Путешественница

В предрассветной мгле средневекового Парижа можно было разглядеть две тени. Одна принадлежала девушке, сжавшейся у подножья виселицы на Гревской площади. Вторая фигура, очевидно, мужская, была скрыта черной сутаной. Мужчина говорил жарко и страстно: — О нет! Я не хочу тебя видеть умирающей! Одно слово! Одно лишь слово прощения! Не говори мне, что ты любишь меня, скажи лишь, что ты согласна, и этого будет достаточно. Я спасу тебя. Если же нет… О! Время бежит. Одно-единственное доброе слово! Скажи слово, одно только слово! Девушка подняла темноволосую голову, нахмурила тонкие брови, вглядываясь в бледное лицо священника, точно приняла для себя какое-то волевое решение. — Идем, — бросила решительно она и поднялась на ноги. Клод сначала не поверил своим ушам. — Вы согласны последовать за мной? — прошептал он и зачастил быстро: — Я могу спасти тебя. Я все приготовил. Дело за тобой. Если ты захочешь, я могу… — Проводите меня на кладбище Сен-Жермен， — повелительным тоном сказала Эсмеральда. И, встретив изумленный взгляд священника, приподняла брови: — Что? Я же ведьма, не так ли? Клоду было все равно. Он не верил в сверхъестественные способности молоденькой цыганки, но не посмел возражать столь странной просьбе. Он боялся, что это лишь секундная слабость, что она опомнится и оттолкнет. И поспешно шагал наравне с девушкой по направлению к кладбищу. — Я мог бы предложить вам комнату на то время, пока все не уляжется. Вы… ты… — он запнулся， — клянусь, я не причиню вам вреда. Я не потребую взамен вашего тела. Она резко остановилась. Он замер тоже, вглядываясь в ее юное и прекрасное лицо. — И на том спасибо, господин архидьякон. Но нет, я не хочу оставаться у вас. Мне пора домой. Сердце Клода ухнуло вниз, словно он падал с колокольни вверенного ему собора. Точно колдунья, заберет его душу… — Боитесь, господин архидьякон? — насмешливо спросила она, — правильно делаете. Он нервно облизнул губы. — Не боюсь. Я просто… — Нам следует поторопиться. Скоро рассветет, а Париж сейчас похож на разворошенное осиное гнездо. По вашей милости, между прочим. — Эсмеральда! Не я виноват в том, что власти решили изымать вас из убежища, — запротестовал священник. — И Феба не вы убить пытались. И меня в колдовстве без вашего участия обвинили, — отозвалась она, сворачивая на дорогу к кладбищу. — Опять ты об офицере, — он вздрогнул, точно от пощечины. — Опять этот проклятый пустозвон！ — А о чем еще с тобой говорить? О падежах в латыни или о риторических фигурах по Аристотелю? А может, об особенностях частей речи в древнегреческом？ Если бы со священником заговорила Джали, вряд ли бы он удивился больше. — А может, изволим обсудить характерные особенности Парижской архитектуры? Изобретение книгопечатания? Достижения медицины? — цыганка легко шагала по мостовой, — господин архидьякон, вы говорите, что любите меня. А между тем вы меня совсем не знаете. — Мне все равно, колдунья ты или… — снова начал он. — Если вам все равно, то это не любовь. Это, господин архидьякон, по-другому называется, — она смерила его насмешливым взглядом. Клод поджал губы. — Если ты захочешь что-либо рассказать… — То ты сделаешь одолжение и снизойдешь до того, что будешь слушать, — оборвала она, останавливаясь в дальней части кладбища. — Так, что ли? Она оглядела склеп, перед которым они стояли. — Пришли. Еще раз спрашиваю: не боитесь, господин архидьякон? Готовы отправиться с цыганкой в ад? Клод помолчал. — Ад внутри меня. А за вами я пойду куда угодно. — Тогда помогайте. И она навалилась на плиту, закрывающую вход в склеп. На третьем этаже Института Времени и пространства высокий седоватый профессор наблюдал за миганием лампочек на панели управления. Машина вот-вот должна была вернуть из прошлого самую беспокойную из всех путешественниц во времени. Доктор Джонсон был готов своими руками придушить того, кто дал взбалмошной девчонке, гордо именующей себя ученой, право путешествовать в позднее средневековье. Мало того, что Эсмеральда работала не по профилю — машину использовали лишь историки, а дама была филологом, мало того, что ей еще не исполнилось тридцать — возраст，когда, по мнению Джонсона, ученого можно было называть ученым, так она еще была красива особой красотой, характерной для смешанной расы. Она знала о своей исключительной внешности и бессовестно ей пользовалась. Таким девицам в серьезных исследованиях делать было нечего. И все же ее допустили, и вот уже пару месяцев весь отдел стоял на ушах, ожидая то ли эффекта бабочки от действий девчонки, то ли того, что незадачливую исследовательницу придется спасать из когтей палача. Вместо скромного и незаметного существования в средневековом Париже Эсмеральда вспомнила уроки фламенко и стала плясать на улицах, да еще обзавелась дрессированной козой. Эти два месяца Джонсон не мог нормально спать. Он подумывал о запрете на путешествия в средние века для женщин, тем более не европеоидной расы, но это попахивало расизмом и мужским шовинизмом, хотя на самом деле это было обусловлено элементарным беспокойством за судьбу самих путешественниц, которых могли повесить или сжечь за колдовство. Эмансипированные девицы из двадцать первого века были не самыми лучшими кандидатами на визит в пятнадцатый век. — Перегруз, — хмуро бросил он. — Не может быть, — запротестовал ассистент, — она весит не более сорока пяти килограммов. Откуда перегруз? — Полагаю, там не меньше ста двадцати. Интересно, что она тащит с собой? Когда она получала разрешение на доступ к машине времени, она клялась, что ей понадобятся только записи. Информация. — Сувениров натащила? — нервно рассмеялся ассистент. — Больше никаких истеричек с филологии. Хватит, пусть письменные источники копают. Мало того, что устроила пляски на центральных площадях, рискуя попасть на костер, так теперь еще и это. Библиотеку средневековую прихватила？ Двери кабины разьехались, и профессор мысленно застонал. Лучше бы это была библиотека. Рядом с Эсмеральдой стоял самый настоящий средневековый священник.