрудник медлил, не спеша стрелять в кого-либо, задумчиво переводя лазерган с одной жертвы на другую. Я встал как вкопанный, не зная, стоит ли мне атаковать.       – Нет, только не она! Пожалуйста!       Девушка отчаянно ревела, глаза залили слезы, рыжие волосы слиплись и превратились в месиво, скрывающее лицо. Мое сердце дрожало, но я не хотел кого-либо убивать, да и сотрудник, вроде, не проявлял агрессии…       Плеск импульса, и во лбу мамы Ирины оказалась проделана небольшая дырка с красными краями. Она даже не проснулась. Девушка схватила воздух ртом, внезапно прекратив плакать и кричать. К горлу подошел ком, дыхание перехватило, я попытался направить ствол в голову сотрудника, но дрожащие руки предательски уводили его в сторону. По коже прошли мурашки, мозг начал осознавать последствия моего промедления. Если бы… Если бы я просто выстрелил…       Сотрудник развернулся, на его свином лице красовалась довольная улыбка. Внезапно все мое существо переполнило такое сильное чувство отвращения, ненависти и желания выстроить абсолютно всех живущих в ряд и расстрелять, что я не мог поступить никак иначе, кроме как нажать на курок. Голова убийцы разлетелась на кусочки, как спелый арбуз, забрызгав все помещение теплой кровью. Я и Ирина оказались полностью измазаны в красной массе, медленно стекающей по лицу. В воздухе витал запах паленой плоти, меня передернуло, ко рту подступила тошнота. Я заметил, что девушка больше не обращала внимания ни на что, прижавшись к груди покойной матери и тихо всхлипывая. Слезы ниспадали с ее щек, смешиваясь с алым потоком, и слабыми всплесками опускались на пол, рядом с двумя трупами.       – И-И…Ира…       Я не мог найти слов. Что мне нужно было сказать при виде резко осиротевшей девушки, вжимающейся в куртку матери, словно отказываясь признавать, что та погибла? Я упал на колени, приобнимая Ирину. Бункер учит людей забывать об эмоциях… Но спустя двадцать лет я впервые дал волю чувствам, ощущая, как из глаз тяжелым грузом изливается влага.       – П-Прости… Я… Виноват…       Мой голос прозвучал как катализатор страданий, рыдания Иры лишь усилились, она уперлась лицом в шею мамы, не реагируя на мои объятья. На душе стало так тошно, так отвратно... Но даже не от того, что мы сидели по колено в крови, а потому что я не смог помочь самому важному для меня человеку, тому, которого люблю больше всех… Психолог из меня никакущий, а голос предательски выдавал неуверенность в словах, но я смог выдавить:       – Я… Я с тобой… Ира… В-Все х-хорошо…       Девушка наконец-то оторвалась от матери, не прекращая разрывающий сердце плач. Ее покрасневшие глаза оказались обращены в мою сторону, она слабо обняла меня в ответ, тяжело вздыхая и пытаясь совладать с собой. Я постарался стать ей как можно большей поддержкой, молча подставив плечо и медленно поглаживая ее по спутанным волосам. Так мы просидели примерно пятнадцать минут, пока в отдалении не послышался взрыв. Женя?       Ирина очень не хотела отпускать меня, тянясь, словно котенок, и я тоже не мог позволить ей остаться одной в подобной ситуации, но было необходимо проверить фермы и узнать, оказались ли они завалены! В противном случае, все люди, оказавшиеся погребенными под землей, рисковали погибнуть, если не оказать им помощь. Я мягко отстранился, хватая окровавленное ружье и поднимаясь на ноги. На улице уже сильно поутихло, лишь какие-то голоса раздавались с главной площади. Я побежал туда, где должны находиться шахты, чувствуя, как неистово бьется сердце. Сегодня произошло слишком много событий, слишком много смертей, слишком много ответственности. Почему мы просто не могли мирно умереть от жажды в один день? Черт, что за бред. Нужно собраться!       Мой рот открылся в удивлении, когда я услышал звуки струящейся воды. Огромный котлован шахты оказался наполнен до краев кристально-чистой водой. Я тут же вбежал в нее, чувствуя, как приятная прохлада достигает уровня пояса, и с удовольствием сделал несколько глотков, смывая с себя кровь. Странно, что здесь сейчас так пусто. Где Женя? Я попытался разглядеть, что за фигура находится на другом конце котлована, но в такой темноте видимость слишком ограничивалась.       Петр стоял спиной ко мне, его кудрявые волосы сложно с чем-то перепутать. Несмотря на ледяную воду, его движения оказались словно скованы кандалами, мокрый фартук плотно прилегал к шее. Я попытался обойти его сбоку, и увиденное поразило меня, как внезапный обвал в свежей шахте. На ровной поверхности воды, будто кораблик на якоре, мерно покачивалось тело Жени. Руки в мешковатой куртке распластались в позе Иисуса, лицо обрамляла глупая улыбка. Очки сползли вниз, повиснув на ухе и наконец-то очистившись от грязи. Я дотронулся до его шеи, проверяя пульс. Никакой реакции.       Я перевел взгляд на Петра. Он держал Евгения за ладонь, смотря перед собой остекленевшими глазами. Несмотря на то, что братья часто ссорились, любой их знакомый мог сказать, что старший всегда заботился о младшем, оберегая от неприятностей. По сути, его работа на ферме позволила Жене заниматься научной деятельностью. Но в этот раз Петр оказался бессилен. Взрывная волна достигла паренька, похоже, причиняя травмы, не совместимые с жизнью.       Левая рука фермера была сомкнута у груди. Сглотнув ком в горле, он, не разворачиваясь, протянул мне клочок бумаги, который я поспешил раскрыть. Там волнистым почерком оказалось выведено письмо:       «Петр,       Не буду писать всякую хрень вроде «если ты читаешь это, то я мертв». С чего бы мне умирать? Я ведь еще планирую увидеть поверхность. Но стоит все же подстраховаться. Возможно, ты просто спиздил эту записку со стола, пока ее автор отлучился в туалет. Или я просто забыл ее убрать, опозорившись с подрывом туннеля и оставив рабочих без воды. Так или иначе, хочу тебя поблагодарить за все, что ты для меня сделал, за все жертвы, на которые шел ради моего образования. Я очень ценю это, оно правда очень много для меня значит. Я постарался найти способ хоть как-то отплатить тебе. В конце концов, все оказалось не зря, верно? Мы на шаг ближе к свободе, нам больше не грозит смерть от жажды. А ты не верил!       Помнишь? «Птица не выберется из клетки смерти, пока не разгрызет замок! Но если она пытается, то все еще жива!»

Люблю тебя, Женя.»

      Моя ладонь слегка дрожала, когда я возвращал записку Петру. Он молча принял ее, поправляя скатившиеся очки Евгения. Старший брат все еще отказывался смотреть в его лицо. Сразу же вспомнилась Ира… Они оба отказывались верить, что их родной человек мог просто так погибнуть. И оба обманывали себя, оттягивая предательский момент осознания. Становилось холодно находиться в ледяной воде по пояс, но Петр стоял, словно статуя, прислушиваясь к мягкому журчанию воды, словно надеясь услышать возглас Евгения: «Эй, придурок! Тебя разыграли!». Но нет.       – Я сниму замок… Который ты разгрыз.       Рука Петра крепко сжала ладонь Жени, мне даже послышался слабый хруст. Его словно вытянули из состояния паралича, он вскинул голову, всматриваясь в темный земляной потолок. Глаза, в которых когда-то ярко горел огонь, безжизненно погасли. И снова кошки скребли на сердце. Если бы я запретил Евгению подрывать тоннель, он бы выжил… Нет, он все равно нашел бы способ… Или я просто оправдываюсь, пытаясь сбросить вину со своих плеч? Возможно, Петр думал о том же.       Чувствуя, как коченеют кончики пальцев, я принял решение выбраться отсюда и оповестить людей о том, что у бункера снова появился доступ к воде. Петр остановил меня тихим возгласом:       – Возьми его лопату. Она пригодится, чтобы копать путь на поверхность. И не важно, что будет грунтом – земля или трупы сотрудников.       Я кивнул, помимо ружья забирая с собой глиняный инструмент. Помнится, Петр сам его обжег и некоторое время использовал на земледельческих работах, но, как только Евгений вызвался раскапывать завалы, без раздумий отдал ему.       Всплески символизировали мое движение. Я еще несколько раз оглядывался, но Петр продолжал стоять на месте. Мне оставалось только вздохнуть, брызнув водой на лицо и слегка освежившись. Нет времени спать! Сотрудники скоро забеспокоятся о пропаже четырех солдат и вышлют новое подкрепление с расстрел-отрядом. Необходимо оповестить рабочих о том, что у нас снова есть вода, а потом уже думать, что делать дальше.       Мокрая одежда неприятно прилегает к телу, но мне как-то плевать. Держа оружие в окоченевших ладонях, я шел вперед, направляясь к главной площади. Казалось, что этот день больше не сможет удивить, но Виктор, стоящий на том самом ящике и вещающий собравшейся толпе из двух сотен человек, доказывал обратное. Из его уст вырывались яростные крики:       – Разве нам не надоела стальная хватка смерти, удерживающая шею?! Разве мы заслужили такого отношения, заслужили трепетать в страхе, каждый день боясь, что тебя расстреляют ради потехи?! Сколькие из нас потеряли близких из-за живущих?! СКОЛЬКО ПОТЕРЯЛИ СЕГОДНЯ?! Погибло трое сотрудников, как минимум сто пятьдесят рабочих окажутся расстреляны, так какой смысл ждать?! Всем известна фраза «выживает сильнейший». Это не так, мы больше не позволим этим божкам делать все, что заблагорассудится! Сильнейший не выживает. Умирают все. Но только сильнейший имеет право выбрать, когда ему умереть. И если нам сегодня и предстоит умереть, то мы умрем не зазря! Мы умрем свободными, а не как скот! Мы отомстим за заточение!       Похоже, Виктор уже достаточно долго распинался перед людьми, и я пришел к самому окончанию речи. Из толпы пошли тихие шепоты, постепенно начинающие усиливаться. Неужели чаша терпения рабочих оказалась разбита? Скоро стали выкрикиваться лозунги в поддержку Виктора, с прямой спиной стоящего над людьми и окидывающего их многозначительным взглядом. Народ решил оскалить зубы впервые за двадцать лет, и я действительно поверил, что мы способны объединиться, если этого потребует ситуация. Из возмущенных возгласов отделился один, отличающийся по тематике от других:       – Как будем воевать, умирая от жажды?       Рабочие тоже услышали это высказывание, замолкнув и дожидаясь ответа со стороны Виктора. Я прорвался через массу людей, поднимаясь на ящик и слегка оттесняя друга. Десятки любопытных глаз уставились на меня, на лопату, висящую на ремешке, на блестящее ружье, покоящееся в руках. Набрав воздуха, я крикнул:       – Мы наконец докопали до источника воды! Весь котлован заполнен до краев! Мы сможем восполнить силы перед боем!       Мои слова возымели эффект разорвавшейся пушки. Люди одним потоком хлынули в сторону шахты, освобождая главную площадь. Действительно, обычная жажда гораздо сильнее, чем жажда свободы. Но я почему-то был уверен, что все они вернутся сюда, как только наполнят фляжки свежим запасом воды. В конце концов на пустой площади осталось только два человека, помимо меня – Виктор, и… Петр. Я спрыгнул с ящика, обращаясь к присутствующим:       – И как мы собрались прорываться через шлюз? Он запрограммирован на ДНК так, что его могут открывать только законные жители бункера.       Виктор лишь молчал, бессильно сжимая кулаки и закрытыми глазами вдыхая слегка спертый воздух. Петр, переминаясь с ноги на ногу, предложил, не поднимая взгляд:       – Мы можем воспользоваться взрывчаткой.       – Бесполезно, – я лишь махнул рукой, – эти двери способны выдержать удар ядерной бомбы. Сомневаюсь, что Женя сделал парочку боеголовок в подвале.       Внезапно Виктор оживился, хватая меня и Петра за запястья. Он повел нас вперед, в точку, отделяющую территорию рабочих от территории живущих. У места выдачи пайка царила тьма, и лишь слабый запах хлеба говорил о том, что здесь когда-то были люди. Длинноволосый парень остановился у тела вырубленного ударом кирпича сотрудника. Его грудь медленно вздымалась, символизируя о том, что, несмотря на окровавленную рожу, этот персонаж все еще жив.       Виктор сел на корточки, переворачивая живущего лицом в пол и начиная с энтузиазмом рыскать по темным карманам запачканной униформы. Скоро он выудил из недр костюма дважды сложенный лист плотной бумаги, являющийся карикатурно изображенной картой.       – Вот, – откинув волосы за плечо, парень указал пальцем на тонкий проход, соединяющий два примерно равных прямоугольника, – это тамбур. Он разделяет бункер на две части, а потому имеет две герметичных двери, а не одну, как могло показаться раньше. Даже если мы взорвем первую, вторая выстоит, лишив нас эффекта неожиданности и оставив дожидаться атаки сотрудников. Но если у нас получится заминировать сам тамбур, то у нас получится повести людей в наступление. Так что нам осталось придумать, как пробраться внутрь. Цифрами тут разделены комнаты и тоннели, похоже, у них даже есть своя главная площадь.       Я почесывал подбородок тупыми ногтями, пялясь на затылок Виктора, продолжающего изучать карту. Сейчас как никогда от нашего решения зависела жизнь сотен людей, и если мы не найдем подходящий вариант, то все пропало. Петр же задумчиво глядел на лежащего живущего. Похоже, что-то пришло ему в голову:       – Ведь это вы заставили сотрудников переполошиться, отправив подкрепление? Что, если мы отправим вас внутрь вместе с этим уродом, как пойманных преступников?       Виктор поднял голову, заинтересованно выслушивая фермера. В предложении Петра было логическое зерно. Но чего-то не хватало этому плану, чего-то, что могло гарантировать его успех. Длинноволосый парень высказал мои опасения:       – И как этот мужик, очнувшись, поверит, что одолел всех собственноручно, связал их и просто лег спать?       Я прижал ладонь ко лбу, разгоняя мыслительные процессы. Времени оставалось в обрез, скоро сотрудники вышлют группу солдат проверить, куда делось подкрепление. И тогда большинство рабочих лишатся любого шанса увидеть поверхность, ведь, по правде говоря, не желание свободы двигало молодыми людьми, а навязчивая мечта увидеть мир предков. Она преследовала всех: и Женю, и Петра, и Виктора, и меня, и Ирину… Зря я оставил ее одну на Складе. Ей критически необходима поддержка, особенно сейчас.       Логическая цепочка внезапно сложилась в пазл, являющийся выходом из ситуации. Словно сделав научное открытие, я крикнул:       – Точно! Петр, ты должен прийти к дому Ефима. Там, у входа, лежат два трупа сотрудников. Выбери подходящего тебе по телосложению и надень его форму. Замажь лицо кровью, чтобы тебя точно нельзя было не перепутать с пятидесятилетним алкашом. Возьми также все коммуникаторы, которые найдешь по пути - нужно будет поддерживать связь. Затем приведи Ирину сюда и вместе с этим, – я пнул в бок мерно посапывающее у ног тело, – проведи нас вдвоем к тамбуру, там заминируешь все помещения, отмеченные цифрами, и взорвешь проход вместе с большей частью живущих. Виктор же должен будет организовать людей и, как только раздастся взрыв, пойти в наступление.       Петр хотел что-то возразить, но так и остался стоять с раскрытым ртом, не найдя аргументов против моего дополнения его плана. Поняв, как он глупо он выглядит со стороны, фермер расправил плечи, прибавив в росте на пару сантиметров, после чего спросил:       – А Ирину зачем?       Виктор, внимательно слушавший все это время, напомнил о своем существовании:       – Потому что сотрудник заснял не меня и Олега, а Олега и Ирину, а потому именно их фотографии числятся в базе данных по преступникам. Конечно, я не уверен, что этот план сработает, но более хорошего варианта у нас нет. Приступаем.       Через десять минут к нам подошел сотрудник, наматывающий темный провод от лазергана на плечо. Верно, хоть Петр и не сможет воспользоваться оружием, но эта деталь придаст уверенности в том, что маскировка не будет обнаружена. Тканевая бирка с именем была наполовину оторвана, чтобы любые знакомые предыдущего владельца костюма ничего не заподозрили. Бывший фермер очень ответственно отнесся к подготовке, о чем говорило измазанное в крови лицо (даже не знаю, как у него хватило духу сделать это). Из-за спины Петра вышла худенькая фигура девушки, мелкими шажками приблизившаяся ко мне и упершаяся в грудь. Виктор бесцеремонно помог липовому сотруднику разлучить нас, скрестив запястья за спиной и номинально завязав на узел, не способный стеснить движения, но со стороны весьма похожий на что-то, что может удержать меня от использования огнестрела, висящего на ремешке. Длинноволосый с усмешкой бросил взгляд на торчащее из-за моей спины ружье, скрываемое глиняным наконечником и черенком инструмента. На его немой вопрос я ответил:       – Если отберут, то не повезло. Если не заметят за лопатой, то мы будем в плюсе.       Хмыкнув, Виктор получил от Петра один из трех найденных коммуникаторов, после чего скрылся в темноте, оставив нас вчетвером. Я спросил у Иры:       – Петр тебе рассказал о плане?       – Да, – тихо пролепетала она.       По удачному стечению обстоятельств вырубленный сотрудник начал постепенно приходить в себя, сначала зашевелив сгорбленным носом, а затем неуверенно приведя себя в сидячее положение при помощи рук. Он с удивлением уставился на стоящего перед ним Петра, который, оскалившись, схватил живущего за воротник, поднимая и ставя его перед собой:       – Ну что, доволен?! Отрубился от удара мусора, причиненного мусором! Из-за тебя нас всех тут чуть не перебили! Преступники пойманы. А теперь пшел!       Лицо сотрудника сначала выражало удивление, но вскоре оно сменилось страхом. Петр толкнул его по направлению к двери, чуть ли не впечатав в стальное покрытие. Живущий взволнованно начал проводить махинации, воспользовавшись пальцем на сенсорной панели. Металлический диск медленно откатился в сторону, исчезая в стене и обеспечивая проход внутрь. Петр повел нас вперед, слегка подгоняя неработающим лазерганом. Как только все попали внутрь, дверь вернулась в исходное положение.       Мы оказались в достаточно узком коридоре шириной в три метра. Стены и пол отдраены до блеска, сразу же создавался полный контраст со Складом. По бокам висели какие-то панели и приборы, очевидно, до сих пор не разобранные за ненужностью. Такое кощунство было непростительно у рабочих, где любую металлическую деталь бесцеремонно сдирали и тут же находили применение в новых приземленных лачугах.       Петр, находясь позади процессии, беззвучно раскладывал взрывчатку, напоминающую покрытый плесенью хлеб. В Складе такой предмет идеально вписался бы в интерьер, но в вылизанных помещениях живущих выглядел лишним. Оставалось надеяться, что сюда больше никто не зайдет до начала наступления. Сотрудник раскрыл и вторую дверь, о которой нас предупреждал Виктор, проводя всех внутрь. Петр выглядел достаточно довольным – похоже, он успел «разложить все по полочкам» в достаточном количестве, чтобы взрыв в замкнутом помещении выбил оба проема.       – Теперь они в твоем распоряжении. Делай с ними, что хочешь.       Сейчас задачей партизана являлось минирование всех важных проходов, по которым побегут сотрудники, как только начнется нападение. Не знаю, хватит ли у него припасов, но это, так или иначе, обеспечит нам боевое превосходство.       – Ну что, свиньи, пойдем?       Оставшись наедине, сотрудник резко набрал храбрости, теперь не стесняясь толкать нас вперед по жилым помещениям, словно рабов на продажу. Мы специально шагали как можно медленнее, оставляя грязные отпечатки на сверкающем поле, выигрывая время Петру. По правде говоря, вид на раскрывшуюся перед нам чистоту действительно завораживал. Такое ощущение, что живущие устроили в бункере все так, словно пытались скопировать быт с поверхности. По углам стояли белые горшочки с землей, из них тянулись к чуть ли не ослепляющему свету потолков зеленые стебли неизвестных мне растений, распускающих пышные красные цветки, отлично сочетаясь с белоснежной обстановкой. Кожаная мебель считала вполне естественным находиться у стен, служа этаким местом, где можно отдохнуть, если ноги устали носить ленивое тело после целого дня ничегонеделания.       С диванчиков на нас интересующимся взглядом смотрели живущие, одетые не в пример приличнее рабочих: мытые и выглаженные сверкающие рубашки, от взгляда на которые слезились и резались глаза, отобранные по размеру брюки, идеально подогнанные по ширине каждого участка тела, словно люди уже рожались в одежде. Иногда к ним добавлялся серый пиджачок или плоская шляпка, слегка прикрывающая вычурную прическу, сложенную в аккуратный проборчик или во множество косичек. В общем, нельзя сказать, что живущие похожи на армию клонов. Все они в той или иной степени обладали некоторой индивидуальностью.       Вентиляция тщательно выполняла свою работу, избавляясь от спертого воздуха и даже наполняя его чем-то приятным, но незнакомым родившимся под землей, будто кто-то засунул в легкое колючую розу. Все вокруг дышало какой-то дикой стерильностью до такого уровня, что к горлу подступала слабая тошнота.       – Пап, а этих тоже расстреляют?       – Конечно, милая. Так и полагается поступать со скотом.       Я повернул голову в сторону парочки, расположившейся на коричневом кресле с твердой спинкой. Девочка-блондинка в пышном бархатном платьице сидела на коленях у усатого отца, провожающего нас презрительным видом. Но малютка смотрела из чистого интереса, наводя на мысль о том, что ее еще не поздно спасти от разложившегося общества сотрудников, отгородившихся от гнева рабочих за толстыми дверьми и боящимися каждого взгляда в их сторону. Я вздохнул, осознавая, что девочка вряд ли переживет атаку. Но уверенность, взращенная сегодняшним днем, не планировала улетучиваться. Мы должны идти до конца, уже поздно отступать.       – Ир, как ты? Готова?       Девушка лишь выдавила слабую улыбку, слегка кивая на мои слова. Она все еще была измазана в крови, что наводило на мысли о том, что она даже не отлучалась к источнику воды.       – Подведите в Помещение расстрел-группу. Тут два тела.       Похоже, мы пришли. Не сильно заботясь о нашем состоянии, нас забросили в глубь темного помещения, источающего тот самый аромат смрада, преследующий нас всю жизнь на Складе. Кто-то включил свет, открывая нам вид на залитый застоявшейся кровью пол. Паленые кусочки мяса оказались разбросаны тут и там, похоже, никто особо не заботился над тем, чтобы убирать отходы, образующиеся после расстрела лазерным оружием.       Нас подтащили к промерзлой стене, заставив глаза смотреть на трех выпрямившихся сотрудников, возведших лазерганы в нашем направлении. Что-то внутри меня затрепетало, возникла неуверенность в том, что план вообще сработает. Я огляделся, замечая, что по уголкам лежало четыре зеленоватых кирпичика. Петр успел! Не знаю, как, но он разложил взрывчатку еще до того, как мы здесь оказались.       На моем лице выразилась глупая ухмылка, не оставшаяся незамеченной среди сотрудников. Пока я включал коммуникатор за спиной и аккуратно поднимал его к шее, к нам подошел один из живущих, нависая, словно стервятник, увидевший добычу. Параллельно моей, на его лице тоже возникла улыбка:       – Чего радуешься, мусор? Хорошо тебе, что увидел настоящий мир перед смертью, верно?       Коммуникатор оказался плотно закреплен на затылке так, что Петр должен точно услышать сказанные мною слова. Не спуская улыбку, я слегка нагнулся, подводя ладони к прикладу двустволки, которую никто так и не заметил за глиняной лопатой. Либо же никто просто не увидел смысла в том, чтобы снимать ее с человека со связанными руками. Смакуя момент, я произнес:       – В отличие от меня, ты его точно не увидишь.       Пальцы вдавили курок, выстреливая зарядом дроби в стоящего над нами сотрудника, с красными брызгами впитавшего телом все пульки до единой, который тут же потерял равновесие и завалился назад. Подскочив на ноги и хватая не успевший упасть труп, я укрыл им себя и Ирину, крича в коммуникатор под недоуменные взгляды остатков расстрел-команды:       – Подрывай! Первый и второй!       Взрыв с болью вошел в барабанные перепонки, ненадолго оглушая и заставляя сознания размыться, как краску, пущенную под воду. Зрение не могло на чем-то сфокусироваться, кажется, лежащий на нас труп просто разорвало на части ударной волной, ногу сдавила неведомая сила. Мне послышался слабый писк сбоку, и сердце ускорило свой ход в несколько раз. Я тут же отбросил навалившиеся остатки тела, пытаясь выцепить в расплывающемся взгляде тело Иры. Она тяжело дышала, смотря на меня и пытаясь подняться на согнутых локтях. Внешне она оказалась абсолютно цела, хоть и очень напугана. Попытавшись выпрямиться, я велел ей:       – Оставайся здесь, притворяйся мертвой! Я вернусь за тобой, как только мы зачистим жилые помещения.       – Нет! – она повисла на моей правой ноге, что вызвало невероятный приступ боли; неужели сломана? Заметив выражение моего лица, она отстранилась, опускаясь на землю. – Пожалуйста, не уходи! Останься со мной!       Стиснув зубы и перезарядив уцелевшее ружье, я осмотрелся перед тем, как выйти из помещения. Здесь и до взрыва нельзя было похвастаться чистотой, теперь же красная субстанция достигла уровня потолка, стекая вниз, как работа художника-экспрессиониста. Металл погнулся в нескольких местах, вокруг лежали деформированные тела сотрудников. Как только я закрыл за собой дверь, из коммуникатора раздался голос Виктора:       – Олег! Петр! Мы прорываемся с боем, пытаемся дойти до главной площади! Если понадобится, взрывай оставшееся!       – Меня тут прижали! Я долго не протяну!       Я чертыхнулся, засовывая коммуникатор в карман брюк и ковыляя по коридору. Если судить по карте, отсюда до главной площади было примерно три коридора, в теории наполненных сотрудниками. Мои опасения оказались подтверждены – из низких арок выскочило двое живущих, резко начавших с характерным писком стрелять из лазерганов. Я прижался к металлическому прибору. Чувствуя, как импульс с шипением растворяется в стали, легкие заполнились запахом гари. Меня держали под подавляющим огнем; я чувствовал, как леденеет кровь в жилах, выставляя ружье над головой и стреляя вслепую. Разброс оказался очень эффективен в замкнутых пространствах: раздались слабый вскрик и звук падающего тела. Следующий выстрел ушел куда-то мимо, не задев оставшегося сотрудника.       Укрытие грозило расплавиться под давлением, металл сильно нагрелся, обжигая спину. Шальной выстрел с грохотанием впитался в покоившийся на плече коммуникатор, заставив устройство разлететься на куски, разбрасывая ошметки по помещению. Прекрасно, теперь у меня еще и нет связи с основной группой.       Я всадил последние два патрона в ствол, готовясь к атаке. В голове метались мысли, ранжирующиеся от желания защитить Ирину до философских размышлений на тему смысла жизни. Адреналин бурно бил в груди, заряжая энергией. Живущий начал постепенно сокращать дистанцию, и это стало его ошибкой: подняв голову и оценив обстановку, я успел вовремя среагировать на движение, с силой вжимая курок. Из ствола потянуло приятным дымком, а на лицо вновь брызнула кровь. Я довольно ухмыльнулся, но тут же стер улыбку, осознавая, что, как бы отвратительны ни были живущие, они тоже люди. После окончания пальбы вокруг оказалось подозрительно тихо, лишь отдаленные трели огнестрельного оружия звучали впереди.       Следующий коридор, гораздо шире предыдущих, встретил меня спиной сотрудника. Из-за нервов я тут же выстрелил, не задумываясь о последствиях. Бронежилет с треском вогнулся, не в силах сдержать огневую мощь, пропустив в корпус смертельные заряды и заставив носителя рухнуть на окровавленный пол. Это тут же открыло вид на необычное зрелище: два сотрудника эвакуировали постоянный поток паникующий людей, убегающих куда-то в глубь бункера. Не знаю, где именно они искали укрытие, я даже был готов не трогать их, но вооруженные живущие тут же открыли огонь, заставляя меня слечь под еще теплым трупом. Черт, у меня же совсем нет патронов! Что делать? Взгляд упал на перетянутое проводом плечо сотрудника. Бинго!       Моему мозгу потребовалось всего пара секунд, чтобы под непрерывной стрельбой смекнуть, как именно использовать лазерган, все еще привязанный к трупу хозяина. Темная кнопка вжималась пальцем уже не живого живущего, в свою очередь манипулируемого моей рукой, с треском выпуская заряды вперед. Я клацал, как умалишенный, слушая, как с каждым нажатием падает одно тело, затрудняя эвакуацию. Труп служил щитом, впитывая огромное количество теплоты и грозя взорваться от перегрева. Голова почувствовала жар, дышать в такой обстановке было совершенно невозможно, словно меня опустили в жерло вулкана.       Спустя минуту все кончилось, голоса затихли, и мне больше ничего угрожало. Я выполз из-под опаленной кучи мяса, ранее бывшей человеком, и с трудом поднялся на ноги. Ружье теперь могло служить лишь как пугач, но в практических целях лучше использовать лопату. Мои глаза не верили застывшей перед ними картине: десятки трупов лежали друг на друге, погребенные под собственным весом; от них шел легкий дымок. Неужели… Неужели я всех их убил?       Звуки борьбы, разгорающиеся впереди, звучали все ближе. Я отпер закрытую дверь, врываясь в главную площадь. Меня чуть ли не насадили на вилы, но весь мой вид, никоим образом не напоминавший живущего, остановил нескольких рабочих, охранявших проход. Спереди же, залитые морем крови, сидели примерно пятьдесят человек, перевернувших несколько автоматов с газировкой и всей оравой жавшиеся за импровизированным укрытием. Из глубины помещения звучал пулемет, и единственное, что спасло атакующих, это то, что он был кинетическим, а не лазерным. Я присоединился к баррикадам, выследив глотающего воздух Виктора, на чьем плече расплывалось пятно крови. Заметив меня, он слегка собрался:       – Петр не выходит на связь, я не могу попросить его подорвать площадь и коридоры! Нам остается брать пулемет штурмом!       Я попытался что-то возразить, но Виктор выхватил лопату у меня из рук, поднимаясь в полный рост, несмотря на поток пуль. Он поднял руку высоко вперед, перепрыгивая через баррикады и с диким ревом бросаясь на укрепления сотрудников.       – ЗА СВОБОДУ!       Остальные рабочие последовали его примеру, плотным потоком начав прорываться вперед, снося все на своем пути.       – ЗА СВОБОДУ!       Мне ничего не оставалось, кроме как пойти за толпой, покрепче схватив, как дубинку, ружье. Взгляд зацепился за Виктора, взмахом лопаты отрубившего голову сотрудника и отправив ее куда-то вдаль, словно играя в гольф. Остальные рабочие не отставали, сила народа, укрощаемая все эти годы, выплеснулась наружу, собравшись в единый кулак. Лишь стрекот пулемета не давал волне пройти вперед и закончить начатое, впиваясь в тела рабочих и разрывая их на части высоким калибром. Перед глазами красным пятном скользнула фигура Виктора, подставляющаяся в аккурат под ствол разгоряченного орудия.       Его тело содрогалось под плотным огнем, не позволяя пулям прорваться вперед - задеть рабочих, воспользовавшихся преимуществом и начинающих уничтожать остатки сотрудников. От тела Виктора остались кровавые ошметки, но он продолжал держаться за пулемет, совершая последний в жизни подвиг. С ненавистным криком я в один прыжок оказался за баррикадами, появляясь рядом с оператором инструмента смерти и начиная вбивать в его голову деревянный приклад ружья. Щепки разлетались в стороны по мере взмахов, кровь захлестнула глаза, но меня нельзя было остановить. Я чувствовал, как внутри пробуждается что-то ранее неведомое. Они называли нас животными. Так пусть узрят настоящего зверя!       Мы думали, что после взятия главной площади у нас получится одержать победу, но ошиблись. Со всех сторон на нас начали наступать живущие, подавляя целыми очередями выстрелов лазергана. Испуганные крики сраженных рабочих наполняли слух, я чувствовал, как хребет наступления оказался между молотом и наковальней. Ноги в бессилии подкосились, меня встретил неприветливый металлический пол, тут же измазавший лицо в горькой жидкости. Я пополз назад, добираясь до разорванного тела Виктора, в глазах которого посмертно застыло желание одержать победу. Черный коммуникатор валялся неподалеку, чудом уцелевший в подобной ситуации. Я прильнул к нему лицом, чувствуя, как холодный металл отрезвляет сознание.       – Петр! Три, четыре, пять, шесть! Как слышно?!       По ту сторону лишь молчание. Я ударил гребаный кусок железа, вновь крича в эфир:       – Три, четыре, пять, шесть! Петр, пожалуйста, услышь! Просто сделай это, сделай, ради Жени!       Уши пронзил внезапный грохот, мир начал рушиться, раскалываясь на тысячи частей. Я почувствовал, как сознание медленно покидает тело.       Свет потух. Все погрузилось во тьму. Перед глазами мелькали образы друзей, принесших себя в жертву ради общего блага. Ефим лежал у окровавленной металлической стены, сжимая глянцевый журнал в побелевших костяшках. Ветеран нашел то, что ему нужно. Мирная деревянная избушка, возведенная на пухлом холмике посреди широко раскинутых полей пшеницы. Она напоминала ему о том, что он потерял во время войны. Таких домиков много, но почему-то Ефиму казалось, что это его. Что там его ждут жена и дети. Ждали. Когда-то…       Женя разогнал всех рабочих из котлована, которые были рады вернуться к семьям, услышав пальбу сотрудников. Он аккуратно сложил несколько кубиков у стены, прячась за валун и нажимая кнопку на ручном приборе. Пшик. Очкарик, чертыхаясь, прошел вперед, с презрением осматривая несработавшую взрывчатку. Бесполезно? Он снова всех подвел? Из-за него погибнет столько людей? Евгений плюнул, сунув руки в карманы, и понуро направился к выходу из шахты. Взрыв.       Петр спрятался за металлическим каркасом квадратного прибора, выпирающего из густо освещенного тоннеля. Его прижали несколько сотрудников, из лазерганов лился бесконечный поток плазмы, превращающий укрытие в груду мусора. Сначала зацепили его плечо, затем один из импульсов пробил желудок, третий впился в грудную клетку, и все оставляли ужасающие дыры на коже. Скатываясь вниз, Петр чувствовал, как постепенно лишается чувств, а зрение превращается в кровавое месиво. Он был бы рад перейти в иной мир, но что-то словно держало его здесь. Агония заглушила все чувства. Звуки смешались, проходя в уши без какой-либо смысловой нагрузки, легкие перестали поставлять кислород. Воспаленные глаза закрылись в ожидании скорейшей встречи с братом. Но что-то, возможно, галлюцинация, достигло края сознания:       – …сделай это, сделай, ради Жени!..       Уже мертвый палец упал на кнопку детонатора.       Виктор с замиранием сердца смотрел, как погибают его соратники. В неравной схватке с сотрудниками рабочие умирали практически без сопротивления. Крики раненых друзей заглушали разум. Пулемет стрекотал, унося десятки жизней за короткую очередь. Он принял решение. Виктор одним рывком добрался до орудия, хватая его за раскаленный ствол и начиная чувствовать, как тело плавится, словно пломбир на солнце. Его судьба была предрешена. Но, если его жертва позволит хотя бы паре рабочих выжить, она была не напрасной. Ведь они выйдут на поверхность, исполнится заветная мечта стольких людей. Он знал, что умрет, так и не увидев солнца. Но, по крайней мере, он умрет свободным.       Ира… Что? Что она здесь делает? Я же велел ей оставаться на месте! Там ей ничего не грозило! Нет… Она вышла, чтобы найти меня. Самым страшным событием в ее жизни, даже страшнее, чем смерть, была потеря последней родственной ей души. Последней, что напоминала о прошлом. И я снова оставил ее в одиночестве, пренебрегая столь простым желанием. Ира медленно шла по тоннелям, ориентируясь на оставленные мною трупы. Она почти добралась до главной площади, но именно тогда ее накрыла взрывная волна, обрушившая сверху огромную массу земли, погребшую ее с ног до головы. Нет, это не может так закончиться!       Я вырвался из сна, со стоном поворачиваясь на живот и с невероятным усилием поднимаясь на ноги. В воздухе витала куча пыли; легкие приняли ее за чистую монету, заставив меня закашляться, словно в приступе астмы. Пальцы сомкнулись на лежащей неподалеку глиняной лопате. Мне не интересно, жив ли еще кто-то, кроме нее. Да и полная тишина говорила сама за себя. Лампы полопались, уступая грунту, пробившемуся через взорванный потолок бункера, словно лавине, заполнившей главную площадь. Голова раскалывалась, обжигая разум с каждым шагом, правая нога отказывалась слушаться, волочась за левой. Не знаю, что со мной, но я шел вперед, медленно проходя между колонн обвалившегося потолка, прижавшего сотни трупов и еще живых людей.       Вот он. Тот самый коридор. Огромный завал преграждал дорогу, я начал перекидывать за плечо казавшуюся бесконечной землю миллиметр за миллиметром, освобождая Ирину из плена. Сначала показалось ее измаранное грязью лицо, все еще по-своему прекрасное, пусть и искаженное гримасой боли. Откашливаясь, она выдавила:       – Олег...       Не знаю, сколько времени Ира умудрялась держать осколки жизни едиными. Всю ее грудь залило пятно крови, виновник которого оказался тут же – арматура плотно вошла в тело, нанизав девушку, как на вертел. Я упал на колени, вцепившись ладонями в свои волосы и начиная бить головой о грязный пол. Я не смог ей помочь. Не смог защитить. И оставил в одиночестве до самого конца.       Ира не открывала глаза, каждое слово давалось ей с трудом. Она попыталась дотянуться до меня вытянутой рукой, дотрагиваясь пальцами до лица. Я замер.       – Олег... П-пожалуйста... Сделай одну вещь…       Мое сознание превратилось в слух. В темноте было слышно ее тяжелое прерывистое дыхание. Из края губ потекла тонкая струйка крови. Собравшись с силами, она выдохнула:       – Помни, я… Я люблю тебя… И… Похорони меня… На поверхности…       Сердце рухнуло, как и последняя надежда на хорошую концовку нашей истории. Я лишь молча кивнул, снимая девушку с арматуры. Кровотечение тут же возобновилось, из раны стала хлестать теплая жидкость. Ира не говорила больше ни слова, только слабо обхватила меня за шею, пока я нес ее на руках к поверхности. Ожидаемо, на пути не встретилась ни одна живая душа. Но мне было уже плевать, весь разум преисполнился одной целью.       Стальные двери лифта медленно раздвинулись перед нами, пропуская внутрь. Кабина со скрежетом начала подниматься наверх; очевидно, ей уже давно никто не пользовался. Невероятно яркий свет залил глаза, мгновенно лишая зрения. Похоже, мы прибыли. Я сделал аккуратный шаг, чувствуя, как ботинок увязает в земле. Также здесь очень жарко. Похоже, моим представлениям о поверхности не суждено сбыться, внешний мир в прямом смысле слова ослепил своей красотой. Но даже это меня не интересовало, лишь край сознания отмечал, как ветерок гуляет по коже, пытаясь победить огонь солнца. Я вдохнул полной грудью, чувствуя, как в легкие проникает запах, который нельзя спутать ни с чем. Его нельзя застать ни в части бункера сотрудников, ни у рабочих. Это аромат настоящей свободы.       Хватка девушки постепенно ослабевала, и ее руки вскоре безвольно повисли, слегка покачиваясь от порывов ветра. Я положил ее на землю, чувствуя, как высокая трава приятно ласкает ладони. Боль в голове и не думала затихать, а тело начало жечь, но физическое состояние уже мало волновало меня. Я должен исполнить последнее желание возлюбленной. Пальцы сняли с ремешка инструмент…       Глиняный наконечник впивался в землю раз за разом с таким усердием, что покрытие начинало постепенно рассыпаться от силы удара. Перед глазами проплывали образы погибших друзей, пожертвовавших собой ради общего блага. Их я уже никогда не смогу похоронить. Но достаточно забавен тот факт, что все они сейчас с нами благодаря этой лопате. Петр обжег ее, а затем передал Жене, чтобы он смог работать на раскопках. После его смерти она досталась мне. А позже Виктор воспользовался ею как последним оружием в противостоянии с сотрудниками.       Я аккуратно погрузил в могилу еще теплый труп девушки, сбрасывая внутрь обломки лопаты. Яма получилась не очень аккуратной, но чего еще можно ожидать от слепого? Пот стекал со лба, а кожа уже была покрыта ожогами. Я расправил плечи, устремляя взгляд вверх. Сквозь белую пелену пробилось желтое пятно. Наверное, это и есть солнце. С глупой улыбкой я сделал шаг назад, чувствуя, как уходит земля из-под ног.