Июль

— Бойченко Владимир — загорелый молодой человек склонил голову в знак приветствия, сверкая глазами цвета ячменного пива*. — Тоже Владимир, Патрикеев — Глаза нового знакомого удивлённо расширились, глядя с некоторым удивлением и лёгким недоверием, смешанными с радостью, а Володя постарался припомнить где же ему доводилось видеть эту высокую, широкоплечую фигуру. Почему-то вспомнились жёлтые сапоги и старый, ржавый манлихер. Ну, манлихер как хорошо помнил Володя, принадлежал младшему милиционеру Грищенко, арестованному самим же Володей за измену. Следом в голову пришли воспоминания о Севериновке, об искомых и вылавливаемых там самогонщиках. О жарком лете, море и лошадях… Стоп, ну конечно же, лошади! Перед глазами как наяву старый, выкрашенный в зеленый цвет фургон с розочками, запряженный белой двойкой. Уже видавший виды, но все ещё крепкий.  — Красавчик? — Володя произносит полузабытое прозвище прерывающимся голосом, не совсем веря в происходящее. — Красавчик!!! — уже увереннее, громче, не сдерживая расползающейся до ушей улыбки. — Это действительно ты? — Собеседник неловко качнул головой и криво ухмыльнулся. — Ну вот, начальник, мы и снова встретились. Вот уж действительно повязаны, куда один, туда и другой — он замолчал ненадолго, а потом продолжил.  — Ну так как живется на белом свете, начальник? — Володя смутился, не зная что ответить. Его немного задело, что Красавчик называет его старым прозвищем. Это с одной стороны небрежное, но при этом наглядно иллюстрирующее его обязанности и должность обращение, осталось в прошлом вместе с работой в уголовном розыске, и теперь, спустя несколько лет казалось неуместным. Впрочем, он тоже хорош, ведь до недавнего времени даже не знал имени своего знакомого. Красавчик и Красавчик. А ведь они уже не юноши, ищущие свое место во взрослой жизни, чтобы придумывать и использовать глупые псевдонимы. Они состоявшиеся, серьезные люди. Хотя в глубине души Патрикеев был вынужден признать, что ни себя, ни тем более Красавчика, с его залихвацкой ухмылкой и расклешенными брюками, назвать серьезным и взрослым он не может. Да и о зрелом возрасте говорить было глупо. Ему самому едва стукнуло двадцать шесть, а Красавчику, который по воспоминаниям Володи был старше его на пару лет, не могло быть больше тридцати. — Просто Володя, — он протянул руку своему новому-старому знакомому. Красавчик не колебалась, ответил на рукопожатие, и Володя ощутил на своей руке стальную хватку бывшего голкипера и конокрада, не растерявшего за десять лет своей силы. — Тоже Володя, пожалуй. Все-таки, в мои почтенные двадцать восемь зваться Красавчиком как-то несолидно.— Говорил он серьезным тоном, но его живые яркие глаза смеялись.       Сами того не осознавая, молодые люди двигались по городу по направлению к Черному морю*, перебрасываясь шутками и рассказывая истории из жизни. Так Володя узнал, что после выхода из тюрьмы Красавчик, оказавшийся на примете у местного хирурга, которому при непредвиденных обстоятельствах добровольно ассистировал при экстренной операции, и поразив опытного врача ловкостью рук и хладнокровием, с помощью рекомендаций данных уважаемым в своей сфере хирургом, что однако не исключало собственного упорного труда, смог поступить в медицинский университет невзирая на преступное прошлое. — Почему именно врач? — Володя задал мучающий его все время их прогулки вопрос. Красавчик — у Володи все еще не получалось мысленно называть старого знакомого иначе, вновь ухмыльнулся, щуря глаза. — После всего того что я сделал десять лет назад, мне хотелось хоть как-то загладить свою вину, пригодиться обществу. Конечно, люди совершали преступления пострашнее моих, но совесть до сих пор грызет иногда. — он отвел взгляд в сторону, помолчал немного и подняв голову продолжил. — Но мне кажется я справляюсь с поставленной задачей, приношу обществу пользу, спасаю жизни. А как, кстати, получилось что ты ушел из уголовки? — Володя задумался на минуту, воскрешая в памяти события минувших дней и начал рассказывать.  — Ну, после той истории с Червнем я проработал там ещё четыре года, два из которых провел безвыездно в Севериновке. Не самый насыщенный событиями период моей жизни, к слову. Одни самогонщики, да мелкие кражи. Оставшиеся два — мотался по стране, был ранен в перестрелке с контрабандистами и осел в Москве. Окончил филологический, как и мечтал когда-то, стал литератором. Вот, собственно, и все. Периодически наведываюсь в Одессу, посещаю могилы отца и Виктора Прокофьевича, как вот и сейчас. Воспользовался отпуском. А ты какими судьбами в Одессе? — Очередная усмешка, предшествующая, видимо, каждой фразе.  — Да так, захотелось побывать в местах былой славы, вспомнить, так сказать, прошлое. И к слову, вспоминается оно с трудом. Город стал совершенно неузнаваемым. — Володя кивнул в знак согласия.  — Это точно. Чего стоят одни Ставки. Чистый застроенный район, и не скажешь что ещё десять лет назад это была малина, место, которого боялась вся Одесса. Да что там, Ставков даже на картах не было, не каждый знал, что какие-то Ставки вообще существуют. А теперь… Глядишь, не нарадуешься. — Красавчик кивнул в знак согласия и его лицо вновь озарила улыбка.        Отвлекшись на болтовню, они и не заметили, как дошли до места назначения. Несмотря на все изменения которые притерпела Одесса, Чёрное, а вместе с ним и Азовское море, остались прежними, будто бы и не было этих десяти лет, будто бы по-прежнему воевал уголовный розыск с бандитами, а власть сменялась как картинки в калейдоскопе. Все тоже широкое, потрескавшееся от жары поле, со сбитыми из старых досок воротами и маленьким покосившимся сараем, служившим некогда раздевалкой Черноморцам. Поле было заброшено погрязшими в повседневном быту одесситами, и лишь немногие, вроде Володи и Красавчика, чья юность пришлась на расцвет футбола и революций, приходили сюда вспомнить былое, почтить память почивших в бессмысленной бойне между красными, белыми и прочими разноцветными армиями товарищей по команде. Молодые люди направились к сараю. Видавшая виды постройка не выглядела презентабельной и раньше, а теперь, по прошествии десяти лет и вовсе дышала на ладан. Прогнившие доски кое-как скрепленные между собой скрипели и шатались на ветру. Дверь изничтоженная временем легко поддалась, позволяя войти внутрь. Вид изнутри от наружного отличался мало. Все те же подгнившие доски, трухлявые подпорки, старая скамейка, которая, казалось, развалится при малейшем касании. И мяч. Обыкновенный футбольный мяч лежал посреди этой разрухи. Можно было подумать что он был оставлен кем-то из нынешних игроков, но некое подобие клейма, которым раньше помечали спортивный инвентарь ревностно бдящие за своим имуществом команды, не оставлял сомнения: мяч черноморский. Красавчик поддел его носком ботинка, пробуя на прочность.  — Забавно — заметил он широко улыбаясь. — Столько лет прошло — а все будто как прежде. Может, того — сыграем? — Володя кивнул. Почему бы и нет? Красавчик одним пинком отправил мяч на улицу. Молодые люди вышли следом. Оба избавились от курток и бросив их прямо на землю устремились на поле.        Припекало солнце, зеленела трава под ясным голубым небом. Июль вступал в свои права и никто уже не мог спросить где он. А два Володи, некогда стоявшие по разные стороны баррикад, теперь вновь сошлись в дружеском сражении.