Kincsem

— Марцела, пойдём, мы с Родерихом хотим показать тебе кое-что, — Элизабета выглядела как-то взволнованно, её грудь часто вздымалась и опускалась. Эдельштайн, стоящий в дверях, поправлял растрепавшиеся волосы, дыхание мужчины было таким же частым, как и у его жены. — Нет, не надо это, возьми самое простое, ты можешь испачкаться. Людвиг привёз кое-что, точнее кое-кого, мы думаем, что тебе понравится. Марцела не понимала ни то, кто этот Людвиг, ни то, что ей хотели показать. Волнение от домочадцев перешло и к ней. Собираясь, уже в одиночестве, она не могла остановить трясучку своих рук. Мысли, предположения и догадки путались в её голове, а дыхание не хотело успокаиваться. Вниз по лестнице чешка сбежала просто моментально, и ждавшие её Элизабета и Родерих повели её в конюшни Франца Иосифа. Солнце попадало сквозь большие окна, отливая золотистыми вкраплениями на тюках сена. Она стояла в проходе, светлые подпалины внизу живота плавно переходили в темную рыжину в остальных частях корпуса. Лошадь была довольно худа для обычной и идеальна для скаковой. Она была расслаблена, правая задняя нога стояла лишь на краешке копыта. Дыхание её было спокойным, лишь изредка кобыла резко выдувала из лёгких полностью воздух, а после делала глубокий вдох, уставшие тёмные глаза были полуприкрыты, лошадь смотрела прямо на Марцелу, которая не могла отвести свой взгляд. На крупе кобылы сидела темная кошка, спокойно вылизывающая свой хвост. — Это Кинчем, а меня зовут Людвиг, — девушка отвела взгляд от лошади на человека, державшего животное на расслабленном чомбуре, — вот привёз её и заодно решил заглянуть к брату. Его светлые волосы были зачёсаны назад, а светло-голубые глаза казались на солнце почти бесцветными, он серьёзно смотрел на всё вокруг. — Я знаю её, — Марцела видела почти каждый старт непобеждённой Кинчем. Каждый раз её сердце готовилось остановиться, когда кобыла набирала отрыв, но максимум как близко чешка видела эту лошадь — вблизи круга победителей, а теперь она настолько рядом. Лишь руку протянуть. Долго смотреть на Кинчем не получилось — Родерих и Элизабета разговорились с родственником, а после забрали девушку обедать, хоть та и отпиралась. Отсидев какое-то время, Марцела всё-таки ушла из-за стола, несмотря на все просьбы остаться, вновь моментально преодолела лестницу. В конюшне, куда она просто примчалась, сказали, что кобыла гуляет. Кошки в деннике тоже не было. В леваде уже сидел Людвиг, девушка присела рядом, и вдвоём они молча смотрели на пасущуюся лошадь. Солнце превратило её в ярко рыжую с золотом на животе. Шерсть у неё была уже не такая вычесанная и гладкая, как пару часов назад: сейчас она свалялась волнами, создавая различные узоры на своей владелице. Темная кошка неизменно находилась на крупе, свернувшаяся в калач, укутавшаяся пушистым хвостом. — Послезавтра она, — мужчина указал на кобылу, — отправится в Пешт. Её кроют Буканьером, — голос Людвига был умиротворяющим, немного растрепавшиеся волосы попадали ему в глаза, из-за чего он щурился. Взгляд Марцелы переходил с лошади на собеседника. Солнце ласкало их обоих, лучи сплетались с причёской и гривой, а ветер помогал создавать ещё более разнообразные комбинации. — Я рада, она выглядит сильно уставшей, и мне кажется, из неё будет отличная мама, но, — чешка на секунду осеклась, стараясь как можно незаметнее от собеседника вытереть покатившиеся слёзы, — мне будет её не хватать. Вспомни только Австрийское Дерби, — Марцела всхлипнула, — или Кубок Гудвуда. Она скакала… — Так часто, да, — блондин опустил свой взгляд, — Кинчем и вправду устала, но нам все ипподромы будут казаться пустыми без неё. С ней тяжело расставаться. Людвиг приобнял плачущую, и девушке показалось, что этот человек — самый понимающий в мире. Он погладил её по худой спине, уткнулся носом в острое плечо. — Мне ведь даже некому, некому рассказать всё это. Иногда кажется, — Марцела вытерла щёки, — что никто не будет тосковать так же, как и я. Никто не будет рад новости о её жеребёнке. Боже, — чешка вновь упала в объятия Людвига, её прическа полностью испортилась и короткие каштановые волосы неаккуратными волнами расположились на плечах, — она так близко, но совсем скоро будет так далеко. Новый приступ плача накатил на Марцелу. Блондин успокаивал её своими тихими речами, крепко обнимая, пока чешка содрогалась в рыданиях. Через какое-то время ей стало лучше, и разговаривать на тему отставки кобылы было легче. Осенний ветер навевал прохладу, и Людвиг отдал девушке свой плащ. Кинчем паслась, её грудина размеренно впускала и выпускала воздух. Кобыла умным взглядом осмотрела всё вокруг, встряхнулась, заставив кошку спрыгнуть вниз, легла, подогнув длинные, мощные ноги, и задремала.