***
В прихожей приятно пахло свежеиспеченной выпечкой и Бокуто поспешил скинуть кеды: рот наполнился слюной, а в животе заурчало от желания скорее отведать вкусняшку. Котаро пошлепал по чистому полу на кухню, оставляя за собой темные следы от мокрых носков. Акааши стоял у плиты, перемешивая морское ризотто лопаткой. На фоне шумел телевизор — какая-то научная передача о проблемах экологии. Котаро счел, что Кейджи, увлеченный готовкой или непонятным рассказом о цианобактериях, его не заметил, а это означало лишь одно: у него был шанс стащить кекс немытыми руками да еще и до того, как съест главное блюдо. Бокуто потянул было свою нечистую и нахальную лапу к дымящимся после жара духовки кексам, как вдруг… Шлеп. Удар замасленной и горячей лопатки пришелся точно по тыльной стороне ладони. Но Котаро даже не уловил это точное и быстрое движение и счел, что это его совесть не дает ему стащить выпечку — поэтому он отдернулся. Но когда он думал о совести, если дело доходило до кражи еды? Жизненное кредо Бокуто: «За любой кипиш, кроме голодовки!» Посему Котаро решил повторить попытку. Шлеп. Шлеп, шлеп, шлеп. Экс-капитан Фукуродани все же смирился с мыслью, что это все-таки Акааши устроил игру «Бей кротов!». А если связующий не дает — то все, пиши пропало. И с «дает» в немного ином плане дела обстояли еще хуже. Но Бокуто никогда так просто не сдавался. Когда Кейджи убедился, что кексы защищены от налетчика, он вновь полностью сосредоточился на готовке. Бокуто нахмурился, задумался и вдруг расплылся в улыбке. Медленно, с грацией хищного кота, он подкрался к своей неразговорчивой и воинственной пассии. Котаро цепко схватил чужие бока своими большими ладонями, затем сместил руки на живот и с однозначной мыслью начал поглаживать. В момент, когда парень попытался забраться под чужую футболку, Кейджи, в своей акаашиевской холодной манере, односложно процедил: — Руки. От муштрующе-монотонного голоса Акааши Бокуто отпрянул, движимый инстинктом самосохранения. Связующий Фукуродани весил эдак на пятнадцать кило меньше, а разница в росте достигала добрых девять сантиметров, но Котаро по горькому опыту знал, что лезть к нему бывает опасным для здоровья. Например, однажды испачкав только вымытый пол, Бокуто дал кросс на два километра, убегая по дому от швабры разозлившегося Кейджи, что драил чертов глянцевый паркет полтора часа. С тех пор Котаро, конечно, был очень осторожен, когда дело доходило до… Словно герой фильма ужасов, услышавший голос в пустом доме, Бокуто начал медленно поворачивать голову. Из-за пропотевших носков каждый его шаг от коридора и до кухни отпечатался на полу. От мысли, что ему опять придется наяривать, возможно, на сей раз от чугунной сковороды, Котаро вспотел даже в тех местах, где обычно люди не потели. Нужно было что-то предпринимать, пока Кейджи ничего не заметил. — Ака-а-а-аши, — с нервным смешком попытался изобразить Бокуто, как считал он сам, соблазнительно-безотказный голос. Кейджи, естественно, даже ухом не повел. Глаз Котаро дернулся. В голове промелькнула мысль: если Акааши не идет к Бокуто, то Бокуто пойдет к Акааши. Собственно говоря, волейболисту не нужно было куда-то ходить, но он решил сам развернуть к себе Кейджи, коли тот не оборачивался. Теперь осталось просто его чуть-чуть распалить и унести в кровать прежде, чем он заметит следы на полу. А там уж дело за малым. Демоненок внутри Котаро потирал ручонки, а сам он был в восторге от собственного гениального и простого плана. Но именно потому, что он был простой и «гениальный», на Акааши он не сработал. На Кейджи вообще мало что работает из идей Бокуто. Стоило Котаро поднять глаза на своего бывшего связующего, как экс-капитан шумно сглотнул, встретившись с осуждающим взглядом. Акааши так и говорил: «Ну, давай, шаг влево, шаг вправо — лопатка в твоей наглой заднице». Бокуто выдержал этот взгляд — ну и кто тут мужик после этого? — и попытался исполнить свой план. — Акааши, — непередаваемо заиграл бровями Котаро, — не хочешь пойти наверх и заняться с… — Секса не будет. — КАК ТАК?! Рефлекторно Бокуто тряхнул Кейджи за плечи — и зря. И без того опасно-холодный связующий сощурил на экс-капитана глаза. Акааши был молчалив, но его глаза были очень красноречивы. Сейчас его взгляд, как понял волейболист, повторял недавно сказанное «Руки» или «Ещё раз так сделаешь — и на ужин будем есть брокколи». Котаро не любил брокколи. У них даже были стрелки с этим овощем в детстве. Потому он осознавал тот красный уровень опасности, исходящий от глаз Кейджи. Котаро убрал свои руки и освободил личное пространство пассии. — Как так? — равнодушно повторил слова волейболиста Акааши, продолжая возиться с ужином. — Давай подумаем. Ты на полу наследил? Котаро был удивлен, нет, поражен наповал. Как он узнал? Может у них стоят камеры в доме? А вдруг Акааши экстрасенс и вошел в контакт с духами, которые сливают ему информацию обо всех мелких грешках Бокуто? Столько вопросов и так мало ответов. Волейболист понурил голову, словно нашкодившее дитя. — Наследил… — Стульчак не опустил? — Не опустил… — Вчера в порыве страсти меня задом на включенную конфорку посадил? — Посадил…***
— ТЫ ЧТО СДЕЛАЛ? — орнул Куроо и подавился картошкой, тут же запивая пошедший не в то горло кусок газировкой. — Да это случайно вышло! — досадливо воскликнул Бокуто. — Нахлынули на меня чувства и… ну, я его на руки как подобает поднял и… сам понимаешь, сил терпеть нет, усаживаю его на тумбу, но это не столешница, а плита… И У НАС ЖЕ ПЛИТА ЭЛЕКТРИЧЕСКАЯ, Я НЕ ВИДЕЛ, ЧТО ОНА РАБОТАЕТ!!! От животрепещущей картины, как страстно Котаро усаживает Кейджи на раскаленную конфорку и как вскрикивает не от удовольствия, а от жгучей боли связующий Фукуродани, Тетсуро пробрало. Куроо начал смеяться, смех перешел на крик, тот — на дикий ор, а уже после парень вошел в режим ишака, которым в совершенстве владел исключительно он. Бывший некомовец угорал над промахом товарища так громко, что кто-то за соседним столиком порвался вызвать не то скорую, не то 911. Сам Куроо предпочел бы первое: в какой-то момент ему показалось, что у него выпрыгнут легкие. Он задыхался, и Котаро гневно тюкнул его шаурмой по хохолку. — Да заткнись ты уже, я же сказал — это случайно. — Да-да, — всхлипывал Тетсуро, утирая слезы с глаз. — Слушай, может ты зря волейболистом стал? — В смысле? — не понял Бокуто. — Ну, может тебе… ПЕКАРЕМ НАДО БЫЛО ПОЙТИ?! — Вновь громогласный смех Куроо заполнил помещение. — Ну, понимаешь БУЛОЧКИ жарить?! — ЗАТКНИСЬ! Я ЖЕ ТЕБЕ ПО-ДРУЖЕСКИ РАССКАЗЫВАЮ! — Ладно-ладно. Продолжай, продолжай, — Куроо опять утер слезы и попытался взять себя в руки. Бокуто недоверчиво посмотрел на раскрасневшегося товарища и сделал глоток кофе, успокаиваясь сам. — Бокуто… — Что? — Ты пей аккуратнее. А то ОБОЖЖЕШЬСЯ. Котаро взвыл и опять ударил Тетсуро шаурмой. Когда Куроо действительно отсмеялся и отхрюкался, почти отошел в мир иной от смеха и вернулся в мир живых — волейболист продолжил.***
— Акааши! — взмолился Бокуто. — Я же извинился уже триста пятьдесят раз! — Перед задом моим извиняться будете, Бокуто-сан, — официально заявил Кейджи и приподнял свои шорты, демонстрируя наложенный на ягодицу многослойный компресс. Котаро стало стыдно и, вздохнув, он присел, обнял ногу связующего за голень и бедро и произнес тоном раскаивающимся и серьезным: — Прости меня, попочка, что я сделал тебе больно… Акааши, сколько раз? Если бы эмоции Кейджи можно было описать знаками препинания, то это было бы многоточие, которое означает отнюдь не загадочность, но недоумение. Он был в шаге от того, чтобы устроить лобхлоп, однако в целом Акааши не был слишком удивлен. Пожалуй, он уже привык к тому, что Котаро будто с другой планеты: его эмоции и действия не поддаются никакому здравому смыслу, а наивностью волейболист может потягаться с целым детским садом. — Отпусти. Я на тебя не злюсь, — выдохнул Акааши, передвигая сковороду со злополучной конфорки и скидывая лопатку в мойку. — А? — воодушевленно произнес Бокуто и резво поднялся на ноги. — Правда не злишься? — Нет. Это получилось случайно. Но впредь будь осторожнее, ладно? — Так точно! — честно пообещал Котаро и с присущей ему харизмой приложил ладонь к виску, в солдатской манере отдавая честь. — Можешь не волноваться! Лед в сердце Кейджи оттаял и, привстав на мыски, парень быстро чмокнул Бокуто в губы, отчего тот воспылал энтузиазмом еще сильнее и подорвался мыть пол, на что Акааши сказал, что займется этим завтра. — А сегодня есть занятие поинтереснее, да, да? — Брови Котаро вновь пришли в действие, а руки опять предприняли попытку погладить Акааши. Кейджи решил подыграть. — Да, — подтвердил связующий, проводя костяшками пальцев по щеке Бокуто. — Сегодня будет много разных поз, — связующий всем телом прижался к Котаро, хаотично оглаживая его спину, быстро целуя шею и продолжая томно шептать на ухо, — сидя, лежа, стоя… Котаро оценил. Котаро очень оценил такой расклад и по-совиному ухнул от нахлынувшей волны жара. Кейджи сказал, чтобы Бокуто ждал его в гостиной, пока он готовится, и волейболист пулей вылетел из кухни в место назначения. Недолго думая, экс-капитан Фукуродани стащил футболку, носки и треники. Трусы оставил — не все же ему самому делать, пусть Акааши этим займется. На том Бокуто и порешал, улегся на диван в позу Клеопатры и принялся ждать своего благоверного. Долго ли, коротко ли, но с верхнего этажа послышались шаги. Котаро навострил уши в предвкушении и…***
— Так, Бокуто, я готов слушать обо всем, но избавь меня от подробностей мужской любви, — отмахнулся Куроо. — Не порть мой невинный мозг. — Там еще можно что-то испортить? — Хмыкнул Котаро и тут же досадливо цыкнул. — Да и подробностей-то нет. Тетсуро поднял бровь, безмолвно вопрошая: «Почему?» — Почему? — завелся Котаро, агрессивно кусая гамбургер. — А потому что, мать твою, мы весь вечер занимались… Бокуто заткнулся и откусил еще кусок. Затем еще один, и еще, и еще, пока его щеки не раздулись до бурундучьих размеров. Он гневно сглатывал не до конца прожеванную пищу и пыхтел, как паровоз. Куроо выжидал продолжения истории, с ехидной лыбой наблюдая за Котаро. И когда волейболист шлепнул оставшуюся часть гамбургера о тарелку и запил фастфуд кофе, он продолжил. — А все потому что мы весь вечер занимались гребаной йогой! — довершил предложение Бокуто. — Куроо, я клянусь, я открыл за этот вечер все чакры и постиг дзен. А еще этот тупой голос с записи: «Представьте озеро в горах. Полная гармония и спокойствие, вас ничего не тревожит», — передразнил магнитофон Котаро, — Куроо, у меня перед глазами был Акааши в какой-то камасутровской позе, меня очень даже все тревожило. Да у меня и без того в штанах энергетические каналы чакры поднимались, какое нахрен озеро в горах?! Тетсуро опять прорвало, и он опять едва не откинулся. Когда-то он ходил на йогу — первый и последний раз в своей жизни. И это было худшее, что с ним приключалось: он семь раз упал на Кенму, прежде чем встать в позу «Орла», но Козуме после знатно отыгрался, как бы невзначай роняя на него ноги из позы «Свечи». А, зная натуру Акааши, который уже давно занимается йогой — ох как несладко пришлось новичку Бокуто в паре с профессионалом. — … и там еще поза «Петуха» была. Ну, я чего-то вспомнил Ойкаву, как он на Ушиваку тут на днях ругаться стал за то, что тот вылил на него кофе. Не, согласись — вспетушился он знатно? — искал поддержки в Куроо Котаро, и Тетсуро кивнул, зашакалив еще сильнее — ведь это он случайно толкнул Вакатоши и тот выплеснул на Тоору свой кофе. Ойкава от возмущения действительно издал какие-то кудахчущие звуки и попытался затыкать Ушиджиму пальцами, но тот лишь извинился и остался равнодушен к попыткам Ойкавы вызвать его на дуэль. — Я вспомнил и рассмеялся. И Акааши как приложил меня валиком для йоги! Мол, во время связи души с космосом нельзя разговаривать. Слушай, ты знал, что внутри этих гребаных валиков — стволы молодого бамбука?! Ну, типа символ духовной истины и все такое, под голову подкладываешь — и все, ты на шаг ближе к просветлению. Меня как будто китайской пытке подвергли одним ударом! — Не завидую тебе, Бокуто, — прыснул от смеха Куроо. В глубине души, ему действительно стало жаль товарища — Кейджи умел отыгрываться. — Но мне, знаешь, даже понравилась одна поза. «Мертвой» называется. Просто лежишь и созерцаешь вселенную в своем подсознании. Боги, я думал умру за тот час. — Ну, как говорится — все хорошо, что хорошо кончается, — изрек мудрость Куроо, поглощая мягкое мороженое. Бокуто посмотрел на него, издав какой-то истеричный смешок, смахивающий на крик души. Его лицо будто стянуло глиняной маской. — Ошибаешься, Куроо, ошибаешься. Мы этой йогой позанимались и…***
— Бокуто, — вздохнул Акааши, сворачивая свой коврик для йоги. — Если поза «Мертвая» — это не значит, что тебе нужно умирать. Котаро перевернулся на бок и насупился. Посмотрел на Акааши и, убедившись, что тот поймал его взгляд, быстро отвернулся, вздергивая нос, как обиженный ребенок. Кейджи ничего не предпринял, и Бокуто пришлось открыть один глаз, чтобы проверить, тут ли еще связующий. Ведь это был Акааши, и он вполне мог просто уйти, проигнорировав надувшегося экс-капитана. Но он был здесь — и Котаро поспешил закрыть свой глаз и принять исходную позу кисейной барышни. — Бокуто-сан, — Кейджи провел по руке волейболиста пальцами от запястья к локтю. — Пойдем поедим. Акааши любил Бокуто за то, что он стойко и мужественно терпел все его прихоти. Упражнения по йоге — сделаем; сбегать в магазин за йогуртом за пять минут до закрытия — без вопросов; пожрать стекла от просмотра Хатико — пожалуйста, давай салфетки. Потому Кейджи теперь уж действительно простил своего ненаглядного и решил покормить. В конце концов — не для святого духа он пек кексы и готовил ризотто. Через минуту они оба оказались на кухне, а еще через минуту Акааши понял, что Бокуто не слишком то и голоден — разве что в другом плане. Связующий был совсем не против и позволил рукам Котаро-таки добраться до своего тела. Возбужденный, он совсем менялся и больше напоминал большого и сильного зверя в период гона — и Кейджи, опять же, бесконечно любил его грубость и пылкость. Котаро постоянно кусал его, нетерпеливо рыча и норовя порвать несчастные тонкие шорты. Акааши вяло пытался его осадить — за последний месяц его гардероб и так понес значительные потери. Но Бокуто действительно уже не заботился ни о чем, кроме неумолимого желания всецело овладеть пассией. В каждом движении чувствовалось немое, но истовое заявление: это мое. Кейджи капитулировал, покрываясь мурашками от укуса за мочку и животного, утробного рычания на ухо…***
— И я опять усадил его на ту же гребаную конфорку, которую он забыл выключить, — простонал Бокуто, падая лицом на стол и начиная амплитудно стукаться лбом о его поверхность. — Только другой половиной. И вот, он выгнал меня из дома! Куроо опять разоржался по полной — великой тайной оставалось то, почему их еще не выгнали, ведь воем Тетсуро можно было отпугивать ворон на фермерском поле гектаров эдак в пять или озвучивать фильмы, по жанру где-то между ужасами и порно. — Я сейчас обоссусь, — выдавил на последнем издыхании Куроо и в подтверждение своих слов сиганул в туалет. Котаро так и остался лежать на столешнице, разбитый и удрученный, пока не завибрировал телефон. Бокуто разблокировал мобильный. Сообщение от Акааши. Несчастное и разбитое сердце волейболиста пропустило удар, и он с опаской стал читать. «Бокуто-сан, возвращайся домой.» Бокуто быстро захлопал глазами и, включив капс и пожалев, что он не может быть еще больше, принялся строчить ответ. «ТЫ МЕНЯ ПРОСТИЛ, АКААШИ?» «Мне холодно. А у тебя неплохо получается делать так, чтобы я полыхал.» «АКААШИ!» «Если ты в кафе, то возьми мне говяжий ролл и яблочный штрудель.» «АКААШИ!!!!!!!» — Единственное, что смог написать в ответ Бокуто, выражая фамилией пассии и радость, и согласие, и «Я буду через двадцать минут». Волейболист опять с подозрением отнесся к сверхспособностям Кейджи предугадывать его манеру поведения, но, отбросив в сторону любые теории заговора, помчался на кассу, чтобы сделать заказ. Через пять минут он был уже готов, но Куроо еще не было. Видимо, после веселого вечера он намеревался выписать в унитаз небольшой Тихий Океан. Ждать парня времени не было, потому Котаро, оставив деньги под салфеткой на подносе товарища, на крыльях радости полетел обратно в свое совиное гнездо, где его ждал дважды пострадавший возлюбленный, который обладал лишь одной сверхспособностью: Акааши просто очень любил Бокуто. Даже когда их любовь оказывалась слишком горячей.