Дом под Горой

Старый Борх хорошо помнит Гору. По вечерам вокруг него собираются почти все гномы, работающие в этой шахте — особенно молодёжь, всегда охочая до сказок да чужих воспоминаний. Борх не скупится рассказывать — его конец уж близок, он чувствует это костями, которые с каждым годом теряют крепость, а так память о Горе сохранится в душах слушателей и будет жить ещё долго. - Слышали, Торин всё-таки выступил Смога бить! - Сохрани его Махал... С самого утра все разговоры не уходят от свежей новости. - А ты, дедушка Борх, что скажешь? Веришь в успех Короля? «Какой же он король, без королевства-то?» - Конечно верю. Час настал, я слышу, как Изначальный Кузнец раздувает в своём горне пламя победы. Скоро мы все вернёмся домой, и каменные стены содрогнутся от нашего пира! Молодняку нельзя без надежды. Сколь бы пустой и глупой она не была — всё равно нельзя. Борх как может поддерживает разговор, весомо спорит с теми, кто не верит в успех похода, в который раз делится воспоминаниями о сокровищах Одинокой Горы. И спустя время, когда обед заканчивается и все вновь расходятся работать, он с удивлением понимает, что и сам искренне надеется на Торина. Вопреки собственной мудрости и жизненному опыту. Вопреки тому, что смельчаков всего тринадцать. Вопреки всему. Никому нельзя без надежды. Сколь бы пустой и глупой она не была. Наину повезло. Он одним из первых эреборских беженцев пришёл в Гондор, не побоявшись сразу уйти далеко от сгоревшего дома. Не прогадал. С тех пор Наин и его сыновья славятся лучшими в округе чугунными решётками — изящными, но прочными. Наин пользуется заслуженным уважением в городе. И семья у него большая, дружная: за его сыновей охотно идут замуж, быстро обзаводятся потомством. Казалось бы, желать больше нечего. Но семейство всё равно радуется, когда приходят вести о походе к Одинокой горе. Каждый понимает, что людской город никогда не станет им родным, каждый хочет к Горе — и гномы пожившие, которые хорошо помнят Эребор, и молодняк, выросший на рассказах старших. Только старая Хильда неодобрительно ворчит: - Глупости это всё. Так им всё и вернётся, как же. Где это видано — чтоб дюжиной на дракона? Кто-то из внуков робко спрашивает: - А как же дом? - Дом можно где угодно обустроить — было бы желание, - Хильда видит жалостливый взгляд из-под кудряшек и смягчается. - Ладно уж. Пусть вернут, пусть постараются. Ради нас всех. Даре недавно сравнялось шестьдесят. По гномьим меркам, не так-то много — самый расцвет, время рожать детей и обустраивать дом. Вот только дома у Дары и нет. У неё есть собственный трактир — достался от матери, что умерла семь лет назад. Дара не опускала рук и не дала себя разорить, пусть и мало кто верил в способности неразговорчивой гномы. Но трактир — разве дом? Так, островок посреди пути, где можно передохнуть и подкопить силы. В трактире не остаются навсегда. И Дара не хочет всю жизнь провести у дороги — до боли, до зубовного скрежета не хочет. Она лучше любого знает, что все дороги куда-нибудь да ведут, и мечтает, чтобы её дорога привела её домой. Много достойных претендентов на руку и сердце домовитой хозяйки обивают пороги, но Дара никому не даёт надежды понапрасну. «Вот будет дом — тогда и зовите». Молчат, опускают глаза и уходят. Никто не пытает счастья дважды. Дара никому после смерти матери не рассказывала, что ей снятся сны — часто, почти каждую ночь. Гора, которой она никогда не видела, но знает не хуже собственной кухни по чужим рассказам. Богатства, которые трудно представить. Уютная пещерка с каменными стенами и чисто выметенным полом. Добротная мебель, большая дружная семья. По ночам, когда никто не слышит, Дара плачет и шепчет «Горе-гора, ты всё отняла у нашего народа, так пусть хотя бы этим храбрецам повезёт. Я хочу домой...» Рори так и не нашёл себе угла с тех пор, как дракон выгнал народ Дурина из Эребора. Скитался, подсобничал, не брезговал никакой работой. Мало-помалу скопил золотишка — на домик бы хватило. Да только Рори так и не женился, а другого повода останавливаться и приживаться на одном месте он не видел. Его дом остался там, под Горой. Там же, где был развеян пепел, в который драконье пламя превратило его родных. Когда судьба в который раз свела его с Балином, Рори поначалу не придал этому большого значения. Посидели вечерком за пинтой доброго эля, повспоминали о былых временах. Потом Балин, прямо глядя Рори в глаза, рассказал ему о цели своего путешествия — Торин, мол, созывает храбрецов к Горе идти. Пора, мол. О Смоге давно ничего не слышно, глядишь — и пронесёт. Не вечно же по чужим углам мыкаться. Рори подумал-подумал, да и сказал как есть: не те года, не та сила у него, чтобы в подобные походы выбираться. Потом посидел немного, словно взвешивая какое-то решение, и добавил: - Но остаться в стороне не могу. Вам понадобится снаряжение — оружие и доспехи, небось, не у всех есть, да и еды в дорогу нужно немало, и пони нынче дороги... Вот как мы сделаем, Балин: я отдам тебе мои сбережения. Не хочу, чтобы после моей смерти они остались кладом в чужой земле или достались кому ни попадя. Забирай ты, вам нужнее. Балин долго отказывался, грозился уехать немедля, уводил разговор. Под утро, когда его сморил сон, Рори подложил увесистый мешочек в его дорожную сумку. Он знал, что поступает верно: Торин затеял благородное дело. На рассвете Балин тепло попрощался и ушёл. Рори ждал до вечера, но старый друг так и не вернулся. Принял подарок, значит. Рейли всего четырнадцать. С каждым годом детей рождается всё меньше: народ Ауле не любит растить потомство в скитаниях. Гномам положено сызмальства чувствовать дом, вековое могущество семьи и рода, переплетающееся корнями с родными горами. Положено расти и крепнуть рядом с горном и семейным богатством. Рейли же не видела ничего кроме того, что можно разглядеть в маленьком портовом городишке на побережье Либеннина. Тесные грязные улицы, неприветливые люди — на их лицах всегда выражение злобного недовольства; вездесущая рыба и постоянно, даже во сне, ощущаемое море — большое, чужое и страшное. Оно словно подкрадывается со спины, пытается украдкой лизнуть стопы, чтобы, почувствовав слабину, обрушиться штормовым валом, сбить с ног и уволочь в глубину. Рейли очень боится моря. Она бегом мчится по узким улочкам, прижимая к груди свёрток с едой — краюхой свежего хлеба и горшочком масляной каши. Рейли каждый день носит отцу обед в кузницу. Её отец — хороший работник, и недавно ему удалось получить место у самого рынка, где и покупателей больше, и цены выше. Оттого их семья почти не голодает: мать даже перестала шить после заката, а Рейли купили новые башмачки. Рейли не играет с местными детьми — они с первого взгляда невзлюбили «гномье отродье», постоянно шпыняют её за короткие ноги, малый рост и пушок на щеках. Рейли привыкла. Она старается не замечать обидных слов и знает, что если молча пробежать мимо — детвора скоро отстанет. Вот только друзей у неё нет — кроме, разве что, соседского котёнка и тряпичных кукол. Каждый вечер с тех пор, как до их глуши долетела весть о походе, она, сворачиваясь клубочком под боком у матери, повторяет имена тринадцати храбрецов: «Торин, Балин, Двалин, Бифур, Бофур, Бомбур, Ори, Нори, Дори, Оин, Глоин, Фили, Кили. Махал-создатель, не оставь их...»