***
Он разбудил Юэна немного позже. Для начала он хорошенько прибрался в квартире: вытер пыль, подмёл полы, навёл порядок, скрывавшийся за кухонными ящиками и поначалу недоступный глазу пришедшего. Затем, понимая, что делать ему больше нечего, сварил густой, крепкий кофе и приготовил лёгкий завтрак на двоих. Он вошёл в спальню и понял, что Юэн остался ровно в том положении, в каком и заснул вчера, и снова вспомнил, как эти руки обвивали его плечи, скользили по голой, мокрой после душа спине, доходили до бёдер и… убегали обратно, лаская лицо и волосы. Впервые Хейден ощутил такую страсть, и, наверное, больше не почувствует подобного никогда. Он осторожно присел на кровать рядом с профессором и провёл ладонью по его щеке — осторожно, боясь спугнуть. Тот с трудом открыл правый глаз и, щуря его, посмотрел на студента. — Пора просыпаться, Юэн, — ласково проговорил Хейден, отводя взгляд, и откинул одеяло в сторону. Профессор что-то недовольно пробурчал и хотел было вернуть одеяло себе, но студент был упрям. — Нет-нет-нет. Для начала нужно встать. Спать вы будете потом. И с горем пополам, кое-как придерживая его за спину, поднял МакГрегора и отвёл в душ, оставив наедине с льющейся холодной водой. Юэн подошёл к своеобразной барной стойке, отделяющей гостиную от кухни, и тут же почувствовал ароматный запах яичницы и кофе. — Я не голоден, — произнёс он и опустился на высокий стул. Хейден стоял за перегородкой, попивая горячий напиток. — Голодны, — настаивал Кристенсен. И Юэн, сложив губы в узкую полосочку, устало посмотрел на Хейдена и отломил кусок яичницы. — Как вам спалось? — поинтересовался студент, принимая завтрак. — Вы помните свой сон? — Да, — прохрипел Юэн. — Совсем немного. Какой же стыд испытывал Хейден, смотря на профессора сегодня утром. Странно, но прошедшим вечером он не думал, что ему будет так неловко. Сглотнув слюну и невольно залившись краской, он снова спросил: — А предыдушую ночь? Юэн задумался, глотая горячий кофе. Тысячи мыслей и огромное смятение поселилось в душе Кристенсена, пока он смотрел на профессора. Вдруг он тут же вспомнит, чем они вчера занимались по приезде домой? А может, нет? И кто знает, что из этого хуже?.. — Смутно… — Юэн вскинул брови. Хейден вновь сделал большой глоток кофе. — А должен? — Нет! — резко ответил Кристенсен, и большая часть тёмного напитка вылилась у него изо рта, запачкав обе тарелки и футболку МакГрегора. Тот удивлённо на него посмотрел. — Ну смотри у меня, шалун. Хейден поблагодарил себя за то, что не сделал ещё один глоток кофе. Иначе бы он выплюнул его целиком. Юэн, играя бровями, смотрел на него поверх чашки с этим пошлым выражением лица, и Кристенсен изумился, как этот человек даже в тяжёлом похмелье умудряется шутить в своём репертуаре. — Пожалуйста, давайте поговорим о сновидении, — Хейден спрятал глаза. — Оно было сумбурным, так ведь? Потому что я помню только отрывки снов. Как будто сознание метало меня по временным линиям и старалось показать как можно больше. — Со мной происходило то же самое, — согласился Юэн. — Вроде бы… Я помню, что нас назначили охранять Падме, и мы спасли её от убийства, пока она спала… — Мы сразу же постарались выследить шпиона, — тут же подхватил Хейден. — Сели в автомобиль и направились по его следам, пока не обнаружили её в каком-то ночном клубе и выпытали частичку имени. — Появились на совете. Рассказали им обо всём. На этом кончилось? — Юэн вопросительно посмотрел на студента. — Вроде да, — он кивнул и допил свой кофе. — Отлично. Будем ждать, что же произойдёт дальше. — Как будто смотрим сериал. Юэн улыбнулся. — И я уже устал переживать за персонажей. Хейден принялся мыть посуду. Профессор с горем пополам разобрался со своей яичницей, хоть большую часть и пришлось выбросить. — Ты ведь собираешься идти в колледж? — с настороженностью спросил Юэн. — Да, — намывая тарелку, ответил студент. — А вы нет? — Выходной за свой счёт, — бросил МакГрегор. — Мой бюджет не сильно от этого пострадает. — Отлично. Всё оставшееся время, пока Хейден собирался на занятия, он ни разу не посмотрел в глаза профессору. Ни разу. Даже мимолётного взгляда не его тело не оставил. Юэн не мог этого не заметить и заподозрил что-то неладное. Как будто Хейден провинился и стал надеяться, что МакГрегор ничего не вспомнит. А он помнил всё. До мельчайших подробностей. И потому-то томно вздыхал, смотря на каждое движение студента, и потому мечтал, чтобы судьба снова предоставила им шанс — такой же, как вчера. — До свидания, профессор! — бросил Хейден, выбегая за дверь. Рюкзак бил его по спине. — Заходи ещё! — на прощание крикнул Юэн и закрыл квартиру, пребывая в усладе, обволакивающей его тело. Теперь многое изменится. Он знал это, но ещё важнее — он чувствовал это.***
Жизнь, казалось бы, шла по накатанной колее: каждодневные занятия, выполнение домашних заданий до полуночи, семинары, штудирование интернета и энциклопедий в поисках материала — словом, все хлопоты студенческой жизни, если бы не один нюанс, ставивший под удар — переворачивающий на сто восемьдесят градусов — все спокойствие и рутину будничных дней. Хейден хранил великую тайну, тайну, на которую имели право лишь он да его профессор, Юэн МакГрегор, с которым он имел честь несколько раз лежать в одной постели. И как бы ни двусмысленно это ни звучало, но сблизились они лишь в последний раз, и с тех пор смотреть друг другу в глаза было непозволительной роскошью для студента, воспылавшего страстью к преподавателю. Обыкновенная история про любовь, ограниченную моралью, но продолжавшую вырываться из-под неё. И любовь эту хранили в своих сердцах оба — студент и профессор, не смея напоминать о ней друг другу. Стоило Юэну на занятиях приблизиться к Хейдену и встать с ним рядом в радиусе двух метров, так у того спирало дыхание и пот скатывался по лицу неровными каплями. Проходил ли он по коридору и глазами сталкивался с Кристенсеном, так сразу же бросал на него взор, полный огня, пылающего пламени, такого, что у Хейдена подкашивались ноги и он чуть не падал. И когда студенты всем потоком высыпали из кабинета, как только лекцию объявляли завершённой, так Кристенсен, сам не отдавая себе в том отчета, всегда выходил последним, выключая в аудитории свет и задерживая руку на выключателе дольше обычного. Затем в нерешительности поворачивал голову и, открывая рот чтобы что-то вымолвить, хотя бы пустую, лишенную смысла фразу, слышал опережающую его речь Юэна. Тот, складывая в портфель бумаги и улыбаясь, видя как его любимый студент не хочет прощаться с ним так рано, сам начинал импровизированную беседу, продлевая те недолгие мгновения, проведённые с Хейденом. — Куда ты идёшь сейчас? — интересовался он, заранее зная ответ. — В общежитие, — пожимал плечами Кристенсен, в душе тепля надежду, что профессор, возможно, хочет пригласить его к себе и продолжить вечер, начавшийся бурной страстью и алкогольным опьянением. — Куда же мне ещё идти?.. — и выходил в коридор. — Ты всегда можешь приходить ко мне, — отвечал Юэн, неспешной походкой направляясь к нему и вставая по другую сторону двери. Так они и стояли, облокотившись о косяки, Хейден — пряча взгляд где-то в неопределённой точке на полу, профессор — рассматривая светлые кудри и мечтая их целовать. Затем, одолеваемый затянувшимся неловким молчанием, студент прощался и уходил, так и не замечая на себе пристальный взгляд Юэна, столкнувшегося с юным херувимом в обличье Хейдена Кристенсена. На кафедре культурологии он часто видел фигуру Аполлона на столе преподавателя, и никто в действительности не мог сравниться с этим божеством, кроме как эфеба Хейдена. И если тому суждено напоминать собою повелителя Солнца и поэтов, то что остаётся МакГрегору?.. Обыкновенному человеку, которому не позволено любоваться богом? Нет, такого определённо не случится. Он уже был близок к среднему возрасту, а потому имел хорошее представление о жизни и отношениях. Ему не составило труда увидеть, как студент влюбился в него и неумело пытался это скрыть. И это возбуждало его ещё больше, хоть он и старался не думать об этом. Тем не менее он знал, что скоро дойдёт до своей цели и хрупкое тело перейдёт в его владения. А затем проходило пятнадцать минут, и он вновь начинал читать лекции или проводить семинар у групп. Таким образом текла жизнь. Всю неделю, от понедельника до пятницы, пока в рутину не влились события, изменившие их спокойный мир стеснительного студента, не смевшего признаться в своих чувствах, и настырного преподавателя, понимавшего, что порог морали остался далеко-далеко, за горизонтом событий, окутывавшем его жизнь.