Лицо Салли

Кровь просачивается сквозь бинты, стекает по шее, пропитывая дешевую ткань больничного халата, капает с подбородка на холодный пол. Она уже образовала у ног небольшую тёмную лужицу, с которой так ярко контрастирует бледная, синеватая кожа на пальцах. Салли не испытывает боли, только лёгкое покалывание в области лица, словно несчетное количество маленьких невидимых иголок невесомо касаются кожи своими кончиками. Кожи? Мальчик поднимает руку и касается пальцами тонких бинтов. Под ними — мягко, рыхло и влажно, как если бы Сал дотронулся до кашицы, состоящей из раздавленного винограда. Если бы кожура его лопнула, высвобождая наружу сладкую, прохладную мякоть. Тем не менее виноград и в таком виде весьма неплох: его можно добавить во фруктовый салат, а можно выжать из каждой его клетки максимум сладкого, вяжущего сока; можно также, совершив ряд серьёзных приготовлений и терпеливо выждав определённый период времени, получить из него ароматное терпкое вино. Но лицо Салли? Сал слизывает с верхней губы немного крови: довольно непривычно. Вкус этот не тошнотворный, но и с освежающей сладостью винограда его не сравнишь. Хотя, наверное, для пса, чьи острые, как бритва, зубы несколько раз клацнули возле щеки и подбородка Салли, с лёгкостью распарывая совсем ещё нежную детскую кожу, он был намного привлекательнее. Салли отчётливо помнит звук, с которым животное смачно разжевывало его носовой хрящ, активно работая массивными челюстями, обвешанными длинными лентами вязкой, желтоватой слюны. Салли до сих пор ещё чувствует горячее, смрадное и лихорадочное дыхание на своём… Лице? Мальчик неуверенно движется по помещению, заполненному густым мраком, который в одночасье поглотил все его эмоции, надежно их обволакивая и сдерживая, лишая возможности проскрести ход наружу, но оковы эти недолговечны. Тусклый отблеск впереди значительно их ослабляет; он манит с такой устрашающей, гипнотической силой, что Салу ничего больше не остаётся, как сделать шаг в бездну. Он проводит по стене грязной ладонью, подтверждая свою догадку — пыльное зеркало с чёрными вкраплениями на мутной, местами потрескавшейся поверхности. И видит наконец своё… Лицо? Пустая зияющая глазница и широкие безобразные впадины на месте носа — пёс неплохо полакомился, успев ухватить столь аппетитные кусочки. Капилляры неповрежденного глаза полопались так сильно, что склеру полностью покрывает мелкая кровавая сетка, но, несмотря на это, цвет его кажется как никогда ярким, а взгляд — ясным. Бурые пятна на бинтах с каждым мгновением становятся все насыщеннее; ткань отяжелела и обвисла, и теперь сквозь прорехи можно разглядеть то, что под ней скрывается. Куски того, что еще совсем недавно было лицом Салли. Бинты мучительно медленно ползут вниз, отчего омерзительный леденящий страх сковывает внутренности крепкими тисками, затрудняя дыхание. Сал смотрит в зеркало долгие мгновения и, цепенея, ждёт, когда нахлынет первая волна боли. Жестокая и беспощадная, она не убила его в процессе кровавой трапезы пса; не поразила его шоком, на протяжении всего ужасающего действа оставляя в сознании; не вонзилась в оголенную плоть своими острыми шипами в момент пробуждения. Она, затаившись в беспросветном углу, смиренно выжидала своего часа и теперь была готова проткнуть его насквозь, — но не убивая, нет. Пытки — единственное ее развлечение, поэтому она собирается выжать из Сала все. Все, до последней капли. То мгновение, когда бинты касаются пола, похоже на мощный, оглушающий и сбивающий с ног удар — Салли громко кричит, хватаясь пальцами за обнажённые, кровоточащие ткани, и кровь скапливается у него во рту, раскатываясь по языку своим, теперь уже кажущимся отвратительным, металлическим вкусом. Он харкает ею в зеркало, перехватывая в нём ошалевший, загнанный взгляд выпученного глаза, и не узнает себя. Не хочет узнавать, потому что это практически обезумевшее, подавленное, жалкое существо с искромсанным шматком мяса вместо лица напоминает персонажа из второсортного фильма ужасов, только там ему и место. Оно не может быть им, не может! Может, еще как может. Ты — чудовище, отправившее в могилу свою мать. Только ТЫ в этом виноват. Ты — бессердечный, бесчувственный, гадкий монстр, и лицо — меньшая расплата за твой бесчеловечный поступок. Тебе здесь не место, Салли! Ты невероятно страшный, от твоего протеза по коже бегут мурашки, Салли! У тебя хвостики, как у девчонки, чертов педик! Покажи своё уродливое лицо, Салли-кромсали! Салли-кромса… Короткая белая вспышка отдаётся в глазу страшной болью, и Сал жмурится, чувствуя, как бешено пульсируют изувеченные, чудом уцелевшие веки. Чудовищная боль внезапно стихает, а поток крови, сплошь заливающий шею и грудь, останавливается. Салли чувствует, как чья-то небольшая, прохладная ладонь успокаивающе гладит его… щеку? И вскидывает голову, с протяжным хрипом выталкивая из грудной клетки воздух. Он в «Апартаментах», в квартире Тодда. Накопившаяся за долгое время усталость дала о себе знать, поэтому он не заметил, как задремал на диване. Ларри и Эш смотрят на него с явным беспокойством, и даже вечно занятой Тодд, сидящий у компьютера, с тревогой поглядывает в их сторону. — Чувак, — негромко обращается к нему Ларри, — походу, тебе приснился злоебучий кошмар. — Ты как, Сал? — спрашивает Эш. — В порядке, ребята, — Салли улыбается; жаль, что друзья не могут этого видеть. — Я громко… стонал? — Ты плакал, как сопливая девчонка, и дёргался, будто в гребаном припадке! Мы даже подойти к тебе боялись! — отвечает Ларри. — Хорошо, что все кончилось, — Эш легко улыбается, кладя руку поверх ладони Сала, и немного тише повторяет: — Все кончилось, Сал. — Твоя рука… — бормочет Салли, но, увидев в глазах девушки вопрос, лишь качает головой. — Нет, ничего. Когда друзья отвлекаются, продолжив заниматься своими делами, Сал подносит руку к протезу, но тут же опускает ее. То, что он почувствовал, не могло быть правдой. Немного погодя он присоединяется к друзьям, с головой уходя в очередное расследование. Одно он чувствует и знает наверняка — рядом с ними ему есть место.