Мой голос останется с вами

Но на этом всё.

Под ширью небес, где звезда высока, Пусть примет меня гробовая доска, Я радостно жил, и смерть мне легка, Последний наказ мой таков. Выбейте стих на могиле моей: «Здесь он лежит по воле своей, Домой воротился моряк из морей, Охотник спустился с холмов».

Да уж, очень очаровательно. Точно я уяснил за последние несколько часов только то, что ночные посиделки в обнимку с компьютером рано или поздно могут привести тебя совсем не туда, куда бы тебе хотелось. Больше никогда не буду искать уже готовые стихи в интернете, да и это попросту нечестно. Не очень красиво состоять в Литературном клубе и не приложить ни доли старания. Убрав с глаз долой стихотворение, я взглянул на часы, огорчённо вздохнув на немыслимо поздний час. Потрясающе. Полночи как с куста, и чего ради? Из открытого окна повеяло прохладой, а небо за ним всё ещё разливалось сонным тёмно-синим покрывалом, разбавляясь лишь серыми прорезями, как удивляясь тому, что кто-то осмелился ещё даже не ложиться. Как в подтверждение этой мысли, в голову ударило тупой болью, а по телу прошлась такая усталость, что я прямо сейчас бы рухнул без чувств. Но что-то в глубине моего сердца, безумное в своей бьющейся тревожности, било изнутри мелкой дрожью. Как знал, что попытка уже заняться проектом мало того, что не увенчается особым успехом, но и лишь повредит. Хотел заранее поискать несколько работ, но не встретил ничего особенного: лишь ванильные однообразные стишочки и классические произведения, от которых веяло безысходностью, а этого добра у меня и самого хватает. Грузно поднявшись с кресла, я неровно пошагал к окну в намерении перекрыть сумеречной прохладе путь в комнату. По ногам уже веяло холодом, что отдавалось ещё большей дрожью. Я уверенно схватился за штору, но вдруг завис в полудвижении, и желудок скрутило: окно моей комнаты ровнёхонько выходит на окно спальни Саёри, — комнаты, сонной от отсутствия света, а это значило, что соседка уже давно спит крепким сном. Я горько усмехнулся, в шутку позавидовав. Она-то завтра проснётся свежее всех свежих, а я сомневаюсь не только в своей бодрости, но в возможности в принципе открыть глаза. При желании я бы даже мог следить за ней и подглядывать в то время как она переодевается. Дурашка всё равно частенько забывает зашторивать окна, что даже сейчас я могу разглядеть, как её лодыжка свисает с кровати. Но ей повезло, ведь мне и в голову не придёт идея так с ней поступать. А вот эту проказницу я напротив частенько замечал за подглядыванием. С улыбкой даже вспоминается та пора, когда она каждый день высовывалась из окна и кричала мне «Привет, сосед!» прям ровно, как я стоял посреди комнаты в одном нижнем белье. И прямо-таки до смеха доводит, когда вспомню, как вечно пугался этой человеческой канарейки. Замёрзший и больше всего на свете желающий упасть на кровать, я тем не менее никак не мог пошевелиться. Всё внутри меня замерло и рассыпалось, а потом снова собралось в неприглядного вида наспех сделанную конструкцию, и снова рухнуло, а мысль вмиг разорвала вспышка, мимолётная, но живая и всё ещё тёплая. Тук-тук. Я крепче кутаюсь в одеяло, пытаясь скрыться от осознания того, что уже утро и мне пора вставать. От этого в груди вскипает невыносимая ярость. Тук-тук. Я вскакиваю с кровати, разгорячённый, заспанный, готовый выбить всё дерьмо из того, кто так настырно будит меня, отбирая целых пять минут заслуженного сна. С жаром одёрнув штору и приготовившись уже выливать гнев на целый свет, я, к своему удивлению, замер от неожиданности. Шутка ли, что прямо перед моим окном, крепко привязанный к швабре, висел небольшой разноцветный пакетик? И кому только такое придёт в голову, вы мне скажите? Это и сейчас вызывает у меня улыбку. Известно ведь, кому. Около соседнего окна, казалось бы, никто не стоял, швабра словно бы сама по себе парила в воздухе. Однако, разуверив меня в мистичности происходящего, из окна показалась помахивающая мне ни то в знак приветствия, ни то объясняющая, чьих это, собственно, рук дело, шустрая ладошка. Я кивнул, сам не понимаю зачем, ведь видеть меня Саёри не могла, но нечто такое показалось мне уместным в этой ситуации. Ведь она не могла увидеть и моей улыбки, но не улыбнуться во весь рот я не смог бы, чувствуя, как отступает раздражение. Отвязав пакетик от швабры и со смешком пронаблюдав, как она живым существом заползает обратно в окно, я ощутил приятный ласковый запах, вырывающийся из бумаги. С благоговением я раскрыл подарок, вынув на свет покрытое розоватой глазурью печенье в форме неведомого миру инопланетного создания с шестью глазами, улыбающегося очень мило своими маленькими зубками. Настолько залюбовавшись видом и растворившись в сладком аромате, я совсем не скоро заметил приклеенную к пакетику записку, накарябанную явно наспех.

Сходим сегодня вечером в кино? Выбор фильма за тобой!

Я грустно улыбнулся, чувствуя себя потрясённым и вместе с тем огорчённым осознанием упущенных возможностей, потерей стольких прекрасных моментов, которые я в своё время поленился прочувствовать всей душой. Вид мирного окна Саёри, совсем слегка прикрытого апельсиновой занавеской, заставил меня вцепиться в подоконник. Я радостно жил. Досадно услышать нечто такое, поздней ночью глядя на дом девушки, о благосостоянии которой заботишься больше, чем о чём-либо. Попеременно думать о другой, что вызывает такие чувства, которые даже адекватно описать не получается. И совершенно не представляя, как помочь обеим. Я попытался выпустить из себя всё беспокойство, громко выдохнув, но неприятные чувства не желали меня отпускать. Будто всё, что я сделал за свою жизнь, именно сейчас пришло ткнуть меня носом во все мои ошибки. Вспомнить всё. Заставить раскаяться. Так долго я прятался от проблем, игнорировал их, что сейчас, осознав, каким безнадёжным и на редкость неподъёмным грузом они обернулись в итоге, я почувствовал замешательство. Панику такой силы, что впопыхах начал пытаться разгрести всё, что сам оставил без завершения. Дружба с человеком, что посвятил мне всего себя, собственная жутко предсказуемая жизнь в конце концов — всё пошло под откос в один миг. Вот в такие моменты люди и начинают костыльным способом выстраивать ненадёжные опоры из всего, что попадётся под руку. Именно потому сейчас, когда у меня появилось что-то ещё, что-то большее, чем я себе в принципе мог вообразить — потому-то я так взволновался, столкнувшись с проблемами. Потому я осознал ответственность такой силы, что чисто физически не мог стоять в стороне от того, что происходит с человеком, что потихоньку, мягко ступая, становится мне близким. И вот чем мне вылилось моё желание помочь: вчера я пошёл напролом, окунувшись в апогей собственного отчаяния, и совершил такой глупый и некрасивый поступок, мало того, что упав в своих глазах, так ещё и напугав и без того загруженную Нацуки. Всё вокруг уже давно слизала тьма, и вид спящего городка пробуждал что-то далёкое и больное внутри меня. Что-то вызывающее и трепет, и страх. Я бы так сильно хотел сделать что-то действительно хорошее и толковое, что-то, что в один раз изменило бы всё в лучшую сторону. Но верные решения, как именно следует действовать, никак не хотели вспыхивать сами собой яркой лампочкой. Мой взгляд устремился в небо — бесконечную даль, усеянную серебристыми огоньками, казалось бы, окрашенными многовековым льдом, но мигающие с такой поддержкой и заботой, что и не стыдно им даже рассказать о своих проблемах. Вдруг всё замерло. Волшебные капельки остановили своё мерцание, затихли и как будто замолчали, как замолкают в комнате люди в тот момент, когда предмет их обсуждений заходит внутрь. Звёзды смотрели на меня не мигая, а я в ответ смотрел на них во все глаза. Я с таким упорством вглядывался в этот необъятный мир, так рьяно высматривал в нём хоть какую-то подсказку, даже представляя уже, что каждая из звёздочек сейчас советуется с другой, соединяясь, решая мой вопрос. На беззвучном небосклоне одна единственная звёздочка игриво подмигнула мне, как подмигивает старый друг, подбадривающий на решительные действия, словно миллиарды звёзд наконец нашли того, кто сможет мне помочь. Я протёр глаза, не веря самому себе и своему уставшему мозгу, снова взглянул вверх: та же самая звёздочка (я, чёрт возьми, уверен в этом больше, чем в чём-либо), подмигнула мне ещё раз, но с большим убеждением. Я словно проснулся от дурного сна, и рассыпанная в прах картина оказалась совершенно цела и так же прекрасна. Всё на свете стало прекрасно, стоило только звёздочке уверить меня в этом. Не важно как, я в любом случае всё сделаю правильно. Я постараюсь всё исправить, сделать всё, что в моих силах. Я пойду на что угодно, лишь бы помочь своим друзьям. Свободный смех захватил мои лёгкие, любовно наполнив их уже не холодным, но очень бодрым воздухом. Безумие же — разговаривать со звёздами, но я не мог не поблагодарить их за эту мистическую поддержку. И большего, казалось, мне и не нужно было. Уверенно зашторив окно и погрузив комнату в глубочайшую темноту, настолько плотную, что её можно было бы попробовать ложкой (на вкус она бы точно имела нечто схожее с кремом-брюле). Почти на ощупь, ориентируясь лишь на свет укоризненно глядящего на меня монитора, я добрался до кровати, упав на неё, с благоговением чувствуя, с каким аппетитом она меня засасывает.

***

Из всех странных ситуаций, в которых я оказывался в своей жизни, эта на самом деле даже приятная. Всё-таки нечасто могу я представить себя стоящим у двери дома Саёри в девять утра, сонный и немного помятый, но несмотря на это счастливый. Неловко было именно представлять реакцию её родителей, которые, разумеется, бодрствовали последние несколько часов. И это при том, что я уже довольно давно так не заявлялся. Что ж, остаётся надеяться, что они слишком заняты, чтобы думать обо мне. Улыбнувшись и набравшись смелости, я толкнул дверь. Я уже приготовился здороваться, однако никого не встретил ни в коридоре, ни при входе на кухню. Только какой-то паранормальный уют дома как не позволял напрягаться, потому я с той же улыбкой просто прошёл на кухню, поймав себя на том, что даже нащёлкиваю пальцами какую-то мелодию. В этом доме и правда очень легко думать о том, что ты же здесь и живёшь. Бежевый столик, украшенный стоящим посредине него миниатюрным цветком, приветливо отсвечивал падающими на него лучами тихого утреннего солнца, а след от кружки с кофе тем самым безалаберно подмигивал. Забавно, но некоторая, видимо, наследственная неряшливость семейства никак не мешала радушной атмосфере жилища. И только при тщательном и придирчивом осмотре можно увидеть то тут, то там неопрятные мелочи вроде косо висящих полотенец или неубранной в шкафчик посуды, что как ожидающие своего автобуса люди выжидающе сияли на свету. Поддавшись какому-то старому чувству, я как по инерции вернул кружки да тарелки на их законные места, поправил полотенца, тряпкой стёр неаккуратно упавшие на столешницукапли воды и выключил чайник с розетки. Взгляд мой привлёк прикреплённый магнитом к холодильнику вырванный из ежедневника листочек:

«Должен был уйти на работу. Завтрак приготовит мама»

Я грустно усмехнулся, непроизвольно ища похожее послание, и обнаружил его, уютно расположившееся на столике. Это была аккуратно по линейке оборванная из альбомного листа бумажка со словами:

«Я в мастерской. Работала всю ночь. Не будить»

И уточнение «я в мастерской» значило лишь то, что искать мать семейства стоит только в самых крайних случаях. Например, при нашествии на дом кучки злобных роботов или урагане из взбесившихся котов. Так же, в случае если кто-то боится шуметь, чтобы не разбудить её, то пусть не боится. И это окончательно убедило меня в том, чтобы обратить внимание на скромно стоящий магнитофон и найти самую нужную сейчас песню, и славный звук наполнил кухню, и всё сейчас казалось идеально. Don't Stop Me Now словно заставила солнце покатиться всё выше к его законному месту, а стоящие кругом цветы трепетали своими лепестками да веточками, словно пытались подпевать, что делал и я, заливая кипятком кофе. Спокойный свет соединялся с легендарным голосом, а аромат кофе приятно щекотал нос, и я сам наполнялся потоком жизни и энергии. И едва стоило окончиться вступлению, дверь сверху громко распахнулась, и жизнерадостный метеор резво скатился по периллам, а я едва успел поймать это чудо. Хоть Саёри бы и не упала, но я не мог не взять её за руки, чтобы мы смогли обменяться бесшумным «доброе утро». И оно действительно каждый раз оказывалось таким вместе с Саёри. Всё, за что бы ни бралась эта девушка, превращалось в сумасшедший балаган из веселья, и из всего оказывалось возможным сделать шутку. Только-только с боязнью и смехом отбираешь у неё яйца, которыми она пытается жонглировать, и отвлекаешься лишь на секунду, как видишь уже это чудо с колечками помидора на глазах. А потом ещё стоишь, следя за яичницей и одновременно с этим уберегая продукты от хитрого умыкания исподтишка. Вероятно, завтрак можно было бы приготовить гораздо быстрее, без лишней суеты, но надо ли оно? Ведь если можно сделать из обычных вещей нечто волшебное, то ни в коем случае не стоит от этого отказываться. Могу поспорить, именно по такому принципу и живёт Саёри. Вот в такой суматохе и прошло наше незамысловатое занятие, и еда наконец была готова. Я присел отдохнуть, ненадолго задумавшись, а перед моими глазами уже возникла тарелка с ароматной яичницей. Пухлые желтки золотились среди ярко-красных колец помидора, а из-под нежной белизны выглядывали бугорки сочного бекона. В животе у меня взбудораженно скрутило. Саёри же, вся светясь, добавляла в чай молоко из графина, от холода матово запотевшего, и воздух обрёл какую-то новую морозную свежесть. Своим появлением я даже не дал девушке привести себя в порядок, чему я был даже рад. Волосы, тянущиеся ко всем сторонам света, помятая рубашка с несколькими расстёгнутыми сверху пуговицами, завернувшиеся сами собой во время сна и без того коротенькие шортики — всё это как нельзя лучше подходило сегодняшнему утру. — Теперь точно доброе утро! — сказала она, приступив к уничтожению завтрака. Я шутливо фыркнул. — Только теперь? Саёри нахмурилась, но не оторвалась от яичницы. — Скажи мне, что может быть лучше этого? Она разломила бекон на несколько мелких кусочков и, подхватив один вилкой, обмакнула его в расползающийся желток. Я изогнул бровь. — Тебе от меня только еда и нужна. Саёри состроила невинное личико, взглянув на меня своими огромными честными глазами, но в это же время отламывала вилкой очередной кусочек. — Ну ладно тебе, я могу признать, это было самое оригинальное утро за последние несколько дней. Я отмахнулся, приступив к своей тарелке. — Последние несколько дней? Что могло сравниться с этим утром? Саёри усмехнулась, едва не подавившись едой. — Мама на днях сделала мне яичницу. Я поднял брови. — В этом есть что-то необычное? Помимо того, что эта женщина что-то приготовила. Саёри несерьёзно обидчиво свела брови. — Она оказалась нарисованной. Я, увы, не смог побороть позыв смеха и подавился едой. — Могу представить, какое разочарование ты получила от жизни. Саёри засмеялась. Да, вот теперь точно день начался. — Она, кстати, в мастерской. Я сказал это, чтобы лишь поддержать беседу, по глупости не сообразив, что эта тема может ввести Саёри в хандру. — Да. Ожидаемо помрачнев, негромко ответила она, и по странному совпадению солнце за окном скрылось за облаком, пытаясь скромно промолчать в данной ситуации, из-за чего над глазами девушки образовалась тень. — Всё хорошо? Саёри, невесело улыбаясь, подняла глаза, бесконечные в своей печальной синеве, поразительно красноречивые и без слов. — У неё творческий кризис. Я сглотнул, благоразумно решив не продолжать тему. Формулировка «творческий кризис» входит в эту семью жуткой болезнью, от которой страдают все и очень долго от неё лечатся. Пусть возникновение таких периодов, к счастью, и не вошло в постоянство, но всё-таки раз уж они приходят, то надолго. Я смог лишь с сожалением посмотреть на Саёри, лихорадочно ища, чем бы отвлечь её, и коснувшиеся моего лица лучики напомнили о только-только начавшемся дне. — Кстати, какие планы на сегодня? К моему облегчению, бодрость моего тона вдохнула в Саёри жизнь, и она улыбнулась уже гораздо солнечнее. — Ой, я после обеда встречаюсь с одним человечком. Хе-хе, так что хороший денёк мне обеспечен. — А… Я почувствовал неловкость, ведь догадался, о каком человеке может идти речь, учитывая, что, по словам Саёри, у неё кто-то появился. Она улыбалась в лучах солнца, окутанная ими, и каждый раз в такие моменты я чувствовал такое яркое благоговение, словно видел нечто неприкосновенно священное. Нечто, к чему я стремился всю жизнь. И всё это наполнило меня таким ярким счастьем, что все негативные мысли ушли сами собой. Я сглотнул и, несмотря на активно слепящие лучи, отвернулся к окну. Я рассматривал греющиеся под солнцем деревья и домики, холмы где-то там далеко, а воображение рисовало перед глазами удивительные картины. Золотистое свечение касается розовых ресниц, таких пушистых, что того и гляди они растают как сахарная пудра, наполняя и без того энергичную улыбку ещё большим задором. Она изумительно весёлая, её смех, вдохновляющий в своей уверенности и лёгкости под стать самому её естеству, разливается в моём сердце. Мягкость и неуловимость линий, сладковатый аромат клубники. Лишь солнце над нашими головами, мы смеёмся, а с тонкого плеча незаметно спускается чёрная бретелька. — А ты что задумал? Я вздрогнул от голоса, полного свежего любопытства, будто меня застали, пока я пытался подленько стащить что-то прямо из-под носа, и в ответ смог лишь воровато улыбнуться. — М? Лукавая мордашка засветилась заинтересованностью. — Какие планы у тебя? В попытке отмахнуться я пожал плечами, нацепив на себя скучающую физиономию, и направил в рот нанизанный на вилку ломтик помидора. — Даже и не думал об этом. Блеснувшие в меня озорством глаза разубедили меня в том, что я смогу скрыть свои истинные мысли. Не удержавшись, я взглянул прямо в них, такие смешливые, но безмерно понимающие, и довольная улыбка сама расползлась по лицу. — А лицо-то хитрющее. Не отрываясь от голубых глаз, я не постеснялся наклониться к лицу Саёри, и подстёгивающая улыбка её лишь больше расплывалась в ответ. — Удивительно, что мне это говорит самая жуткая хитрюга, которую я только встречал. Рыженькие брови игриво подпрыгнули, и девушка так же наклонилась ко мне. — Ты же знаешь. Её мягкий голос пропитался бархатистой сладостью, и уши мне защекотало. — Все мои хитрости идут на благо. Так что, надеюсь, ты не обидишься на меня за такую шалость. Девчушка, такая хорошая и славная, захихикала, а я почти почувствовал себя моложе. И почудилось даже, что и не было этих лет моей странной отчуждённости, а наша крепкая дружба не ослабевала ни на миг. — Я готов простить что угодно такой милашке. Девушка смущённо пожала плечами, и улыбка её, казалось, была недалека от того, чтобы засветиться. — В таком случае… Саёри застенчиво застреляла глазами. — Спасибо за бекон. — Не понял. Очнувшись, я с удивлением для себя обнаружил, что кусочек мяса, ещё недолгое время назад лежавший на моей тарелке, уже успел переехать на вилку Саёри. — Ни стыда ни совести у тебя нет, вот что я скажу. — Но-но-но, — Саёри поводила пальчиком, — ты сказал, что не будешь на меня обижаться. Хорошие парни своё слово держат. Смиренно вздохнув, я откинулся на спинку стула. — Я и не обижаюсь. Это так, в целях профилактики. Девушка деланно надулась. — Ну и злюка же ты. — Пусть и так, но кто ещё научит тебя манерам? Она в ответ сощурилась. — Я и так достаточно манерная! Я подавился, не вовремя решив запить еду чаем. — С этим я поспорить не могу. Серебристый смех Саёри звонко разлился по кухне и, наверное, даже на улице могли услышать его. Всё не в силах успокоиться, она, подскочив, поспешила похлопать меня по спине, пока я, задыхаясь, обещал отомстить ей, что вызывало в ней веселье пуще прежнего. Даже если могло показаться, что со стороны я был на неё зол, в действительно же все мои мысли были о том, насколько за такие моменты я обожаю дружбу с этой девушкой. После небольшого балагана, к счастью, без происшествий больше, мы всё же продолжили нашу трапезу под лёгкую беседу. Саёри быстро расправилась с завтраком и потом, медитативно попивая чай, ждала пока я доем, а глаза её задумчиво глядели в окно. Я на мгновение замер, очарованный её умиротворённым спокойствием, дивясь тому, каким же разным от случая к случаю может быть один и тот же человек. Расправившись с едой, я понёс тарелки к раковине. Саёри попыталась меня убедить оставить их, мол, потом сама справится, но я-то знаю, что если лично не разберусь с посудой сейчас, то стоять ей немытой неделю наперёд. Так что за свой долг я принял прибраться на кухне, с трудом отправив Саёри в ванную комнату. Девчушка попыталась ещё деморализовать меня своими шутками по поводу того, чтобы бросить уборку и отправиться вместе с ней, но я уверенно стоял на своём, до победного борясь за право оставить кухню в чистоте. В конце концов, нашутившись досыта, она всё-таки пошла приводить себя в порядок, и я ощутил себя победителем. Всё-таки не каждый день тебя пытаются рассмешить до смерти. В довершении всего я повесил узорчатую салфетку на спинку стула и довольно выдохнул, оглядев уютную кухню в чистоте и порядке. Как порой хорошо становится от таких простых вещей. Осталось только одно. Зная свою подругу не один год, я точно могу быть уверен в одной вещи: она была бы только рада, если бы даже очень ранним утром её разбудили лишь для того, чтобы лично предупредить, что весь выходной она проведёт одна. И без использования дурацких бумажек, выдающих только сухую информацию. С неприязнью я подумал о том, насколько же для людей бывает сложно сказать что-то такое лично. По дороге захватив со стола записку, я решительно подошёл к холодильнику, вытащив из-под магнита вторую. С наслаждением смяв обе, назойливые напоминания о чрезмерной занятости обоих родителей Саёри, я выкинул их в мусорное ведро, где им самое место. Довольный, я уже отправился по направлению к выходу, но взгляд мой привлекло нечто, выглядывающее из рюкзачка Саёри, приготовленного для прогулки. Не сумев побороть любопытство, я осторожно отодвинул краешек сумки, содрогнувшись от самого себя, похожего на дешёвого шпиона. Не очень-то хорошо лазить по чужим вещам. Да и ничего особенного из себя моя находка не представляла: томик манги, ни название, ни обложка которого мне не были знакомы. Интерес представляло только его местонахождение именно у Саёри. Не припомню, чтобы она хоть когда-то проявляла интерес к манге, из-за чего, вероятно, в своё время наши пути и разошлись. Хотя, может быть, это трофей её нового друга, кто знает. Неожиданно для себя, осознавая такой расклад событий, я ощутил укол ревности, что вызвало у меня смех. — Ты уже уходишь, да? Выкрик Саёри из ванной комнаты, чудом разорвавший шум льющейся воды, вернул меня в реальность. Я тряхнул головой и всё-таки переступил порог кухни. — Ага, ещё нужно сделать пару дел. — Ой, правда. Тогда беги. Хорошего дня тебе! Я напоследок обернулся на загадочный томик, и какое-то странное горько-сладкое чувство схватило меня за сердце. — И тебе, Саёри.

***

Преисполненный энтузиазма, я вернулся домой, твёрдо решив быстренько разобраться с такими банальными вещами как маломальская уборка. Всё же несмотря на мои нагоняи на Саёри по поводу бардака дома, у самого-то ситуация обстояла немногим лучше, так что неплохо было бы держать марку. Да и более того… Если вдруг я договорюсь встретиться с Нацуки у себя дома, то не хочется ударить в грязь лицом, зная её отношение к чистоте. Я смущённо усмехнулся этой мысли, складывая валявшуюся ещё пару секунд назад футболку, и отправил её на своё законное место. Глупо, наверное, вот так напрасно красоваться перед девчонкой. Ещё подумает, что я такой аккуратный — не хотелось бы потом её разочаровать. Однако если уж и выпадает раз в год возможность показать себя с хорошей стороны, то я уж точно не хочу её упускать. Через время в окно я увидел Саёри, весёленько выпрыгнувшую на улицу. Среди пестреющей зелени девушка заметно выделялась в своей жёлтой рубашке, будто кто-то пустил по дороге солнечного зайчика. Занятно, сегодня она не выкатила из дома велосипед, с которым последние дни особенно не расставалась, оставив транспорт скучать дома. Для себя я зачем-то отметил, что, возможно, её товарищ не особый ездок, и тут же поругал себя за такие глупости. Не хватало ещё скатиться до того, чтобы шпионить за Саёри. Уму непостижимо. С улыбкой я поглядел вслед Саёри и обвёл взглядом залитую солнцем улицу. Чистое лазурное небо высоко вспарило над городом, ласково обнимая сияющий огненный диск. Отличный денёк, как нельзя лучше подходящий для того, чтобы и самому сделать кое-что важное. Уверенно взяв телефон, я вдруг смутился: удивительно, как же, оказывается, давно я не совершал такого элементарного действия как просто кому-то позвонить. И уж тем более кого-то вот так приглашать для меня и того было чем-то из ряда вон выходящим. Сердце энергично забилось от волнения и восторга. Что-то истеричное заклокотало в груди, и крохотный осколок испуга кольнул сознание. Может, я буду выглядеть глупо с этим своим звонком или не вовремя влезу — а мало ли, вдруг Нацуки и вовсе занята и ей не до меня. Так я простоял с телефоном в руке несколько минут, задумчиво вперившись взглядом в экран, и перебирая все возможные варианты того, как Нацуки может меня отшить. Но, наконец, вздохнув, я всё же решился нажать на нужный контакт. Телефон уже находился у моего уха, а с каждым гудком я сильнее погружался в состояние паники, впопыхах подбирая слова для начала разговора. В какой-то момент я понял, что жду ответа слишком долго, порываясь отменить вызов, и всё равно чего-то ждал. И мог бы провести в ожидании ещё уйму времени, но звонок в конце концов сбросился сам. Ну и ладно, не беда на самом-то деле. Может, не услышала звонка. А может, она из тех людей, которые в выходной любят поспать подольше. Или и вовсе сейчас занята. Я не отчаялся и даже с облегчением выдохнул. Зато будет побольше времени подумать о том, куда можно пригласить, чем заняться без риска попасть в неловкую ситуацию. Особенно учитывая страсть Нацуки к такому роду обвинениям. Я усмехнулся, но в голове всё-таки начала шуршать мысль: возможно, после вчерашнего она не хочет со мной разговаривать. Осознать это оказалось неприятно. Хотя бы потому, что я сам выставил себя в дурном свете. Устроил за ней слежку подобно конченному маньяку, как полный идиот начал искать оправдания, и даже не удосужился даже извиниться перед девушкой, которую, вероятно, нехило испугал таким поведением. Не весть что можно было подумать. Однако с другой стороны такой человек как Нацуки сказал бы напрямую, а не стал бы скрываться от звонка. Скорее всего в таком случае она бы подняла трубку и сказала всё, что обо мне думает. Уж такой возможности эта девушка бы не упустила. Ладно, рано ещё делать какие-то выводы. Совершенно нет ничего страшного в том, что кто-то не отвечает на звонок. Обстоятельств хватает и далеко не все они критические. Так что унывать совсем не время. Не хватало ещё получить оправдание для того, чтобы ничего не делать. Такая позиция меня приободрила, и я даже улыбнулся, получив какую-никакую надежду. День только начался. Да и у меня появляется больше времени, чтобы привести себя в порядок. Собравшись уже в душ, я ненадолго задумался — посмотрел на телефон, на ванную комнату, снова на телефон. И всё-таки решил написать Нацуки. Лишним не будет. Если, допустим, сейчас она занята и у неё не будет времени перезванивать, она хотя бы прочитает и поймёт, что мне нужно. Постаравшись подобрать наиболее уместные слова и всё равно ещё немного подумав над написанным, я всё-таки отправил сообщение, и по телу вновь пробежали истеричные мурашки. Я пишу девушке. Я хочу пригласить куда-то девушку. Даже не знаю, в насколько более сюрреалистичную ситуацию я ещё могу попасть. Что ж, дело сделано. Теперь уже можно отправляться в душ. Так ожидание ответа пройдёт немного безболезненнее.

***

Очень немногие вещи могут посоревноваться в таком ободрении, которое предлагает утренний душ. Вдохновлённый и свежий, я распахнул окно на кухне, и тёплый медовый воздух щекотно пробежался по голому торсу. Погодка стояла замечательная, а во мне росло всё более неудержимое желание куда-то рвануть, прогуляться по солнечным улицам. А потом, совсем упарившись, взять в ближайшем магазинчикемороженое, и идти дальше, встречая ползущие по небу предзакатные цвета. Ещё обтираясь полотенцем, я довольно схватил телефон. И не увидел ни одного сообщения в ответ. Странный, немного обречённый смешок выскочил из меня, а рука так и застыла на месте, и всё, что я мог, это только смотреть на своё сообщение, неприкаянно висящее в переписке. Поразительно, как внезапно может упасть настроение, и целый мир в своих красках и желаниях меняется за одно короткое мгновение. Так, ну ничего. Я был в ванной не так уж и долго. Если у Нацуки есть какие-то важные дела, от которых нельзя отвлекаться, то этого времени явно оказалось недостаточно. Да и никто не обязан вскочить по одному только зову. А может, она и вовсе не увидела ни пропущенного звонка, ни сообщения. Могло же быть такое — человек просто не догадался проверить телефон, отвлекшись от занятия. И ничего такого удивительного в этом совершенно нет. Я посмеялся над собой — парнем, который так редко с кем-то общается, что рано или поздно словить панику в таком положении ему было заказано. Я уверенно набрал Нацуки ещё раз. Вдруг ответит. Присела на минутку отдохнуть на кровати в своей комнате или возится сейчас в магазине или на улице, просматривая напоминания, что ещё за сегодня нужно сделать. Или точно так же стоит сейчас у окна, ожидая чего-то хорошего от такого погожего денёчка. Силуэт сказочно хрупкий, но наполненный мощной энергией, которую ни успокоить ни осознать не получается. Кажется, только подойдёшь, коснёшься этого сгустка — прострелит молнией до самого нутра, и сердце не выдержит. Мысли помогали мне утихомирить волнение, нарастающее с каждым гудком. Но результат оказался тот же самый — Нацуки мне не ответила. Я смиренно улыбнулся. С сожалением я подумал о том, что мог бы позвать её вчера вечером, тогда сейчас бы точно не было никаких проблем. Но ладно, что толку тосковать об упущенных возможностях. Остаётся только набраться терпения. Не всё ведь потеряно, в самом деле. Собрав всю волю в кулак, я отложил телефон, чтобы не докучать лишний раз звонками. Нужно просто дать ей спокойно со всем разобраться.

***

До обеда я прозанимался самой настоящей ерундой. То бродил из комнаты в комнату, постоянно перекусывая и время от времени наливая кофе, то без особого удовольствия убивал время в игре. Единственное, что я сделал действительно стоящее, это расправился с томиком «Ванильных девочек», чтобы при встрече с Нацуки иметь хоть какую-то тему для разговора. Если эта встреча вообще состоится. Я в очередной раз покосился на телефон, скромно молчавший на протяжении всего этого времени. Полчаса назад я ещё и ожидал взволнованно хоть какой-то весточки от девушки, но сейчас понимаю, что потихоньку теряю надежду. Я тяжело вздохнул. Что ж, она и не обязана постоянно быть на связи и уж тем более отвечать мне. Не столько намеренный действительно дозвониться до Нацуки, сколько окончательно убедиться в том, что ловить мне нечего, я вновь взял телефон. Во рту уже горчило от кофе и в голове немного гудело от беспокойства и бесполезного отключения мозга в мыслях ни о чём. Да, у меня скучная жизнь и всё моё времяпрепровождение дома обычно и можно охарактеризовать тупым гипнотизированием монитора и стен комнаты. Если когда-то я и тратил время продуктивно, то такие редкости можно вполне посчитать по пальцам, тем более что в основе своей они относятся к недавно появившемуся в моей жизни Литературному клубу. Но даже для меня такое состояние это уже перебор. Так что уж лучше разобраться с этим сейчас, чтобы провести вторую половину выходного хоть немногим осмысленнее. Ухо вновь прорезал надоедливый гудок. Я знал, что она не ответит. Осознал это ещё до того, как вызов пошёл. И напрочь отрицал то, как возбужденно бьётся моё сердце в надежде. Потому внутри меня начала подниматься волна негодования, когда вызов снова оборвался сам по себе. Но ничего уже тут не попишешь. Либо ей не до меня, либо она не хочет со мной говорить. В таком случае я тем более должен оставить её в покое. Да уж, нет ничего удивительного в том, что она не хочет меня слышать. Я успокаивал себя тем, что Нацуки не стала бы молчать в такой ситуации, но, возможно, как раз такой человек и не тратил бы попусту времени на болтовню с тем, кто ему неприятен. Стало вдруг тоскливо. А ведь, казалось бы, только жизнь начал входить в позитивную колею. Но стоит едва возложить хоть малую ответственность на парня, который лишь и заботится о том, как ещё бесполезнее скоротать время, как действительно значимые вещи рассыпаются подобно карточному домику. Но даже такому как я нельзя бросать всё на полпути, не воспользовавшись всеми попытками что-то исправить. Который раз я нашёл нужный контакт в списке вызовов, но вовсе не для того, чтобы опять позвонить.

Нацуки, я просто хотел извиниться за вчерашнее. Я не должен был следить за тобой, только потом понял, какую тупость сделал. В общем, надеюсь, ты на меня не сердишься. Ответь, пожалуйста, как будет время.

Не думая ни секунды более, я отправил сообщение, точно поняв, что сделал нечто правильно, и с удивлением ощутил облегчение. Довольный собой, я наконец-то улыбнулся и отложил телефон. Ну что ж, теперь можно и немного отдохнуть.

***

Выходной пошёл по привычному сценарию: в следующие пару часов я вполне неплохо провёл время за игрой и даже прилежно выполнил домашнее задание, не оставив его на вечер. Одним словом, день проходил неплохо, и мне даже удалось немного отпустить ситуацию с Нацуки. Оставалось единственное, что ещё задевало мои мысли. Я глянул на упаковку с бумагой, что вчера выдала мне Моника, вспомнив её вчерашние слова: уже к понедельнику нужно принести хотя бы небольшое подтверждение того, что работа над проектом началась. К сожалению, всё, что мне пришло в голову толкового, это вписать на листочках стихи, которые я уже успел сочинить, находясь в клубе. Всё равно же никто не будет проверять, что я там понаписал, правда? Да даже если и будет, допустим. Никто вообще-то не говорил, что нельзя использовать уже написанные работы. Ой, да и вообще, с новичка взятки гладки. Но что-то всё равно не давало мне вот так без напряжения отнестись к делу. Хотелось всё равно произвести впечатление хотя бы на самого себя, показать, что я тоже способен работать над чем-то настолько изысканным и интересным. Со стыдом я вспомнил свои ночные попытки своровать чужое творчество, и от самого себя передёрнуло. Не хочу даже представлять, как бы на это отреагировали девчонки, если б узнали. Особенно одна конкретная. Я просмеялся, вспомнив, как активно Нацуки пыталась вытурить меня из клуба, и при определённом стечении обстоятельств вполне попыталась бы использовать мою провинность как причину избавиться от единственного парня в клубе. Надо же, с моего вступления прошло не больше двух недель, а кажется, словно я пробыл в этом удивительном месте с самого его появления. От чего бы, кстати, сейчас совсем не отказался, зная, сколь много предлагает Литературный клуб в обмен лишь на твою искреннюю к нему привязанность. Воздух, такой ароматный и нежный, что его вполне можно было спутать с запахом свежеиспечённых кексов, пощекотал мне нос. И сладкая ностальгия аккуратно прокралась в мои мысли. Поддавшись воспоминаниям, я незаметно для себя открыл переписку с Нацуки. Картины со дня подготовки к фестивалю тепло отдались в сердце. Сразу вспомнилось, как приятно было мило болтать с девчонкой, по первому впечатлению казавшейся колючей. С такими людьми вы обычно чувствуете себя неуютно, много молчите, мало спорите, лишь бы лишний раз не оказаться жертвой великого и ужасного задиры. А сейчас я уже думаю о Нацуки как о поразительно славной девушке. Девушке, ради которой хочется что-то делать, и ничего в целом мире не смогло бы остановить. Пальцы сами потянулись к ручке, нащупав так же и более-менее чистый листок, и мысль сама пошла, даже не пришлось её сильно упрашивать. Я мычал про себя, чтобы соответствовать хоть какому-то плохонькому ритму, стараясь подбирать слова, чтобы не выбиваться из него же, но самое главное: сказать то, что действительно думаю.

Мне много не надо Лишь что-то скажи мне, Пусти косой взгляд — Беги и смывайся, Пути нет назад. Кто друзей моих тронет — Не будет пощады. Вот так вот, спасайся: Мне много не надо Прозрачно мне ясно: Я полон огня. Заденешь напрасно — Рвану я чуть что. Я — грозный торнадо, Мне много не надо: Лишь троньте меня — И обрушится шторм. Но! Мне много не надо: Хотел бы я очень Всего лишь покоя, Частичку тепла. И знаю я точно: Мне буйство такое Тот шанс, что так сладок, Ты мне и дала.

Я… сделал это. Возможно, в первый раз за всё время по своему собственному рвению, используя штуку, о которой слышал лишь сладкие мифические сказы. Вдохновение. Сам себе не веря, я лишь тупо уставился в исписанный листок, как будто пытался проверить реальность происходящего. Слабовато, конечно, чтобы считать себя поэтом, но разве это уже не результат? Разве это уже не говорит о чём-то? По крайней мере, хоть на что-то да я и способен. Улыбнувшись получившемуся стихотворению, я случайно кинул взгляд на всю ещё открытую переписку с Нацуки. Если я правда что-то могу, то как минимум должен хотя бы попытаться. Я сорвался с места, просто вот так, без единой мысли более, и начал поспешно собираться. Впервые я заметил за собой такой бездумный порыв, такую дикую свободу в действиях и мыслях, что стало даже до смешного жутко от самого себя. Неужели я могу быть таким? Парень-затворник, которого силой не выставишь за дверь дома, рванул с места по зову одного только мимолётного желания. Не весть куда, не зная даже какой цели ради, но всё равно помчался, едва получив направление движения. Я взбудораженно просмеялся. Так вот оно как, значит, каково уметь действовать. Летать подобно орлу. Я не заметил, как оказался уже за порогом своего дома, в один прыжок преодолев крыльцо, а душистый ветер обдал меня лёгкой сладостью, бодрым вихрем прошедшись по телу. Мой шаг был быстрее обычного, но я не чувствовал усталости. Пускай я и не бежал, но так казалось, будто нёсся вдоль улиц, а лица прохожих размывались от скорости моей мысли, и вместе с тем навсегда мне запоминалось в них не иначе как любопытство. Вероятно, раньше меня такое внимание к своей персоне бы смутило, но сейчас лишь больше разжигало во мне такое ясное и мощное чувство уверенности. Я летел, не чувствуя своего тела. Только развевающаяся на мне футболка напоминала о том, что я являюсь вполне живым осязаемым существом. А солнце светило так, будто целеустремлённо шагало рядом со мной. Не обгоняя и слепя своими лучами, и не скача вдогонку, вытаскивая из меня тень. Оно словно считало меня за равного в это невероятное мгновение, а я соединялся со всем вокруг в гармонии и осознании быстротечности времени. И только нечто светлое и хорошее окутывало меня с головы до ног. Почти внезапно перед собой я увидел цель, к которой так рвался — без какого бы то ни было ограждения небольшой одноэтажный домик, старость которого умело прикрывалась добротным ремонтом. Ещё в злополучный день фестиваля я заметил его довольно славным, а сейчас в спокойном солнечном свете он и вовсе выглядел замечательно, как на картинке. Я вдохнул, собравшись с мыслями, и твёрдо направился прямо к двери. Небольшое волнение ещё трепетало в груди, но ничего ведь страшного не случится, если я просто постучу. Я просто спрошу у Нацуки, всё ли у неё в порядке. И не важно, как неловко это будет выглядеть. Я хочу её увидеть. Одновременно с этой мыслью я довольно громко постучал в дверь, снова с негодованием отметив отсутствие звонка. Неужели такая большая забота его починить? Я пристальнее осмотрел дом. По ощущениям ему вот-вот пора бы развалиться: дерево пахло ветхостью, неаккуратные щели всё равно были видны под слоем голубоватой краски. Да и в целом, могу сказать, что таких домов, миниатюрных и неновых, я не видел давненько. Из таких люди обычно поспешно переезжают в место получше в побеге от потрескавшегося от времени фасада и скрипучих полов. Однако стараниями хозяев жилище выглядело вполне себе прилично и, несмотря на внешнюю его скромность, всё равно можно было назвать даже симпатичным. Даже трогательным. От таких мест обычно веет далёким и приторным духом детства, в котором оставляешь такие вот ветхие домики, маленькие комнатки, тонущие в солнечном свете, уютно растянувшиеся дворы, что открыты для целого мира. Окинув взглядом зеленеющую в лучах солнца широкую лужайку, я заприметил примостившийся рядом с крыльцом гриль, и для себя приметив, что местность рядом с домом выглядит вполне себе уютно. Хотя казалось бы, сейчас бы подумать о том, с чего стоит начать разговор, опять прокрутить в голове все фразы, но настроение было такое лёгкое, что, казалось, всё само ляжет как надо. Я загляделся на промчавшегося мимо велосипедиста и не смог сдержать улыбки. Порой так и не замечаешь обычно, как всё вокруг мчится, летит и торопится куда-то, а каждый прохожий прямо сейчас может совершать что-то невероятное в своей жизни. И всё начинает иметь значение, каждая деталь обретает свои краски и настроения. Вот тогда действительно становится не всё равно, и самому хочется делать что-то замечательное. Что-то, за что захочется уважать самого себя. А тем временем мне так никто и не открыл. Даже приличное количество времени спустя. Я недовольно нахмурился и вновь постучался уже немного громче. Может, меня не услышали? Это неудивительно, ведь из дальних комнат мой стук уж точно нельзя было услышать. Тем более если отец Нацуки сейчас бы смотрел телевизор, а сама она сидела в наушниках. Да и более того… Я вздохнул. Более того я пытаюсь найти слишком много оправданий, когда дело обстоит гораздо проще: никого нет дома. Руки в один миг показались неприятно тяжёлыми, что пошевелить ими было невозможно, а всё вокруг слилось в одно огромное равнодушное жёлто-зелёное пятно. Я вдруг почувствовал себя полным идиотом, что стоит у пустого дома и пытается чего-то добиться. Морозно накатила неловкость, прохладный ветер заносчиво потрепал по липкому от пота телу. Стало ужасно обидно от того, как всё вдруг оказалось против меня. Захотелось страшно рассердиться, начать ворчать, пинать всё, что попадётся под ноги. Хоть что-то, лишь бы выплеснуть всё, что внезапно на меня нахлынуло. Но я ощутил себя слишком уставшим для всего. Приложив немалые усилия, я наконец-то спустился с крыльца и поплёлся вдоль по дороге, так низко переставляя ноги, что гравий под ними жалобно скрипел. Я взглянул вверх, высоко в небо, и почудилось, что даже оно сейчас высокомерно глядело на меня в ответ. Скулы свело от накатившего желания заплакать, и я сжал их так сильно, что отдало по всей челюсти, лишь бы не сорваться. Вот оно как, значит. Только мне захотелось выйти за рамки того, к чему я привык, выбраться из привычной бесконечной будничности, как что-то грубо швырнуло меня обратно. Показало где моё место. Я хотел выдохнуть, а получилось иронично хохотнуть. Я ничего не могу сделать, как бы ни пытался. От меня ничего не зависит. И нет смысла искать в этом логику или пытаться бороться. Тяжёлым шагом я брёл между домами, желая лишь скорее добраться до своего убежища. А солнце уже готовилось к тому, чтобы раствориться в закате.

***

Я очнулся только, когда услышал с улицы весёлую мелодию, что напевал знакомый голос. Еле-еле поднявшись с дивана, я двинулся к окну, каждой косточкой чувствуя, как протестующее скрипит моё тело. Под слабое освещение заходящего солнца, мягко наступая на тени домов, бодренько шагала Саёри, и даже отсюда я мог видеть, как лучезарно она улыбается. Потому, несмотря на не самое лучшее самочувствие, я улыбнулся и сам. Удивительно, каким магическим образом эта девушка может поднять мне настроение, даже не зная об этом. Она хорошо провела этот день, и я искренне за неё порадовался, хоть худая зависть всё-таки кольнула. Неприятный осадок, набравшийся за последние несколько часов, дал о себе знать в неприятном контексте. Да уж, вот молодец-то. Позавидовать лучшей подруге, у которой наконец-то что-то начало налаживаться. До каких низких мыслей может опуститься человек, ударившийся в отчаяние и злобу на не пойми что. Странно, у меня ведь совершенно не было никаких веских причин так сильно расстраиваться. Даже смешно, до какого изнеможения я сам себя довёл за сегодня одними только глупыми размышлениями. Стало очень жаль день, проведённый настолько бесполезно. При всём желании куда-то деть накопившиеся неприятные мысли и выговориться, впервые в жизни я чувствовал себя настолько ужасно, что даже поделиться своими переживаниями с Саёри не было никакого желания. А уж тем более портить ей такое хорошее настроение. Не хватало ещё загружать её своими проблемами. Тем более надуманными. Я лишь мысленно пожелал ей добрых снов и глянул на экран телефон. Время уже далеко не раннее, на улице вовсю разыгрывался поздний вечер, накрывая тенью последние лучики солнца. Просидев несколько часов к ряду в телефоне, бездумно просматривая одно видео за другим да отлёживая спину на диване, я и не заметил, как шустро пролетело время. Я даже забыл хоть чем-то перекусить, однако совсем не ощутил справедливого голода. Напротив, от мысли о еде начало подташнивать. Я отправился на кухню, на ходу потягиваясь и пытаясь хоть немного размять задеревеневшее тело, но разве что налил себе стакан воды да отправился к себе в комнату. Может, всё оно и к лучшему — хоть сегодня лягу рано да высплюсь. Но сон не шёл. Я закрыл шторами окна так плотно, что ни одна струйка света не могла проникнуть в комнату, и улёгся в кровать едва ли не в чём мать родила, устроившись с максимальным комфортом. Но спать совершенно не хотелось. Глаза открывались сами по себе, я бессмысленно рассматривал темноту, а где-то внутри всё сильнее нарастало необычное тревожное чувство, причину которого мне было сложно объяснить. Несмотря на то, что день прошёл совсем неудачно, я бы не сказал, что у меня был повод о чём-то серьёзно переживать, если не учитывать того, что с некоторой вероятностью меня довольно понятно отшили. Однако в целом беспокоиться было не о чем. Да, стоило бы завтра хорошо поговорить с Нацуки, извиниться, а может быть, даже попробовать прояснить некоторые моменты по поводу её молчания да и в целом всего, что с ней творится. Но что-то всё равно не давало покоя. Не выдержав хаоса в хитросплетениях мыслительного процесса, я со вздохом перевернулся на спину, уставившись в потолок, и размышления покатились по черепной коробке, не упуская возможности донести что-то своему хозяину. С одной стороны молчание Нацуки и её отсутствие дома вполне можно объяснить. Она ведь по примеру Саёри могла пойти погулять, оставив телефон в беззвучном режиме или вовсе забыв его дома. И это неудивительно, она наверняка захотела бы с самого утра податься из дома, только бы не пересекаться с отцом. И такое объяснение совсем не вызывало у меня какого-либо непринятия. Я наконец-то выдохнул, подумав, что всё же смогу уснуть, и закрыл глаза. Такое объяснение звучит довольно логично. Так что не стоит даже… Меня моментально окинуло холодом, стоило лишь одной моей мысли побежать вперёд меня, а глаза сами распахнулись. Ноги под одеялом затряслись. Но ведь она не могла находиться не дома в то время, когда я приходил. Я точно это знаю. Отец убил бы её, если бы она пришла позднее назначенного времени. Это осознание взбудоражило меня, ударило разрядом сквозь всё тело. Как заведённый, я тут же подскочил на кровати, коленями ощутив своё холодное тяжёлое дыхание. Не может быть такого, просто немыслимо, что Нацуки смогла бы нарушить свой несправедливый комендантский час. При всей её силе, бесстрашии и умении постоять за себя, она тем не менее слишком сильно боится отца. А если уж тем более учесть, что их взаимоотношения в последнее время стали и того более тяжёлыми, то вряд ли ей захотелось бы пуще разжигать его ярость. Всё, что мне было ясно на данный момент — я совсем не понимаю, что происходит. В целом может быть вообще всё. Но тот факт, что она ещё не была дома в назначенное время, противоречил многому из того, что я о ней знаю. Знаю ли я о ней хоть что-то? Сознание взорвалось дикой вспышкой воспоминаний. По голове расходится тупое непонимание ситуации, растерянность, и я снова вижу перед глазами коробку с её вещами, захоронившуюся в клубе. Из глубины моего существа по всему телу стреляет тревога, а она уверенно шагает в противоположном направлении от её дома. Я чувствую гнев, ощущаю на своей шкуре дурацкое состояние, когда понимаешь, что тебя ведут за нос. Не говорит ничего по существу, отказывается отвечать на вопросы. Что-то скрывает. Нервничает. Постоянно выходит себя. Не смотрит в глаза. Потирает шею. Она обессилена, раздавлена, постоянно хочет спать, в её глазах я вижу полное изнеможение. Заметно убавила в весе, еле стоит на ногах. Она больше не в силах держать себя в руках. Накопленное раздражение выходит при любой удобной возможности. Она пытается понять себя, сама справиться с собой. Пытается найти себя. Я пытаюсь найти её. Я не знаю, что мне о ней думать. В голове только одна мысль:

Что с Нацуки?

Голова закружилась от нехватки воздуха, я не сразу понял, что почти не дышу. Я резко вдохнул, лёгкие завопили с гулким протестом. Сейчас, в темноте, под полным впечатлением от вспышки откровения, от всех странностей Нацуки, в голове возникали самые фантастические теории. Они хаотично метались по голове, сбивая друг друга, но ни одна из них не могла претендовать на место истины. Всё это ровным счётом не будет иметь смысла, пока я сам не выясню правду. Я отшвырнул от себя одеяло, на напружиненных ногах спрыгнув с кровати. Тело было близко к тому, чтобы самовоспламениться, всё внутри у меня поднималось свирепым ураганом, что я был не в силах унять. Разгорячённый, я заметался по комнате, натянув на себя первую попавшиеся толстовку и джинсы. В голове сверкнула нетипичная мысль: в этом я буду выглядеть незаметно. Я помчался вниз по ступеням, испытывая страх проломить их, но рвение было неугомонно. Я должен оказаться у дома Нацуки как можно скорее, пока сам себя не извёл в шуме сходящих с ума картин в голове. Мне нужно узнать только одно: дома ли сейчас она. Время близилось к первому часу ночи. Если Нацуки нечего скрывать, если ничего необычного в её жизни не происходит — в это время она обязательно должна быть дома. А если же нет… Я не знаю. Не хочу об этом думать. Сердце бешено заколотилось, когда я вышел на пустую тёмную улицу, слабо видимую под тусклым светом фонарных столбов. Холодный воздух ворвался внутрь, отдав дрожью. Беспокойная прохлада подействовала мгновенно: вдруг накатила глухая слабость, неожиданно захотелось спать. Но я должен пойти. Я не могу вернуться домой сейчас. Если я сделаю это, если сдамся, то не отпущу ситуацию до самого утра. Я поздно подумал о том, что мною в этот момент владела вовсе не трусость — собственное сознание пыталось убедить меня в дикости моих действий. Но не успел я понять это, как уже пошёл по безлюдной улице. Шуршание гравия гулко раздавалось по окрестности, в полной тишине, снедаемой темнотой такой плотной, что в ней не составило бы большого труда кому-то скрыться. Кому-то подобно мне. От возникшего в голове образа стало не по себе: молодой человек в тёмной одежде с утомлённым, почти безжизненным выражением лица, но заведённым взглядом, шагает вдоль ночных улиц. Скрывается в тенях, обходит фонари. Не хочет, чтобы его кто-то увидел. Без задней мысли идёт к своей цели. Я вздрогнул от такой яркой картины. Зловещей картины. От самого себя начало подташнивать. Но я ведь не собираюсь делать ничего страшного. Я просто беспокоюсь. Хочу убедиться. Неужели это делает меня странным? Вызывает сомнения на мой счёт? Плевать. Нужно просто продолжать путь, а там уже как получится, так получится. Таким мнимым безразличием мне удалось на время парализовать ход мыслей. Теперь уже в этот поздний час я оказался у нужного дома. Маленький, сонный, беззащитный в такой тёмной ночи. В такой поздний час обитателям дома уже нужно спать. И лучше бы этому действительно так и оказаться. Взгляд мой привлекла стоящая у крыльца машина, старенькая, явно не из дорогих. Очевидно, отец Нацуки дома. Именно поэтому она уже давно должна бы по большому счёту находиться в своей комнате. Переведя дыхание, я крадучись направился в сторону дома. Подойдя к машине, я пристальнее рассмотрел окна — шевеления не заметил. Можно идти дальше. Пригнувшись, стараясь не создавать лишнего шума, я продолжил движение, на всякий случай накинув капюшон. Какая грёбанная глупость. Неспокойный морозец прошёлся по ногам, которыми я и без того едва мог передвигать от волнения. Разве не безумие, ошиваться у чужого дома как ворюга или того похуже. Скрываться в кустах, высматривать окна, мол, не увидит ли кто. Что за ужас я вообще творю? Весь здравый смысл затуманивался пеленой возбуждения, дикого восторга от происходящего. Я себя не узнавал. Всё стало настолько туманно в своей нереальности, что я сам же не мог осознать, что делаю это. Всё перевернулось с ног на голову, и теперь уже чудилось, будто не я подкрадываюсь к стенам дома, прижимаясь спиной, а кто-то другой. Кто-то очень странный. Кто-то, чьи мотивы не знает никто. Я глянул в первое окно и тут же от страха дёрнулся назад, беззвучно выругавшись. Сердце, истерически дёргающееся в конвульсиях, готово было остановиться в любой момент, но я ничего не успел разглядеть. Набравшись смелости, я украдкой заглянул в окно. Помещение, похожее на кухню. Ничего особенного. Неудивительно, почему сейчас оно было совершенно пустым, и я понял, что испугался скорее всего собственного отражения. Горе-шпион, блин. Я выдохнул. Начало положено. Я тихонько ступил дальше, путаясь ногами во вьющейся у фасада траве, что сильнее давило на нервы. Пот полз по вискам и лбу, капая на глаза, из-за чего мой и без того рассеянный круг обзора мутнел окончательно. Быстро стерев рукавом липкие капли, я уверенно двинулся к следующему окну. Ладно, нужно собраться. Лучше покончить с этим как можно быстрее, чтобы не доводить себя. Моё сердце вздрогнуло. Ноги подкосились, и мне пришлось схватиться за шершавую стену, чтобы не грохнуться. Комната, немногим больше кухни. Примечательная разве что раскинувшейся на приличную её часть двуспальной кроватью. С крепко спящим на ней мужчиной. Я сглотнул. И тут в голову мне выстрелило страшной мыслью: я действительно это делаю. Я действительно собрался высматривать Нацуки в её доме. Практически следить за её семьёй. Я сошёл с ума, совершенно свихнулся, я веду себя как реальный сталкер, но я не могу иначе. Если я не сделаю это сейчас, то этой ночью по-настоящему лишусь рассудка. Я не смогу справиться с самим собой, я изведу себя до смерти. Я должен узнать, и это единственная причина, по которой я всё ещё не убежал, оставив эту на редкость жуткую идею. Я испугался самого себя, ситуации, в которую сам же себя загоняю, вообще мысли поступить именно так. Мои ноги сами шагали между кустов, а я словно глядел на самого себя со стороны, ужасаясь тому, что всё это происходит на самом деле. Тело мелко дрожало, будто кто-то в неистовстве тряс меня, а я чувствовал, что могу рухнуть наземь в любой момент. Мне по-настоящему страшно. Даже не столько от чувства стыда и ужаса, когда меня кто-нибудь увидит, сколько того, что я вообще допустил такому случиться. Но пути назад не было. Я аккуратно шагал вокруг дома, едва найдя в себе усилия осторожно глянуть в ещё одно окно, и тут же припадая в страхе быть замеченным. Я успел оценить, что комната была пуста, никто не мог увидеть меня, и я приподнялся, чтобы осмотреть её. Это была та самая гостиная, в которой я обнаружил Нацуки в самой настоящей истерике, к которой сам сейчас был близок как никогда. Я взглянул на соседствующее с этим окно, прикинув, что как раз оно и выходит из её спальни. Я завёл себя в кошмарную ситуацию, очень точно это ощущаю именно сейчас. Но я не могу, просто не имею права остановиться. Если я прошёл такую жестокую волну разочарования в себе, то должен хоть как-то это окупить. Мои глаза косо глянули внутрь помещения. В голове моей взорвался ужас, вспыхнул бардовыми красками, прорезав всё моё существо. Я мог взвизгнуть, но рот лишь открылся в немом крике. Я мог ожидать этого и даже действительно понимал, что такое может быть, но до последнего хотел верить, что всё в порядке. Комната оказалась пуста. Мелкая дрожь вонзилась в кожу. Я до боли стиснул пальцы в кулаки, лишь бы не терять над собой самообладание, понимать кто я вообще такой. Я сжался, не в силах оторваться от вида комнаты, будто пустота беспощадно всасывала меня, брала под свой контроль, и того гляди я вот-вот распрощаюсь с разумом. Не позволив себе впадать в панику, я прижался затылком к стене, глубоко задышав, пытаясь унять буйство эмоций. Нужно угомониться, иначе так недалеко и двинуться головой. Насколько это возможно, у меня получилось вернуть себе нечто похожее на спокойствие. Я жадно глотнул ночной прохлады и снова заглянул внутрь. Комната не сказать, чтобы яркая, но похожая на убежище молодой девушки. У меня совершенно не вызывало сомнений то, что это именно комната Нацуки. Но что гораздо важнее — самой её здесь не было. Можно было бы подумать, что она могла отойти, но этот вариант тут же был отметён, когда я увидел идеально заправленную кровать — нетипично для комнаты, хозяин которой вдруг проснулся средь ночи. Полностью удостоверившись в том, что действительно вижу, я отпрянул от окна. Пускай я и получил ответ, вопрос на который так меня мучил, но стало от этого только хуже. Нацуки не дома. Мысль больно поразила мозг. Можно было бы по привычке придумать множество оправданий, почему так вышло, но закрывать глаза на очевидное уже не представлялось возможным. Каждый странный момент, всё, что могло хоть немного встревожить меня за последнее время, складывалось в безумную, невозможную в нормальной жизни историю. Без этой правды я бы не смог идти дальше. Но что мне теперь с ней делать? Вдруг что-то меня смутило. Даже при всей дикости ситуации кое-что неожиданно выбило меня из колеи. Было что-то странное в окружающей обстановке. Необычное для такого позднего часа. На меня падал тусклый свет — с этим осознанием по моему телу прокатилась бешеная волна трепета. Я оглянулся: уличный фонарь не работал. Время остановилось. Как в самом дурном сне моя голова сама медленно поворачивалась к чему-то страшному, а никак не мог на это повлиять. Я направил взгляд в сторону дома через дорогу, коттеджа, ужасающей громадиной возвышающегося в темноте, на втором этаже которого всё ещё горел свет, и кто-то… … смотрел на меня. Мышцы покрыл спазм, что-то в груди было готово к тому, чтобы оборваться. Я на дрожащих ногах попятился назад и, пронзённый паникой, рванул так скоро, что от хлынувшего на меня сопротивления прохладного воздуха загудело тело. Я нёсся по улицам как чей-то кошмар, как ледяной порыв ветра, подгоняемый страхом и стыдом. Моё сердце в ужасе заколотилось от собственного отчаянного крика.

***

В такие моменты хочется никогда не открывать глаза. Настойчивый солнечный свет грубо врезался мне в лицо, заставив меня очнуться. С большой неохотой разлепив веки, я скорчился от резкой рези внутри головы. Шея жутко гудела и всё никак не хотела подниматься, а руки, крепко прижатые в груди, совсем не отлипали от тела. Проснуться было тяжело. Да и, возможно, сейчас я бы выбрал не просыпаться вовсе. По крайней мере, следующие несколько часов вперёд точно. Но так было нельзя. С усилием дёрнувшись в сторону, я смог перевернуться на спину, а руки сами раскинулись по сторонам. Я наконец-то полностью открыл глаза и в недоумении огляделся. Как оказалось, всё это время я спал на полу, валяясь, подобно бесхозному мешку, и тело болезненно заканючило, будто я нуждался в дополнительных подтверждениях этого. Я хрипло прорычал, пустив всё своё упорство на то, чтобы хотя бы сесть. Окаменевшая спина запротестовала, прорезавшись током в ответ на моё хамство. Глаза щипало, а горячее солнце, ослепляя, будто нарочно пыталось выжечь их. Протерев веки, я сфокусировал взгляд на часах, с удивлением хмыкнув: проснулся даже немного раньше обычного, хотя по ощущениям проспал до обеда. Несмотря на наступающую на клетки мозга сонливость, я решил не досыпать драгоценные часы. Если позволю себе уснуть сейчас, тогда точно не очнусь до вечера. Такого мне не надо точно. Согнув ноги для того, чтобы попытаться поднять своё выпотрошенное морально тело, я оторопел: кроссовки, ещё вчера находившиеся в практически идеальном состоянии, сейчас, покрытые грязью, где-то ободранные, могли претендовать разве что на роль найденной в лесу улики. Я сокрушённо вздохнул, найдя уже взглядом скользящую от меня и до самой двери грязную дорожку и сопутствующий ей попеременный бардак. Смутными образами пробуждался в голове ночной поход до дома Нацуки. Мандраж прошедших событий заново прошёлся по телу. Очевидно я, спотыкаясь, летел без разбора куда и как бежать, а потом и вовсе со всего маху рванул в дверь своего дома и приземлился где придётся. От осознания всего этого мои брови полезли наверх. Полный кошмар. Это же надо было догадаться пойти на такую глупость, а потом самого же себя напугать до полусмерти. Я смиренно откинулся головой на мягкую поверхность дивана, помогая загруженной голове уняться. По крайней мере, мой такой отчаянный шаг помог мне выяснить важное: этой ночью Нацуки не ночевала дома. Хотя по большому счёту информация эта не давала ничего конкретно полезного. Если я начну расспрашивать Нацуки, она в любом случае найдёт лазейку, как бы ей уйти от разговора, что-то придумает, лишь бы не говорить о своих проблемах. Или, что гораздо вероятнее, грубо оборвёт мои попытки «лезть не в своё дело». В любом случае я оказываюсь в проигрышном положении, потому единственное, действительно необходимое мне в такой ситуации, это любая фора в разговоре с ней. Что угодно, способное поставить меня на шаг дальше её реакции и действий. И тем не менее на сейчас мне не удавалось найти ни единого варианта действия, что заведомо уже накинуло на меня тень поверженного. Впрочем, это совсем не означает, что я готов принять поражение. Нужно только дождаться шанса. На этом и сочтясь с самим собой, я поднялся, показавшись самому себе жутко тяжёлым, понеся себя в сторону окна, во всю взрывающегося утренним заревом. Люди ещё преимущественно мирно сидели по домам и собирались кто куда по своим делам, потому робко выглядывающая из тени улица сонно приветствовала новый день. И даже сейчас такому как мне, находящемуся в жутком незнании и задумчивости было совершенно понятно — я должен провести его максимально полезно. Я расправил спину, услышав её ответный жалобный хруст. И что уж явно кристально ясно — пора бы мне заканчивать с такими авантюрами. При всём моём желании раскрасить свой привычный быт, на изобилие такого насыщенного опыта у меня здоровья не хватит. С лёгким смехом я сильнее отодвинул штору, позволяя комнате утонуть в яркости красок. Пора приходить в себя. И прежде всего лучше как можно скорее привести себя в порядок.

***

Утренняя рутина позитивно сказалась на моём состоянии. Бодрость легко вскружила голову, накопившееся за вчера напряжение беспрекословно растворилось в тёплом душе и нежности пахучего кофе. По кухне запашисто раздался аромат масла и клубничного сиропа, впитывающихся в тост, а потянувший с окна ветерок добавил сладости. Даже скрипучие мысли не помешали мне как следует набраться сил. Несмотря на то, что времени в запасе было достаточно, я всё же заскочил за портфелем в свою комнату, чтобы уже лишний раз не мотаться, обнаружив внушающую уважение разруху от моих ночных соборов. Пообещав себе обязательно разобраться со всем этим сегодня, я схватил сумку, но тут же заметил вещь, что могла вполне претендовать хоть на что-то толковое, что принесли мои вчерашние метания. На рабочем столе скромно примостился неаккуратно исписанный листок с моим стихотворением, и я вспомнил, благодаря чему вообще начал писать. Оставив свои вещи у порога, я взял со стола выданную мне папку и бережно вынул первый листочек, ощутив какой-то вдохновлённый трепет. Со смешком я сел за стол и взглянул на созданное мною же произведение. Вот уж не ожидал, что когда-то на полном серьёзе буду считать себя полноценным членом Литературного клуба. Уморительно. Теперь на самом деле мне нужно пройти через самое сложное. Большая ответственность всё же хоть чуток симпатичнее обычного вписать строчки в бесценный листик, а потом сложить его в приличного вида самолётик. Пусть в плане оригами я был в целом неплох, но задача управиться со своим нестабильным почерком выглядела зловеще. Торопиться в этом деле нельзя. Благо, время у меня ещё было. Выводя на листе слова, я даже неожиданно подметил, что вышло у меня не так уж и плохо. А ведь я поднабрал опыта за всё это время, что даже безнадёжным себя не могу назвать. Удивительное, конечно, дело, вдруг найти себя в том, чем никогда до того не увлекался. Магическая уверенность в своей мысли управляла процессом, а я получал удовольствие от того, что могу сказать, что думаю. Изгиб первый. Она смотрит на меня почти свысока. Горделиво ухмыляется. Изгиб второй. Она тверда в своих словах и действиях. Её не сломить. Непроницаемость, жёсткость. Поворот. Я замечаю её внимательный взгляд: она смотрит мне в глаза в поисках чего-то ведомого лишь ей. Недоверчиво косится. И снова ищет. Изгиб третий. Весёлая её улыбка — большая редкость, которую добиваешься с большим трудом. Состояние покоя. Неприсущая, сладкая безмятежность. Изгиб четвёртый. Она оживает, бережёт каждое доброе слово, каждое проявление заботы. Искренне пытается отвечать тем же. Лёгкий смех её клокочет в моём сердце. Невероятная красота момента. Ощущение, что орёл взмыл высоко в небо. Я глянул на результат своей работы: ровный аккуратный самолётик, уверенно смотрящий своим острым носиком точно вперёд. Я улыбнулся. Моника будет довольна. Как священную реликвию бережно я положил своё творение в просторный карман сумки, проверив, что ничего не смогло бы его зацепить или помять. Вот теперь можно отправляться в новый день. С таким настроением я выскочил в душистое утро. Солнце потихоньку раскачивалось на небосклоне, едва пробиваясь через частые сахарные облака, потому жара ещё не успела оккупировать местность. Приятно, что хотя бы утром можно спокойно дойти, не тая по дороге как позабытое на солнцепёке мороженое. Заперев дверь, я неспешно пошагал в направлении школы, по привычке глядя себе под ноги, а редкие мысли неуверенно растекались по голове густым мёдом. Если и есть что-то хорошее в том, сколь много времени я посвятил бесконечным раздумьям по поводу и без, то это полная свобода от них сейчас. Оно и к лучшему. Так как впадать в паранойю у меня не было особого желания, то и забивать себе голову потоком мыслей не было смысла. Я пообещал себе разобраться со всем уже на месте, а сейчас условился просто спокойно начать обычный школьный день без дополнительных приключений. Но не тут-то было. Моя привычкам отключаться на ровном месте когда-нибудь выйдет мне боком, ведь даже сейчас я не заметил в своей ползучей задумчивости, как кто-то осторожно, но резко подкрался со спины, вцепившись в плечи, и по телу дрогнула волна испуга. — Попался! Нечто, крепко опершееся руками о мои плечи, одним лёгким прыжком вспарило над моей головой, а свободный заливистый смех громко зазвучал из живого рупора высоко в воздухе. Справившись со своей безусловно важной миссией дня, восхищённая своим же цирковым номером, девушка ещё подёргивалась от накрывшего её веселья. — Напугала, напугала! — раскрасневшаяся от смеха Саёри, скача на месте как попрыгунчик, задорно хлопала в ладоши, будто совсем не замечала моего укоризненного взгляда. — Вот радости-то, — с неодобрением произнёс я. — Чуть не довела друга до сердечного приступа — красота! Брови Саёри с сожалением сдвинулись в искреннем раскаянии, но смешливые искорки в глазах всё равно выдавали её восторг. И я не могу сказать, что меня это не радовало. — Ну ладно тебе! — виновато протянула она с воздушным хихиканьем. — Между прочим, я сделала хорошее дело! Девушка встала в эпичную позу. — Зарядила тебя энергией на целый день! Сейчас ей только не хватает цветастым рисованных молний над головой, и идеальная картинка шуточного комикса будет готова. Я снисходительно покачал головой, но губы мои дёрнулись в улыбке. — А тебя, я смотрю, уже с утра зарядили инопланетные захватчики. Саёри незлобиво сощурилась. — Ой, ой, ой. Зато вот ты сегодня мрачнее тучи. Вот что бывает, когда не спишь полночи. Я прищурился, с подозрением покосившись на подругу и пытаясь найти в её реакции хоть малейшее проявление того, что она точно знает, чем именно я занимался несколько часов назад. Но её лицо в ответ лишь зашлось озарением и восхищением собственными дедуктивными способностями. Я с облегчением выдохнул. — Угадала! Саёри залилась смехом, с упоением глядя на моё растерянное лицо, а потом вдруг её выражением прорезалось порицанием. Ой. — То есть ты всё ещё не спишь по ночам? Непривычно слышать в её мягких интонациях осуждение, пусть и вряд ли сильно серьёзное. Чтобы не издеваться над её благородным порывом заботы обо мне, я решил вполне элегантно уладить этот вопрос. — Эй, я вообще-то стараюсь на благо клуба, — мой голос зазвучал важно, что конкретно в этой ситуации мне даже понравилось. — Не абы чем занимался, а работал над проектом. Полная одобрения и ликования улыбка зажглась на зардевшемся лице девушки. — Ой, какой же ты всё-таки молодец! Просто гордость клуба! Весело запричитала Саёри, взбудораженно похихикивая, а я лишь смущённо ухмыльнулся такой бурной реакции. — Да я бы не сказал. У меня всего один самолётик готов. — Это не важно! — она с теплотой коснулась моего плеча. — Главное, что ты начал. Это дорогого стоит. — Пожалуй, — ответил я, с неловкостью потерев шею. — Но я бы всё равно попросил не создавать мне славу героя. Девушка с озорством несколько раз пожала плечами. — Ничего не знаю! Я вздохнул, вполне удачно решив завершить спор, пока мне не присудили ещё с дюжину других титулов да званий, и свернул диалог в другое русло. — А ты сама-то работаешь над проектом? Или только меня контролируешь? Как отстреливаясь от моей ироничной шутки, Саёри игриво пощёлкала языком. — Вот ещё! Находясь в почётной должности вице-президента, я беру на себя большую ответственность в особом способе скрепления нашей дружбы в таком деле. — Ты имеешь в виду дисциплину? Саёри смешливо дёрнула бровями. — Я имею в виду веселье! — её кулачки в энтузиазме подпрыгнули. — Поэтому… Она хитренько захихикала под нос и заговорщически стрельнула глазками, раскрывая карман своего портфеля, будто предлагала мне какие-нибудь сомнительные нелицензионные технологии, полученные не более честным путём. Я заглянул в её сумку, с уважением присвистнув: внутри вполне удобно расположился где-то десяток ровненьких и аккуратных голубых самолётиков. Вот кто действительно гордость клуба. — А ты хороша, — справедливо подметил я. — И где только нашла время. Вернулась ты вчера поздно. Я сказал это как бы между делом, пытаясь таким образом ненароком выведать хоть какую-нибудь информацию о её вчерашней встрече, а напрямую спрашивать сталось неловко. — Ух ты какой наблюдательный! — она щёлкнула меня по носу. — Вот уж не замечала за тобой привычку следить за девушками. Я поперхнулся под громкий смех Саёри. Вот уж забавно, конечно. — Но ты меня поймал. Она по-доброму улыбнулась, но во внимательном взгляде её я увидел, что она вовсе не собирается раскрывать мне все карты. По крайней мере, сейчас. Что ж, видимо, это слишком личное. — Но ограниченное время не помеха, когда ты полон желания! Девушка вынула из кармана пёстрый самолётик, с вдохновением взвив им в небо, такое же бирюзовое. — Даже если кажется, что совсем ничего не получается, — её голос зашелестел со светлым воодушевлением, — только искреннее желание поможет ни за что не бросать дело. Самолётик в руке Саёри плавно планировал в воздухе, а сама она непрерывно посмеивалась каждый раз, когда ветер пытался украсть его из тонких пальцев. Я растроганно взглянул на неё, лучистую в своей наивной безобидности и жизнелюбии, и так легко и просто далось мне осознание: что бы ни случилось, эта поразительно самоотверженная девушка всегда будет моей опорой. — Спасибо тебе, Саёри. Её глаза в удивлении округлились, наполнившись чистым непониманием. — Ой, мне? Да ну, за что. Саёри явно смутилась, растерянно закопошившись на месте, а я растроганно улыбнулся. Она даже не осознаёт, сколько замечательных вещей делает изо дня в день совершенно безвозмездно. Она делает что-то хорошее просто потому, что это правильно. Такая вот она, Саёри. На самом деле мне и правда было много за что поблагодарить её. За всё, что она сделала и сказала, за чудо, которое мне видится в привычных вещах. Но чувств было слишком много, чтобы грамотно уложить в слова их все. — Ну, знаешь. Во многом Литературный клуб такой классный именно благодаря тебе. Она смущённо свела брови, а лицо её озарилось благодарной улыбкой. — Скажешь тоже, — мягко пожала она плечами. — Я же ничего такого особенного не делаю. Я невольно просмеялся под ещё большее недоумение Саёри. Даже невероятно, насколько для некоторых людей в порядке вещей может быть не замечать собственной значимости. — А как ты провёл выходной? — спросила она, как только мы сдвинулись места. Я нахмурился от воспоминаний о вчерашнем дне и, видимо, такая моя унылая реакция не прошла мимо подруги, чьё лицо тут же жалостливо смягчилось. — Вы не встретились, да? Она как будто подкралась своей учтивой интонацией. В голове прокручивалось, как всё оказалось на самом деле, но рассказывать про свои постыдное закидывание Нацуки звонками и уж тем более про ночные похождения совсем не хотелось, потому в ответ я лишь натянуто улыбнулся. — Нацуки в последнее время сама не своя, — тихо проговорила Саёри. Моё внимание обострилось в понимании того, что сейчас не стоит упускать ни единого слова. — Я тоже это заметил, — искренне согласился я, внимательно наблюдая. Саёри расстроенно вздохнула, а голубизна глаз подёрнулась тенью задумчивости. — Эх, жалко ещё, что она у нас такая скрытная. Юри пыталась поговорить с ней, но… — Юри? — встрепенулся я. — Она пыталась что-то узнать? Саёри пожала плечами, несчастно глядя вперёд. — Не знаю. Я увидела вчера, как они разговаривают, когда погналась за ними. И ты знаешь, я бы не сказала, что Нацуки этот разговор нравился. Её губы скривились так, будто она случайно укусила дольку лимона, и я ощутил, что моё выражение лица оказалось немногим лучше. Значит, Юри знает что-то важное относительно всей этой странной ситуации. В таком случае это значительно оправдывает её настороженное внимание к персоне Нацуки последние несколько дней. Что неудивительно — они ведь живут по соседству. Мои веки широко распахнулись. В памяти засветился один особенный эпизод этой ночи. Кто-то видел меня. Кто-то, живущий в огромном доме через дорогу. Я медленно выпустил из лёгких воздух, пытаясь уложить эту информацию в мыслях. Интересно выходит: обстоятельство, которое я считал ранее постыдным, вдруг вылилось в моё преимущество. Если я смогу поговорить с Юри, то мне наверняка удастся выяснить хоть что-то. Однако другое неприятное дело обстояло в том, что мне придётся в некотором виде надавить на эту робкую девушку, чего совершенно не хотелось. Всё-таки взаимоотношения наши и так ходили под опасным напряжением, и в разговоре с ней мне требовалось собрать всю свою учтивость, на которую я только был способен. А тут тема и без того максимально трепещущая. Но выбора у меня не было. Это мой единственный шанс. Я должен хотя бы попытаться. По дороге в школу наш с Саёри разговор не выходит за поля привычных нам неважных тем. Я не мог обсудить с ней свой план, чтобы лишний раз не волновать её нестабильную нервную систему, тем более учитывая её переходящее все границы беспокойство о своих друзьях. И, кроме того, я сам должен справиться с этим делом. Следующие несколько часов я провёл в навязчивых мыслях по поводу предстоящего непростого разговора, пытаясь успокоить собственное волнение. Усидеть в таком состоянии несколько уроков — задача непростая до невозможного. Я буквально мог так забыться в своём лихорадочном ожидании, что время от времени нервированное тело само вздрагивало. Поэтому, когда время наконец-то достигло настолько желаемого обеденного перерыва, — единственного времени, которое получилось бы уделить серьёзному разговору, — я сорвался с места, как попало скидав учебные принадлежности в сумку. Меня даже не волновало по существу, как странно я мог выглядеть со стороны — всё-таки за день я заработал несколько косых взглядов. Куда важнее была моя цель. И я должен поспешить, чтобы разговор с Юри не вышел ещё более эмоциональным из-за моих дёргающихся в припадке эмоций. Несмотря на то, что я не могу похвастаться достаточно тесной дружбой с Юри, найти её в целом мне не виделось особой проблемой. Редко такие люди охотно обедают при всех в одном классе, стараясь как можно скорее ускользнуть на свой маленький тихий ланч. К счастью, мест, где такие товарищи могли бы скрыться, на территории школы было не так уж и много. А уж тем более хоть немного зная Юри, можно предположить, какое она именно выберет. Я выскочил из здания, бегло пошагав к нужному пункту. Обойдя школу, я вышел на недлинную тропинку, вымощенную, в отличие от остальной территории школы, не асфальтом, а дружно примостившимися друг к другу бежевыми камушками. Недолгая прогулка быстро окончилась едва заметным среди деревьев крохотным закутком, отделяемым от голого пространства лишь парочкой скамеек. Возможно, когда-то на этом месте хотели устроить небольшую школьную оранжерею, но что-то пошло не по плану, и со временем про этот неприметный садик вполне резонно позабыли. Неудивительно, что именно здесь я нашёл её. В окружении дикорастущих цветов, под прохладным плащом стоявшего рядом величавого дерева, девушка, в своём изяществе и мимолётности, идеально сочеталась с витающей здесь атмосферой. Я ступил на сверкающую в лучах солнца зелень, и почувствовал себя настоящим чудовищем, врывающимся неказистым пятном в эту сказочную атмосферу безмятежной гармонии. Юри сидела на потрескавшейся от времени скамейке, погружённая всей душой в прочтение очередной книжки, что тяжело лежала в её тонких руках, а нежная сирень призрачным сиянием неслась по строчкам. Эх, даже жалко её прерывать. Но выбора у меня нет. — Привет, — тихо произнёс я. Она вздрогнула, часто заморгав, как пытаясь вырваться из наваждения, и начала озираться с недоумением и настороженностью. И вдруг её взгляд нашёл меня. Юри съёжилась. С выражением, полным боязливой задумчивости, она осторожно мигала в свою сторону. Чарующая атмосфера в один миг треснула и растворилась в будничности, как прерванный на самом интересном месте сладкий сон. Я вздохнул. — Здравствуй, — тихо ответила она, уткнувшись растерянным взглядом в страницы книги, служившие для неё сейчас хоть какой-то, но защитой. Идя максимально бесшумно, я потихоньку подошёл к скамейке, как пытаясь не спугнуть пугливого зверька, а всё это время девушка бросала в меня отрывистый осторожный взгляд. Пальцы её вжимались в переплёт книги, что выдавало её почти истеричный испуг при относительном внешнем спокойствии. Я аккуратно присел на другой краешек лавки. Она прекрасно понимала, почему я здесь и что мне нужно — это было кристально видно по её затуманенному мыслями выражению лица. — И… извини. Могу я тебе чем-то помочь? Её плавный голос заметно подёргивался от волнения. Она знает, что я скажу. Такие проницательные люди понимают всё с первого взгляда. — Я знаю, что ты меня видела. Изящная фигура содрогнулась и заметно мелко затряслась, что особенно выдавали дрожащие колени. Я пытался поймать её взгляд, но она, как специально от меня прячась, сильнее наклонила голову, что бегающие в панике глаза её скрылисьпод тёмной чёлкой. — Юри, нам нужно поговорить. — Прости, мне нужно идти, у меня дела. Девушка бегло протараторила заученную строчку, вскочив с места и порываясь уже было убежать от меня, но я преградил ей путь. Она испуганно вздрогнула, вперив в меня свои огромные от ужаса глаза. Я сильнее ощутил себя в роли чудовища, что прямо сейчас по кусочку уничтожает психическую стабильность несчастной девушки. — Пожалуйста, — взмолился я. — Мне очень нужна твоя помощь, Юри. Ты, считай, моя единственная надежда выяснить правду. Свой собственный голос показался мне чересчур жалостливым, однако к актёрской игре это никакого отношения не имело. Я действительно уже находился на грани и всё, чего мне хотелось как глотка свежего воздуха, это хоть мизерного кусочка правды. Юри внимательно оглядела меня своим пытливым взглядом. Дымка её лица прошлась смесью неодобрения и беспокойства. — Вероятно, ты не примешь во внимание моё мнение, однако позволь заметить, что Нацуки не понравились бы твои методы поиска информации. — Да к чёрту! — выплюнул я, поздно спохватившись, что моя вспышка может почём зря напугать собеседницу ещё больше. — Пойми же меня, я просто не могу спокойно сидеть на месте и смотреть, как в её жизни что-то ломается. Я горячно выдохнул, вскинув голову к небу и попытавшись восстановить уравновешенность. Страшно даже осознать, что я делаю: выпытываю у Юри информацию, давлю на жалость, готовый прямо сейчас разорваться в истерике. Но что-то заставляло меня идти дальше, толкало завершить начатое любой ценой. Если бы пришлось, я поставил бы на кон всё, чтобы лишь иметь хоть крохотный шанс помочь Нацуки. — Ты ставишь меня в неудобное положение, — она задумчиво потёрла рукав. — Ты должен понимать, насколько это может быть по отношению к Нацуки неуважительно и… — Пожалуйста, Юри, — надавил я молящим голосом. — Как раз для Нацуки я это и делаю. Всё, что происходит с ней, просто ставит меня в тупик. Я уже не могу смотреть на то, как с каждым днём ей становится хуже. Я устал ничего не понимать. На кротком лице вспыхнула обречённость, хотя сирень глаз искрилась просто немыслимо живым сопереживанием. — Скажи мне правду. Это всё, чего я хочу. Юри отчаянно вздохнула, ненамеренно элегантно прижав ладонь ко лбу, успокаивающе потерев его. Было очень заметно, как она борется с самой собой. Как схлёстываются в страшном споре её чувства и принципы. Какой пожар разгорается внутри её сердца, пока внешняя ледовая корочка изо всех сил помогает ей держать себя в руках. Вдруг она решительно взглянула меня. Я сжался в ожидании. — Между Нацуки и её отцом и раньше возникали разного рода склоки, — я это нередко замечала. Но в последнее время… Девушка прикрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями и, медленно задышала, чтобы выровнять трепыхающееся дыхание. — Да? — попытался я поддержать её. — В один день вдруг случилось что-то действительно серьёзное, — Юри помрачнела сильнее обычного. — Полагаю, отправной точкой стало неприятное происшествие в день фестиваля. В утро того дня они страшно поссорились и, могу предположить, именно с того момента Нацуки начала крепко задумываться о том, чтобы найти собственное жильё. — Что? Юри устало вздохнула на мой обескураженный голос. — Со временем она появлялась дома всё позднее, и каждый раз это оборачивалось новой перебранкой. Её глаза сострадательно заблестели. — И что самое главное… Я замер. — Последние несколько дней она совсем не появлялась дома. Тревожные слова прорезали воздух, создав вокруг нас непроницаемый вакуум, в котором ни звуков, ни запахов, ни мыслей не существовало. Я прекрасно понимал возможность таких событий, но признавать не хотелось до последнего. Я смотрел в никуда, почти полностью отключенный от мира, и только мелькнувший в мою сторону взгляд вывел из ступора. — Могу вообразить, какие мысли сейчас вертятся у тебя в голове. Но я очень прошу тебя: не поднимай эту тему в разговоре с Нацуки. Пожалуйста, ей и так очень тяжело. Я вцепился взглядом в Юри: такую кроткую девушку, что так отчаянно готова стоять на своём. Я бы мог уступить ей. Мог успокоить своим обещанием не будоражить зазря Нацуки. Но всё, чего требовало сейчас моё сердце, это лишь окончательного прояснения ситуации. Я сорвался с места, уверенно ринувшись в сторону школы, а слёзные просьбы Юри оставались позади, на подкорке сознания.

***

Путь до Литературного клуба оказался необычно возбуждённым. С одной стороны я не мог дождаться очередного весёлого дня клубной активности, но с другой, однако, предстоящая встреча с девчонками была отягощена мыслями о последних происшествиях. Не сразу я понял, как некрасиво в итоге получилось перед Юри. По большому счёту она, превозмогая свои принципы, пошла на отчаянный шаг и рассказала мне всё, что знает сама. И чем я отплатил ей? Бесцеремонным побегом? Дураком я себя ощутил неимоверным. Я согласился с собой в том, что перед девушкой нужно непременно извиниться. Зайдя в класс, я сначала было удивился, что пришёл первым, однако мирно висящий на спинке учительского кресла пиджак убедил меня в обратном. Оно и к лучшему. Страшно замечать за собой тенденцию приходить в клуб настолько вовремя. Так недалеко и стать слишком уж ответственным. Однако взгляд мой также зацепила довольно приметная конструкция. Как настоящий клубный идол деловито стоял разноцветный ящик, величаво возвышавшийся на обычном барном стуле. Казалось даже, что с длинными этими ножками в клубной комнате присутствовало не меньше, чем какое-то инопланетное существо. Зачарованный, я подошёл ближе к этому чуду, чтобы рассмотреть получше. Самодельный ящик, деланный с большим трудом и старанием, богато украшенный пёстрыми стикерами и вычурными рисунками, автора которых не узнать было невозможно. Я любовно погладил шершавую деревянную поверхность, отыскав ровно вырезанную щель. Рука моя сама потянулась в карман, что прятал вещицу, над которой и хорошо покорпеть было не в тягость. Остроносый летун робко лёг мне на ладонь и как будто по-человечески посмотрел в сторону симпатичного ящичка. Не думая больше, я отправил его туда, где ему и самое место, и яркий его корпус с упоением скрылся в темноте коробки. Я проводил его с поддерживающей улыбкой, ненадолго засмотревшись. — А ты молодец. Как гром средь ясного неба в кадр ворвалась уверенная фигура девушки, засверкавшей искрящимися зелёными глазами, а я, похолодевший от неожиданности, подпрыгнул на месте. Уравновешенное в своей лёгкой смешливости лицо Моники засветилось забавляющейся улыбкой, что хитрое её лицо напоминало мордочку заигравшейся со своей добычей кошки. — Я тебя напугала? Успокоившись, я перевёл дыхание. Вот же мистическое создание, а. Не знаю, каким образом я не услышал её шагов, и как так она настолько бесшумно появилась в классе, но все претензии тут же забывались при виде чарующей улыбки этой невероятно обворожительной ведьмы. — Конечно. Большой и страшный босс следит за мной. Вот ужаса-то. Моника с интересом изогнула бровь. — Ах, вот оно что, — легко посмеялась она. — А ведь ты знаешь, мне даже нравится такая формулировка. Девушка заинтересованно потёрла подбородок, пока я с недоумением глядел на неё, но вряд ли такой юмор мог как-то поубавить её обаяние. — А ты сегодня прямо-таки заряжена, — снисходительно улыбнулся я. Президент, безусловно находящаяся в прекрасном расположении духа, согласна кивнула, загоревшись бодростью. — Ага. Заряжена убивать. В горле у меня запершило. — Мне кажется, я не совсем это имел в виду. Мелодичный смех мягко разлился по комнате, резво ворвавшись через мои уши до самого мозга, как, бывает, пробирает пугающее дежавю. — Ах, ничего не могу с собой поделать. Каждая новая задача так разжигает во мне чувство, что я просто не могу держать себя в руках. Моника заботливо погладила ящик, а в глазах её плясали энергичные искорки, и этот её мощный запал оказался безумно заразным. Такая яркая и активная, Моника вызывала уважение и восторг, но что гораздо важнее: желание равняться на такого потрясающего человека. Такое бережное и нежное её отношение к проекту трогало моё сердце так сильно, что я невольно загляделся её увлечённым выражением лица. Который раз я радостно подметил, что нам чертовски повезло с президентом. — Вижу, ты наконец-то начала высыпаться, — шутливо заметил я, хотя факт был, что называется, налицо. Свежее выражение лица девушки, её рабочий настрой сам по себе точно показывали, что она смогла хорошенько отдохнуть, как и обещала. Про себя я посмеялся над настолько критичным перфекционизмом. — А вот я вижу, что ты не особо, — парировала она с озорной улыбкой, и я ощутил, как сжались мои скулы. Да уж, вероятно, выглядел я помято даже для своего обычного состояния, что как-то не внушало энтузиазма. Я безрадостно вздохнул. — Неужели настолько заметно? Моника с сочувствием взглянула мне в глаза. — Тебя как будто промучили весь выходной. Я безрадостно вздохнул. Неприятно понимать то, что моя одержимость так сильно сказывается не только на самочувствии, но и внешнем виде. Не очень-то хочется, чтобы, постоянно замечая это, люди сильно переживали. — Прости мне моё любопытство, но я не могу не поинтересоваться. У тебя всё хорошо? На внимательном её, любопытном, но понимающем лице мягко замерцал заботливый свет глаз, таких ярких и особенных, что, казалось, именно им и можно было раскрыть все свои тайны, выдать всё, чего только ни пожелает их прекрасная обладательница. Но как бы мне, получившему действительно уместный для того момент, ни хотелось выговориться, всё же выдавать проблемы, — причём не только свои, — справедливо показалось неправильным, и я даже застыдился своего начального порыва. Моника прекрасный человек и очень хороший друг, но даже такой девушке, которой, наверное, можно доверить всё вообще, вот так раскрываться не получалось всё равно. Всё, что я мог сейчас предложить ей, только свою благодарную улыбку. — Извини, правда. Сейчас у меня нет настроения это обсуждать. Моника понимающе кивнула, а на губах её всё ещё поигрывала нежная улыбка. — Не переживай. Тебе, конечно же, необязательно сразу всё выдавать. Однако если вдруг тебе потребуется с кем-нибудь поговорить о своих проблемах, то ты всегда можешь ко мне обратиться. Я усмехнулся. — Прям в любой момент? Девушка мягко поводила плечами, с заигрывающим блеском глянув мне в глаза. — Конечно. Я ведь президент. Я даже немного растерялся. Моника, девушка шикарная во всех отношениях, сейчас проявляла ко мне такую тёплую заботу, что стало немного неловко. Её необыкновенно красивое лицо заходилось какой-то магической смешливостью и такой присущей ей игривостью, что я просто не мог оторвать глаз от любования. Голова моя закружилась. Странно, но не иначе как чары заставили меня стоять как вкопанного. Я смотрел ей в глаза, пока она приближалась, загадочно улыбаясь. Меня пробрало. — Ты же это понимаешь, правда? — прошептала она так, что мозгу стало щекотно. Несмотря на то, что момент оказался необыкновенно замечательным, я бы сейчас не отказался от любого обстоятельства, что могло бы прервать этот внезапно ставший странным разговор. Благо, такое обстоятельство громко распахнуло дверь. Я с облегчением выдохнул, увидев на пороге Саёри, с подозрительным прищуром глядящую на нас с Моникой. — Это чем вы здесь занимаетесь? Моника задорно дёрнула бровями, а ладная фигурка её наклонилась в фирменной позе. — А вы из проверки? Саёри, подбоченившись, зрелищно встала перед нами, а помпезный взгляд её на орлиный манер заострился на нас. — Мы пришли узнать, соответствует ли ваш клуб всем прописанным правилам. Моника серьёзно хмыкнула. Я понял, что ни черта не понял. Это типа шутки такие? — Мы надеемся не подвести. Можно ли узнать, какой критерий особенно влияет на результат? Саёри ещё серьёзно глядела на нас, но губы её в итоге всё равно расплылись в ухмылке, и она, не выдержав, прыснула. — Уровень счастья, — воскликнула она, весело хлопнув в ладоши у себя над головой. Почти совпав со звуком её ладоней, откуда-то из-за её спины раздался ещё один хлопок, и над персиковой макушкой маленьким фейерверком посыпались разноцветные завитки. Я в удивлении глядел на падающее на пол конфетти, и оказался недалёк от того, чтобы подумать, что прямо на наших глазах случилось настоящее чудо. Девчонка расхохоталась в эмоциональном запале, и только сейчас я заметил скромно стоявшую за ней Юри, что держала в руках картонный тубус, очень похожий на самодельную хлопушку. Саёри триумфально вошла в класс, так пафосно размахивая руками, что не хватало лишь хвалебно бросаемых в её сторону цветов. Позади неё тихо, но величаво шествовала Юри, провожая свою спутницу дружелюбной улыбкой, и маленькая их делегация наконец-то забралась на борт. Юри, заметив меня, заметно помрачнела, но не стала выдавать свои истинные чувства, явно не желая портить прелесть момента, потому поспешно отвела взгляд. Саёри манерно поклонилась, взмахнув рукой, и задорно захихикала. — Ну что, ребята, как проходит ваша подготовка к нашему захвату школы? Моника одобрительно приподняла брови. — А ты, как я гляжу, настроена решительно, — благожелательно проговорила президент, с благоговением глядя на подругу. — Ой, ещё как! Всю школу сегодня за перерыв оббежала, пока расклеивала плакаты. Саёри изобразила воронку нехитрыми движениями указательного пальца. Глаза Моники с уважением загорелись. — Вероятно, у меня есть все основания гордиться своим вице-президентом. Саёри широко улыбнулась на похвалу Моники, и даже щёчки её немного зарделись. — Но самое-то главное не это! Девушка энергично прошествовала к столу, а я с удивлением заметил, как за ней не менее уверенным шагом следует воодушевлённо улыбающаяся Юри. Я изогнул бровь, встретившись взглядом с Моникой, видимо, не меньшим моего озадаченной порывом девушек. Весьма противоречивый дуэт дружно схватил с обеих сторон одну из парт и без особого труда пододвинул её к соседней как можно ровнее. Обе девушки переглянулись и с готовностью схватили свои сумки, перевернув их молниями вниз. Мы с Моникой с интересом подошли к ним поближе. — Готовы? — хитренько заулыбалась Саёри и подмигнула своей напарнице. Юри улыбчиво кивнула. И в то же мгновение стол взорвался красками фиолетово-голубых бабочек, сказочно заигравших своими живыми цветами на солнце. Из самолётиков девчонок создавался удивительно красивый градиент из жизнерадостных фигурок Саёри и успокаивающего оттенка работ Юри, и показалось даже, что всё вокруг вдруг засветилось пестрыми оттенками. Я уважительно закивал, немного ошарашенно глядя на их работу: едва ли не два десятка цветастых бумажных самолётиков, безусловно исписанных прекрасными работами обеих девушек, довольно теплились на осветившем класс солнце. Моника опёрлась рукой о талию, восхищённо взглянув на всё это богатство. — Я даже не знаю, как вас похвалить, — с трепетом проговорила она. — Вы просто невероятные молодцы. Саёри почти на самом деле засветилась от счастья, и даже Юри на этот раз, возможно, впервые на моей памяти широко улыбнулась бесподобно очаровательной улыбкой. — На нас можно положиться! Саёри выставила открытую ладонь в сторону Юри, на что та, ещё смущённо улыбаясь, согласно хлопнула в ответ. — Такими темпами мы будем идеально готовы к фестивалю, — довольно закивала Моника. Саёри взяла в пальцы аккуратные голубенькие самолётики, завертев их с таким увлечённым взглядом, будто готовилась их укусить. — Ещё бы. Это будет потрясающе! — согласилась она. Моё сердце наполнялось благоговением от вида мигающих как на гирлянде бумажных фигурок, а счастливые лица девушек ещё пуще заводили мысли в приятное русло. И пусть сомневаться в намеченном плане совершенно не хотелось, но некоторые детали всё равно вызывали тревогу. — Слушайте, девчат, — осторожно начал я. — А на нас не наедут, мол, мы занимаемся вандализмом или что-то такое. Всё-таки не уверен, что учителя оценят такую нашу акцию. Мне казалось, что мои слова вызовут в девушках смешанные чувства, однако ничего подобного: взгляды их всё ещё выражали рвение, а Моника и того самоуверенно усмехнулась. — Даже если кому-то и вздумается сказать что-то против нашей программы на фестиваль… Моника громко побарабанила пальцами по столу и грозно взглянула исподлобья с угрожающей улыбкой. — Ему не поздоровится. Мы застыли в смятении и незнании, как ответить на такую решительность Моники, и Юри со смирением выдохнула, разбив возникшую вдруг паузу. — Могу предположить, что лучше уже так, чем не предпринимать ровным счётом никаких действий. — Да, — неловко посмеялась Моника. — Именно это я и хотела сказать. — Да всё будет хорошо! — энергично воскликнула Саёри. — Ну вот как, ты скажи, можно назвать такую прелесть вандализмом? Захихикав, она уверенно пустила по клубной комнате самолётики. С лёгкостью и плавностью движений они взлетели под потолком и обогнули половину комнаты, начав пикировать к двери ровно в тот момент, когда Нацуки появилась на пороге, и один из летучих сорванцов едва не стукнул её по носу. Девушка, озадаченно проводив взглядом летунов, оглядела нас с не большей уверенностью. Пусть и немного грозная и несильно сочетающаяся с общим позитивным настроем клуба фигура ее, тем не менее, вызвала во мне приятный трепет, а губы мои сами растянулись в счастливой улыбке. Интересно даже, а ведь не так уж и просто оказалось признать, что я по-настоящему рад видеть Нацуки. Но то, с каким мягким негодованием, почти надувшись, она застыла на пороге, как привычно по-звериному внимательно сверкали розовые кристаллы, так пушисто и сладко теплилось в душе, что обыкновенная её реакция на внешние раздражители реакцию вызывала разве что умиление. Мысли вдруг защекотало неожиданным осознанием того, как часто я любуюсь ею. — Только не говорите мне, что мы начинаем сегодня. — Как бы мне ни хотелось того, но нет. Можешь расслабиться, — любезно улыбнулась Моника, и Нацуки облегчённо выдохнула. — Ну, вот и хорошо, — с удивительно позитивной усмешкой она прошла в нашу сторону, бросив по дороге портфель на одну из парт. — А то сейчас на мою голову не хватает только этого балагана, — шутливо проворчала Нацуки. Эти слова глухо стукнули мне голове, несмотря на то, что девчонка всего лишь пыталась отшутиться, но, зная контекст, я не мог воспринимать их по-обычному. — А если бы я сказала, что сегодня? — губы Моника озорно подёрнулись. — У тебя было бы чем порадовать бога фестивалей? Нацуки настороженно покосилась. — Ты убьёшь меня, если я скажу, что ничего не принесла? Моника нарочито задумчиво подняла глаза к потолку и лукаво прищурилась, а затем, наконец, загадочно улыбнулась. — Не сегодня. Нацуки облегчённо щёлкнула пальцами и одарила президента своей фирменной довольной ухмылочкой. — Ты крутая, президент. — Но учти, — интонация Моники прошлась лёгкой строгостью. — С завтрашнего дня я жду от тебя результатов. Нацуки оборонительно выставила вперёд ладони. — Не горячись. Ты же меня знаешь, уж я сделаю всё в лучшем виде. Получив явно понравившийся ответ, босс удовлетворённо кивнула, улыбнувшись собеседнице в поддержке. — Итак, все! Она встала поначалу в свою обычную деловую позу, настроившись явно серьёзно, но тут же обмякла, шаловливо посмеявшись. — Извините, — радушно улыбнулась она. — Но, должна вам признаться, сегодня мы с Саёри вынуждены устроить свободный день. Нам придётся проработать детали предстоящего фестиваля. Поэтому сегодня как такового плана для вас нет. Вы можете провести клубное время на ваше усмотрение. Надеюсь, вы не останетесь на нас в обиде. Ого, вот оно даже как. Не то чтобы я был против такого расклада события — всё-таки обмениваться стихами сейчас мне не виделось особо привлекательной идеей, как и в целом заниматься чем-то, что заставило бы мозг напрягаться. Однако я действительно удивился такому повороту, хоть и мог предположить, что наша администрация захочет уделить время работе над проектом. Ну что ж, это даже хорошо. В любом случае это значит, что я смогу решить все свои дела прямо сейчас. Сославшись на это, я встретился с Нацуки взглядом, а она в ответ приветливо мне улыбнулась, что тоже вызвало моё изумление и неподдельную радость. Приятная новость о том, что своей выходкой я не испортил с ней взаимоотношения, словно бы заново вдохнула в меня ясность и лёгкость чувств и мыслей. Такую реакцию я принял как одобрение личного разговора и направился в её сторону, но Юри достаточно напористо преградила мне дорогу. Пусть я и был уверен, что такого исхода не избежать, растерянность всё же на мгновение прошлась паралитическим гулом. — Нам нужно поговорить, — прошептала она едва слышно, но вполне себе твёрдо и со знанием того, что ей нужно делать, и я даже напрягся. Её настойчивый взгляд без лишних намёков ясно говорил мне, что она совершенно не одобряет мои действия. — Хэй, Ю. Нацуки резво ворвалась между нами, всё так же бодренько улыбаясь. Очевидно ей совсем невдомёк, в чём собственно дело, что вселило в меня уверенность. — Слушай, я понимаю всё прекрасно, у вас высокие отношения и всё такое, но ты не против, если я ненадолго его украду? Юри попыталась, было, возразить, но оппонент настойчиво прервала её порыв негромким урчанием. — Блин, ну будь человеком, а, — незлобно заворчала Нацуки. — Это будет недолго. Живая усмешка Нацуки очень заметно контрастировала гнетущей задумчивостью Юри. Пока Нацуки не видит, я предупредительно покачал головой, давая понять, что переубеждать меня нет смысла. Долго переглядываясь от меня к Нацуки, совершенно теряясь, она полностью растеряла едва взыгравшую в ней решительность. Сдавшись, она в сокрушении обмякла, а глаза её понуро потемнели. — Да. Конечно. Уступив нам дорогу, в расстроенных чувствах она почти растворилась в воздухе, и я с жалостью взглянул ей в глаза. В ответ девушка безрадостно отвернулась, и сердце моё сильнее сжалось. На долю секунду мне показалось, что я делаю что-то не так. Что-то странное неприятно зашевелилось в голове, а удручённое состояние Юри ещё сильнее угнетало и без того безрадостное моё настроение. Всё вокруг помутилось, лица обеих девушек, такие противоположные по своему настрою перемешивались, а самому мне стало совсем непонятно, что чувствую уже я. Но оживлённая фигурка Нацуки, которую со вчерашнего дня я так сильно хотел увидеть и так отчаянно желал выяснить у неё, что же действительно происходит, что это под корень срубило все мои сомнения, и я, околдованный, последовал за неё в коридор. — А ты нарасхват, — ехидно захихикала девушка. — Юри прям в тебя вцепилась. Вот она, Нацуки, стоит прямо передо мной со своей ярчайшей ухмылкой, живо сверкающей в лучах сонного солнца. В несветлом коридоре, что уже лениво скрывался в тени, её хрупкая фигурка едва ли не сияла зарядом энергии, таким привлекательным в своей силе и точности, но смертельно опасным, если воспользоваться им в нехороших целях. И тем не менее розовые глаза эти в своей тонкой земляничности цвета, вопреки моим ожиданиям, смотрели сейчас с дружелюбно, с нетипично для такой девушки проникновенной теплотой. Дыхание выбивало не то от мощности этого нежного и хрупкого сияния, не то от восхищения им же, столь редким. И возникало даже желание, неожиданное, но устойчивое в своей беспрекословности, оберегать этот славный огонь не только от угасания в таком холодном мире, но и от разрастания до страшных масштабов уничтожающего всё на пути безжалостного пожара. — И это говоришь мне ты? — шутя, вернул ей я, на что девушка в ответ незлобиво закатила глаза, и уголок губ её ещё сильнее оттянулся в оценивающей усмешке. — Ой ну надо же какой важный. Не кичись уж, у меня к тебе есть разговор, а потом чеши трещать, с кем вздумается. — Нет. Нацуки недоумённо нахмурилась. — Что «нет»? — Я не женюсь на тебе. Она обескураженно подняла брови, глядя на меня как на последнего дурачка, но, поняв шутку, колко усмехнулась. — И окажешь мне услугу. Такого мне бельма на шею точно не надо. Поверженный, я несерьёзно нахмурился, глядя на самодовольную мордашку девушки, широко скалящуюся во все свои зубы. Мягкая как тающий в ладонях зефир. Как ненавязчивая кислинка лимонного пирожного бьющая по вкусовым рецепторам, но при этом наполняющая бодростью. И такая же замечательная, как всё самое воодушевляющее и сладкое, что только возможно вообразить. Я бы на всё пошёл, лишь бы защитить её. Лишь бы не потерять её, энергичную и подвижную, так сильно старающуюся успеть за целым миром. — Рад, что ты хотела обсудить не это. Нацуки смешливо фыркнула. — Размечтался, — отмахнулась Нацуки, хотя в ясных глазах её я не без удовольствия заметил укол огорчения. — Вот не повезёт же кому-то. Я очень хорошо ощутил, как ехидно улыбаюсь практически на манер Нацуки. Пусть порой она и бывает настоящей заразой, но когда начинаешь понимать, как правильно контактировать с ней, вливаешься в её специфичную манеру общения, то разговор сам по себе льётся без особых помех. Конечно, меру тут тоже нужно уметь определять. У меня, увы, получается не всегда. — Согласен, — по-доброму улыбнулся я, глядя в её заведённые светящиеся глаза, что, казалось, так ярко сверкали благодаря работающему на постоянной основе генератору. — Считай, я тебя уберегаю. — А… Её зарумянившегося лица коснулась смущённая улыбка, что тут же была ликвидирована. — Хах, да, ага. И то верно. Смешно было наблюдать за тем, как отчаянно Нацуки пытается возвращать свою былую самоуверенность, на последних силах борясь с одолевающими её чувствами. Не выдержав, я засмеялся, а лицо девушки неприязненно ощерилось. — Ой, ладно уже, развёл тут не пойми что, — психанула она. — Слишком уж ты много на себя берёшь. — Ладно-ладно, — виновато проговорил я, искреннее раскаиваясь. — Извини, правда. У меня сегодня немного чумное настроение. Неожиданно недовольное выражение лица Нацуки смягчилось чистотой заблестевших сожалением глаз. — Да это вообще-то мне надо извиняться, — негромко произнесла она, и я снова заслушался её голосом, так славно в такие моменты утопающем в бархате. Она в нерешительности отвела взгляд и, перебарывая своё смущение, крепко сжала пальцы в кулаки, как буквально пытаясь взять себя в руки. Сокрушённо вздохнув, девушка снова взглянула на меня, и этот взгляд её, искренний и виноватый, едва ли не физически прострелил мне сердце. Я глотнул воздуха, напуганный вероятностью утонуть в их трогательности и охватывающей меня жалости. — Тебе? Разве? — пытаясь поддержать её, я максимально смягчил свою интонацию. — Да за вчерашнее. Её угнетённый ответ моментально напомнил мне о том, что я же сам хотел обсудить с Нацуки наедине. За нашей беззаботной беседой я даже и забыл обо всём, что так тревожило, но теперь это снова завело моё сердце, и отпустить так просто ситуацию я уже не мог. — Слушай, я… Мне самой от этого паршиво. Но я честно не могла тебе вчера ответить. Брови Нацуки жалостливо свелись, и всё её выражение отчаянно извинялось. — Ни минуты продуха вчера не было. Вот прям с утра как заведённая, ей-богу, крутилась. Глаза Нацуки взбудоражено распахнулись, как подтверждая её слова, и только сейчас я увидел, в каком несвежем состоянии находится моя подруга. Её форма, чей вид обычно аккуратно и скрупулёзно был доведён до совершенства, сейчас помято и словно неестественно висела на тонком силуэте, а уставшие розовые глаза обзавелись вызывающими уважение тёмными кругами. От вида изнеможённого вида человека, что оказался мне так дорог, разбушевалось неведомое мне ранее воинствующее чувство, завладевшее и разумом, и телом. — Я не в обиде на тебя, Нацуки. Правда. Я извиниться хотел, знаешь. Следить за тобой было идиотизмом. Девушка удовлетворённо хмыкнула, зарядившись позитивным настроем. — А вот это я оценила, будь уверен. Так стрёмно стало, знаешь. Я уж подумала, что ты какой-то ненормальный сталкер, а всё оказалось гораздо проще, — она сверкнула зубами в ехидной ухмылке. — Ты просто дурак. Я смиренно поднял ладони, принимая своё поражение. В конце концов, не могу сказать, что она неправа. — Готов принять в свои сторону все тычки, лишь бы ты меня простила. Захихикав, Нацуки действительно несильно ткнула меня в живот, но от неожиданности я всё равно ухнул. — Меня долго уговаривать не надо. Я с теплотой улыбнулся. Несмотря на возникающую невыносимость Нацуки, я бы вряд ли смог хоть когда-то отказаться от её счастливой улыбки, не против даже вытерпеть каждый тычок, каждое неровное её слово. Именно поэтому я должен прямо сейчас окончательно пройти путь, что так спонтанно начал вчера. Нацуки подняла бровь в недоумении. — Кстати, у тебя сегодня какое-то уж шибко задумчивое лицо, — её усмехающаяся интонация зарядилась шутливой колкостью. — Открою секрет, приятель, тебе такое совсем не идёт — неправдоподобно! Моя улыбка показалась мне самому же чересчур натянутой, на что Нацуки, видимо сознательно, не обратила внимания. — Ладно, слушай, у меня тут… Девушка неуверенно потёрла шею, прямо посмотрев на меня, как будто оценивая, выискивая в моих мыслях что-то, как дикий зверь осматривает местность. И мне вдруг почудилось, что примерно тем же самым сейчас занимался и я. — Короче… — Ты ничего не хочешь мне рассказать? — не выдержав, наконец, сказал я, лишь сейчас заметив, что девушка едва не вытащила из своего кармана нечто, похожее на квадратик бумаги… Она настороженно нахмурилась. — А должна? Если мне не изменяет память, мы не женаты, — отшучиваясь, беззаботно пожала она плечами, думая наверняка, что это поможет ей. Но, наверное, в этот миг мне впервые придётся осознанно её расстроить. — Пускай так, — согласился я, выжидающе вглядываясь в черты её лица. Её глаза вдумчиво сузились, но надменная улыбка надёжным щитом держалась на губах. — Слушай, даже если бы у меня и возникло непреодолимое желание кому-то поплакаться, я бы уж явно выбрала кого посообразительнее креветки. Без обид. Да и кроме того… — Я знаю, что ты не ночуешь дома. В коридоре стало слишком тихо. Как будто все звуки отключили одним простым движением. Её тело застыло в колкой напряжённости, почти физически стрелявшей в воздухе, а начавшие заливаться красно-розовым глаза враждебно сощурились. Нацуки нервно усмехнулась. — Что? Пальцы мои сжались в кулаки. Всё моё существо вытянулось тугой струной, лишь бы не позволить мне сорваться. — Я говорил с Юри, и… — Юри! — Нацуки раздражённо зашипела. — Ах ты ж чёрт, вот как знала, что она обязательно начнёт трепать попусту! Девушка гневно стукнула ногой, вжав пальцы в бока, а глаза её злобно заметались. Она смиренно вздохнула, покачав головой. — Ой, слушай её больше! — неприветливо стреляла она глазами из-под нахмуренных бровей. — Эта паникёрша чего только ни надумает. Нацуки неспокойно поводила плечами, как пытаясь согнать со своего тела прошедшееся напряжение. — Не выдумывай ерунды. Всё у меня в норме, хватит уже так париться, серьёзно! — Я был сегодня ночью у твоего дома и прекрасно видел, что тебя там нет. Я отшатнулся. Девушка в ужасе оторопела, взгляд её яростно вспыхнул и прожигающе уставился на меня, будто она готова была не меньше, чем убить меня. В груди похолодело. — Ты… что? Её голос тяжело скакал от страшной злости, и я точно услышал в её интонации, что она находится буквально на последних силах от того, чтобы по-настоящему рвануть. Я сглотнул в попытке унять сухость во рту, а дыхание задрожало так, что я пропускал кислород через раз. Моё сердце пропустило стук, когда я осознал, что мне совершенно нечего толкового ответить Нацуки. — Нацуки, я… Её голос взорвался жуткими задыхающимися смешками, нервно вырывающимися из часто вздымаемой груди. Она схватилась за голову, а выражение лица её скривилось в шоке и бешенстве. — Господи, серьёзно! Ещё один жуткий смешок выскочил из неё вместе с тревожным звуком, похожим на болезненный всхлип. Я задыхался. Я желал задохнуться, но до боли сжал икры, лишь бы устоять на ногах ещё подольше. Она наконец-то отпустила голову, и руки её тяжело разрезали воздух. — То есть погоди секунду… Она трясущейся от ярости рукой протёрла лоб. На лице её сверкнул оскал, едва похожий на неровную улыбку. — Выслеживаешь меня, а потом как грёбанный маньяк высматриваешь меня в моём доме среди ночи. Шушукаешься с моим другом о моих же проблемах, совершенно не подумав, что это значит для меня. Без моего ведома строишь какие-то схемы, а потом ждёшь, что я с радостью брошусь тебе на шею? Да ты хоть немного соображаешь, насколько это, мать твою за ногу, ненормально?! С угнетающей скоростью её вкрадчивые озлобленные слова превращались в оглушающий крик. Нацуки взревела подобно разъярённому дикому зверю, отчего все мои чувства моментально парализовало. Захотелось только упасть и не делать ничего, позволяя разгорячённому хищнику разорвать себя. — Чёрт возьми… — губы её дрожали от неестественной ухмылки. — А я-то думала, что ты адекватный. А тебе настолько же похрен на мои чувства, как и всем остальным. Её интонация зашлась иронией, по ощущениям служащей ей для того, чтобы хоть немного держать себя. В моей душе что-то болезненно раскалывалось, горло сжало в удушающем спазме, говорящем мне, что готов разрыдаться немногим меньше, чем Нацуки. — Да пошло оно всё к чёрту, — лишь выплюнула она и с буйством поражающего воображение урагана залетела в клубную комнату. Сердце закошмарило в безумном ритме, руки затряслись, будто меня крепко стукнуло током, и каждый мой выдох, как ощущалось, выходил из меня с ледяным паром. Перед глазами поплыло, а собственное тело стало ужасающе медленным и бесчувственным, как в тех самых страшных снах, когда ты не в силах спасти самого себя, и единственный выход — заставить себя проснуться. Самым ужасным сейчас было именно то, что у меня такой возможности не было. Заведённый, я заставил себя рвануть в класс вслед за Нацуки, ощутив от ручки двери такой жар, будто её накалили. Вызывающая ужас в гневе, она с ненавистью швырнула листок бумаги в портфель. Я едва нашёл в себе силы шагнуть в её сторону, ноги тряслись от шока и страха, и дикой безысходности в непонимании что мне делать. Но пока я подбирался ближе к Нацуки, Юри уже оказалась около её стола, и я замер: именно такой ступор сковывает, когда видишь кого-то за секунду до того, как с ними случается что-то очень страшное. — Нацуки… И без того неуверенная, трясущаяся от волнения и тревоги, она и вовсе содрогнулась всем телом, когда Нацуки выстрелила в неё своим горящим взглядом, от которого всё хорошее умирает. — А тебе лучше заткнуться, грёбанная стукачка! — Нацуки угрожающе выкинула вперёд указательный палец, так резко, что я действительно испугался, что она ударит Юри. –Просила же: не трепись! Всё существо Юри прониклось такой тоской, что даже и так тёмные глаза её совсем погрузились во тьму безнадёги. Она глядела со слезливой жалостью, окутанная такой скорбью, что её можно было затмить весь свет. Казалось, коснись её, и она рассыплется на мельчайшие частицы, из которых уже никогда ничего не получится собрать. Во мне вдруг вспыхнуло желание заступиться за Юри, пострадавшую вообще-то из-за меня, и угомонить Нацуки, что уж слишком разбушевалась. — Мы хотели как лучше, Нацуки. — О да, вы отлично справились! — рявкнула она, отчего в груди у меня тяжело замерло. — Что-то плести у меня за спиной, не спросив, не подумав о том, нужно ли мне оно. Лучше не придумать. Она яростно застегнула портфель, что тот вполне мог порваться от таких резких движений, и рванула к выходу подобно запущенной ракете. Я понял, что не могу отпустить её так просто, ринувшись за ней. — Что ещё делать, если тяжело понять, что у тебя на уме? — Не нравится — не общайся, — порывисто развернувшись, что целый мир вокруг сотрясся, она разрезала ладонями воздух. — Я никого не заставляю. Я чувствовал себя максимально взбудораженно, наполненный слепой уверенностью. Мне стало жутко обидно от ощущения, что от меня отворачиваются всеми фибрами души. Не сдержавшись, я схватил её за руку, попытавшись притянуть к себе, поздно подумав о том, что мог сделать ей больно. Я снова встретился с её уничтожающими всё живое полыхающими рубиновыми глазами, и почти ясно почувствовал, с какой жестокостью они выжигают на моём сердце. — Я всего лишь хочу тебе помочь. Она в исступлении оскалилась, а выражение сорвалось в горячей боли и бешенстве так, словно мои слова глубоко ранили её. — Да не нужна мне твоя жалкая помощь! Крик взрывной волной прошёлся по комнате, выбив, кажется, из всех нас дыхание. Я оторопел, дрожь скользнула под кожу, смертельным разрядом ударив прямо в грудь, и всё вокруг загудело страшно, пронзительно. Оскал Нацуки опасно светился в красноватой закатной дымке класса, а всё тело её яростно потряхивалось под напором всего того напряжения, что детонировало внутри. Её грудь тяжело опустилась в едва слышном выдохе, что гулко разошёлся в ледяной тишине. Вдруг тонкие плечи обречённо опали, выпрямленная как для атаки осанка неуверенно дёрнулась. Гнев в одно короткое мгновение отпустил тело девушки, оставив в потупленных глазах лишь раскаяние и обиду. Она рывком развернулась в сторону двери, бесшумно шагнув из класса, и неровный стук её ботинок медленно растворился в коридоре, чья пустота безжалостно заполняла и меня. Взгляд Саёри, полной яростного сострадания, метался от меня к Юри и обратно, пытаясь выбрать, кого же успокоить. — Ребята, скажите, пожалуйста, — сказала она, нежно обняв Юри со спины, — что снова случилось? Я открыл рот в попытке сказать хоть что-то, но смог лишь глухо вздохнуть. Я лишь удручённо покачал головой и грохнулся на стул, не в силах больше держать собственное тело. Класс погрузился в душную немоту, и только ритмичное постукивание пальцев Моники по парте выбивалось на фоне всеобщей опустошённости. Я посмотрел на неё, ощутив неведомый ранее лихорадочный трепет. Возможно, сейчас, в блеклом свете готовящегося к заходу солнца, вымотанный сложившейся ситуацией и совершенно неспособный здраво мыслить, и я мог выдумать себе нечто, никак не возможное в реальности. Но на лице Моники я очень явно увидел задумчивую улыбку.

***

Душный коридор казался мне бесконечным, и я не мог избавиться от наваждения, что с каждым моим шагом к нему неумолимо добавлялась ещё пара-другая метров. Но что гораздо тревожнее — это его нереальная пустота. Он и раньше не мог похвастаться особой людностью, но сейчас создавалось впечатление, будто все испарились, исчезли в далёком призрачном смехе ранее полного людей пространства. Жуткая атмосфера давно покинутых мест мутной пеленой сопровождала мой путь до Литературного клуба. Я шёл, как всегда глядя под ноги, то набирая темп, то становясь для самого себя ужасно медленным, а длинный коридор не упускал возможности засосать меня, схватиться за ноги и ещё сильнее стопорить на месте. Примерно такое же чувство я испытывал, добираясь в тот день до дома вместе с Саёри под гулкий аккомпанемент уставшего вечернего города. Теперь уже, когда по моей же глупости и излишней самоуверенности атмосфера вчерашней клубной встречи заметно помрачнела, скрывать правду было бессмысленно. Внимательно и вдумчиво слушая, девушка переливалась всеми возможными эмоциями, перебирая ими как талантливый жонглёр, но ни одна из них не была положительной. Она молчала на протяжении всего моего монолога, и только её взгляд, жалостливый и немного укоризненный, жестоко ранил мне сердце. Закончив, я надеялся услышать от неё хоть что-то. Не надеясь даже на поддержку, а ожидая с упоением её порицания, я тем не менее не дождался ни единого её слова. Мы шли по ощущением целую ночь, вязко перебирая ногами, и чудилось, что асфальт пытается нас проглотить. Вот почему мне сейчас особо сильно не хватало голоса Саёри. Я бы не отказался даже от оскорблений, лишь бы чувствовать, что я не один. Получить хлипкую уверенность, что я не потерял в одночасье вообще всё. В тот миг, когда взгляд мой поймал появляющиеся вдалеке наши дома, именно тогда, когда я совсем отчаялся на разговор с Саёри, её голос вдруг расстроенно зазвучал. — Почему ты ничего не рассказывал мне? Моё сознание замерло, и все мои попытки яростно отыскать ответ на такой, казалось бы, простой вопрос беззащитно терпели крах. И я беспомощно вздохнул, стыдливо отведя взгляд на дорогу. — Я не знаю, — голос поддавался тяжело, язык отказывался слушаться, а самые простые реплики путались, едва выскочив наружу. — Наверное, я хотел справиться с этим сам. Саёри только мрачно вздохнула. — Я полный идиот, да, Саёри? Мой голос показался мне таким жалким и умоляющим, что даже стало тошно. Она хмуро покачала головой. — Нет, правда. Ты просто хотел как лучше, наверное. Попытался помочь Нацуки, но… Саёри устало вздохнула и взвела голову к небу, и я задрожал от обиды на самого себя, когда увидел заслезившиеся её глаза. — Но не во всём нужно действовать напролом, понимаешь? Даже с Нацуки, — Саёри безрадостно усмехнулась. — Или скорее особенно с Нацуки. Сомнение, вдавившееся в мысли, видимо, заметно отобразилось на моём лице, что вернулось снисходительной улыбкой Саёри. — Ничего тут не попишешь, у всех нас есть что-то, что мы прячем глубоко внутри себя. И всем нам нужно время, чтобы раскрыться, как бы сильно мы ни доверяли кому-то. Разве справедливо просить Нацуки вот так сразу открываться, когда она борется одновременно и с собой, и со своими желаниями? Слова подруги, ставшие для меня реальным откровением, заставили крепко задуматься и оценить ситуацию с её точки зрения. Возможно, если бы я правда не действовал так резко, не лез бы к Нацуки, то рано или поздно всё могло бы само образумиться. Саёри вздохнула. — Иногда лучше дождаться, пока дверь откроется, чем пытаться её сломать. Обида накрыла мысли как дождливое облако. Подумалось, что, наверное, при другом исходе такому парню, каким эти два дня был я, мне бы даже захотелось врезать за его навязчивость и эгоизм. Уже подойдя к нашим домам, я подумал незаметно отправиться в своё одинокое логово, но Саёри удивила меня, нежно взяв за ладонь. Озадаченный, я взглянул в её глаза, проницательные и добрые, что понимающе сияли в вечерней полутьме. И совсем уж не ожидал того, что в ту же секунду эта девушка меня обнимет, поддерживающе похлопав по спине, и я сжал её в своих руках, как последнюю мою помощь. — Всё будет хорошо, я уверена в этом. Вы с Нацуки обязательно помиритесь. Я благодарно кивнул ей, больше ничего не сказав. Хотелось бы мне в это верить. И вот сейчас я снова добирался до клуба по своему обычному пути, с содроганием думая о том, что меня ждёт. Остановившись у нужной двери, я с сомнением замер. Вчера, видимо, струсив, я так и не открыл дверь клуба, поспешив убраться как можно скорее в страхе на кого-нибудь наткнуться. И потому сейчас вот так вот приходить стало ещё неприятнее — стыдно без предупреждения пропускать такие встречи. Но я должен это сделать. Либо я открою эту дверь сейчас, либо больше никогда не коснусь её ручки, навсегда оставшись снаружи. Испугавшись такой перспективы, я медленно открыл дверь. Странно, раньше мне казалась, что комната нашего клуба довольно-таки светлая и яркая, но сейчас, с удивлением озираясь по сторонам, я понял, что свет в помещении будто специально притушен. И более того, даже опуская редко горящие лампочки, мрачности навевали ещё и глухо задёрнутые занавески, за которыми ещё буйствующие солнечные лучи чудились разгорающимся за окном пожаром. — Ах, привет! Голос Моники застал меня врасплох, ведь даже оглядев комнату, я сразу и не заметил в ней чьего-либо присутствия. Хотя куда уж мне сейчас быть внимательным. — Привет, Моника, — бесцветно произнёс я, проходя в класс. Девушка сочувствующе улыбнулась и в поддержке похлопала по плечу. Даже если брать в расчёт то, что она всего лишь пыталась быть со мной деликатной, я пожелал бы, чтобы она больше так не делала. — Как ты? — осторожно спросила она, заглядывая мне в глаза. Огонёк злости вспыхнул в моих эмоциях, но я вовремя загасил его. Не хватало ещё ни с того ни с сего срываться на человека, который пытается быть со мной добрым. — Честно? Не очень, — буркнул я, сказав чистую правду, и огорченное лицо Моники добавила к моему состоянию ещё большей мрачности. — Я понимаю, — ласково произнесла она, а я знал, что она точно ничего не понимает. — Вряд ли, — прошептал я, пытаясь таким образом избавиться от грубости в голосе. Улыбка Моники стала почему-то увереннее. — Не сомневайся, — её голос проникся твёрдостью. — Я знаю гораздо больше, чем кажется. Она поправила волосы. - Я ведь всё-таки президент. Я нахмурился, скривив лицо на её обычную фразу, что обычно меня забавила, однако сейчас звучала не то что неуместно, но и даже жутко. Возможно, я бы мог сейчас ответить Монике что-то не очень приятное, но зазвонивший в моём кармане телефон перехватил моё внимание. С кем-то болтать сейчас не было совсем никакого паршивого желания, но не взять трубку я не мог. И особенно в такой напряжённой ситуации, что сколотил вокруг себя сам. Я взглянул на экран, увидев имя девушки, чей голос скорее всего я единственно и желал бы сейчас услышать. — Саёри? Что-то слу… Не дав мне закончить, Саёри неслабо так напугала меня своим сбивчивым и напрочь заплаканным голосом, что уже собственное горло её не слушалось. Она что-то тараторила, сдерживаясь плач, но из-за неразборчивости её речи и появившихся вдруг мелких помех я ничего не мог разобрать. — Саёри, я очень прошу тебя, успокойся, пожалуйста! — я чувствовал, что уже сам выхожу из себя, перенимая невротическое состояние подруги. — Что случилось, ты можешь мне сказать? Девушка истерично всхлипывала, тяжело задышав в попытке вернуть себе хоть небольшое право на собственный голос, и когда она заговорила немного чище, я в несчастное мгновение едва не потерял рассудок. — Нацуки пропала! Я лихорадочно затрясся, а паника накрывала мощной волной, как намереваясь меня прикончить прямо сейчас, не давала глотнуть воздуха. — Что? Что значит «пропала»? Мягкий голос трясся в припадке, а его обладательница изо всех сил пыталась выровнять слова, что лишь дико выкрикивались в заглушающем слёзном потоке. — Она не отвечает на звонки, она не появлялась в школе ни вчера, ни сегодня, и дома её тоже нет, — рыдала Саёри. — Она совсем не выходит на связь. Мои руки судорожно затормошило, а тело покрылось липкой коркой ужаса и беспомощности. Всё казалось нереальным: истерика Саёри, странная пустота не только в клубной комнате, но, казалось, во всей школе. И тишина. Такая тишина, которую словно создали нарочно, отключив любой звук, любое проявление того, что этот мир жив. Я взглянул в лицо Моники, схватившись за грудь, раздираемую бешено заколотившимся сердцем. — Я не знаю, что делать… — дрожащий голос Саёри вдруг начал заглушаться телефонными помехами, что своим шуршанием больно ковыряли мои чувства и мысли. В тусклых лучах солнца, что с трудом пробивались через крепко затянутую занавеску, огромные зелёные глаза стали не то что больше, а едва ли не заполнили всё пространство, и целая реальность сузилась до предела сверкающих так жутко огней. — Я… не… зна… Голос собеседницы тонул в активно врывающихся на линию помехах, оставляя на месте её эмоциональных реплик лишь обрывки слов, сюрреалистично складывающихся в странное послание. — Мы не смо… пом… чь… Звонок сорвался, и последние скрипы больно выстрелили в ухо, а я остался наедине с тревожной картиной, что вполне от стресса мог выдумать мой замученный мозг. Но я ведь знаю где правда, разве нет? Я могу отличить вымысел от реальности. Но именно сейчас мне очень хотелось засомневаться в себе на этот счёт. Глядящая на меня при красноватом мутном свете, что заливал комнату подобно кровавому туману, Моника задумчиво смотрела куда-то мне за спину. Я не мог оторваться от её лица, околдованный зрелищем, что могло напугать меня буквально до смерти. В воздухе слышно затрещало, словно кого-то ударило током. На задворках старых воспоминаний задрожал демонический смех. Где-то на улице прогремел выстрел. Её лицо зашлось хищным оскалом.