Ночью тоже бывает светло

      Вы держали когда-нибудь в руках солнце? Теплое, безудержно яркое и светлое, всеобъемлющее, огромное солнце, которое дарит тепло безвозмездно и щедро. А вот мне доводилось. Наверно, это лучшее, что случалось в моей жизни; порой я думаю, что как раз оно и придает смысл моему глупому существованию. И, как ни странно, у этого солнца есть вполне реальное имя. Прекрасное имя. — Джушимацу! Ты что здесь делаешь? — Братик Ичи! — Джушимацу возник внезапно и, конечно, настиг меня с убийственными объятиями, избежать которых было почти нереально. Да и на самом деле я никогда всерьез не пытался.       С одной стороны, я был обижен на брата, все-таки мне порой — а именно почти всегда — нужно побыть одному, компания шумных братьев порядком надоела. Со спокойной душой я поплелся на холмик, который пригляделся мне на днях, оставив остальных заниматься чем им только заблагорассудится. Все равно ощущение ненужности не покидало меня на протяжении всей поездки, да и за пределами города, как ни странно, возникло желание проводить время где-нибудь не дома. Подальше ото всех. Здесь можно остаться одному, среди прохладного вечернего воздуха и заходящего солнца. Казалось, будто ты и не существуешь вовсе, ты не что-то отдельное, ты — часть. И вот тебя нет. Я бы, наверно, и остался здесь. Порой безумно везло, и компанию мне все же составлял кот, а то и несколько. Все что нужно, мое личное маленькое счастье. Когда Джушимацу настиг меня, то на моих коленях как раз умостился, довольно мурча, рыжий кот. Теплый, хороший-хороший. А что важнее — настоящий и искренний.       Таким был и мой брат. — Я соскучился! Ичи-нии! — голос Джушимацу звучал громко, он смотрел настолько радостно и тепло, что я не мог сдержать улыбки. Кот все еще мурчал, лениво потянувшись, зевнув и вытянув лапу, сжав коготки. Приятно. — Я тоже скучал, Джушимацу, — я пробурчал, обняв кота покрепче, и провел рукой, ласково гладя шерсть. — Так зачем ты пришел? Наверно, я опять слишком мрачен. Слишком груб. Все так считают, я не исключение. Но вот он всегда думал иначе. — Тебя нигде не было, и я начал волноваться, — вот оно что. Он волнуется. И всегда находит меня.       Я был рад, я всегда был настолько рад своему брату, что это чертово чувство пугало меня. Нельзя испытывать так много хороших эмоций, иначе что-то произойдет. Я знал, я чувствовал. Возможно, это уже стало паранойей, но пришлось смириться. Мне было куда проще ограничивать себя, чем раз за разом чувствовать раздирающую боль и слышать надоедливый голос в голове, который твердил одно и то же: «Я говорил, что так и будет, ты заслужил наказание».       Наказание.       Брат всегда говорил громче этого голоса. — Я в порядке, — Джушимацу уселся рядом и начал играть травинкой с котом, но тот лишь взглянул на него, моргнув глазками, и что-то промяукал. Видимо, мой друг слишком устал. И я тоже устал. Все вокруг настолько прекрасно: природа, закат, теплый ветерок, кот на моих коленях и мой брат. Я устал думать, что однажды получу наказание за любовь ко всему этому. И особенно к брату. Потому что он достоин лучшего, а такой, как я, ничего не сможет ему дать. Такой, как я, может лишь приносить неудачи. Вероятно, Джушимацу всегда знал об этом, но приходил и вытягивал меня из болота, где я погряз по глотку. — Нии-сан, — его рука легла поверх моей, сжав ее. Кот улегся теперь между нами и мурчал. Мне хотелось и самому быть котом. — Нии-сан, ты не должен так себя ненавидеть. Погляди, солнце сядет, а потом наступит ночь. — Зачем ты говоришь очевидные вещи, Джушимацу? — становилось прохладнее с наступлением сумерек, и я невольно поежился. Но брат, заметив это, резко обнял меня одной рукой, а второй указал на небо. — День и ночь сменяют друг друга, так было всегда. Не зная ночи, никогда не поймешь, что наступил день, — он так улыбался, а глаза горели ярче обычного. Я слушал. — Но даже ночью, какой бы темной она не была, есть Луна и звезды. — А если тучи? — Тогда можно взять фонарик или свечу! — А если их нет? — я не хотел уступать, хотя не верить в то, что он говорил с таким детским вдохновением, было почти невозможно. — Тогда ты всегда найдешь свет здесь, — брат уложил ладонь поверх моей груди и сожмурился от улыбки.       Тело пробирала легкая дрожь, и я никак не мог понять, то ли это настолько похолодало, то ли меня так задели его слова. Как бы я хотел выбраться из этого порочного круга, не знать наказания за радость. Я хотел бы переродиться кем-то другим и больше не страдать от чертовой четверки, что преследует меня с самого рождения. Но он почему-то вселял веру в то, что я могу быть свободным здесь и сейчас. — Мой свет давно погас, если он и был, — я отвел взгляд. Неужели я покраснел? — Тогда возьми мой, нии-сан!       Джушимацу рассмеялся, сжав крепче меня в своих объятиях, на что недовольным мяуканьем ответил кот. А после брат так резко коснулся моих губ, что я готов был зашипеть от неожиданности. Вот оно — мое наказание. Солнце, которое я держу в руках, которое не дает мне свихнуться. Может, я страдаю взамен на то, что он у меня есть? Тогда меня все устраивает.       Он целовал меня мягко, настойчиво. Это было приятно. Помню, первый раз мы поцеловались еще в детстве. В тот день Джушимацу упал и сбил в кровь коленку, а я хотел хоть как-нибудь его успокоить. И поцелуй оказался первым, что пришло на ум. Как же банально, не так ли? Видимо, пришло время вернуть должок. Мы сидели так еще с минуту, а после брат оторвался от моих губ и прошептал, прижавшись щекой к щеке: — Знаешь, нии-сан, ночью тоже бывает светло. Поэтому не бойся ночи, — звучало достаточно убедительно, по крайней мере, для меня.       Я ничего не ответил. Сумерки уже окутали нас, а на небе появились первые звезды. И я был счастлив, черт подери, так счастлив. Для меня навсегда останется загадкой то, как он мог превращать мои страхи в пыль, а ночь рядом с ним и вправду становилась светлой. Ведь Джушимацу был солнцем, которое я держал в своих руках.