Воспоминание

Бывало ли с вами такое, что воспоминание, давно забытое и, казалось, утерянное навсегда, пробивалось из глубины сознания, разворачивалось яркой картиной и оставляло в приятном недоумении: неужели это и правда было? Что-то из далекой и счастливой юности, канувшей в бездну суровой жизни много лет назад? С Фимой Полужидом произошло именно это. Они с Давой сидели на лестнице — он грыз семечки, Дава смолил, попутно рассказывая что-то за очередную банду. На мгновенье он коснулся Фимы плечом, и того накрыло. Воспоминание вырвалось, словно пузырек воздуха из морской глубины, и взорвалось в мозгу солнечными осколками. Они сидят на берегу и любуются морем: босые, растрепанные, полуголые, сгоревшие почти до черна. Вокруг ни души, только чайки протяжно кричат над головами. Их руки утопают в песке, почти касаясь друг друга. Почти. Фима делает короткое движение, и накрывает своей ладонь ладонь Давы. Тот удивленно оборачивается, и Фима, пользуясь моментом, подается вперед и целует его в губы — легко, целомудренно, почти дружеским поцелуем. Почти. Дава удивленно распахивает глаза, а Фима ловко вскакивает, и, задорно хохоча, убегает, разбрызгивая голыми пятками горячий песок. Фима кинул в рот очередную семечку. Как же давно это было, целую вечность назад. Они никогда об этом не говорили, да и слишком быстро прошла та беззаботная пора. Революция, разруха, голод, война. Дава ушел в армию, а Фима прибился к блатным, постигая искусство воровства. Когда они вновь встретились, то были уже взрослыми серьезными людьми, гнетущимися взрослыми серьезными проблемами. Жизнь кидала Фиму из крайности в крайность: вор, подпольщик, негласный сотрудник уголовного розыска. Друг Давида Гоцмана. Фима держался за эту дружбу, как утопающий за соломинку, не желая даже подумать о чем-то большем, прочно и наглухо замуровав тот день в памяти. До этого момента. Фима обернулся и с удивлением обнаружил, что Дава куда-то делся. Ах, да, он же сказал что-то за кончившиеся папиросы. Фима отряхнул руки от шелухи, поднялся и двинулся вверх по лестнице. Бывало ли с вами такое, что однажды вспомнив что-то важное, вы уже не могли выкинуть это из головы? С Фимой случилось именно это. Он вошел в комнату Давы, молча подошел к нему вплотную и посмотрел прямо в глаза. Тот вытащил изо рта незажженную папиросу. — Хочу тебя кое о чем спросить, — сказал Фима. — Только ответь честно. Видимо что-то такое было в его тоне или взгляде, или во всем виде, что Дава только коротко кивнул. Фима медленно потянулся к его лицу, словно давая возможность себя остановит. Мягко положил ладони на небритые щеки. — Ты помнишь? — прошептал он и подался вперед, одновременно притягивая лицо Давы к себе. Их губы встретились в коротком, неумелом, совсем не дружеском поцелуе. Разорвав его, Фима ощутил вкус табака и папиросной бумаги на губах. Наверное теперь он будет чувствовать их всегда. Неожиданно Дава улыбнулся той самой солнечной улыбкой, лицезреть которую доводилось лишь изредка и только избранным. — Я никогда и не забывал, — сказал он, накрывая ладони Фимы своими.